***             

Этельстен сидел за столом и, ковыряясь вилкой в картофельном пюре, вырисовывал на нем извилистые узоры. В комнате было тихо. Ленард несколько минут назад ушел на ужин, и Этель остался наедине с невкусной едой и паскудными мыслями.

После их с Рикальдом первой встречи прошло несколько недель. Обычно Этельстен довольно быстро забывал своих мимолетных знакомых. Но с Рикой всё было иначе.

Этельстен и сам не понимал, почему образ парня настолько прочно засел в его мыслях.

Да, Рика был красивым и невероятно милым. Но Этель и раньше встречал красивых и милых людей, однако ни один из них не произвёл на парня такого сильного впечатления.

К тому же в их первую встречу мальчишка выглядел совсем иначе. Нелепый, пьяный, с опухшим носом и разбитыми губами, он казался жалким и далеко не привлекательным. Однако всё равно умудрился оставить после себя неизгладимое впечатление и глубокий след в сердце.

Этельстен часто вспоминал о нем: дома, в поездке, за обедом, перед сном, во время прогулок. И даже рядом с Ленардом образ Рикальда то и дело всплывал в сознании парня, заставляя его сердце сжиматься от странной и совершенно необоснованной нежности.

Этель надеялся, что со временем это пройдет. Что воспоминания о несчастном одиноком мальчишке сотрутся из его памяти и больше не будут ранить душу щемящей тоской. Но дни пролетали, а он все так же думал о Рике, новая встреча с которым и вовсе лишила его покоя.

Этельстен тяжело вздохнул и отодвинул от себя тарелку с ужином.

На желтоватой горке картофельного пюре была изящно выведена большая буква «Р», и парень быстро закрыл ее кусочком надкушенного хлеба.

Как бы Этель ни пытался отвлечься, мысли его все равно возвращались к мальчишке, к его наполненным вселенской тоской глазам и к дрожащему голосу, надрывно повторяющему: «Ты жив!».

Сердце вновь сдавило невидимой дланью грусти. И Этель, решительно поднявшись из-за стола, направился к двери.

Но, сомкнув пальцы на прохладной ручке, парень застыл, растерянно глядя прямо перед собой.

Он не знал, как ему поступить, и потому медлил, обдумывая все «за» и «против».

В голове творился полнейший кавардак. Мысли спутались, превратившись в клубок вопросов, на которые невозможно было найти ответы. А сердце бесновалось в груди, переполняясь необъяснимыми желаниями и страхами.

Помявшись немного у двери, Этельстен вздохнул и, отпустив ручку, вернулся к своей кровати. Стащив с себя пиджак, парень бросил его на стул и повалился на постель.

Этель не понимал себя. Наверное, впервые в жизни он не мог разобраться в своих желаниях и чувствах, и эта растерянность не давала ему покоя, путая его мысли и заставляя заниматься пустым и безрезультатным самоедством.

Впрочем, долго мучиться душевными терзаниями парень не смог. Вымотанный длительной поездкой, нервной встряской и жарким «приветствием» Ленарда, он вскоре уснул, забывшись сумбурным, тревожным сном.

Ему снились дороги. Множество самых разнообразных путей: широкие мостовые, тенистые аллеи, кем-то протоптанные в непроходимых лесах тропки и широкие заасфальтированные трассы. Он стоял на невысоком холме и не мог решить, в какую сторону пойти. Крутился, вертелся, всматривался вдаль, пытаясь увидеть, что же находится там, в конце каждой из этих дорог, но густой туман, наползающий с горизонта, прятал от него ответ.

Этель проснулся далеко за полночь. Полная луна нагло заглядывала в окно их с Ленардом комнаты, наполняя помещение серебристым сиянием, в свете которого все предметы казались неестественными, словно бы нарисованными, и из-за этого немного пугающими.

На сердце у парня было неспокойно. Тревога, тупой иглой засевшая в мыслях, решила сыграть крещендо на его нервах и принялась с остервенением дергать тонкие струны души. Не в состоянии выносить эти терзания, Этель порывисто сел, скидывая с себя непонятно откуда взявшееся одеяло.

Наверное, это Ленард его укрыл, когда вернулся с ужина.

Этельстен с глубокой нежностью посмотрел на любовника, который спал на своей кровати, и медленно поднялся.

Здравый смысл требовал раздеться и пристроиться рядом с любовником, укутавшись в его сильные и горячие объятия. Но сердце, кувыркаясь в груди как заведенное, толкало Этеля прочь из комнаты. И парень не смог ему воспротивиться.

Стараясь создавать как можно меньше шума, Этель выглянул в коридор и, убедившись, что дежурных поблизости нет, направился к лестнице.

Спустившись на третий этаж, он тенью юркнул в коридор и без труда отыскал нужную ему дверь.

Стараясь унять выпрыгивающее из груди сердце, Этельстен тихонько постучал, но ему никто не ответил. Он немного подождал, прислушиваясь к звенящей тишине, и сделал еще одну попытку.

Рика не отзывался, но Этель не собирался сдаваться. Он постучал в третий раз и негромко позвал:

- Рика, это я, Этель. Открой мне, пожалуйста.

Услышав за дверью знакомый голос, Рикальд вскочил с кровати и чуть не упал, запутавшись в одеяле.

Он никак не ожидал, что Этельстен почтит его ночным визитом, и сильно разнервничался из-за этого.

Спешно натянув футболку, чтобы прикрыть свое тощее тело, Рика бросился к двери и немного отодвинул от нее стол, после чего провернул замок и потянул дверь на себя.

В образовавшийся узкий проем полился тусклый свет коридорных ламп, на мгновение ослепивший Рику. А потом комната снова погрузилась в ночной полумрак.

Вот только теперь в тесном помещении находился еще один человек. Рика чувствовал запах его туалетной воды и слышал тихое, чуть прерывистое дыхание. А еще видел очертания высокой фигуры, застывшей у порога.

Несколько мгновений парни молчали, разглядывая друг друга, а потом Рикальд тихо сказал:

- Подожди, я включу свет в душевой.

Он поспешил к двери, которая вела в уборную, но из-за сильного волнения налетел на стол и больно ударился бедром.

Беззвучно ойкнув, Рика обогнул препятствие и, наконец, добрался до выключателя.

В душевой загорелся свет.

Рикальд совсем чуть-чуть приоткрыл дверь, впуская в спальню рассеянные лучи лампы дневного света, и застыл у стены, едва дыша от переполняющих его эмоций.

Этельстен стоял у двери и смотрел на взъерошенного мальчишку, который выглядел очень беззащитным и напуганным.

- Прости, что так поздно, - наконец, нарушил тишину Этель, - но я волновался. Я уберу? - парень кивнул на заграждающий почти половину комнаты стол и сказал: - Он не понадобится. Тебя никто не тронет. Можешь быть спокоен.

- Хотелось бы верить, - проговорил Рикальд, и тут же виновато улыбнулся. - Извини. Конечно, можешь убрать.

Он приблизился к столу, чтобы помочь парню вернуть его на место, но Этельстен справился без его участия.

Отодвинув мешающую мебель, Этель огляделся.

- Могу я присесть? - задал он очередной вопрос.

Рика заметно нервничал, а сам он просто не знал, как себя вести в этой ситуации.

Хотелось подойти и обнять мальчишку. Прижать к себе, уверить, что бояться действительно нечего, что его никто не обидит, но Этель не был уверен в разумности таких действий.

Рикальд подошел к кровати и спешно заправил её, после чего предложил Этельстену располагаться, где ему захочется, и неосознанно пригладил волосы ладонью.

- Этель, я так рад тебя видеть, - внезапно вырвалось у Рики, когда парень отвернулся, чтобы взять себе стул. - Я до сих пор не могу поверить, что это не сон.

Улыбка тронула губы парня. Он повернулся к Рике и, не удержавшись, взъерошил его волосы.

- Я тоже очень рад, - признался парень и глубоко вздохнул.

После чего взял себе стул и сел, рассматривая застывшего на месте мальчишку.

- Джосса оставили в лазарете? - спросил Этель.

- Доктор предположил, что у него может быть сотрясение, - ответил Рика, не зная, куда деваться от охватившего его волнения.

Он так мечтал о новой встрече с Этельстеном, а теперь не представлял, о чём говорить и как себя вести.

- Спасибо тебе, - внезапно выпалил он, чувствуя, как сердце начинает неистово бесноваться в груди. - Ты снова меня спас.

- Я? - Этель удивленно посмотрел на Рику, а потом рассмеялся. - Ну что ты, это всё заслуга Ленарда. Да и Джосс постарался. Ты сделал правильный выбор.

- Аррек просто друг, - снова проговорил Рика дрогнувшим голосом. - Он понял, что я не смогу себя защитить, и решил мне помочь. А что касается Ирмана... мне кажется, ему просто хотелось с кем-нибудь подраться.

- Как похоже на Гердера, - усмехнулся Этельстен, чувствуя, как сердце заходится в безумной скачке.

Друг? Неужели Джосс действительно только друг?

Этельстен задумался. На самом деле рыжий никогда не проявлял интереса к парням. Ну разве что только к Гердеру, да и то, этот интерес больше походил на издевательство или желание получить по веснушчатой морде, которое неизменно исполнялось на ринге. Аррек на каждый заинтересованный взгляд в свою сторону отвечал решительным отказом, а на таких как Стредфорд или Бейли смотрел не просто с презрением, а с самым настоящим отвращением.

Впрочем, на Стредфорда по-другому смотреть было просто невозможно.

- Как ты вообще оказался в этой школе? - спросил Этель. - Что это за тяга такая к злачным местам? Сначала Южный Бронкс, теперь вот школа Св. Исаака. Страшно представить, куда тебя занесет в следующий раз, - пошутил он беззлобно.

- Это мое наказание за то, что я вылетел из школы, - признался Рикальд и, наконец-то, сел на кровать, зажав ладони между коленями. - У мамы лопнуло терпение, и вот я здесь. И ты тоже. Удивительно, как тесен мир.

- Это после той драки, да? - спросил Этельстен сочувственно.

Мальчишка удрученно кивнул и поджал губы, отчего-то пряча глаза.

- Жестоко. Но если честно, то я рад, - искренне признался Этель. - Очень рад, что встретил тебя снова. Я скучал.

Он поднялся со стула и сел рядом с Рикой на кровать. А потом поддался порыву и обнял его. Крепко, как мечтал все эти дни.

И чуть не рассмеялся от облегчения, когда, наконец, понял, что, да, черт возьми! именно это ему и хотелось сделать.

Рика забыл, как дышать, когда сильные, горячие руки Этельстена сомкнулись у него за спиной, а мягкие губы невесомо коснулись его макушки.

Сердце забилось как сумасшедшее, делая в груди резкие, порывистые кульбиты. А по телу пробежала волна неуёмной, сладостной дрожи.

- Я тоже рад... я тоже скучал... я не мог забыть о тебе ни на минуту... и чуть не умер, когда подумал, что ты погиб...

Признания полились из уст парня бесконечным потоком. А срывающийся на каждом слове голос выдавал неподдельное волнение.

Этельстен был таким горячим и от него так сладко пахло, что у Рикальда закружилась голова. И он замолчал, дрожа с головы до ног от этой внезапной близости.

Неужели это не сон? Неужели Этельстен и, правда, здесь? Неужели парень испытывает тоже, что и сам Рика?

Как это вообще возможно?

Слова мальчишки касались сердца Этеля приятным теплом. В груди разливалось что-то нежное, доброе, очень ласковое. И это что-то заставляло душу трепетать от восторга и радости.

Этельстен поймал себя на том, что улыбается. Улыбается как дурак таким простым, но откровенным словам. Он вдруг понял, что ему очень нравится обнимать Рику. Еще тогда понравилось, в небольшой комнатке гей-клуба, но осознание этого пришло лишь теперь.

- Жаль, что я не взял у тебя номер телефона. Тогда тебе не пришлось бы волноваться обо мне, - очень тихо сказал парень, касаясь пальцами шеи Рики и вырисовывая на ней незамысловатый узор.

Теплая кожа под его прикосновениями покрылась мурашками, и мальчишка томно вздохнул.

А через миг Этельстен нащупал на шее Рики бинты.

- Что это? - спросил он, отстраняя парня от себя. - Ты поранился? Или... тебя кто-то поранил?

Рика отчаянно замотал головой и почувствовал, что краснеет.

Открывать Этельстену свой маленький секрет было неловко, но он все же поднял руки вверх и немеющими пальцами размотал бинт, полностью обнажая свою шею.

Этель удивленно приподнял брови, рассматривая тонкую вязь переплетенных нитей, которые украшали все еще воспаленную кожу мальчишки.

- Я сделал эту татуировку, когда ушел из клуба, - признался Рикальд, виновато глядя на парня. - У меня была только твоя записка и деньги, которые ты оставил на такси. И... мне так хотелось оставить что-нибудь на память о тебе... что-то, что не потеряется и не испортится... и я решил, что тату будет лучшим вариантом.

Этельстен смотрел на тонкий узор и чувствовал, как в голове начинает гудеть от переизбытка эмоций.

Черные извилистые змейки татуировки будто бы проникали в его сознание, вплетались в мысли и опутывали сердце, связывая его с Рикой прочными узлами.

Полоски рисунка уходили вниз, под футболку, и Этельстену очень захотелось увидеть всю вязь целиком.

- Покажи, - капризно проговорил он. - Хочу увидеть ее полностью.

Рика замер, окончательно смутившись. Но Этельстен смотрел на него таким взглядом, что парень просто не смог отказать ему.

Сделав глубокий вдох, он стащил с себя футболку и замер, понимая, как нелепо, должно быть, выглядит со стороны. Тощий, нескладный, с бледной кожей, да еще и в одних трусах, что было совсем уже неправильно.

Как завороженный Этельстен смотрел на оставленный искусным мастером рисунок, каждая ниточка которого сплеталась на груди мальчишки в изящный узел, очень похожий на Пан Чанг*. Без начала и конца, узор словно оживал на глазах, когда Рика делал вдохи. И затягивал Этеля в бездонный омут ярких, взрывных эмоций.

Рука сама потянулась к темным полоскам. Пальцы коснулись кожи и бережно огладили очертания вязи.

- Она восхитительна, - шепнул парень искренне.

И, прикрыв глаза, подался вперед, невесомо целуя узелок на сердце Рики, из которого чернильной тьмой выплеснулись потаенные мечтания и чувства мальчишки.

Рикальд затаил дыхание, чувствуя на своей коже обжигающее прикосновение нежных губ Этельстена, и схватился руками за его плечи.

А Этель, сделав глубокий вдох, нехотя отстранился.

В этот момент Рика выглядел до безумия привлекательным. Все эмоции читались на его красивом нежном лице как в открытой книге, а в широко распахнутых глазах плескалась гамма непередаваемых чувств.

- Какой же ты... - сорвалось с губ Этеля тихое восхищение. - Рика...

Нежная улыбка коснулась его губ, и он приложил ладонь к щеке мальчишки.

- Очень красивый.

- Думаешь? - Рикальд мучительно сглотнул. - Этель, я тебе, правда, нравлюсь? Ты ведь не шутишь?

- Нравишься. Очень нравишься, - сглатывая вставший в горле ком, проговорил парень. - Еще тогда понравился. Не знаю почему, но я не мог перестать думать о тебе. И вот ты здесь... рядом... и, знаешь, я, кажется, счастлив от этого.

- Это хорошо, - Рика, вдруг, нервно рассмеялся, и, поддавшись порыву, крепко обнял Этельстена за шею. - Хорошо, что я тебе нравлюсь. Хорошо, что ты тоже учишься в этой школе. Хорошо, что ты сейчас со мной. Потому что я уже начал сходить с ума, не зная, встретимся ли мы снова.

Он запустил пальцы в мягкие волосы парня и поцеловал его теплую щеку. А потом, набрав в грудь побольше воздуха, коснулся поцелуем мягких, красивых губ.

Этельстен растерянно замер, когда жаркое дыхание Рики опалило его губы.

Всего на миг парень выпал из реальности, но за это короткое время в его голове вихрем взметнулись тысячи мыслей. Они смутили разум, взорвали эмоции, поселили в душе тревогу и... растаяли в исполненном нежности, глубоком поцелуе.

Еще утром Рика и подумать не мог, что этот ужасный день будет иметь такой восхитительный финал.

Они с Этельстеном страстно целовались, окунувшись с головой в новые для них эмоции. И в какой-то момент Рикальд почувствовал, что заваливается на кровать под тяжестью чужого тела.

Но он и не думал сопротивляться, подставляя лицо и шею под ласковые, жаркие поцелуи Этеля, которые с каждым вздохом становились все требовательнее и настойчивее.

Парень целовал его так, словно изголодался по нежности. И вскоре Рика утонул в волнах возбуждения, когда теплая ладонь Этельстена забралась к нему в трусы и сжала напряженный член.

- Этель... - дрожащим голосом выдохнул Рикальд, заключая парня в крепкие объятия и толкаясь в его руку. - Мне так хорошо с тобой... я так мечтал об этом... спасибо тебе... спасибо...

Шепот Рики отозвался в сердце Этельстена неистовой дробью. И парень словно окунулся в колдовское варево, кислотой разъевшее кожу и оголившее нервы.

Он чувствовал, что сходит с ума. Горячий хрупкий мальчишка под ним вдруг стал самым желанным лакомством. Той сладостью, которую хотелось долго вкушать, забыв обо всем на свете.

И Этель вкушал... Целовал трепетные губы, ласкал крепкую плоть и глубоко вдыхал терпкий, но безумно вкусный аромат нежной кожи.

Рике не потребовалось много времени, чтобы достичь пика удовольствия. И совсем скоро ладонь Этельстена опалило вязким семенем.

- Ты очень страстный, - сдерживая желание овладеть мальчишкой, сказал Этельстен, целуя его дрожащие губы. – И очень откровенный. Немудрено, что эти кретины набросились на тебя. Но ты их не бойся. Я не позволю им даже смотреть в твою сторону.

Рика кивнул, не в силах вымолвить ни слова, и сморгнул выступившие на глазах слезы. А потом снова прильнул к Этельстену, кутаясь в его объятия. И через некоторое время затих, разомлев от ласковых прикосновений и сладких поцелуев парня.

Когда же в его голове немного прояснилось, он спросил:

- Этель, а ты разве не хочешь... большего?

- Большего? – переспросил Этельстен, прикасаясь губами к кончику носа раскрасневшегося мальчишки. - О большем подумаем в другой раз. Хорошо?

- Как скажешь, - Рика снова закивал.

Сейчас он готов был сделать для Этельстена всё, что тот попросит, и согласился бы с любым его решением.

«И всё-таки, какой же он красивый!», - думал Этельстен, всматриваясь в нежные черты лица Рикальда и утопая в его восхитительных и очень выразительных глазах.

Этель чувствовал, как в его сердце зарождается смятение. Как коварные ростки сомнений взрезают плодотворную почву растерянности и прочными лианами оплетают разум и душу.

Рика счастливо улыбался. А Этельстен, вдруг, ощутил ужасную горечь.

Что он здесь делает? Сейчас он должен быть в другом месте. И как бы ему ни хотелось остаться с Рикой, он не мог этого сделать.

- Прости, но мне надо идти, - извинился Этель и, выпустив мальчишку из своих объятий, потянулся за полотенцем, чтобы вытереть руки. - Ты простишь меня?

- Не извиняйся, - сказал Рика. - Я все понимаю. Мы... увидимся завтра? – с надеждой спросил он.

- Увидимся... конечно, увидимся, - заверил Этель и, оставив на губах мальчишки короткий поцелуй, стремительно направился к двери. - Я загляну к тебе вечером. Но не так поздно как сегодня. Если ты не против, конечно.

Рика кивнул. И Этельстен, пожелав ему «спокойной ночи», вышел в коридор.

Вот только далеко он не ушел.

Сделав несколько шагов, парень тяжело вздохнул и прислонился спиной к холодной стене.

В его желудке разыгрался самый настоящий пожар. Внутренности обдавало огнем, а сердце выскакивало из груди от совершенно ненормальных и абсолютно непонятных эмоций.

- Боже, что я творю? - прошептал Этель, закрывая глаза и несильно ударяясь затылком о стену.

Он чувствовал себя растерянным и сбитым с толку. Заблудившимся в дебрях собственных эмоций и мыслей. И это пугало его до дрожи в пальцах и боли в сердце.

Но что делать дальше, парень не знал.

Постояв немного, чтобы прийти в себя и справиться с подступающей паникой, Этель, наконец, оттолкнулся от стены и поспешил к себе в комнату.

Ленард крепко спал, и Этельстен тихонько прокрался к душевой, чтобы вымыть руки и раздеться. После чего вернулся обратно в комнату и растерянно замер между двумя кроватями. А потом, отринув все сомнения, юркнул к Ленарду под одеяло, крепко обнимая его и вжимаясь грудью в его сильную горячую спину.

- Люблю тебя. Только тебя... люблю больше жизни, - отчаянно зашептал он, стискивая парня в объятиях.

Ленард мягко накрыл руку Этеля своей большой ладонью и крепко сжал ее, после чего поднес к своим губам и нежно поцеловал.

- Знаю. Спи уже. Завтра поговорим.

***

Ирман проснулся, когда за окном стояла глубокая ночь. Тусклый рассеянный свет полной луны проникал в лазарет, рисуя на полу теневой узор оконной рамы и растущей на подоконнике драцены. Где-то вдалеке тикали настенные часы. А, справа, буквально за спиной, слышалось негромкое сопение.

Сначала Ирман решил, что это Сеттон. Но потом вспомнил, что Легрим сгрузил парня на койку слева от него, и настороженно оглянулся.

Позади себя парень увидел только белесую ширму, ярким пятном выделяющуюся в сумраке. И тут же догадался, что в лазарете, кроме него и Сеттона, наверняка, лежит кто-то еще.

Ирману не нравилось близкое соседство кого бы то ни было, но сейчас он не мог просто встать и самовольно покинуть палату.

Во-первых, доктор вряд ли позволил бы ему уйти дальше кабинета, а во-вторых, прежде чем уходить, ему необходимо было узнать, что случилось с Сеттоном.

Когда Ирман засыпал, второкурсник так и не пришел в себя, хоть доктор и делал все возможное, чтобы привести его в чувство.

По словам медработника, удар, полученный Сеттоном, был не очень сильный, зато меткий. Парню попали в какую-то важную точку, которая отвечает за нервную систему. И последнее, что услышал Ирман, прежде чем отключиться, это, что в школу едет скорая помощь.

Потом его поглотила тьма. А когда он проснулся, койка Сеттона, как и все другие, оказалась скрыта за ширмой. Мало того, с той стороны, где лежал второкурсник, не было слышно ни звука.

«Может ли быть, что его забрали в больницу?» - задумался парень, отрешенно глядя на белесую ткань, которая едва заметно шевелилась от гуляющего по палате сквозняка. – «Неужели Сеттон настолько хилый, что после одного единственного удара ему потребовалась госпитализация?»

Ирман прикрыл глаза, и перед его мысленным взором тут же появилось бледное лицо Амиса, лежащего у его ног. Струйка крови, стекающая с виска второкурсника на его меловую щеку, явно свидетельствовала о том, что удар был далеко не пустяковый. Дегенерат, который ударил парня, знал, что делает. Его целью было как можно скорее вывести досадную помеху из строя.

«И на кой чёрт этот придурок вообще сунулся в драку?!» - Ирмана внезапно обдало волной злости, и он перевернулся на спину, стараясь при этом не особо тревожить загипсованную руку. – «Если он такой слабак, почему постоянно нарывается на неприятности?»

Вопросов было множество, но ответы на них хранились в голове Сеттона под надежным замком. Сколько бы Ирман ни пытался вызнать у него правду, парень не желал откровенничать с ним, прячась за колкими, обидными словами, за которые не раз получал по своему наглому лицу.

«Может ли быть, что доктор Уэйн оказался прав, и этот придурок действительно влюбился настолько сильно, что напрочь растерял весь свой страх?!»

Ирман издал мучительный стон и взъерошил свои волосы. Он чувствовал растерянность, но почему-то совсем не испытывал к Сеттону отвращения.

Он понимал, что существует чувство, которое не имеет никакого отношения к похоти. И что это чувство, порой, заставляет людей совершать абсолютно дебильные поступки. И теперь, когда он думал о Сеттоне в этом ключе, ему казалось, что он нашел ответы на свои вопросы.

Только легче от этого не становилось.

Почему он вообще заморачивается чем-то подобным? Почему мысли о чувствах Сеттона продолжают крутиться в его голове? И почему его так бесит, когда кто-то тянет к парню свои грязные лапы?

Вспомнив об угрозе Стредфорда, Ирман стиснул зубы, сдерживая подступающую злость.

Этот наглый ублюдок еще ответит за то, что сказал, и за то, что сделал.

Ирман никогда, ни при каких обстоятельствах не позволит ему прикоснуться к Сеттону.

Почему?

«Хороший, мать его, вопрос!»

- Я извращенец, - процедил Ирман сквозь зубы и тяжело вздохнул.

Грудь наполнялась ядовитой тяжестью.

Это каким же безмозглым дегенератом надо быть, чтобы без конца думать о другом парне? И КАК думать! Как о собственности, на которую никто не имеет права смотреть, к которой никто не имеет права прикасаться.

«И как, вашу мать, это могло случиться?»

Он ненавидел все эти гейские замашки, которые буйным цветом распустились в школе. Он ненавидел всех этих ушлепков, которые, чуть что, пытались трахнуть кого-то, кто послабее и помягче. Его тоже пытались зажать в углу в первую учебную неделю, но пара разломанных об голову стульев усмирила всех охотников за его задом.

Так почему же?.. Почему он сходит с ума от одной только мысли, что этот идиот Амис сейчас загибается в какой-нибудь больнице? Почему его терзает такое сильное чувство вины?

Сделав еще один глубокий вдох, Ирман сел на кровати и снова уставился на ширму слева от себя.

«Возможно ли, что Сеттона не стали госпитализировать? Быть может, доктора решили, что опасности для жизни нет, и оставили его в школьном лазарете? Тогда почему со стороны его койки не доносится ни звука?»

Ирман встал и, повинуясь спонтанному порыву, потянулся к ширме. А когда резко отдернул ее, замер, тяжело сглатывая слюну.

Ну вот! Он мозг себе выносит, а этот ублюдок мирно спит на соседней койке, подложив ладонь под щёку и свернувшись калачиком!

Значит, в чувство его привели. И даже в больницу не отправили.

Что ж, прекрасно! Как проснется, получит кулаком в нос за то, что полез в драку и чуть не умер.

И все же, убедившись, что с Сеттоном все хорошо, Ирман почувствовал огромное облегчение.

Оставив ширму открытой, он сел на койку и начал всматриваться в умиротворенное лицо второкурсника, обрисовывая взглядом его чуть приоткрытые губы, длинные ресницы, немного заостренный нос и такой же заостренный подбородок. А также родинку на левой скуле рядом с ухом, на которую раньше не обращал внимания.

Впервые Ирман смотрел на Амиса без красной пелены перед глазами. Наоборот, обнаружив, что парень никуда не делся, он начал успокаиваться и приходить в себя. Бешено грохочущее сердце потихоньку замедляло свой ритм, а тянущая боль в груди отступала.

Осознав это, Ирман лег в кровать, но глаза не закрыл. Ему совершенно не хотелось спать. А вот смотреть на Амиса хотелось и даже очень.

Он находил в этом созерцании необъяснимое удовольствие. Словно любуешься картиной бестолкового, никому неизвестного мастера, которая по неведомой причине запала в душу и не давала отвести от себя взгляд.

Сеттона нельзя было назвать красивым. Но что-то в его внешности заставляло сердце Ирмана мучительно сжиматься от необъяснимой тоски.

Он хотел бы сломать стену отчуждения, которую выстроил вокруг себя еще в детстве, и взглянуть на мир по-новому. Но эта стена была прочнее графена**, и разрушить её не представлялось возможным.

Пока Ирман рассматривал Сеттона, лицо которого в свете луны напоминало призрачную маску, ему, вдруг, нестерпимо захотелось разорвать эту сволочь на мелкие кусочки, смешать с грязью и пылью, собрать в глиняный горшок и поставить дома на полку, чтобы хранился там и не лез в неприятности.

«Как было бы замечательно, если бы Амис научился молчать. Вот как сейчас. Если бы он только перестал напрашиваться на драку... если бы просто растворился как мираж и исчез, не оставив после себя и следа... как легко и спокойно стало бы на душе».

Но этот гад так просто не рассосется! Разве что только после выпуска через полтора года. А до того обязательно вынесет Ирману остатки мозга своим странным желанием убиться об его кулаки.

- Влюбился бы ты в девушку, - прошептал Ирман так тихо, что и сам себя едва расслышал. – Сделал бы себе и мне большое одолжение.

Вдоволь насмотревшись на умиротворенное лицо второкурсника, Ирман хотел было отвернуться, но Амис, вдруг, открыл глаза и улыбнулся ему. И от этой мягкой, доброй улыбки по спине Ирмана прокатилась колючая дрожь.

- Привет, - поздоровался Сеттон слабым, хриплым полушепотом. – Вижу, сильно тебе досталось. Рука, наверное, ужасно болит?

- Болит, - ответил Ирман честно, не в силах оторвать взгляд от блестящих темных глаз парня. - Но это ерунда.

- А вот так тебе и надо, - с неожиданной злостью бросил Амис и перевернулся на другой бок, отворачиваясь от Ирмана. - Ненавижу тебя.

Последние слова он сказал почти беззвучно, и Гердер вряд ли его услышал.

Как же приятно было открыть глаза и увидеть перед собой Ирмана. Поймать на себе его внимательный, немного взволнованный взгляд. Услышать совсем тихий облегченный вздох, сорвавшийся с его губ. И не уловить в голосе привычной ярости и отвращения.

Но вспыхнувшая в сердце досада, отравила радость пробуждения, стоило Амису вспомнить из-за чего они оба оказались в пропахшем лекарствами помещении.

Ревность ядовитой змеей оплела сердце, впиваясь острыми зубами в бешено стучащий комок.

Чем Гердеру приглянулся этот проклятый новичок? Почему он так самоотверженно защищал мальчишку, наплевав на боль и раны? Почему продолжал кидаться на старшекурсников, даже когда стало понятно, что бой проигран?

Обида подступила к глазам, заволакивая их горячей пеленой, и Амис до боли в скулах стиснул зубы, чтобы сдержать непрошеные слезы.

- А тебе, я смотрю, все нипочём, - огрызнулся Ирман в ответ на едкие слова второкурсника, который теперь злобно сопел в подушку. - На кой хер ты в драку полез? Жить надоело? Так я не против тебе поспособствовать, если так припекло. Но Стредфорда не стоило бесить. Он тебе еще это припомнит.

- Зубы об меня сломает, - хмуро отозвался Амис, уже подумывая над тем, какое «наказание» придумать Стредфорду за то, что он сделал.

Но мысли о третьекурснике быстро выветрились из головы, сменившись неожиданной догадкой.

- А ты у нас собственник, да, Гердер? - Едкая усмешка тронула губы Амиса. - Если убивать меня, то только собственноручно?

- А ты как думал? - колко заметил Ирман. - Что моё, то моё, даже если дело касается такого придурка как ты. Я тебя предупреждаю, Сеттон, будешь специально нарываться на неприятности, и получишь так, что никакой доктор тебе не поможет.

Ирман тяжело вздохнул и перевернулся на спину, вперившись в потолок отсутствующим взглядом.

- И почему ты не можешь быть нормальным? Почему, обязательно, нужно быть таким...

- Каким «таким»? - Амис лег на спину и повернул к Ирману голову.

Гердер рассматривал причудливые тени, танцующие на потолке, но вряд ли думал именно о них.

- Таким милашкой? Таким красавчиком? Таким секси? - принялся выдвигать идиотские предположения второкурсник, не желая прекращать беседу.

- Таким шизонутым, - ответил Ирман спокойно. - Не понимаю, зачем ты провоцируешь меня. Вот хоть убей! Ты мазохист? Или действительно хочешь умереть?

Он повернул голову и посмотрел на парня, который, в свою очередь, внимательно смотрел на него. И во взгляде больших темных глаз было столько всего, что Ирмана невольно передернуло.

- Ну что ты! Мне еще рано умирать, - усмехнулся Амис.

От его взгляда не укрылось, как лицо Гердера всего на миг исказилось от отвращения. И от этого стало еще обиднее.

- Я еще не все нервы тебе вытрепал. - Улыбка парня стала шире, когда Ирман гневно раздул ноздри. - Но все же, признайся, тебе ведь это нравится. Как бы ты ни ругался и ни психовал, у тебя, наверняка, каждый раз появляется крепчайший стояк на мои выходки.

Душу Ирмана в одно мгновение охватил сильнейший гнев, и он только чудом заставил себя оставаться на месте. В его кулаках возник нестерпимый зуд. Захотелось почесать их о наглую морду Сеттона. Но парень поборол в себе это желание, и покрепче стиснул зубы.

- У меня никогда не встанет на такого как ты, - сказал Ирман, буквально выдавливая из себя слова. - Так что захлопни уже, наконец, свою пасть.

- Да ладно! - улыбка Амиса стала шире, но в груди все сдавило от колючей боли. - Уверен, ты просто еще не понимаешь этого, но ты втрескался в меня по самые свои порозовевшие уши. Скажи, ты передёргиваешь, когда вспоминаешь о том, как выбиваешь из меня дурь?

- Блять, Сеттон... - Ирман уже с трудом сдерживал порыв вскочить с койки и отметелить наглого урода. - Чего ты, в конце концов, добиваешься?

- А разве не понятно? - удивился Амис, изумленно вскидывая бровь. - Хотя... ты у нас немножко тугодум. Поэтому тебе простительно.

Амис сдержал восторженную улыбку, когда Ирман, крепко сжав кулаки, так и не пошевелился, чтобы накинуться на него.

- Впрочем, у тебя будет куча времени подумать над этим. Надо же тебе как-то развлекаться. - Амис хитро улыбнулся и повернулся на другой бок, укрываясь одеялом. - Ложись спать, Гердер. Тебе необходимо восстановить силы для нашего следующего разговора. Только не дрочи на меня. Ну или разбуди, если совсем невмоготу станет. Я помогу.

- Ты труп! - пообещал Ирман, но эта угроза даже ему самому показалась нелепой и детской.

И почему его закоротило? Почему пригвоздило к койке, словно он какой-то парализованный калека? Почему он не может встать и избить ублюдка за дерзкий язык? Что с ним случилось за последние несколько дней?

Ирман вскинул здоровую руку и зарылся пальцами в волосы, больно дернув себя за челку. А потом, грязно выругавшись, перевернулся на правую сторону, невзирая на боль в сломанной руке, и накрыл голову подушкой.

С Сеттоном невозможно было нормально разговаривать.

Если доктору Уэйну надо, пусть сам общается с этим безмозглым придурком. А ему это и даром не сдалось.

Немного успокоившись, Ирман прикрыл глаза.

С этого момента он будет держаться от Сеттона подальше, и постарается не вестись на его провокации. Возможно тогда второкурснику надоест эта глупая игра, и он отстанет. А, следовательно, останется цел и невредим, что только пойдет ему на пользу.