гроза надвигалась. каждый на этом поле понимал, что одно неверное движение может превратить всё в пепелище. сидеть на пороховой бочке — и то приятнее. джон огляделся по сторонам, изучая эмоции каждого мутанта, что стояли здесь, готовясь напасть, и на секунду даже не хотел поверить, что всё это, все жертвы, всё, что случится после — их рук дело. его поражал масштаб концовки, которую они так тщательно прописывали для своего комикса, выверяя, действуя согласно чутью, совершая необдуманные броски игральной кости, рассчитывая каждый шаг и делая всё совсем не так. может, он и боялся, может его и вправду трясло так, что огнемёты пришлось перезаряжать дважды — просто не слушались руки, — но сейчас признаваться в этом было поздно. его судьба уже маячила на горизонте, и он собирался стереть в порошок остатки своего прошлого, выжечь каждого, кто посмел даже докоснуться до тех, чьи слёзы отпечатались на сетчатке чёрным пятном. он больше никогда не позволит никому из них плакать. он делает свой финальный бросок.
— я рад, что вы пришли сюда. помните меня? — джон вышел вперёд с самой мерзкой ухмылкой из своего арсенала, щёлкнул пальцами, перезаряжая своё самое главное оружие — месть, и усмехнулся, — ничего, теперь никогда не забудете, если конечно будет ещё кому помнить.
а затем увидел его. увидел, как его губы сложились в «я разберусь с этим», как он рукой отодвинул логана, что пытался его остановить, как вышел вперёд, ничего не боясь. не боясь джона. в груди что-то неприятно заныло. эллердайс успел позабыть про эту часть плана, и теперь почти что захотел развернуться и сбежать, но он обещал себе и ей, он закончит свой последний ход.
— какая неожиданность, айсмен, — пытаясь сосредоточить в голосе всю ненависть, он почти сломался, но продолжал гнуть свою линию, — как поживаешь?
слишком натурально бобби сыграл боль и разбитое сердце, пиро даже успел поверить, но повторял ещё и ещё раз, что ему всё равно. должно быть всё равно, но ни одна пьеса не ощущалась настолько реально. может потому что это и было реальностью?
парень дышал тяжело, делая осторожный шаг по минному полю, будто боясь взлететь на воздух. в ответном жесте пиро поднял руку, предупреждая реакцию своих последователей. те, повинуясь одному его жесту, отошли назад, и это кружило голову. так просто управлять ими, что он немного даже заигрался.
— что же ты наделал, джон.
не вопрос, просто констатация факта, потому что оба понимали — он сделал много чего плохого, но сейчас у него нет дороги назад. у них нет дороги назад. как же хотелось прижаться к нему и никогда больше не ощущать страх…
лишние мысли, сейчас они только вредили.
— всего лишь то, что должен был, — шаг навстречу как по осколкам босыми ногами, — ты ведь тоже думаешь, что они это заслужили?
— остановись, пока не поздно, — сорвался бобби на умоляющий шёпот, — не совершай ошибку.
«замолчи, замолчи, замолчи» — почти плакала какая-то часть внутри, но пиро снова и снова твердил себе, что это никогда не будет и не было по-настоящему, и ему почти стало спокойнее. но не настолько, чтобы не разрывалось внутри осколочной гранатой сердце. не настолько чтобы хоть на секунду не усомниться в реальности. может, и вправду...?
ни в коем случае.
— не будь таким наивным, — засмеялся сквозь подступающий к горлу ком, почти задыхаясь в этих словах, — ты так ничего и не понял.
— хорошо. тогда прости меня, — прошептал бобби.
и лёд от его ладоней дошёл прямо до сердца. и пиро простил, только не понимал, за что.
***
на кухне пахло чесноком, какими-то индийскими специями, которые с такой тщательностью они вместе выбирали на рынке, и яблочным пирогом. джесси становилось то лучше, то хуже, и в перерывах между обезболивающими она обожала готовить под грамофонные пластинки, оставленными бывшей владелицей этого небольшого загородного дома. джон восхищался её едой, а вот пластинки его поначалу бесили. и всё же спустя время он также негромко топал ногами в ритм, когда сидел с ней на кухне в такие моменты, и даже иногда пританцовывал по майкла джексона.
сейчас девушка заканчивала напихивать в тушку курицы всевозможные приправы в таком количестве, что их британские предки наверняка устроили заседание по этому поводу в своём почётном семейном склепе. а стол переговоров расположили на чьём-то гробу.
эллердайса так насмешила эта мысль, что он поспешил сообщить об этом джесси. та рассмеялась и назло предкам насыпала сверху ещё лаврового листа, подпевая мадонне.
вечер обещал только хорошее. если ей снова не станет хуже.
стук в дверь заставил их быстро переглянуться.
— ты кого-то ждёшь? — настороженно уточнил парень, медленно поднимаясь со своего места.
девушка пожала плечами, продолжая пару минут назад начатую войну с салатом.
— вроде нет, но чёрт знает. может, соседка.
— я разберусь, — бросил джон, стараясь сделать свой голос максимально непринуждённым.
вытаскивая из кармана зажигалку, он успел продумать план нападения. у противника было преимущество — эффект неожиданности, и с этим было трудно как-либо конкурировать.
с другой стороны, если бы на него действительно хотели напасть, то не стучали бы в открытую дверь посреди дня. вокруг полно коттеджей, кто-то же точно что-то увидит. тогда… зачем? джон выглянул в приоткрытую дверь, и ответ нашёлся очень быстро.
— что за чёрт?
— всего лишь я, — спокойно ответил бобби, скрещивая руки у груди.
и мир вокруг начал плыть.
мысли ручьём утекали сквозь пальцы, водопадом опускались на землю, своим шумом заглушая звон в ушах. картинка перед глазами рассыпалась как пазл, по кусочкам старательно собранный им когда-то. тёмный, почти что чёрный огонь страха пытался уничтожить всё живое, но слабое пламя надежды то затухало, а то разгоралось вновь, и это противостояние внутри едва не спалило его к чертям в первую же секунду. покрепче сжимая зажигалку, пиро постарался наконец взять себя в руки, но металлический предмет жёг ладонь так, будто он прикоснулся к раскалённой плите.
ничего не изменилось, и в то же время поменялось всë. серая футболка и клетчатая рубашка, натянутая сверху, его глаза и причëская всë та же, но черты лица стали жëстче, сила чувствовалась в его взгляде, пугающая и новая. он стал взрослее, но остался собой, и навязчивые воспоминания рефлексом сработали, подрывая забытую где-то далеко в кладовке шашку с едким дымом чувств к нему. и ненависти к себе.
— и что ты тут делаешь?
вопрос задумывался грубым и вызывающим, но сорвался с губ всего лишь непониманием и осел на языке неприятной горечью.
— я хотел с тобой поговорить.
— джон!
неожиданный голос с кухни избавил от необходимости придумывать следующую реплику, потому что эллердайс тут же захлопнул дверь, бросив что-то нечленораздельное вместо ответа.
— всё в порядке, джесси, что-то случилось?
джесси кинула фартук куда-то в угол к стиральной машине, и, обрадовавшись, что попала ровно в таз с грязным бельём, повернулась к парню.
— я пойду прилягу. курицу, пожалуйста, выключи через час.
джон на секунду застыл.
— плохо себя чувствуешь?
он знал, что сейчас услышит, но всё-таки надеялся на что-то. джесси заразила его своим оптимизмом. у неё он, правда, был в совсем запущенной форме.
— усталость опять, — она вымученно улыбнулась, — ну знаешь, первые симптомы.
уже почти закрывая дверь комнаты, она вдруг сказала:
— ты бы поговорил со своим другом. а то он, как я вижу, уходит.
— он мне не друг, — тут же зачем-то поправил эллердайс, а затем сунул руки в карманы и тяжело добавил, — это бобби. я... говорил о нëм.
— помню, — кивнула в ответ джесси, а затем, прежде чем исчезнуть в дверном проëме, загадочно бросила, — и всё же он пришёл.
так джон и стоял перед закрытой дверью. прокручивал в голове все причины, почему ему стоит оставаться на месте, нашëл множество из них весомыми. и потянулся за задвижкой, только чтобы наткнуться на опасно удаляющуюся спину.
— эй, ледышка!
первое, что пришло в голову, но очевидно не то, что нужно было сказать, ведь парень застыл практически у ворот, не оборачиваясь, но и не двигаясь с места.
— я уже жалею, что пришëл к тебе, — куда-то в сторону забора бросил робертс, а затем всë же развернулся и добавил раздосадованно, — успел за столько времени забыть, насколько ты невыносимый.
последнее слово упало на пол тяжëлым камнем, оставив отметину где-то на пороге. их взгляды пересеклись, и на добрую минуту они оба были уверены, что не хотят больше видеть друг друга никогда в жизни. но бобби сунул руки в карманы светлых джинс и вернулся обратно по тропинке, а пиро снял защëлку с двери и внезапно добавил почти устало:
— хочешь пирога яблочного? он невкусный когда остывший, а у джесси аллергия на яблоки. я один его не съем.
бобби слабо улыбнулся.
— яблочный пирог? ты имеешь в виду шарлотку?
— нет, просто яблочный пирог. я сейчас выгоню тебя отсюда, — шутливо пригрозил джон.
и бутылка с чем-то тëплым разбилась об эту невероятную улыбку, осколками стекла отпечатавшись на лëгких, жидкость пуская по организму. джон не помнил, когда вообще видел что-то подобное. скорее всего, больше года назад в их общей тогда комнате после самой несмешной шутки на свете, когда им вдвоëм казалось, что мир однажды будет сделан для них.
но воспоминание растворилось в тумане страха и повисшей неловкой тишины, пока наконец среди неë не просочился слабый лучик надежды.
— не выгонишь, — всë также просто заключил айсмен.
словно говорил о каком-то до ужаса очевидном факте, и это бесило. опять этот всезнайка, отличник, одарëнный ребëнок, лучший в классе чуть ли не по всем предметам, опять он думает, что понимает, видит людей насквозь, опять... опять он прав, чëрт!
— не выгоню, — зачем-то вслух признал пиро, больше обращаясь в воздух, чем к кому-то конкретному, но затем, глядя прямо в глаза парню, добавил, — а ты бы и не ушëл.
эллердайс уселся на кухонный стол в самом углу и обнял руками свои колени. совсем как в детстве, как маленький мальчик старался закрыться от очередного удара, от криков и ссор. воспоминание в памяти очень некстати пеленой застилало глаза, и он отмахнулся от этого призрака как от навязчивой мухи, жужжавшей на ухо.
— скажи честно, зачем ты пришëл? снова звать меня в вашу компашку по спасению мира?
лучшая защита — это нападение. не оставить противнику и шанса застать врасплох, причинить боль первым. даже если это причинит боль только тебе. это должно сломать его, должно показать, что в этом маленьком городке ему не рады, что он — чужак, когда-то бывший завсегдатаем.
но, к великому удивлению, робертс пропустил это мимо ушей. вместо этого он лишь устало прижался к стене и с ледяным спокойствием ответил:
— честно, я понятия не имею. мне надо было тебя увидеть, это всë.
и этот удар невозможно был предусмотреть. джон не предусмотрел. ослабил хватку на секунду, затем спохватился, почти что заставив себя склеиться обратно. не мог, он не мог этого терпеть. ему не хотелось сейчас находиться в этой комнате, и всë-таки из всех мест на свете он бы выбрал сейчас именно этот стул в небольшом домике с фермой посреди какой-то глуши. он до последнего будет защищать эту крепость, даже если шансов нет, даже если… снаружи лучше.
— и что ты хочешь, чтобы я с этим сделал?
и снова этот вызывающий тон сорвался помимо воли. будто он здесь был тем, кто мог на что-то обижаться.
айсмен пожал плечами.
— не знаю. я всë ещë злюсь, но без тебя почему-то ничего не работает, так что вот он я, — парень развëл руки, горько усмехнувшись, — прибежал к тебе, как только нашëл твой адрес, чтобы теперь стоять перед тобой и надеяться на то, что ты не убьëшь меня снова.
осознавать эти слова было тяжело. горечь от них, невысказанные слова пробивали себе дорогу прямо через сердце. за тишиной скрывалось настоящее сражение со взрывами, выстрелами, криками, смертями. это действительно была дыра в его годами выстроенной защите. что-то перевернулось с треском внутри. джон почти готов был заплакать, но вовремя взял себя в руки. собирать себя по частям было сложно, выстраивать новую линию обороны не было времени, войска почти повержены. он допустил ошибку.
— если ты здесь, думая, что я всë ещë могу убить тебя, — он не повысил голоса, только что-то сделало его слова такими же тяжëлыми, как и всë его тело, — либо ты ещë глупее, чем я думал, либо...
нет, не горел больше внутри костëр из страхов, только какая-то невероятная усталось камнем опустилась на плечи, не давая даже вздохнуть. джон остановился, чтобы просто отдышаться, но вдруг понял, что совсем не хочет говорить дальше. но его поняли. его поняли, и он догадался по устрашающе спокойному лицу и тихому шëпоту «либо». выбор варианта оказался верным.
— зря надеешься, — джон откинул голову назад и прикрыл глаза, — я бы и тогда тебя не убил, если бы ты сказал хоть слово.
— а знаешь, что не даëт мне покоя? — вдруг чуть более раздражëнно задал риторический вопрос бобби, а через секунду уже сам на него ответил, скомкав слова в одно предложение как груду тетрадных листов, прежде чем бросить их в мусорку, — я так и не понял тогда, почему умираю. может просветишь, что я сделал не так? чем обидел ваше величество так сильно, что оно соизволило лично стереть меня с лица земли?
этот простой вопрос кожаной перчаткой упал к его ногам, вызывая на дуэль. «не снова, пожалуйста» — эхом отразились мысли от черепной коробки. нужно было принимать решение, выбирать варианты. бобби ждал ответа.
— потому что ненавидеть тебя было проще, чем понять, почему ты меня ненавидишь, — джон старался сохранять спокойствие, даже непринуждённо пожал плечами для вида, но внутри назревало извержение вулкана, вызывая новые землетрясения каждым сказанным словом, — я спасал вас, защищал твою девушку, готов был что угодно для вас сделать, для тебя сделать. а ты остался на стороне этих отвратительных людей, которым ты не был нужен, и я не был.
злость ядом растекалась во рту, он сжал руки в кулак, попытался незаметно выравнять дыхание и мысленно поблагодарил себя из прошлого, решившего убрать все огнеопасные предметы из ближайшего доступа. он удивительным образом переставал себя контролировать, когда дело доходило до такой изматывающей многолетней войны между ними двумя.
— ты это начал, — напомнил робертс, — почти перестал со мной разговаривать в какой-то момент.
это соревнование начало выводить его из себя, поэтому джон сделал глубокий вдох и попытался уложить слова в предложения так, чтобы они звучали правдоподобно.
— я начал? то есть отменять наши планы, уходить раньше из комнаты, возвращаться в темноте, не здороваться и не прощаться — это я, по-твоему, начал?!, — тихий вдох и громкий выдох, он опять перегревался от эмоций и мог бы в буквальном смысле взорваться, если бы несколько месяцев назад предусмотрительно не убрал с кухни газовый баллон, — послушай, мне на вас с роуг что тогда, что сейчас плевать с высокой колокольни, только объясни мне, обязательно ли было при этом делать вид, что меня не существует во вселенной как явления?
— боже, как же ты меня достал, джон, — на выдохе пробормотал айсмен, закатив глаза, — роуг тут ни при чëм, и мы оба это знаем. просто скажи уже наконец, что я сделал не так! я, мать вашу, устал. от тебя, от профессора, от ваших недоговорок! я готов извиниться, но хотелось бы знать, за что именно.
эллердайс почти почувствовал, как в лёгких осела пыль от того громадного извержения, клокочущей лавой пропиталась кожа, жар плавил внутренние органы, и он совершенно перестал себя контролировать. от огромного взрыва стало нечем дышать.
— как думаешь, гений, если за всë это время ты так ничего и не понял, может проблема была не в тебе?
бобби выглядел так, будто ему дали пощёчину. он отшатнулся на пол шага назад, опустил голову, взгляд его забегал по комнате, а затем остановился на парне напротив.
— а по какой другой причине ты бы перестал со мной разговаривать?
«о, ты бы не хотел знать ответ» — тяжело усмехнулся про себя эллердайс. он бы сказал сейчас что угодно, любой придуманный повод был лучше настоящего, но айсмен вдруг в растерянности отвернулся и уставился в одну точку. джон проследил за его взглядом, и в следующую секунду его сердце с грохотом упало на пол.
в дверном проëме стояла девушка, больше похожая на труп, чем на живого человека, с растрëпанными огненно рыжими волосами и в мятой футболке. она облокотилась на дверной косяк, едва дыша, и выглядела бледнее стены, окрашенной в белый цвет.
— джесси, бог ты мой.
парень тут же подскочил и усадил еë на кресло в углу.
— дурочка, ну сколько раз тебе говорят — не вставай, если тебе плохо!
джон присел рядом на колени, сжал еë ладонь и отмахнулся от еë едва слышного бормотания про то, что она не хотела им мешать.
если бы в любую минуту их диалога сюда ворвался отряд спецназа, он был бы рад. как тогда, в школу. но сейчас было важно не это.
— скажи, где болит?
девушка подняла ладонь и уронила еë себе на грудь, пытаясь держать голову прямо. силы покинули еë, снова жар, а это значит только одно — сейчас начнëтся самый сильный эпизод. её глаза горели янтарным блеском, она часто неглубоко дышала, ртом ловила капельки воздуха — эту картину никто из них никогда больше не хотел бы видеть, но каждый последующий эпизод этой неизвестной болезни забирал всё больше сил, и он даже предположить боялся, что случится в этот раз. потому что всего месяц назад она от боли чуть не потеряла сознание, а крик её до сих пор звучал в ушах. это длилось несколько часов, и сложно было представить, чем обернётся сегодняшний вечер.
силы теперь начали покидать и его самого. было страшно и непонятно, ведь если держать еë за руку крепко, то ей не так плохо, не хуже чем могло быть, не хуже чем в первые разы, но запасы энергии утекали из тела как вода из треснувшего стакана, и он так и не смог найти пробоину. но ей так легче, а это всë, что нужно было для принятия решения, поэтому еë ладонь по привычке крепко сжата в кулаках и перед глазами мир начинал становиться тусклее и терял краски.
— что с ней?
про существование бобби пиро искренне успел позабыть, поэтому его голос напугал сильнее любого выстрела. парень дёрнулся, а затем шумно выдохнул, выругавшись про себя. несколько драгоценных минут ушло на попытку снова вернуть себе концентрацию, а затем парень медленно развернулся, всë ещë крепко держа джесси за руку, и устало выпалил:
— понятия не имею. ни один доктор не может нам сказать ничего внятного.
джесси слабо улыбнулась и сквозь силу прошептала:
— доктор хаус бы нам точно помог. жаль, на приём к нему не по-
еë фраза прервалась глухим кашлем, а на губах еë образовались небольшие красные капельки. она выглядела всë хуже и хуже с каждым приступом, но почему-то не теряла своего вечного оптимизма и абсолютно неподходящей веры в лучшее, умудряясь шутить даже в худшие свои моменты. джон завидовал ей, иногда его даже пугала её улыбка посреди эпизода, но вообще-то он бы отдал всё, что у него есть или когда-то было, лишь бы видеть её счастливой в совсем других обстоятельствах.
девушка вновь подняла голову и приветливо посмотрела на бобби.
— мы, кажется, не знакомы. я джесси эллердайс. а ты…?
голос её был совсем тихим, и под конец фразы её совсем перестало быть слышно, но айсмен протянул ей руку для рукопожатия. смесь всех эмоций на пару долей секунды промелькнула в этом невинном приветствии, и у джона зародилось сомнение в своей адекватности. он не был уверен, что слышал то, что слышал. больше походило на эхо далёкого прошлого, но трудно было вспомнить, какого именно, может имя его отдавало такой тоской и зудело в груди, но как-то по особенному он сейчас представился.
— меня зовут бобби робертс. позволь тебе помочь.
температура в комнате понизилась на пару градусов, что никто бы в здравом уме не заметил, но слишком много времени было проведено с ним наедине, и это даже пугало.
— ты что, чёрт возьми, делаешь? — попытался возмутиться джон.
он огляделся и заметил тонкую корку льда, покрывавшую ладонь девушки. перед глазами начало темнеть, а голос перестал слушаться, когда липкие холодные руки страха схватили его за горло. но попытка вмешаться была провальной, потому что скопившийся шар злости разбился о каменную стену взгляда парня напротив. слишком тёплого взгляда.
— доверься мне, хорошо? — бобби присел на стул рядом и добавил тихое, — пожалуйста.
всё, что ему оставалось, это лишь кивнуть. айсмен ведь всегда знал лучше всех. эллердайс бы доверил ему свою жизнь, это точно, даже спустя столько лет, после всех событий было так просто признать это. но своя жизнь — это одно, ей разбрасываться стало до удивления просто. но парень доверил своему бывшему другу самое дорогое, свой смысл жизни. его била мелкая дрожь, с минуты на минуту он ждал обострения, потому что это был далеко не конец, нужно было готовиться к худшему.
минута казалась тысячелетием, секунды растягивались в года, следующего удара собственного сердца приходилось ждать веками. он не знал, кому молиться, он ни в кого не верил, но сознание само вырисовывало перед глазами «господи, помоги», а затем его тут же возвращало в реальность. ему никто не поможет, ей никто не поможет, никто не придёт, сияя своим ангельским ореолом, и не протянет руку помощи, не исцелит её. шансов не было, прошло больше года, всё хуже и хуже день за днём.
тонкая ледяная корка практически полностью покрыла джесси, она обеспокоенно взглянула брата и пробормотала:
— мне, кажется…
— легче? — с улыбкой уточнил айсмен.
— мне не хуже, чем минуту назад, — поправила она, а затем отдёрнула ладонь, добавив коротко, — а ещё холодно!
эллердайс в недоумении поднял глаза на бобби, а тот лишь пожал плечами и бросил:
— да, теперь заметно, что вы — брат и сестра.
сердце колотилось как бешеное, парень стал замечать, как янтарный блеск в глазах его сестры постепенно уменьшался. ангел всё-таки пришёл к ним, и уже даже не было удивительно, в чьём облике тот явился.
— и что это, по-твоему, должно значить? — выделяя каждое слово, резко спросил джон.
ему не нравилось отсутствие ухудшения, его пугало новое русло течения этой неизвестной болезни, а самое главное, что его бывший сосед по комнате, казалось, знал больше него, и даже не было понятно, что бесило его сейчас больше. нет, не ангел. это сатана в обличье человека с глазами цвета чистого льда соизволил явиться на землю, чтобы выменять и так чëрную и запачканную душонку на что-нибудь по-настоящему ценное.
слабая тень разочарования промелькнула в этих ледяных глазах напротив. парень опустил голову и тихо спросил:
— ты совсем не помнишь, что мы с тобой пережили в четырнадцать лет?
что-то в его голосе отдавало такой сильной болью, что открылась старая рана где-то на уровне груди, но шрамов у него было так много, что не сразу и вспомнишь, какой из них от кого получен. джон слабо помнил свои четырнадцать лет, перед глазами был туман похуже природного явления или чёрного густого смерча, который вызывала их преподавательница математики. но одно крутилось на языке как лимонная конфета, всё ещё отдающая сладостью.
— я помню, — парень дёрнулся, остановился, начал заново, но мысли путались, и он выпалил наконец, — я помню, что ты спас мне жизнь.
и снова что-то начало кровоточить от этой лёгкой полуулыбки и опущенного в пол взгляда. бобби помнил чересчур много для того, кто пытался его забыть, а джон помнил до ужаса мало для того, кто усиленно дорисовывал стирающиеся из памяти фрагменты.
тишина дольше трёх секунд давила на все внутренние органы.
— пойдём, я отведу тебя в комнату, — негромко предложил эллердайс, обращаясь к сестре, — ты можешь встать сама?
***
молния сверкает над пожарищем, в который превратился двухэтажный дом. девочка лет девяти плачет, скорее от страха, чем от горя, но такие тонкости маленькому ребёнку пока неизвестны. она просто плачет, утыкаясь в плечо старшего брата, мальчишки лет тринадцати, который с болезненным восторгом смотрит на огромный костёр, в котором догорают трупы его семьи. ему не жалко никого, кроме сестрёнки, что сейчас жмётся к нему, пытаясь согреться в холодном ветре и дожде, который даже не собирается тушить разыгравшийся огонь. и джон лично прилагает невероятные усилия, чтобы всё тут сгорело до основания, не задев окрестные дома и деревья. ему не жалко никого, даже себя.
он знал, что может контролировать огонь, иначе этот дом испепелился бы ещё лет десять назад, когда отец в очередной раз пьяный засыпал с сигаретой в зубах или делал другую непоправимую глупость, способную угробить всю их семью разом. лет в шесть мальчик уже умел останавливать пули, подрывая порох в ружье, направленном на него. в десять он случайно заставил угли в камине разгореться посильнее, когда к ним подходил отец, что оставило их семью в покое на несколько месяцев восстановления от ожога в больнице. в тринадцать он убил своих родителей и старшего брата. неважно даже, откуда пошла первая искра, потому что она переросла в настоящее стихийное бедствие. больше никто из них не сможет тронуть джесси.
вдалеке зазвучали пожарные сирены.
— дождись маму, пожалуйста. она о тебе позаботится.
джон берëт за руку сестру и оседает на землю, теряя сознание.
но мама не пришла. вместо неë в больнице мальчика навестил какой-то странный человек в инвалидной коляске, сообщивший страшную новость — мама никуда не уходила. она спокойно спала в доме и не успела проснуться во время пожара.
«тебе не в чем себя винить» — говорит этот странный человек — «ты не мог контролировать это»
он мог, и человек об этом догадывается, но молчит, когда мальчик внезапно кричит на него, чтобы тот катился к чертям, забрав своё никому не нужное понимание, что он всего лишь хочет увидеть свою сестру. он и не замечает, как оказывается плачущим в объятьях этого странного человека, директора школы для одарённых детей.
«с твоей сестрой всё в порядке, она будет в безопасности» — говорит странный человек, и ему хочется верить. джону всего двенадцать, ему, конечно, хочется в это верить. ему всего двенадцать, но он уже понимает, что стал угрозой не только для всего мира, но и для своих близких. сестра будет в безопасности, он собирает оставшуюся свою одежду и уезжает в ту самую школу, даже не успев попрощаться. теперь он точно уверен, что никто не сможет тронуть джесси, даже он сам.
***
джон прикрыл дверь на кухню, чтобы не мешать, и немного понизил голос.
— она уснула, кажется.
затем плюхнулся в то же самое кресло у стены и уронил голову на колени. он едва заставлял себя дышать от усталости, сил было потрачено на несколько дней вперёд, поэтому ему хотелось лишь одного — заснуть и не просыпаться больше никогда. но мысль о том, что нужно приглядывать за сестрой, въелась в подкорку, стала уже основной на многие месяцы до этого.
— как ты справляешься здесь один?
джон с трудом поднял голову, взглянул на собеседника, и вдруг неприкрытая правда сорвалась с губ, каждое новое слово делая весом в тонну:
— никак. я не справляюсь.
от этого удивительно понимающего взгляда сделалось тошно. бобби не сочувствовал, нет, просто… понимал. гораздо больше, чем говорил, и это выводило из себя, но сил на злость не хватало, поэтому эллердайс уронил голову обратно на колени и сам не заметил, как по щекам потекли слёзы. пропали все страхи, потерпели неудачу все попытки себя вразумить, осталась только боль, окутывающая коконом всё тело, тупая и бессмысленная, уничтожающая всё живое. джон попытался что-то сказать, но звук вышел глухим и очень невнятным. он почувствовал, как сдаёт позиции.
его армия отступала, оставляя город в руинах. спасать себя теперь стало главной задачей. ему бы хотелось остаться в одиночестве, запереться в тёмном чулане, чтобы даже свет не видел его слабости, но вместо этого теплота разлилась по телу, когда знакомая ладонь легла к нему на плечо, и он поддался. тактически отступил, убеждая себя, что временное перемирие поможет ему восстановить силы, собрать новую армию. дал себе возможность расслабиться, почувствовав холодные пальцы у себя в волосах. всего лишь на короткий миг, это не должно продлиться долго, после наступит неловкость и жгучее чувство стыда, потому что он не имел никакого права быть слабым, не перед этим человеком. но помнил ли он об этом в ту секунду? вряд ли. в этой тишине хотелось остаться, в этой секунде хотелось жить вечность.
— я забыл вытащить курицу из духовки, кажется, — внезапно пробормотал эллердайс.
он поднял голову и встретился с удивлённым взглядом бобби. а затем они оба засмеялись.
это была странная сцена. вот они вдвоём — два врага, у которых когда-то не было никого ближе друг друга, а вот маленькая кухня в небольшом домике с фермой посреди такой же небольшой деревеньки где-то в глуши. они улыбались друг другу так, словно не было тех странных нескольких лет, за которые они стали совсем другими. вновь те же парни, что по ночам обсуждали комиксы и звёзды, вместе ругали ненавистную физику и спорили о литературе, которую читал им профессор ксавьер. почему-то никогда их мнения не сходились, но они уживались и продолжали каждый день проводить вместе. если бы кто-то изобрёл машину времени, джон не сомневался, что тут же отправился бы в тот день, где они также смеялись, но уже на другой кухне, в школе для одарённых детей чарльза ксавьера, обсуждая новый эпизод звёздных войн.
тяжело это было вспоминать сейчас, когда он вытирал рукавом следы своей первой проигранной битвы и доставал из духовки эту дурацкую курицу, над которой столько времени колдовала его волшебница-сестра. на губах всё ещё сохранялась совершенно детская улыбка, но и она скоро растворилась в настигающих мыслях о новых тактиках боя, предстоящей обороне, новых боях. откуда брать силы и оружие, в чём был смысл этой войны, когда лучше начать новую атаку — всё потонуло вдруг, когда айсмен негромко и спокойно, как и всегда, предложил:
— я могу уйти, если ты хочешь.
и остатки самоконтроля пошли на то, чтобы убрать весь умоляющий тон из голоса, когда из него вырвалось само по себе:
— останься. пожалуйста.
всё также сидя на подлокотнике кресла, бобби кивнул.
— хорошо.
но ничего не было хорошо. от одной только мысли, что придётся так или иначе рассказать любую из придуманных легенд, отвечая на повисший в воздухе вопрос «почему», начинало гореть где-то между рёбер поднимавшаяся злость вперемешку с жуткой усталостью. он бы всё ещё хотел просто заснуть и не просыпаться никогда, и может позже он будет благодарить бога за то, что тот послал ему смысл жизни в виде его самой замечательной сестры, но сейчас… только бы она выздоровела. только бы с ней было всё хорошо. только бы она никогда больше в нём не нуждалась. и как же всё-таки вовремя пришёл теперь такой незнакомый но до боли близкий человек.
шаг за шагом они отдалялись. казалось, пару минут назад они снова были близки как никогда, призрачное касание болью отдавалось во всём теле, но снова недоверие, снова комната наполнялась отравляющим тёмно-серым газом, проникающим в каждую клеточку тела. джон сам лично открутил вентель баллона с убийственной смесью и даже не жалел об этом. так будет лучше, разумеется. это была лишь секундная слабость. он справляется, он справится сам. один. как обычно.
— и всё-таки, джон. за что?
лучше бы его ударили. избили до крови. переломали все кости, вырвали сердце без анастезии, потому что в тот момент мысль перерезать себе горло светилась перед глазами так ярко как никогда раньше — настолько сильно болела посыпанная солью совсем ещё свежая незажившая рана. джон отшатнулся, опёрся на столешницу чтобы не упасть, но руки почти не держали. слова крутились на языке, перекатывались каплями ртути от разбившегося градусника, постепенно отравляя дыхательные пути. ему даже смотреть на бобби было страшно, потому что осознание, что же он тогда наделал, десятибальным цунами обрушилось на голову. так тихо и просто, так спокойно было это сказано, но столько таилось за этим вопросом. самым лучшим извинением была бы честность, а самым главным наказанием — прощение, но такую честность лучше оставить для исповеди, а прощение — для бога, в которого эллердайс никогда не верил. и поэтому он снова соврал себе в надежде поверить в свою ложь.
— ты бы бросил меня. я боялся, что ты меня бросишь. и я решил, что сделаю это первым.
скрип кресла заставил слегка дёрнуться. парень всё также опирался на столешницу, изучая рисунок на кухонном фартуке на стене, но каждой клеточкой чувствовал, ощущал приближение своей скорой гибели. шаг, ещё шаг. тихий, аккуратный, как охотник пытается подкрасться к своей жертве. джон отчаянно не мог выбраться из этого капкана.
— почему ты решил, что я могу это сделать?
пиро резко развернулся, едва не наткнувшись на знакомые холодные губы, и выпалил:
— ты сделал. когда остался с ней на корабле, когда не защитил нас от полицейских, когда вернулся за логаном, когда выбрал следовать за профессором. я не мог позволить тебе сделать это ещё раз.
вдох, выдох, снова вдох. смотреть в эти ледяные глаза было невозможно, потому что в них то и дело мелькали отражения тех прошлых васильковых, которые он так сильно любил когда-то. эти же ладони всего пару минут назад казались домом, но сейчас докоснуться до них было бы равносильно смерти. как же ему хотелось бы умереть прямо сейчас в этих руках, глазах, губах, раствориться в нём.
— мне жаль, что так получилось, джон.
айсмен не должен был извиняться за то, что с ним всё нормально. не должен был жалеть своего убийцу. не должен был прощать предателя. но вот он здесь, стоял перед ним и смотрел так, как только он умел смотреть. совсем как в детстве, когда они снова спорили из-за чего-то, обижались, мирились. и сейчас робертс хочет, чтобы джон остался в его жизни несмотря на все непоправимые ошибки и незатягивающиеся шрамы.
— если бы мы могли вернуться назад в прошлое, я бы не ушëл к магнето. лучше бы потерялся там где-нибудь в лесу, побродил несколько дней, а потом приполз назад в школу.
эти слова для них означали «и ты меня прости, бобби». эти слова для них означали «я поднимаю белый флаг, а дальше делай со мной всë, что считаешь нужным».
бобби медленно положил ладонь ему на плечо, добавив:
— я ждал тебя.
ледяным ожогом на плече это касание осталось, но в этой боли хотелось запереть себя на веки, поэтому выпустив из лëгких весь воздух, он нырнул в холодную прорубь знакомых объятьев, хватаясь крепко за безразмерную футболку и запахом его пропитывая лëгкие, которые разъедались изнутри от таких химикатов.
ещë один вдох отравляющей жидкости, и вдруг сильно закружилась голова.
— прости меня, — тихо, едва слышно для него самого.
— всë хорошо. отдохни пожалуйста, я посижу ещë немного. если что-то случится, разбужу, хорошо? пообещай мне поспать.
и этот успокаивающий голос напомнил ему, почему он на самом деле так сильно до отказывающих лëгких и полной остановки сердца будет любить бобби робертса.
***
лихорадка, температура, кровавый кашель. несколько минут он чувствует, что находится в аду, потому что внутри всë горит. буквально горит. его же огонь пожирает его изнутри. перед глазами туман.
он чувствует лëгкое касание, и вдруг всë проясняется. боль постепенно отступает, жар затухает слабым огоньком догорающей спички. парень выдыхает и понимает, что не дышал последние пол минуты. он открывает глаза.
рядом с ним сидит его сосед по комнате, мягко касаясь ладонью его запястья, а по коже пробегает холодок. отчаянно хочется в тот момент переплести их руки, но это что-то за гранью его понимания, поэтому джон просто смотрит. робертс улыбается слабо, облегчëнно. им четырнадцать, и ничего вокруг не понятно, но джон точно знает, что ему нравится эта улыбка.
вообще-то быть рядом с бобби — уже сама по себе странность. они состояли из противоположностей, которые так и норовили поджечь пороховую бочку в первые несколько недель их знакомства. ведь бобби робертс точно не тот человек, который может выносить повадки кого-то похожего на джона эллердайса. и всë же они кое-как собрали этот странный механизм, по которому должна была работать их дружба, но как же часто он давал сбой. «ты мне нравишься» брошенное пару раз в шутку с замиранием сердца, «если бы ты был девушкой, то я точно бы на тебе женился» прилетевшее ему в лицо как комок грязи, «я спас бы тебя, даже если бы мы были по разные стороны» так искренне сказанное робертсом. и конечно же «даже не думай умирать, я не смогу без тебя». им четырнадцать, думает джон, конечно он сможет. найдëт себе нового друга, гораздо лучше этого странного замкнутого не очень дружелюбного парня.
но вот бобби сидит рядом с ним, пропуская уроки, только потому что в очередной приступ без него совсем не справиться. и эллердайс бы сказал спасибо, только что-то не вяжется на языке это слово. потому оно перекочевало в тëплые пледы по вечерам, горячий какао «потому что я себе собирался делать, а вторую кружку уж я донесу, не развалюсь», последний кусок пирога, оставленный для него, ухваченные в тяжëлой схватке любимые кексы бобби и «что-то я не очень хочу есть, забирай мой». «я уберусь в комнате, не парься» и «это твой любимый фильм, может посмотрим?» стали такими обычными, такими простыми, что «спасибо» растворилось в них как сахар в горячем чае.
поэтому бобби сидит рядом и спасает его от вышедших из-под контроля мутантских способностей, а джон хочет взять его за руку. им четырнадцать, ничего вокруг не понятно, но эллердайс уверен в тот момент, что однажды в далëком будущем этот механизм сломается, поэтому так бережно относится к каждой его детали. особенно к глазам цвета чистого льда.
***
проснулся джон с искренней надеждой, что ему всё привиделось в очередном бреду короткого сна между сильными эпизодами джесси. ничего из этого не могло произойти с ним реальной жизни, правда? он и мечтать себе о таком запрещал, потому что не может быть такого, просто не может.
настенные часы с кукушкой, сломанной ещё до начала наших времён, упорно настаивали, что прошло почти десять часов. запах фирменных блинов его сестры окутывал дом, проникал во все щели, заполоняя собой очередное утро, маленькие пучки света пробирались сквозь шторы как заблудший путник выбирался из тёмного леса, едва слышный смех непривычной новой мелодией аккуратно задевал что-то ранее неизведанное внутри. парень точно знал, кому принадлежать эти негромкие голоса, поэтому просто понадеялся, что рядом не ходил леонардо ди каприо со своим волчком и что никто из жителей этого дома не сошёл с ума. выходить из комнаты было почему-то слишком страшно, но больше всего ему хотелось оказаться там, где шторы отодвинуты, в окно светит утреннее солнце, а смех разливается опрокинутой случайно кружкой с апельсиновым соком.
— доброе утро, — улыбнулась ему сестра, комочком свернувшаяся на кресле у окна.
джон потрепал её по волосам, которые и так были похожи на ведьминский парик на хэллоуин, пожелав ей доброго утра в ответ. бобби тоже улыбался, сидя рядом с кружкой чая и прервавшись от какой-то увлекательной истории, с которой они оба так смеялись. от желания поцеловать его прям сейчас зачесались ладони, но парни лишь кивнули друг другу, после чего джон плюхнулся на стул рядом, предварительно ухватив чистую тарелку, и прилагал все усилия, чтобы не поворачиваться в ту сторону больше никогда. но получалось плохо, потому что сердце стучало со скоростью мотора гоночной машины, а фантомные воспоминания о вчерашнем касании отдавали в желудок.
— вы договаривайте, я пока поем наконец, — усмехнулся эллердайс, сворачивая блин в трубочку.
тишину надо было чем-то заполнить, пока его не спросили «как ты себя чувствуешь?» потому что искренне на этот вопрос было ответить невозможно, а во вранье он уже и так погряз по уши.
— так вот, да, — айсмен призадумался, — на чём я остановился?
— на том, как ты прикрывал моего брата, который сбегал на свиданки с кем-то, — подсказала джесси, приготовившись слушать дальше.
— а почему я не знаю об этой истории? — искренне удивился джон, чуть не подавившись едой.
он прекрасно помнил, с кем именно сбегал на свиданки, и очень надеялся, что бобби ничего не замечал. конечно, было наивно так сильно недооценивать лучшего ученика в их классе, но разочарование в себе отпечаталось на его лице сейчас настолько явно, что его бывший сосед по комнате прыснул.
— ты правда думаешь, что я не догадался, куда ты вылезаешь из окна посреди ночи?
— справедливости ради, я думал, что ты спишь, — заметил джон с забитым ртом.
следующие пятнадцать минут они провели, болтая о какой-то ерунде, рассказывая друг другу истории из детства, делая вид, что нет в этой ситуации недосказанности, странности, их совместного прошлого. просто три человека на кухне разговаривают как друзья, ничего такого.
— чёрт, я забыла привести курятник в порядок, — вдруг воскликнула джесси посреди разговора.
джон хлопнул себя по лбу и тоже выругался.
— это была моя обязанность на вечер, бог ты мой.
— ладно уж, спасибо огромное бобби, что заставил тебя отдохнуть наконец, а то выглядел ты хуже меня, — отшутилась девушка, — я пойду что-то поделаю. силы появились, солнце светит, жизнь прекрасна, сейчас ещё конюшню чистить!
с этими словами она вихрем сорвалась с места и выбежала с кухни, не удосужившись даже проследить за реакцией на свою иронию.
так они и остались вдвоём. допивали чай в тишине, жмурились от яркого солнца, оставлявшего на лице тёплые отпечатки своих ладоней, обдумывали ситуацию. сказать было слишком много чего и одновременно нечего совсем, мысли путались, сбивались, бродили по лабиринту, утыкаясь в очередной тупик и ложный поворот.
джон начал первым.
— я хочу, чтоб ты знал. всë что произошло тогда, и про профессора. раз уж ты здесь.
— да уж пожалуйста, — заметил бобби, облокачиваясь на стену и закидывая ногу на ногу.
парень выдохнул, попытался сосредоточиться хоть на чём-то, чего можно начать рассказ, а затем выпалил:
— ты помнишь письмо, которое пришло от моей мамы?
и тогда эллердайс по-настоящему понял, что значит «кровь отхлынула от лица». кожа бобби стала не то чтобы белой, а почти прозрачной. всё хладнокровие его куда-то испарилось.
— что, чёрт возьми, было в этом письме?
кружка внезапно оказалась самым интересным предметом в этом мире. джон пальцем вращал её вокруг своей оси, отстранённо произнося:
— она писала, что скучает. извинялась, что оставила меня, не могла принять, что я мутант, и всё такое дерьмо. хотела перед смертью меня увидеть.
птицы щебетали на улице, был обычный день ранней осени. скоро нужно было собирать урожай, заниматься хозяйством. завтра понедельник, значит должна прийти мисс грейхам, помогающая управляться с их небольшим огородом.
— подожди. я ничего не понимаю, — голос бобби прервал размышления о делах, силой вытягивая в реальность, — твоя мама же… мертва?
сдерживать смех пришлось силой, и всё же нервная улыбка вырвалась наружу.
— скажем так, она умерла гораздо позже, чем я думал.