– Неужели тебя реально назвали Веритас? – щурится Авантюрин, и Рацио ведёт бровью. Мог бы и вовсе проигнорировать, но так он показывает своё участие в разговоре; не словами – так мимикой (только если на нём нет гипсовой головы. Если она есть, вы уйдёте обратно, и без разницы, с чем вы приходили).
Рацио ведёт бровью, но Авантюрин не успокаивается.
– Я имею в виду, у твоих родителей получилось через непорочное зачатие? Или у них мания величия? Зачем называть ребёнка «истина», да ещё и на латыни, которую каждая собака знает?
Рацио хмыкает.
– Считать не умеешь, но латынь знаешь? – щурится почти смешливо, но более – недовольно.
– Я? Латынь? Ты что, я же глупый раб, – Авантюрин пожимает плечами. – Просто я столько времени провёл на Пенаконии, где каждый дурак знает, что истина в вине. Все искали – и никто, разумеется, не нашёл.
– Разумеется. – Рацио фыркает, как дикий лис – или как должны фыркать дикие лисы. Авантюрин за время своих странствий не видел ни одного. Но он поднимает взгляд на доктора – спокойного и какого-то даже увлечённого разговором, и отвлечённо думает: нашёл. Рацио после долгой паузы добавляет: – Только это кусок вне контекста. In vino veritas, in aqua sanitas. Истина в вине, но здоровье в воде.
– Ты единственный ребёнок? – перебивает его Авантюрин. – У тебя нет младшей сестры? Я бы, следуя такой логике, назвал её Санитас.
У Рацио сложное выражение лица – и глаза бегают. Авантюрин недоверчиво щурится.
– Ты что, смеёшься? – уточняет он. Рацио поворачивается вполоборота.
– Над такой глупостью сложно не посмеяться, – говорит он негромко.
Теперь фыркает Авантюрин. Да, он не умеет считать – и да, он глупый, раз доверился Рацио. Но Рацио ещё глупее.
Рацио ещё глупее, потому что мог предать его, а не вытаскивать. Потому что после Пенаконии мог – и должен был – оборвать с ним любые контакты. Но вот он здесь, а истина – истина где-то затерялась.
Авантюрин не может поверить, что Рацио смеётся над его дурацкой шуткой. Рацио не может поверить, что он здесь и сейчас. Просто здесь и сейчас.
У них обоих чудовищные проблемы с доверием.
– Дочь так назову, – смеётся Авантюрин. – Есть в этом что-то эпатажное. И по-своему конченое.
Рацио отворачивается.