Оскал фонарей близоруких машин, 

И снег хрипло дышит в узоре подошвы.

Во взгляде прохожих куски серых льдин...

Искать в них хоть что-то и страшно, и тошно.

Несутся куда-то безумным скотом,

Их мысли смогли лишь в проблемы зарыться. 

Взорвать бы весь город, к чертям и с концом. 

Быть может, тогда их изменятся лица?!

© Deacon

Нью-Йорк, декабрь 2014 год

***   

Бывают в жизни такие моменты, когда смысл твоего существования даже не теряется, нет, он попросту развеивается прямо у тебя на глазах подобно праху, потревоженному ветром. Ты вдруг понимаешь, что на самом деле бесконечно одинок, даже несмотря на то, что есть люди, которым ты небезразличен. И длится это так давно, что невозможно вспомнить, когда переступил черту, за которой кроме одиночества уже ничего не осталось. 

Но ты продолжал жить.

Зачем-то барахтался, пытаясь противостоять отчаянию, черные глубины которого настойчиво тянули тебя на самое дно безысходности. Как безумный художник ты рисовал себе идеальный мир. Придумывал семью и друзей. Бывало, даже влюблялся, оставляя на черном полотне будней яркие пятна эфемерных красок, которые тут же смывались скипидарным дождем реальности. Ты убеждал себя, что все замечательно. Вот же оно, яркое лимонное солнце! Вот лазурное небо с белым пухом мягких облаков и изумрудная зелень лета, нашептывающая милые нежности ласкающему ее теплому ветру! Все хорошо! Все хорошо!!! Все просто замечательно!..

Но отчаянный вопль самообмана тонул в сгущающемся вокруг тебя вязком тумане. Маленький радужный мир был обречен. Ты слышал, как, умирая, стонет созданный тобой мираж. Ты слышал, как воет от боли придуманное тобой счастье. Ты слышал... но продолжал улыбаться, не замечая, как пучина мрака затягивает тебя все глубже и глубже, обволакивая едким коконом разочарования, стискивая в стальных объятиях обреченности, высасывая все, что было в тебе светлого и наивного.

И вот однажды ты проснулся от громкого звона рассыпавшейся иллюзии, острые осколки которой, взвившись с порывом зимнего ветра, закружились вокруг, срезая кожу и оголяя нервы, лишая последней защиты и сдергивая с глаз пелену выдуманного благополучия.

И ты увидел этот мир. Тот самый, в котором прожил семнадцать лет, но которого совершенно не знал. Мир, которому ты не нужен. Безликий уродливый мир, который жил до тебя и который после тебя никуда не исчезнет. Даже грустить особо никто не будет. День или два - и конец. Всё вновь встанет на свои места. Всё вернется в привычное русло, вот только уже без тебя.

А ведь так хочется, чтобы твое существование было кому-то по-настоящему важно. Так хочется, чтобы рядом был кто-то совершенно особенный. Только твой. Тот, кто, засыпая ночами и просыпаясь по утрам, дышал бы лишь тобой. И чтобы ты сам, в ответ, точно так же... до головокружения... до боли в груди... до скрежета в зубах от почти панического ужаса потерять... Чтобы ты точно так же...

Но такого не бывает. Только не в этой жизни, где каждый человек - законченный эгоист, готовый дышать только ради себя и способный сложить свою жизнь лишь к ногам себя любимого.

Точно такой же эгоист, как и ты сам: жаждущий тепла, желающий любви, но неспособный дать её другому.

И если все обстоит именно так, тогда к чему вся эта суета?

С этой последней мыслью к тебе приходит понимание, что пора бы уже со всем этим покончить. К чему растягивать агонию еще на несколько лет? Зачем медлить? Ведь жизнь такая хрупкая... а смерть, она совсем рядом, каждую неумолимую секунду. Она настолько близко, что стоит протянуть руку, и прикоснешься к ее холодным костлявым пальцам.

Сжимай же! Не бойся! Следуй за ней!..

- Рика! – тоненький скулящий голосок сестры настойчиво проникал в сознание, разрушая хрупкий лед отчуждения, сковывающий душу.

Ветер взметнул пригоршню колючего снега, бросая ее в окно, и парень приложил к стеклу ладонь, словно хотел поймать белые крупицы замороженной воды.

- Чего тебе? – буркнул он, не отрываясь от медитативного созерцания зимнего пейзажа.

Прохлада, ласкающая кожу, казалась спасением.

Хотелось выйти на улицу и закружиться, растворившись в безумном танце непогоды. Хотелось слиться со снегом, почувствовать его свободу... стать частью этого извечного волшебства. Впустить в свое сердце чудо. Лишь на миг, но вспомнить, как сияют краски. Вспомнить, что жизнь не всегда была черно-белой. И вырваться из замкнутого круга отчаяния, которое уже так долго довлеет над ним.

- Рика, меня не пригласили на рождественскую вечеринку! - с возмущением выстонала Этид и сделала к брату один осторожный шаг.

Всегда она так. Крадется как хищник, словно боится спугнуть потерявшую бдительность жертву. Осторожничает, манипулирует неумело, но делает это так мило, что невозможно не поддаться на ее террор.

- И? – парень поднес к губам уже наполовину истлевшую сигарету и, глубоко затянувшись, тут же закашлялся.

Непривычный к подобным экзекуциям организм был категорически против никотиновой отравы. Голова слабо закружилась, а по всему телу пробежала волна дрожи, принося с собой легкую эйфорию. Горький дым обжег легкие и застрял в груди, болезненно царапая гортань и трахею. Удовольствие, конечно, то еще, но помогало расслабиться, что, порой, было ему просто необходимо.

Этид тем временем подошла к парню вплотную и сжала в кулачках тонкую ткань футболки на его спине. От этих легких и таких невинных прикосновений Рика повел плечами. Холодно. Несмотря на то, что руки сестры были теплыми, эта доверчивая нежность словно замораживала его изнутри, заставляя кожу покрываться мурашками.

- Это обидно... – послышался тихий, наигранный, но отточенный до совершенства всхлип. - Все мои подружки идут, а мне дома сидеть, да?

- Радовалась бы, - Рикальд сделал новую затяжку и очень медленно выдохнул дым в приоткрытую форточку, закрывая глаза в надежде остановить головокружение, из-за которого его немного повело в сторону.

- Ну, Рика! – теперь в голосе сестры явно дрожали слезы. Кулачки на футболке сжались сильнее, и девочка уткнулась лбом в спину парня, как делала всегда, когда готова была разрыдаться.

- Что? – обреченно выдохнул он, и нехотя оглянулся на это надоедливое существо, забота о котором легла на его плечи еще в далёком и беспросветном детстве.

Отец исчез сразу после рождения Этид, не сказав никому ни слова. Даже записки, ублюдок, не оставил. А мать...

Рика сжал кулаки. Воспоминания о женщине вызвали в нем лишь отвращение и неприятие. Но лицо его осталось бесстрастным. Он не позволял себе вымещать эту злость на сестре. Только не на ней. Никогда.

- Ты ведь идешь. И пары у тебя нет, я знаю, – заискивающе сказала Этид и, юркнув к брату под руку, уставилась на него большущими карими глазами, излучающими безграничную преданность.

Так, наверняка, смотрит на свою мать новорожденный олененок, словно просит защитить его от всех невзгод этого огромного, непознанного и такого опасного мира.

- Не вижу связи, - раздраженно бросил парень и вновь уставился в окно, за которым началась самая настоящая метель.

Смотреть в эти полные веры и надежды глаза не было сил. Вот зачем она так? Знает ведь, что он не любит этот её взгляд доверчивой лани, и всё равно терроризирует.

- Ну пожалуйста... пожалуйста... пожалуйста...

- Нет, - отрезал парень холодно.

- Рика, тебе же без разницы, с кем идти! Ты меня проведи только, а там я уже сама...

- Что сама-то, а? – не понял он и, с силой сжав пальцами плечо сестры, строго посмотрел на нее.

- Ты что удумала, малая?! – в голову отчего-то полезли не самые приятные мысли, а уж картины, которые нарисовало воображение, и вовсе были удручающими. – На кой черт тебе это сдалось?

- Да ничего такого. - Этид поморщилась, но тут же вымученно улыбнулась брату. - Просто тоже хочу на праздник. Только меня не пригласили.

Она обиженно поджала губы и печально вздохнула, выражая вселенскую скорбь из-за несправедливости этого мира.

Заметив тень боли, мелькнувшую на лице сестры, Рика разжал ладонь, понимая, что в своем неконтролируемом припадке братской опеки мог навредить девочке. И, мягко отстранив ее от себя, проговорил, виновато отводя взгляд:

- Прости, но я думаю, что тебе лучше остаться дома. Иди уроки, что ли, поучи. Займи себя чем-нибудь полезным.

- Так ведь каникулы... - несмело возразила девочка.

- Книгу почитай, - Рика стремительно терял к происходящему интерес.

- Так ведь... каникулы же...

- Ну, не знаю, - парень отстраненно махнул рукой, - крестиком вышивай.

- Так... каникулы же ведь...

- Знаю! – просиял парень, озаренный гениальной идеей. – Домоводство!

Этид еще больше округлила глаза и только чудом не скривилась от отвращения. И в этот момент Рикальд, вдруг, осознал, что не откажет ей. Просто не сможет.

- Глупая... мелкая... террористка! – начал, было, он со злостью. Но, видимо, в выражении его лица появилось что-то такое, что заставило девчонку взвизгнуть от радости.

- Спасибо! – заверещала она и прильнула к парню, обнимая его за шею. – Ты лучший брат на свете!

- Я, вообще-то, еще не согласился, - выдавил Рикальд, выбрасывая в форточку недокуренную сигарету, чтобы ненароком не обжечь ею Этид. И отстраненно подумал о том, что весной, когда стает снег, он еще получит от матери нагоняй за окурки в кустах ее любимой герани.

Сестра благодарно поцеловала его в щеку и, разжав свои стальные объятия, вприпрыжку выбежала из его комнаты, крикнув на ходу, что будет готова через полчаса.

Рика только обреченно закатил глаза и покачал головой.

Это будет тот еще вечер.

Неприятное предчувствие ледяными пальцами коснулось души, играя на напряженных до предела нервах, и парень раздраженно повел плечами.

А, к черту! Будь, что будет.

*** 

- Ты, конечно же, осознаёшь всю ответственность, которую возлагаешь на себя, – Дженни подводила веки коричневым карандашом и поглядывала на сына через зеркальное отражение.

Ей совершенно не нравилась затея детей, но Рикальд обычно хорошо следил за сестрой, и потому испытываемое ею беспокойство могло оказаться необоснованным.

- Конечно же, - буркнул парень, буравя взглядом пол.

Он стоял у дальней от зеркала стены, прислонившись к ней спиной. И, пряча руки в карманах джинсов, делал вид, что его мало заботят поучительные наставления матери. Рикальд знал, что женщина ненавидит, когда он ведет себя подобным образом, и намеренно выводил ее из себя. Ему нравилось наблюдать за тем, как броня внешнего спокойствия и невозмутимости, за которой мать скрывала свою истинную натуру, рассыпается прахом. Это доставляло парню несказанное моральное удовлетворение, которое было для него своего рода наградой за все то дерьмо, что приходилось терпеть из-за этой расфуфыренной суки.

- Твоей сестре всего четырнадцать, - с раздражением в голосе напомнила Дженни, прожигая сына тяжелым взглядом, в котором навеки поселилась давящая усталость и застарелая злоба.

- Я помню, сколько ей лет, – ответил Рика, вторя интонациям женщины.

- Хорошо бы ты еще осознавал, что в ее светлой, но пока еще пустой головке гуляют сквозняки. Впрочем, как и в твоей, хоть ты и старше на три года. Ты уверен, что справишься? – Дженни скептически поджала губы, тем самым выражая сомнение относительно этой затеи.

- Я веду ее на рождественский вечер, а не на разборки с дворовой шпаной. Что тут сложного? – парень упрямо скрестил руки на груди.

Это недоверие выбешивало. В конце концов, он приглядывал за мелкой едва ли не с ее рождения. И ни разу еще не облажался.

- Не хами! – прикрикнула мать, отбросив карандаш в сторону, чем вызвала на губах Рикальда легкую усмешку. – Знаешь ведь, как мне тяжело одной справляться со всеми заботами. А от тебя никакой помощи. Одни проблемы. Ну что за ребенок такой? Сплошное разочарование!

- Ну, чем рожали, то и получилось, – пожал плечами парень, не в силах удержаться от колкости.

Достали уже эти вечные упреки и нападки. Можно подумать, они с Этид в сказке живут. Этой женщине вечно не до них. Она постоянно занята, и не всегда работой.

- В общем, я тебя предупредила, – вновь надевая маску равнодушия, сказала Дженни и, мазнув по губам яркой красной помадой, поправила сбившуюся на груди блузку. После чего повернулась к сыну и смерила его угрожающим взглядом. – Вся ответственность на тебе.

Она натянуто улыбнулась и потрепала парня по щеке, оставляя на его коже саднящий от боли след.

- Будь умницей, не шали, – с иронией посоветовала женщина и, услышав приглушенный стенами сигнал автомобильного клаксона, поспешила к двери.

Рика смотрел вслед уходящей на свидание матери и чувствовал, как внутри него что-то необратимо рушится. Ему захотелось протянуть руку и задержать женщину, чтобы еще хоть раз ощутить на себе теплое прикосновение ее ладони. Но все, чего бы он добился, это раздраженный удар наотмашь и полный презрительной ненависти взгляд.

- Мама...

В груди болезненно защемило. Рука все же чуть приподнялась, но пальцы, сжавшись в кулак, ухватили лишь воздух.

- Я больше не хочу жить, – тихий шепот сорвался с губ Рики.

"Услышь же меня! Услышь!"

- Как скажешь, - отрешенно бросила женщина, и все внутри парня оборвалось. - Не забудь закрыть дверь на оба замка, когда будете уходить.

- Ты хоть слышала, что я тебе сказал? – Рикальд тяжело сглотнул подступившие к горлу слезы, чувствуя, как болезненно сжалось в груди обливающееся кровью сердце.

- Рика, мне некогда это обсуждать, - равнодушно бросила женщина. - Завтра поговорим, - твердо сказала она и вышла из дома, негромко хлопнув дверью.

Вот же...

Парень прикрыл глаза и с силой приложился затылком о стену, подавляя рвущийся из груди стон.

Полный отстой! Что это за отношение такое? Еще и жалуется. Можно подумать, она единственная в мире мать-одиночка.

Ну вот куда она пошла? К кому?

В детстве ты всем своим сердцем, всей своей любящей, ранимой душой тянешься к самому близкому человеку, в надежде получить то, в чем нуждаются все разумные существа. Ты жаждешь любви, нежности и ласки. Ты хочешь тепла. Ты нуждаешься в них как в пище, как в воздухе, без которого просто невозможно жить. Но тебя отталкивают. Сперва прикрываясь усталостью из-за постоянных забот о новорожденной сестре. Потом работой. А затем и вовсе абсурдным убеждением, что чрезмерная нежность к мальчику со стороны матери приводит к тому, что он может вырасти геем. Как будто это как-то связано. Как будто геем можно вырасти. А напоследок, словно забивая гвозди в гроб умершей надежде, тебе говорят, что ты уже слишком взрослый, чтобы хотеть чего-то подобного. Будто взрослым душевное тепло без надобности. Будто все взрослые холодные безразличные манекены. Впрочем, ты и сам уже понимаешь, что ничего подобного не дождешься, как бы ни тянулся к этому. И в итоге посылаешь все к черту, лишь иногда проявляя слабость и мечтая о нежном прикосновении или ласковом слове.

А потом...

...Тебе тринадцать, и ты уже привык считать себя гирей на шее пашущей без отдыха лошади. Ты даже начинаешь думать, что, возможно, не прав, требуя к себе особенного отношения, ничем, собственно, такового не заслужив. Но как-то ночью ты заходишь в туалет и сталкиваешься там с полуголым мужиком, первым в череде многих. Ты теряешь дар речи, съёживаешься под пристальным, изучающим взглядом, и медленно пятишься назад, едва переставляя трясущиеся ноги. А когда минуешь дверной проем, несешься в свою комнату, где запираешься на замок, окончательно и бесповоротно отгораживаясь от всего мира. Ты за всю свою жизнь не смог заслужить даже толики ее любви... Зато этот старый хрен заслужил!

А после они сменяются, как изношенная обувь, а то и быстрее. И вскоре ты перестаешь заморачиваться, погружаясь в свой собственный кромешный ад, где нет ничего кроме тоски, которая подобно кислоте разъедает и без того израненную душу. И нет больше сил слушать бесконечные жалобы на то, как ей тяжело с тобой, таким непокорным, дерзким и... пустым.

"Загляни в свою душу, Рика. Там же одна грязь, как и у твоего отца!"

Извечный упрек, в ответ на который ты лишь горько улыбаешься. Но ей кажется, что это насмешка.

"Бестолочь! Пустышка! Вот ты кто! Безответственный, непослушный хам!"

Каждое ее слово как очередной глубокий порез на израненном сердце.

"Мамочка, как ты думаешь, что случится с этим жалким комком, когда из него вытечет последняя капля крови? Станет ли оно камнем? Или я просто тихо сдохну у твоих ног, лишившись последних сил для борьбы с твоим безразличием? Пожалеешь ли ты тогда, что лишила меня самого главного? Поймешь ли? Или просто перешагнешь мое мёртвое тело и утешишься в объятиях очередного любовника?"

Вопросы, на которые не найти ответа.

И все же... как же хочется знать.

***

- Рика, я готова. – Радостный голос сестры вырвал парня из плотного кокона мрачных мыслей. - А мама где? Уже ушла?

Рикальд открыл глаза и, повернувшись к Этид, застонал, разглядывая ее рождественский наряд.

Сестра вырядилась в розовое платье, щедро украшенное кружевными рюшами, словно собиралась идти не на рождественский бал, а на первое причастие. Густые темные волосы были собраны в два высоких хвоста с завитыми кончиками. На тоненьких ножках красовались лакированные розовые туфельки с бантиками на носках. И завершала весь этот образ белая сумочка в розовых кружевах.

Твою ж мать! Мечта педофила! Маленькая розовая мечта...

- Мелкая, ты серьезно? Ты действительно собираешься идти на вечеринку в этом? – парень уставился на сестру, скептически поджав губы.

- Ехать, Рика, не идти. На улице жуткий мороз. – Карие глазки невинно округлились, но где-то в их глубине мелькнула угроза. – Вызови такси.

- Да... конечно... – Он нервно облизал губы, представляя, как после каникул над ним будет ржать вся школа.

Твою мать! Будь проклято аниме и тот кретин, чье больное воображение породило подобный образ! Она же именно там высмотрела сей идиотский наряд. Рика готов был в этом поклясться. Интересно, а чем думала мама, когда покупала это? Или для нее Этид так и осталась пятилетним ребенком?

- Мелкая, сжалься! – выстонал парень. - Меня же засмеют.

- Переживешь! - строго припечатала девочка, улыбнувшись собственному отражению в зеркале.

От её язвительного тона у Рики нервно задергался глаз. Сейчас он впервые осознал, как сильно сестра похожа на мать. И от этого ему стало немного не по себе.

Парень тряхнул головой, прогоняя наваждение, и отвернулся от Этид. Он не хотел ассоциировать ее с этой стервой. Не хотел, чтобы чувство обиды и злости на родительницу перекинулось еще и на сестру. Она этого не заслужила.

– Это просто косплей. Я специально подбирала этот наряд, чтобы быть похожей на принцессу Юки, – беззаботно прощебетала Этид, чем окончательно развеяла неприятные ассоциации Рики.

- О, боже!.. – он закатил глаза и, выудив из кармана джинсов мобильный телефон, набрал номер бывшего маминого любовника, с которым на удивление легко смог найти общий язык.

Наверное, это случилось потому, что "Номер Семнадцать" не смотрел на них с сестрой как на надоедливых щенков, которые только и знают, что путаться под ногами, и всегда был к ним добр.

Мужчина обрадовался звонку и согласился приехать. Видать, в его сердце еще теплился огонек надежды на то, что мать бросит свой образ жизни и вернется к нему. Ведь он, несмотря ни на что, хотел жениться на этой гадюке, простить ей все измены и создать с ней настоящую крепкую семью.

Нельзя сказать, что мама была шлюхой в прямом смысле этого слова. Нет. Называя это "спонсорством", она специально завязывала отношения с женатыми мужчинами, чтобы не обременять себя обязательствами. По той же причине эти романы никогда не длились больше месяца.

Но, несмотря на подобные пользовательские отношения, "Номер Семнадцать" был настроен серьезно. И даже предлагал женщине заключить с ним брак.

- Вызвал такси? – спросила Этид, когда Рикальд протянул ей зеленый пуховик, щедро усеянный блестками.

- Ага, - бросил парень отстраненно, снимая с вешалки свою зимнюю куртку. - "Семнадцатого".

- Да что же это за ребячество, Рика? – возмутилась сестра. – Клайв не так уж и плох. Ты мог бы и не вносить его в свой черный список. Ну или хотя бы не обзывать глупой кличкой.

- С чего это вдруг? – выталкивая Этид за дверь, насмешливо поинтересовался парень. – Он ничем не лучше всех остальных. Пусть скажет спасибо, что я вообще с ним разговариваю.

- Он любит ее, - мечтательно проговорила Этид, и Рика чуть ли не физически ощутил засиявшие вокруг нее звездочки и сердечки. - А ей так этого не хватает.

- Не начинай... - выдавил парень, неосознанно отстраняясь от окружившей сестру романтической ауры. - Иначе пойдешь пешком.

На улице Рика закурил, стараясь унять вновь вспыхнувшее в душе раздражение. Мелкая беспокойно суетилась вокруг него, восторгаясь снегопадом, и ловила губами искрящиеся в свете уличных фонарей снежинки. А он, искоса поглядывая на сестру, уже жалел о том, что поддался на ее уговоры. Но менять свое решение было поздно, да и как-то глупо. В конце концов, сестра не так уж и часто обращается к нему с подобными просьбами.

- Этот пуховик совершенно не подходит к моему платью, - тем временем щебетала Этид, кружась из стороны в сторону, и, откинув голову назад, всматривалась в затянутое тучами небо. – Я просила маму купить мне розовое пальтишко, а у нее не хватило на него денег. Но она пообещала, что купит мне его в следующем месяце.

- Она или "Номер Тридцать Четыре"? – без всякого интереса спросил Рикальд, выдыхая горький дым.

- Так "Тридцать Третий" у нее вроде сейчас. Или я ошибаюсь? – задумалась Этид, склонив голову к плечу.

- Но ты же сама сказала, что купит через месяц. – Рика сделал затяжку и, слишком глубоко вдохнув дым, вновь закашлялся.

- А, ну да! – согласилась с братом девочка и тут же сменила тему: - А мама сказала, во сколько нам нужно вернуться?

- Нет, - просипел парень. – По-моему, ей все равно.

- А вот и нет, – уверенно заявила Этид и, обхватив руками локоть брата, прижалась щекой к его плечу. - Просто ей сложно найти с тобой общий язык.

- Это взаимно, – ответил Рика и прицельно бросил окурок в палисадник с геранью.

Заметив в конце улицы знакомую машину, парень сдержанно улыбнулся.

- Карета подана, принцесса, - сказал он и потащил сестру к калитке.