Где-то рядом запищал мобильный телефон. Тонкий пронзительный звук пробежал по нервам, как по проводам — разряд электричества. Вспышка.

Вокс вздрогнул и открыл глаза. Судя по всему, перед этим он их закрывал.

Ага, где-то слева, почти под рукой, видимо, тоже выпал из сумки. А может, хрен с ним? Отпуск у него или как?

Обволакивающий полумрак гостиной. На дощатом потолке — тёплая полоса света из кухни. Похоже на что-то из намеренно стëртого из памяти прошлого — возможно, детства, но теперь уже трудно сказать. Все двери нараспашку, а снаружи, кажется, начинается дождь. Его свежий запах чувствуется даже здесь. Действительно уютно.

Отчаянно хотелось выть, но он сдержался. Привычка.

Голова расколота пополам: от уха целого — до уха, которое уже не совсем. Во рту — как в прокуренном туалете ночного клуба.

Интересно, кому он теперь на хер сдался. Весёлая, сводящая с ума мелодия.

Ааааа, заткнись, заткнись, ЗАТКНИСЬ!

В руке догоревший до фильтра окурок от какой-то там по счёту, если бы он догадался считать.

Тяжело приподнялся, опёршись на локоть, — тссссс — встряхнул обожжённые пальцы. Спокойно, спокойно…

Пепел остался на ковре. Там, где лежала голова — хлопья засохшей крови. Аластор его убьёт. Аластор…

АЛАСТОР?

Телефон внезапно замолчал. Оказывается, всё это время из подвала доносились разнообразные любопытные звуки. Вокс подскочил на ноги так быстро, что чуть не упал обратно от бешеного головокружения. Что делать? Бежать или остаться? Его не должно быть здесь — вообще-то, Аластора тоже здесь быть не должно, как минимум до воскресенья! Неужели дезинформация? Неожиданные обстоятельства? Или просто очередная дурацкая прихоть, потому что подонок всегда делает только то, что взбредёт в его больную голову, не сверяясь с чьими-либо представлениями, ожиданиями и надеждами? Аластор сказал ждать его в доме. Ещё он сказал «жить будешь», но лицо у него при этом было такое, как будто он имел в виду прямо противоположное. Сраный непредсказуемый мудак! Всё это просто не может хорошо закончиться… Смысла бежать уже нет. Надо придумать оправдание, любое, даже самое идиотское. Ну да, по крайней мере, Аластор хорошенько посмеётся, прежде чем выпустить ему кишки!..

И пока он в панике метался по комнате, хватаясь за голову, валяющийся под ногами мобильник ожил вновь — распиликался всё той же, совершенно уже неуместной бодрой песенкой, замигал красными огоньками подсветки. Вокс резко нагнулся, сцапал его и, не потрудившись взглянуть на имя звонившего, с ходу рявкнул:

— Что?!

— Вижу, я, как обычно, вовремя. — Истекающий мёдом и сарказмом голос Валентино. Слышно, как на заднем плане перекрикивается и гремит аппаратурой съёмочная группа. — Ты в порядке, сладкий? Как там твой отпуск?

— Замечательно, — съязвил Вокс в ответ. — Лучше не бывает. Ты по делу или…?

— По делу, по делу, экий ты нетерпеливый грубиян! Но в этом тоже есть свой шарм… — Он как-то особенно похабно хохотнул в трубку, и Вокс уже собирался взорваться, когда голос Валентино вдруг стал идеально серьёзным: — Точно всё нормально? Потому что, если нет, я настаиваю на том, чтобы меня ввели в курс дела. Мы же партнёры, Вокси, так?

— По бизнесу, — мрачно добавил Вокс. — И давай ты не будешь совать свой длинный нос дальше, чем абсолютно необходимо для деловых отношений, лады? Ты связался с Вельветт?

— Вот! Об этом я и хотел доложить. Не знаю, где ты её нашёл, но девка просто огонь! И деловая хватка определённо имеется, не говоря уже о прочих прелестях. Напоминает мне тебя, такая же бешеная. Думал, яйца мне оторвёт, когда…

— Лучше не продолжай! Лучше, мать твою, не говори мне, что предложил ей сняться в твоём… Блять, Валентино!

— Пресвятая Дева, да с чего ты это взял? — до глубины души оскорблённый голос. — Кто смеет клеветать на Валентино? Такой серьёзной девушке? Я бы никогда! Только по-дружески намекнул, что нельзя знать заранее, куда жизнь повернёт, и не стоит закапывать потенциальный талант в землю, даже не попробовав! Но не суть. Оказалось, она тебя хорошо запомнила. Только не в лучшем свете, понимаешь, о чём я? Что ты сделал, сердцеед, со свиданки сбежал?

— Я не… Ну да, что-то вроде того. — Валентино восхищённо присвистнул. Вокс зажал переносицу двумя пальцами и тяжко вздохнул. — Передай ей, что я всё компенсирую. Она же согласилась работать с нами?

— Конечно, согласилась! Ты во мне сомневаешься?

— А сам-то как думаешь? Ладно, спасибо.

— Не за что! Я сегодня добрый и принимаю устные благодарности, но не советую привыкать к хорошему. Та-ак, кажется, мне пора бежать, Вокси, люблю, целую!

Вокс хотел сбросить звонок, но в этот момент, без особых, казалось бы, причин ему стало страшно. По-настоящему страшно. Словно по телефону с ним попрощался собственный здравый рассудок.

— Вал! — вырвалось невольно. — Погоди…

А всё потому, что спонтанный разговор с Валентино позволил ненадолго отвлечься от сиюминутной реальности, перенёс в более привычную сферу, где любой вопрос решался деньгами и харизмой, а не кровавой жертвой — и даже принёс небольшой комфорт, пусть Вокс никогда и никому в этом не признался бы. По сравнению с Аластором и его «эксцентричностями» любой человек, даже самый гнилой, выглядел до боли нормальным и цивилизованным. Сознание цеплялось за Валентино, как за последнюю ниточку между обыденным миром и этим безумным адом, куда он сам себя затащил, а хуже всего было то, что Валентино действительно замолк и сейчас терпеливо ждал, пока Вокс соберётся с мыслями — поразительное для него проявление чуткости, от которого на душе лишь неизмеримо хреновее.

И что Вокс мог ему сказать? Я во власти настоящего маньяка, потому что до смерти на нём помешан и хотел этого сам? Я совершил огромную ошибку, а теперь готов совершить вдвойне бóльшую, забери меня отсюда, пока не поздно? Даже интересно, какой была бы реакция.

Но он ничего не сказал, и нарушить молчание пришлось Валентино.

— Вокс, — ласковый шёпот у самого уха. — Расскажи мне, милый, что тебя терзает?

— Ничего.

— Кому я должен вышибить мозги?

— Никому. Я… Забудь об этом.

— Уверен?

Вокс немного помолчал, собирая всю волю в кулак.

— Да, только… Послушай, я сейчас назову тебе адрес. Запиши где-нибудь. И если я не дам о себе знать в течение следующей недели…

— Ого! Вот что я называю насыщенный отпуск!

— Слушай меня, блять! Только не вздумай заявиться сюда раньше времени, ты понял?

— Понял, понял, — усмехнулся Валентино. — Положись на меня, дорогуша.

Некоторое время спустя Аластор вышел из кухни. На вид вполне удовлетворённый и довольный собой, он попивал из маленькой чашечки чай, к которому несчастный Фредди так и не притронулся. Лицо и руки он уже тщательно отмыл от крови, снял заляпанный жилет с пиджаком, рукава рубашки закатал до локтей, тем самым открыв редкий вид на крепкие предплечья, исчерченные множеством тонких бледных шрамов. Уголки рта лишь слегка приподняты в мягкой снисходительной ухмылке — признак хорошего настроения и, в кои-то веки, истинного спокойствия. В общем он смахивал на опытного хирурга, расслабившегося после особенно удачной операции.

Вокс дожидался его, сидя на полу гостиной спиной к софе, как в день их последнего конфликта. К этому моменту он успел хорошенько рассмотреть свою персону во внутреннем зеркале секретера — и оптимизма этот храбрый поступок ему не прибавил. С ног до головы вымазанный землёй и кровью — где-то своей, а где-то чужой, — мертвенно-бледный, со впавшими глазами и бессмысленным взглядом — сам он был похож на только что выкопанный труп, излучающий соответствующее замогильное обаяние. От левого уха осталось чуть больше половины — верхняя часть ушной раковины оказалась отстрелена напрочь. Неровный, обожжённый край раны на ощупь и по цвету напоминал вяленую говядину. Очень невовремя заурчало в желудке.

Грязная, полусырая, порванная в нескольких местах рубашка была безнадёжно испорчена. Из запасной одежды он взял с собой только канареечный свитер с высоким воротником, вот только перспектива надевать что-либо через голову сейчас не особенно привлекала. Вариант сбросить с себя эту мерзко липнущую к телу тряпку и предстать перед хозяином дома в полуголом виде — вот так просто? без провокации, без предупреждения? — очевидно, тоже отпадал. Пришлось остаться, в чëм был. Жутко хотелось в душ.

Аластор, в своём опрятном и элегантном человеческом обличье, разглядывал его с задорным любопытством и равной долей брезгливости, словно обнаружил в своём доме драную бродячую кошку. Он молчал, а Вокс не хотел даже начинать этот разговор, хотя задницей чувствовал приближение вопроса на миллион. Сполна помучив его саспенсом, Аластор звякнул опустевшей чашкой о блюдце и наконец выдал:

— Итак? — Одно простое слово. Безобидное, как верхушка айсберга.

Вокс решил сразу идти ва-банк:

— Ты пропустил одну камеру, — сказал он самым уверенным тоном, какой только мог из себя выдавить в подобной ситуации. — Ту, что в твоём милом подвальчике. Я спрятал её лучше других. — Лицо Аластора резко приобрело скучающее выражение, и Вокс чуть не запнулся, но вынужден был продолжать плести чушь. — Она засекла движение среди ночи, когда Фредди…

— Что за Фредди? — перебил Аластор сварливо.

— Фред Симмонс. Это тот парень, которого ты… — Вокс черкнул пальцем по шее, глядя вниз, чтобы не встречаться с Аластором взглядом. Он чувствовал себя полным идиотом. — Ты убил его друга. Предположительно. Он залез в подвал, хотел показать его копам. Поэтому мне пришлось… приехать и вмешаться, пока чего не вышло. Я бы не хотел, чтобы тебя… ты понимаешь…

— Ну-ну.

Аластор приблизился к нему своим лёгким танцующим шагом в одно мгновение. Присел рядом на корточки, уставившись с близкого расстояния этими страшными глазами, которые всегда противоречили настроением прочим чертам лица. Вокс поперхнулся воздухом, вцепился ногтями в пол, всё его тело пыталось отползти назад, хотя отползать было некуда. Когда он заметил, что Аластор тянет к нему руку, то просто зажмурился, не в силах перебороть страх и отвращение к собственной слабости. Мысль, что можно защищаться, даже не пришла ему в голову. Аккуратно, едва касаясь кожи, как будто исследуя что-то хрупкое, Аластор провёл костяшками пальцев по его горлу вверх — до подбородка, — Вокс невольно вытянул шею и задрал голову, перестав дышать, — а затем крепко, почти грубо сжал его нижнюю челюсть.

— Вокс, — тихий, размеренный голос из-за удушливой толщи ледяной воды, будто он снова тонул в ручье. — Будь добр, посмотри на меня. Ты ведь любишь на меня смотреть — возможно, больше всего на свете. Или я не прав? Так посмотри. На. Меня.

Вокс подчинился. Разве был у него другой выбор? Пронизывающие глаза Аластора оказались гораздо ближе, чем он ожидал. От него пахло машинным маслом и сырым мясом. Вокс дёрнулся, зажатый между софой и непреклонным телом напротив, прикусил губу, сдерживая рвущийся наружу жаркий всхлип. Он уже чувствовав, как наливаются теплом лицо и низ живота. Он уже понял, что пропал.

Чёрт подери, он всё-таки сделает это. Просто кретин. Помешанный. Но больше нет никакого сомнения. Он сделает это, и остановить его некому.

— Это всё, что мне остаётся…

Аластор чуть склонил голову набок.

— Хм?

— Смотреть на тебя, — сдавленно пояснил Вокс. Державшая его рука была шокирующе сильной. И это тоже безумно возбуждало. — Всё, что мне остаётся — смотреть на тебя. Или я не прав?

Он позволял держать себя, играть с собой, но не прикасался сам — никогда не прикасался сам, хотя желал этого больше всего на свете. Желал до изнеможения целовать эти изящные, сильные руки, желал прочувствовать губами каждый шрам и вонзить зубы в бьющийся под кожей пульс, желал стереть эту глумливую улыбку, желал выбить почву из-под ног и воздух из лёгких, желал подмять под себя — а может быть, отдаться сам; желал, желал, желал всего и сразу, но всё, что он мог вплоть до этого дня — это смотреть, смотреть и смотреть… Пусть даже в этом было своё удовлетворение — исчезающе малое, сводящее с ума, — он всегда полагал его своим пределом. Но Аластор сам предложил ему выход — и каким надо быть слабохарактерным придурком, чтобы до сих пор так бессмысленно и глупо колебаться!

С опозданием сообразив, чем обернулся страх его жертвы, Аластор раздражённо фыркнул, вскочил на ноги, отошёл на пару шагов, демонстративно вытирая ладонь о брюки. Когда он обернулся, в его глазах сверкнуло что-то очень близкое к ненависти, тонкая улыбка подрагивала невыразимым отвращением.

— С тобой совершенно невозможно иметь дело, ты знаешь об этом? Какой дегенерат возбуждается, когда ему угрожают?

Немало позабавленный такой реакцией, Вокс глянул вниз на свой очевидный стояк, затем обратно на Аластора, и беззастенчиво подëрнул плечами.

— Как будто ты не знал, как на меня влияешь.

— Животное! О, мне стоило убить тебя после первой же встречи. — Аластор уже взял себя в руки и теперь лишь устало посмеивался. Атмосфера вокруг него полностью разрядилась. — Весь настрой мне сбил! Отправляйся-ка в душ, от тебя несёт. А я пока приготовлю завтрак. Как ты смотришь на старую добрую яичницу с беконом?

Он повернулся, чтобы выйти из комнаты, и одновременно Вокс осознал самое главное: если отпустит его сейчас, то лучше момента уже не настанет. Для любого здравомыслящего человека это могло быть облегчением, но для него — лишь выходом на следующий круг страданий. Уже вычеркнув из памяти несколько последних недель, за исключением пары важных встреч, он не мог позволить себе пройти через всё это вновь. Поэтому рванулся вперёд…

Аластор застыл на месте и кинул на него сверху холодный взгляд помертвевших глаз. Из-за растянутых свирепой улыбкой губ показались желтоватые клыки. Казалось, с них вот-вот закапает прожигающий дырки в ковре зелёный яд. Но вместо яда был наигранно сахарный голос:

— Мне жаль, что ты сейчас не видишь себя со стороны, мой милый. Вот теперь ты действительно «дошёл до ручки».

Крепко обхватив его ногу обеими руками, выгибая спину, чтобы снизу смотреть в его лицо, Вокс отплатил равноценно диким оскалом. Тяжесть и жар оттягивающей брюки эрекции отдавали в голову отупляющей эйфорией.

— Погоди, пока услышишь добивочку. Я согласен на твою дурацкую сделку.

— Какую сделку? Ты головушкой ударился? Я сказал, иди в душ.

— А я обожаю, когда ты мной помыкаешь, но. — Вокс похотливо-нервно облизнул пересохшие губы. Всего лишь на миг вкралось подозрение, что вся история со сделкой и правда была только сном, порождением его же отравленного сознания, но он тут же отмёл все сомнения прочь. — Я не могу больше терпеть, ты видишь? Заключим сделку, Аластор. Забирай мой глаз — да хоть оба! Можешь подавиться ими! Думал, меня так просто запугать? После всего, что мне пришлось из-за тебя пережить? Забирай что хочешь, как хочешь, но взамен? — взамен я наконец-то тебя О-ТЫ-МЕ-Ю.

Едва завершив свою пламенную речь, он запоздало подумал, что впервые переступил черту.

Грубый удар ногой отбросил его назад — проехавшись спиной по ковру, Вокс согнулся пополам, хватая воздух ртом. Попытался защитить ушибленный живот, но следующий пинок пришёлся в голову, прямо по больному уху. И следующий после него. И следующий после него. С безумным мстительный восторгом Аластор буквально втаптывал его в пол, каждый удар яростнее предыдущего.

— Неблагодарное, алчное создание! Кого ты там отымеешь, попробуй повторить?

По лицу текла горячая кровь. Кровь заполняла рот и стояла перед глазами. Вокс орал от боли, но не смел сопротивляться, тем более умолять: остатки рассудка подсказывали, что вошедшего в садистский раж маньяка умолять не просто бесполезно, но смертельно опасно — оставалось лишь терпеть и молиться, чтобы всё быстрее закончилось. Но «быстро» — слово относительное, когда секунды агонии кажутся растянутыми в часы. Возможно, сейчас на него обрушились вся горькая досада и агрессия, накопленные за восемнадцать лет относительно мирных, неразрешимых разногласий.

Прежде чем отступить, утолив свой зверский порыв, Аластор напоследок хорошенько пнул его по рёбрам. Послышался тихий жалобный хруст.

— Проклятый фанатик. Может, хотя бы это тебя чему-нибудь научит? Впрочем, я сомневаюсь.

Удаляющиеся шаги. Ублюдок снова повернулся к нему спиной.

Ну почему он всегда…

— Стой, — прохрипел Вокс. — Трус…

Медленно, осторожно он собрал себя по частям, оценивая урон. Прощупал ноющие конечности и рёбра, коснулся языком рассечённой губы, оттёр всë ещё невредимые глаза от свежей крови. Голова гудела и пульсировала острой болью. Может, стоит действительно отправиться в душ… Когда-нибудь в следующей жизни.

Аластор взглянул на него из-за плеча так, словно видел впервые.

— Что ты сказал?

Существуют лезвия столь тонкие, почти невидимые до того момента, когда уворачиваться уже слишком поздно. «Вот она, смерть», — подумал Вокс с мрачным удовлетворением, но продолжил, хотя говорить стало невыносимо трудно:

— Я сказал… что ты трус, Аластор. Никто… не тянул тебя за язык… верно? Ты просто с самого начала… рассчитывал… что я откажусь. Потому что не можешь, нгх… взять… на себя ответственность… Из нас двоих… это тебе яиц не хватит согласиться на сделку!

Гордыня. Его единственная слабость — гордыня.

Аластор театрально всплеснул руками.

— Значит, тебе так хочется ослепнуть? Просто не можешь больше терпеть, не правда ли? Что ж, хорошо! Кто я такой, чтобы отказывать старому приятелю в удовольствии! Пожмëм же друг другу руки и заключим договор. Но перед этим… выполни одно простое условие.

— Условие?

— Ну да, сущий пустяк. — Царственно выпрямив спину, Аластор ткнул пальцем себе под ноги. — Вылижи мои туфли.

Несмотря на боль и всю ситуацию в целом, Вокс не мог удержаться от надрывного смеха. Что это, нескончаемый абсурдный сон?

— Что-то не припомню… такого условия!

— Только что добавил, — сухо сообщил Аластор. — Ты ведь обожаешь, когда я тобой помыкаю. Ну и?

— Да чтоб тебя…

Вокс не слишком долго раздумывал. В конце концов, у него ещё будет возможность как следует отыграться на этом высокомерном ублюдке за всё. За избиение, унижение, за холодное презрение и свою идиотскую безответную любовь.

За. Всё.

Его до сих пор потрясывало после нервного припадка, который со стороны можно было легко перепутать с сардоническим весельем. Руки и ноги слушались отвратительно, к горлу то и дело подкатывала тошнота. Когда он обессиленно подполз к Аластору на четвереньках и припал ниже, к левой туфле, тот внезапно выдернул ногу и поставил её прямиком Воксу на затылок, придавил к полу так, что искры из глаз посыпались.

— Я из тебя фарш сделаю, — произнёс он таким бесстрастным, будничным тоном, что стало очевидно: это не пустая угроза.

— Да на здоровье! — придушенно выпалил Вокс. Отчаяние придало ему сил вместе с небывалой доселе храбростью. — Делай со мной… что хочешь, хоть убей, но это не… изменит факта, что ты сбежал, поджав хвост, при п-первом… возможном риске… для своей задницы!

Несколько страшных секунд прошли в полной тишине. Возможно, Аластор обдумывал его слова, а может, просто упивался собственной жестокостью и абсолютной властью над ситуацией, наблюдая сверху за его мучениями. Давление на затылок почти удвоилось. Впечатанный лицом в ковёр, Вокс во второй раз за утро беспомощно ожидал, что вот-вот потеряет сознание, если многострадальная головушка не лопнет раньше, расплескав во все стороны склизкие мозги.

Но Аластор всё же отпустил его и, взяв за ворот рубашки, рывком подтянул на ноги, после чего легонько оттолкнул от себя.

Пошатнувшись взад и вперёд пьяным маятником, Вокс увидел протянутую руку.

— Твои глаза.

Ах да, он ведь сам бездумно удвоил ставку. Как это типично, что его сразу же поймали на слове. Оставалось лишь обречённо вздохнуть и принять эту руку в свою.

— Верно. В обмен на…

— Одно желание. Не спеши его называть, у тебя будет время тщательно всё обдумать. А теперь идём!

Смена масок произошла мгновенно: в этот раз Аластор напустил на себя деловой вид, как человек, которому не терпится покончить с одной весьма важной, пусть и тривиальной задачей. Без дальнейших заминок он схватил Вокса за запястье цепкими пальцами и потащил за собой из комнаты.

В кухне Вокс упёрся пятками и потребовал стакан воды — преимущественно в попытке оттянуть неизбежное. Аластор невозмутимо удовлетворил его просьбу. Это заняло всего полминуты. Дверь подвала была плотно закрыта, и Аластор распахнул её эффектным жестом, насмешливо-галантно отступил в сторону, пропуская его вперёд.

В подвале было всё так же темно, неприятный запах как будто усилился. Свет из кухни не рассеивал, а лишь подчёркивал мрак, поглотивший нижние ступени и всё пространство за ними. Перила из грубых неотëсанных досок по левую руку пошатнулись от лёгкого прикосновения. Этот маленький аномальный участок дома вызывал одновременно клаустрофобию и головокружение, словно Вокс стоял на краю узкого бездонного колодца. Он сделал несколько осторожных шагов по ещё видимым ступеням, замер, но побоялся обернуться назад. Впереди была голодная чёрная бездна неведомых размеров («сердце» дома? скорее, желудок), где сам воздух, спëртый и холодный, говорил о неминуемой смертельной опасности, позади — упирающееся в спину звериные глаза. Отступать было не просто поздно, но некуда.

Он заставил ноги двигаться вопреки всем сигналам тревоги. И старался не думать о том, почему Аластор до сих пор не сделал ни шага на лестницу.

Что, если дверь за ним закроется, и Аластор оставит его в этой тьме одного, навсегда? А ведь что-то подобное произойдёт в любом случае. Для него это действительно дело тривиальное. Сущий пустяк…

Вокс с удивлением заметил, что плачет. Бесшумно и почти бесслёзно, бесплодно — как все его попытки достучаться до другой одинокой души. Время думать над ошибками уже давно миновало.

Оторвав ногу от последней ступени и медленно, на ощупь продвинувшись вперёд, он ощутил под собой шершавый бетонный пол. Дверь захлопнулась с глухим стуком, бездна замкнулась за его спиной. Откуда-то слева, на неизвестном расстоянии от невидимой вытянутой руки доносился монотонный гул. Вокс снова остановился, пытаясь унять подступившую к горлу панику, пошатнулся, потеряв под собой опору, ему казалось, что он летит в пропасть — но в этот момент над головой вспыхнул яркий свет. Щёлкнув выключателем, который, как выяснилось, находился у самой двери, Аластор наконец-то начал спускаться сам.

Перед глазами высилась каменная стена, и первым, что Вокс увидел, повернув голову налево, был огромный, мерно гудящий рефрижератор. Ещё час назад он, скорее всего, пустовал, погружённый в сон.

Вокс боязливо оглядел помещение, которое по габаритам и обстановке оказалось несколько скромнее картины, порождённой его нездоровым воображением. Площадью оно было чуть больше гостиной; в дальнем конце стояли, поблëскивая, два стола из нержавеющей стали: у края одного из них была приспособлена глубокая раковина, второй оснащён подозрительными ремнями. У смежной стены — простой деревянный стол, заваленный инструментами и приборами самых разных назначений: кухонные, строительные, садовые и хирургические вперемешку. О методах применения многих из них можно было лишь с содроганием догадываться.

— Я туда не лягу, — сказал Вокс подошедшему сзади Аластору, указав пальцем на металлические столы.

— Живым уж точно, — согласился Аластор.

Затем он вытащил откуда-то громоздкий стул с подлокотниками и прямой высокой спинкой — Вокс не удивился бы, узнав, что стул являлся семейной реликвией, на которой предыдущего хозяина дома казнили электричеством или что-то вроде того — установил его в центре помещения, поближе к деревянному столу, предложил дорогому гостю присесть — и тут же как будто забыл про него, увлечённый приготовлениями.

Вокс очень скромно примостился на самом краешке стула, спиною к лестнице. Прямо над головой на голом проводе висела единственная запылëнная лампочка, чей жëлтенький чахлый свет показался ему в первые секунды ярче полуденного солнца. На бетонном полу тут и там темнели жирные пятна. Аластор суетился вокруг, напевая себе под нос. Из слегка перекошенного настенного шкафчика он достал аптечку с сильным въевшимся запахом медикаментов и мягкий футляр с хирургическими инструментами, которые затем продезинфицировал над раковиной и аккуратно разложил на столе слева от Вокса. За его ловкими, отточенными движениями было так приятно наблюдать, если забыть на секунду, к чему он, собственно говоря, готовился.

Незаметные им обоим, редкие слëзы так и катились по щекам на рукава грязной голубой рубашки.

Вокс следил за своим дыханием, сложив пальцы в замок.

Он смотрел на красивые, покрытые шрамами руки Аластора, когда тот мыл их в глубокой стальной раковине, смотрел на его прямую спину и тонкую талию, на тёмную шею и на седеющие, но всё ещё густые на затылке волосы — смотрел и не мог насмотреться, отсчитывая последние секунды.

Аластор вернулся к нему, на ходу деловито натягивая латексные перчатки. Стук запачканных кровью каблуков по бетону прозвенел в без того раскалывающейся голове особенно чётко, как пульс встающего на место механизма. Аластор заставил его продвинуться глубже назад и поставил колено на сиденье между его разведёнными ногами.

— Постой, — выдохнул Вокс, прежде чем начать задыхаться, до боли впиваясь пальцами в жёсткие подлокотники. Горячие слëзы обжигали глаза. — Постой, постой, Аластор, постой, пожалуйста… Я… Я-я люблю тебя…

— Я знаю.

Аластор взял его за подбородок и уложил затылком на спинку стула, вглядываясь сверху в его лицо с не более чем профессиональным интересом.

— Я просто х-хотел, чтобы ты… любил меня тоже… — прошелестел Вокс то ли вслух, то ли одними губами.

— Неужели? Скажи мне лучше вот что: есть ли необходимость тебя привязывать?

Вокс обречённо мотнул головой. Вымученно улыбнулся в ответ на скептически поднятую бровь. Оно и понятно. Даже сейчас руки сами собой тянулись к нему — прочувствовать талию, спуститься на бёдра, огладить, притянуть к себе ещё ближе, соединиться с теплом этого тела хотя бы на миг… А может, Аластор ожидал, что он будет сопротивляться — смешная мысль, ей-богу, после всего, на что он уже обрёк себя, слишком уставший, чтобы сдерживать собственное безумие. А это что за странные, незнакомые звуки? Ах да, он рыдал уже в голос…

Аластор вздохнул, и хотя его черты не смягчились выражением сочувствия, в интонации вкралась нотка тепла:

— Тебе нужно успокоиться, мой хороший. Тонкая работа требует спокойствия. Я обещал не причинять тебе лишних страданий, помнишь?

Он слегка отстранился, а Вокс закрыл лицо руками, согнувшись вперёд под тяжестью своего несчастья. Из уголка рта стекала струйкой кровь, смешиваясь с болезненно солёными слезами.

Аластор гладил его по волосам и ждал, мудрый и терпеливый, как мясник. Рука его казалась скорее властной, чем ласковой, и для Вокса, впитывающего каждое прикосновение всей душой, это было почти что слишком. Сердце так и рвалось из груди. Что за нелепые фантазии, пошлые и неискренние, он лелеял до этого? Ведь это совсем не то, чего он хотел на самом деле…

Прождав достаточно долго, Аластор склонился к его правому уху.

— Я люблю твои глаза, — бархатный шёпот, от которого все волосы на теле встали дыбом. — Пожалуй, единственная твоя черта, достойная восхищения. Такой глубокий, насыщенный синий. Напоминает море…

— Мне нравится море, — глупо хохотнул Вокс, изо всех сил сдерживая распирающее изнутри напряжение.

— …или хрупкий фарфор. Я решил вернуться к изначальному условию, хотя ты и отказал мне тогда. Возьму только один. Скажи спасибо.

— Спасибо…

— Вот и умница. Ну же, хватит сопли распускать! Надо закапать анестетик.

После того как Вокс, истощённый, сам откинул голову обратно на широкое ребро спинки стула, Аластор достал из аптечки пузырёк с лекарством и уронил несколько капель в его распахнутый глаз. По какому-то неизвестному критерию — возможно, лишь из соображений удобства — выбор пал на левый. Вся эта сторона лица довольно быстро начала терять чувствительность. Они подождали в тишине немного, одна рука Аластора всё ещё в его волосах, удерживая на месте надёжнее, чем любая цепь.

Вокс прикрыл веки со смутной надеждой, что, с учётом суммы всех утренних травм, сумеет потерять сознание и, очнувшись, обнаружить, что всё это действительно было всего лишь кошмарным сном.

— Чувствуешь что-нибудь? — неожиданно спросил Аластор.

Только вновь открыв глаза, Вокс понял, что его агрессивно тычут пальцем в щëку.

— Нет…

— А так? — Аластор провёл ногтем по нижнему веку. — Совсем ничего?

Несмотря на соблазн солгать, потянуть время, Вокс прерывисто, как бывает после долгой истерики, вздохнул и ответил:

— Совсем.

— Замечательно! — воскликнул Аластор. — Погоди, а так? — и, размахнувшись, отвесил ему звонкую пощёчину. Вокс зарычал сквозь зубы, Аластор расхохотался. — Просто проверяю! Зато смотри, как ты взбодрился, друг мой! Что ж, начнём?

Для начала он взял инструмент, похожий на маникюрные кусачки, и зафиксировал веки левого глаза, широко их раздвинув. Поднял ослепительно блеснувший скальпель, крутанул в затянутых перчаткой пальцах. Примерился. Задумчиво склонил голову налево, затем направо.

— Ты точно знаешь, что делаешь? — осмелился спросить Вокс через минуту.

— Пфф, разумеется! Разве я не говорил, что обладаю в этом деле некоторым опытом? Пусть не с живыми людьми, но это детали! Ну-ка шшш, помолчи, сейчас будет ответственный момент.

Аластор придвинулся ближе, и Вокс ощутил его дыхание кожей одной половины лица — а ещё колено, теперь упирающееся ему прямо в пах, откуда по телу тотчас пробежала волна тепла. Секундного отвлечения хватило, чтобы пропустить момент, когда скальпель вошёл в череп, как нож в масло, абсолютно бесшумно и безболезненно, но между тем непоправимо. Невыносимый жёлтый свет лампы, въевшийся в плоть металл, чёрные глаза Аластора не сосредоточенные — остановившиеся, подобно таймеру взрывного механизма.

Вокс открыл было рот, как будто хотел высказаться или закричать, но не сумел — так и остался, остолбеневший, с выражением убитого в зачатке вопля на покрытом испариной бледном лице. Аластор покрепче взялся за скальпель, повернул не сразу, с усилием, до истошного скрежета металла о кость глубоко внутри. По краям зрения заплясали разноцветные блики, затем слева всё заискрилось и поплыло, превратилось в размытые силуэты за толстым, мутным стеклом.

Дыхание Аластора — Вокс ловит его губами, пробует языком — становится неровным, горячим от возбуждения, шорох одежды, соприкосновение тел — теснее и интимнее с каждым движением напряжённой кисти, когда скальпель вгрызается глубже, рассекая мышцы; что-то непрерывно стекает за ворот рубашки — то ли пот, то ли кровь, — можно лишь догадываться, но этого чего-то много.

Казавшаяся миражом улыбка темнеет, разрастаясь, заполняя весь мир, заслоняя собой чахлое солнце пыточной камеры.

«Господи, Господи…» — повторяет Вокс про себя, это самая тщетная в его жизни молитва, потому что он прогневал Господа в тот момент, когда влюбился в это чудовище, пути назад уже нет, ему никогда не увидеть ворота Рая. Пропащая душа. Он с трудом отрывает от подлокотников дрожащие руки, протягивает, сжимает обманчиво деликатную талию, чёрная тень над ним искажается, выворачивается наизнанку, извергая низкий инфернальный смех. Голодная бездна — это то, что внутри их обоих, у каждого своя, неизмеримая, минус на минус даёт плюс, два нуля становятся единицей… Аластор склоняется к его лицу и снова отстраняется, сладострастно проведя языком по окровавленной нижней губе.

Звон металла об пол где-то далеко за спиной — это он небрежно отбросил один инструмент, чтобы заменить его другим, похожим на глубокую ложку с длинной ручкой, и Вокса тошнит при одной мысли о том, что он собирается с этим делать. Сдерживая рвотный позыв, он притягивает Аластора ещё ближе, усаживает к себе на колени, утешает себя трением и приятной тяжестью изворотливого, как угорь, тела.

Если теперь закрыть правый глаз, всё погрузится во тьму. Это открытие отдаёт чувством страшной, невосполнимой потери, но его место занимает привычная пустота, которую может заполнить только близость, как змея, пожирающая собственный хвост. Это кажется забавным, Вокс берёт его, усердно выскребающего содержимое глазницы, за шею и вовлекает в грязный поцелуй, содрогаясь всем телом от смеха и омерзения. Аластор равнодушно прокусывает ранее им же рассечённую губу, отплёвывается в сторону. Затем поднимает «ложку» к лицу. Обе руки его залиты кровью почти до локтей, он берёт содержимое двумя пальцами, поворачивает на свету, и оно сверкает и отражается в чёрных глазах, как драгоценный камень.

Вокс глядит в собственный мёртвый зрачок, окружённый тонким диском радужки, чей цвет когда-то напоминал о море, и мутно-розовой склерой, покрытой паутиной ярко-красных сосудов, под ними вяло свисает окровавленный зрительный нерв, подрезанный тонкими ножницами — Вокс даже не заметил, когда Аластор ими воспользовался, но краем правого глаза улавливает строгий блеск и очертание на увлажнённой деревянной поверхности стола.

Теперь он чувствует, как близок реальный обморок, как из полуоткрытого рта стекает, смешиваясь с кровью, слюна, как хочется отвернуться от этого зрелища и выплеснуть на пол остатки вчерашнего завтрака пополам с поднявшейся к самому нëбу желчью, но отвернуться не может, заворожённо уставившись — даже когда Аластор подносит бывший левым глазом осколок его души к ощеренной пасти и вонзает в него зубы, как в перезрелый, переполненный вязким соком фрукт. Жуёт со вдумчивым видом дегустатора, втягивает губами похожий на спагетти длинный нерв с ошмëтками соединительных волокон и проглатывает, блаженно зажмурившись.

— Вот теперь ты мой, — протянул он удовлетворённо, по одному облизывая пальцы.

— Твой… — отозвался Вокс бессильным эхом.

Всё, что происходило дальше, он видел и воспринимал сквозь густую пелену наводнившего мозг тумана. Его трясло и кидало то в жар, то в холод, пока бережные руки оттирали кровь с его лица, бинтовали голову вместе с раненым ухом.

Совсем как в изъеденной кошмаром версии самых смелых фантазий, Аластор опустился перед ним на колени. Стянул перчатки и взял дрожащие ладони в свои — мягкие, но уверенные. В этом похожем на морг помещении он оставался единственным источником тепла. Внутри устремлённых вверх, обрамлённых лукавыми морщинками глаз промелькнули красные всполохи.

— Свою часть сделки ты выполнил с отличием. Откровенно говоря, я не ожидал от тебя такой беспрецедентной храбрости. Вынужден признать своё поражение. Так скажи мне, мой дорогой Вокс, чего ты желаешь?

Голос тихий, как будто далёкий, но совершенно отчётливый даже в тумане, несмотря на ускользающий смысл ласкающих слов.

Желает?.. Чего он желает?

Он не мог заставить себя думать, но этот вопрос инстинктивно показался столь диким, столь неуместным сейчас, содержал такой очевидный ответ, как если бы приговорённого к смерти спросили, не против ли он отсрочить собственную казнь.

Онемевший язык еле поворачивался во рту, зубы стучали так громко, что заглушали непрестанный гул рефрижератора, и он то скрежетал, то всхлипывал, выговаривая:

— Н-не ост-т-тавляй меня, Ал…астор… Если т-ты меня сно… снова оста…вишь, я т-тебя у-уничт-то…жу…

В широко распахнутых от удивления тёмных глазах полыхнуло адское пламя.

— О, Вокс. Иногда ты говоришь просто потрясающие вещи. — Аластор поднял его руку ко рту и припал губами к холодным пальцам с самой довольной на свете улыбкой. — Ну куда же я от тебя денусь, любовь моя?