В зале суда было почти полностью тихо, лишь разносился негромкий шёпот. Заседание было завершено, присяжные удалились из помещения, а судья, облаченный в чёрные одежды, с густыми черными волосами, собранными в хвост, нервно постукивал по карману и суетился, так же удаляясь из зала. Карман грела толстая пачка долларов, и находиться с ней в зале суда ему хотелось меньше всего. Крупная взятка полученная от человека, который на самом деле был виноват в произошедшем. Деньги за которые судья должен был отправить в тюрьму не того человека. Конечно, замешан был не только судья, но и следователь, на котором лежало расследование данного дела. В собственном доме были жестоко убито три человека, сначала застрелены, а после расчленены огромным тесаком, который после и был обнаружен в доме Хэ. Конечно, оказался тесак там не просто так. Продажный полицейский сам его принес. Так же дом был ограблен и небольшая украденная статуэтка, приглянувшаяся главе семейства в ломбарде, стояла на одной и полок в спальне. Хэ подарил её жене на годовщину свадьбы. Этого было недостаточно, чтобы в самом деле доказть вино, но толстые пачки долларов рашали вопрос, дело спустили на самотёк. И, казалось бы, достататочно было заплатить, чтобы просто прекратить расследование, а после закрыть по истечении срока давности, но... непременно нужно было найти человека, на которого всё случившееся следовало повесить. Иначе, стоявший на ушах, город было не успокоить. Старший Хэ, хоть и отличался вспыльчивым нравом, на такое преступление способен не был: за его плечами максимум были драки в юношестве (да и то только однократный привод в семнадцать) да превышения скоростного режима на дорогах. Больше его обвинить было не в чем. Но справедливости давно будто не существовало.

Женщина плакала, обнимая сына и дочь. Обвиняемого осудили на пятнадцать лет за убийство к которому он не был причастен, но сфальсифицированные доказательства и подброшенные улики упрямо твердили об обратном. Судебных экспериментов никто не проводил: знали, что тогда отпадут все возможные доказательства. До конца срока мужчина не доживёт. Он болен, и без регулярных визитов к своему врачу вряд ли проживёт и три года, что говорить о пятнадцати. В консультациях ему отказали, сочтя что это ему не так уж и необходимо. Невинно осужденный мужчина лишь кивнул из камеры своей семье, незадолго до того, как его увели. Сердце разрывалось на куски, смотреть на родных было всё равно что без конца терзать себе душу. Он больше никогда их не увидит. Ни-ког-да.

Настоящий убийца целой семьи так и остался свободным, человек совершивший такое, человек, которого нельзя было назвать человеком, маньяк, психопат, всё ещё мог разгуливать по городу, а ни в чём не повинный старший Хэ отправился за решётку. За решётку из-за которой не вернётся. За решётку из-за которой отправится прямиком на кладбище. За решётку из-за которой никогда не увидит чистого неба.

Имущество опечатали, и в скором времени его изымут окончательно в счёт выплаты компенсации старшему сыну погибшей семьи, которого в тот день по счастливому стечению обстоятельств вызвали на работу.

Семья пыталась смириться с тем, что они больше никогда не увидят отца и мужа. Никогда в этой жизни. Смириться не получалось. Вынужденные скитаться по съёмным квартирам в не самых благополучных районах их города, они, некогда не бедные, совсем загибались от голода и осознания несправедливости произошедшего.

Но суд был непреклонен. Сотни и тысячи апелляций были отправлены на рассмотрение — и всё не имело смысла. Они погрязли в собственной беспомощности и непоколебимости системы. А Хэ Сюань навсегда запомнил самодовольное и мерзкое лицо судьи. Тогда он ещё не знал, что после увидит его ещё дважды.

***

В тот день ветер в разбитых окнах комнатушки, в которой семья Хэ, лишившаяся всего, была вынуждена ютиться, завывал особенно сильно. Два подранных дивана стояли на двенадцати квадратных метрах, там же было подобие кухни - газовая плитка на две комфорки и квадратный холодильник, такой, которые оьбычно ставили в гостиничных номерах. Ванная была общая на них и жителей соседней комнаты. Двух девушек, скорее всего представительниц маргинального сословия. Но в целом семье Хэ уже было всё равно, где и с кем жить, главное хоть какая-то крыша над головой. Хэ Сюань сидел у постели сестры, которую свалила с ног пневмония. Девочка даже дышала с трудом, не получая нужного лечения: средств к существованию не было совсем, что уж говорить о лекарствах. Хэ Сюань вынужденно бросил университет — денег на оплату следующего семестра не хватало. Тогда же он устроился на подработку - днем кассиром в супермаркете за углом, а по вечерам за копейки мёл близлежайшие дворы. Не так он себе представлял своё будущее. Социальные контакты и утрата всех связей со старыми знакомыми в сложившейся ситуации волновала его меньше всего: на их поддержание не осталось ни времени, ни сил. Да и дурная слава сына убийцы преследовала его по пятам. Сейчас важнее было хоть как-то удержаться на плаву. Вылечить сестру, починить окна, оплатить счета, может быть пойти на третью или даже четвертую работу. Просто выжить. И, по возможности, не выжить из ума. Получалось, если честно скверно. В тот же период он закурил. Так он хотя бы немного чувствовал себя живым.

- Спи, малышка, А-Сюань скоро вернётся, мне нужно заработать тебе немного денег на лекарства… — Хэ Сюань поцеловал сестру в лоб и вышел подметать улицы.

Тем же вечером он обнаружил в комнате два тела: уже остывшее — сестры, и ещё тёплое в воде в ванной — матери.

Его сердце в тот момент сжалось и, казалось, пропустило с десяток ударов. Холод накрыл его с головой, ледяной океан утягивал в пучину. Тогда же он впервые узнал, что такое паническая атака. Дышать не получалось. Сердце стучало где-то в горле, било по голове. Неотвратимое чувство нереальности происходящего шло за ним по пятам, когда он смотрел на тела. Ему казалось, что он сам тоже умер в тот момент. Но, к собственному сожалению, он оставался жив. Животный страх пережимал глотку. Хотелось кричать, но не получалось. Он так и стоял парализованный, пока не сполз по ближайшей стене, закрыв лицо руками. Он не боялся собственной смерти, сейчас он хотел бы умереть. Может быть так он не чувствовал бы той всепоглощающей пустоты, поселившейся в тот момент в его сердце. Именно так в его душе родилось то, что позже он назвал бездной.

Вырвавшись из оцепененения он снова посмотрел на тела.

- Даже воду не пожалела… — горестно отметил Хэ Сюань.

Вызвал медиков, чтобы те провели констатацию и забрали тела, скорее на автомате, чем осознанно. Тогда остатки разума подсказывали ему шаги. Надежда не свихнуться в нынешей обстановке на секунду мелькнула в его голове, но тут же была сожрана бездной. Теперь он не чувствовал ничего. Теперь бездна жрала его изнутри. А голова, тяжёлая, как чугун, окончательно отказалась функционировать.

Заработанные в тот день деньги он оставил в ближайшем алкомаркете, а купленную водку выпил в ближайшем парке. Алкогольное забитие поглотило его полностью. Только это помогало ему не бояться. Только это отключало бесконечный бег мыслей. Только так он смог спать.

Теперь он точно не вернётся в эту комнатку, где на него ещё живыми глазами полными тоски и отчаяния, будут смотреть сестра и мать, умоляя сделать хоть что-нибудь. Только он не будут знать, что уже позно. И что они лишь плод больного воображения, остатки воспоминаний о его прошлой жизни. Теперь как прежде не будет ничего.

Каково отцу в тюрьме, он не знал. Писем они не получали уже, кажется, с полгода, а в последнем значилось, что мужчине ужесточили режим.

“Наверное, мстят за все апелляции” — подумал тогда Хэ Сюань.

***

Следующие месяцы его существования канули в лету и наглухо стёрлись из памяти, а когда парень пришёл в трезвый рассудок, он просто не узнал себя в отражении стёкол ближайшего супермаркета. Тогдашнее его существование свелось к бутылке любого крепкого спиртного напитка и забытию где-нибудь за пределами комнаты. Его мир сузился до одного него и скамейки в парке. Да и он сам предпочёл бы сейчас вовсе не существовать.

С витрины на себя смотрел он сам. Бледный как смерть, с синюшными кругами под глазами, худой, как тростинка, и грязный… До безобразия грязный. Вся его одежда истрепалась и была запачкана не то землёй, не то собственным дерьмом, на некогда черной рубашке виднелись дырки и следы рвоты. Он отшатнулся от отражения, перепуганный до безумия. Или просто почти безумный. Взгляд пустой, будто рыбий, а пульс такой редкий, что найди его кто-нибудь спящим на лавке, тут же решили бы, что он помер. Но каким-то чудом, не иначе, Хэ Сюань был всё ещё жив. Но в чудеса он верить давно перестал.

Примерно в тот же период времени, несколько месяцев спустя после смерти матери и сестры, спустя почти год с ареста отца, в полуразваленный почтовый ящик их комнатушки пришло извещение об одобрении апелляции. Дело отправили на дорасследование.

Он сам не знал, почему вообще полез проверять почту, но в безжизненных глазах на секунду мелькнула надежда, а после ушатом холодной воды на голову — осознание. Даже если отца освободят — возвращаться ему некуда. Да и не к кому. Хэ Сюань стал ничем не лучше местных бомжей, а сестру и мать, он даже не знал, где похоронили.

И всё-таки надежда на справедливость теплилась внутри его пропитой души.

Но черта с два. Судья вновь получил крупную взятку. Старший Хэ вновь отправился за решётку. Изменилось только решение суда по имуществу — Хэ Сюаню вернули квартиру. Теперь ему было где жить, но возвращаться и туда хотелось мало. Там прошла его счастливая часть жизни, там с фотографий на стенах на него смотрели родители и сестра, там на себя с фотографий тогда ещё живыми глазами смотрел он сам. Тогдашний он ни за что бы не поверил в то, что с ним стало. На фото смотреть было невыносимо: он срывал их со стен, кидал на пол, а после собирал осколки и долго-долго, вытирая неконтролируемые слёзы извинялся перед каждым членом семьи. Он возненавидел собственную беспомощность, не мог принять факт того, что уже ничего не исправить. Дыра в сердце разрослась до невообразимых размеров. Бездна сожрала то, что от того сердца осталось.

Некоторое время спустя он продал квартиру, которая некогда была его домом. А фотографии сжёг, надеясь сжечь и воспоминания, а вместе с ними и всю боль. Толку от этого было мало. Теперь у него просто не было дома – нигде он не чувствовал себя на своём месте. Теперь он вообще не чувствовал себя собой. От него прошлого ничего не осталось.

На вырученные деньги он снял скромную почти пустую однушку, на оставшиеся деньги привёл себя в порядок и внес оплату за обучение — вернулся в университет, и оставил некоторую сумму в заначку. В себе как возможном биологе он разочаровался давно, но потраченных двух лет было жаль. Океанология, рыбы, морское дно, исследования - всё это когда-то было пределом его мечтаний, он хотел быть гениальным учёным, но теперь... ему просто стало всё равно. Теперь ему просто нужен был диплом. Ему было жаль и последние несколько месяцев, проведённых в запое, но тут уж он ничего не решал.

Боль сжирала его изнутри, драла на части, оставляя на месте души сквозное ранение, которое чуть обветривалось со временем, покрывалось коркой, обрастало панцирем, делая его неуязвимым, холодным и бесчувственным. С бездной вместо сердца и души, он пытался вернуться к нормальной жизни.

Получалось откровенно хреново: он стал тенью в коридорах, никогда ни с кем не говрил, а желающих завести с ним диалог слал на три буквы, и дело с концом. Он закрылся в себе. Остался наедине со своей пустотой и болью. Единственной его спутницей тогда стала бездна, неотрывно следующая по пятам, залазящая внутрь и выедающая всё человеческое что в нем осталось. Он стал глыбой льда, айсбергом, дрейфующим в открытом океане. Частички живого одна за одной утопали в мутных водах и насмерть замерзали.

Примерно в тот же период жизни появился Цинсюань. Ярким пятном замаячил на горизонте: такой светлый и солнечный. Просто подсел к нему в столовой, протянул руку, купил ему несколько булочек, стакан кофе, омерзительного, кстати; назвал Хэ-сюном и без конца болтал ни о чем, не требуя ответов. Они учились на разных факультетах, но регулярно пересекались в коридорах, и каждый раз Цинсюань утаскивал его в столовую, покупал еду и просто говорил-говорил-говорил. Он был каким-то лёгким, воздушным, немного легкомысленным и ну уж слишком активным. У Хэ Сюаня от этих разговоров пухла голова и закипали и без того отвыкшие от нагрузки мозги.

Хэ Сюань не считал его другом, часто грубо и злобно отвечал, но Ши Цинсюань будто не видел этого. Или не хотел видеть. Он был банным листом, прилипшим к спине Хэ Сюаня и не желающим отлипать, сколько бы ни пытался избавиться. Цинсюань замолкал, когда его просили, уходил, когда его просили, но возвращался. Возвращался будто и не было между ними ничего, будто это не Хэ Сюань его ещё вчера послал далеко и надолго. Цинсюань холода не боялся. Он видел то живое, что ещё барахталось на поверхности воды и всеми силами пытался спасти, выловить из чёрных вод, отогреть, успокоить... Просто быть рядом и надеяться, что когда-нибудь этот айсберг сможет растаять.

***

А потом случилось второе дорасследование дела его отца, которое мужчина не пережил. Каждый новый раз он выглядел всё хуже, а когда судья вновь вынес приговор, осуждённый схватился за сердце и без признаков жизни осел на пол. Прибывшие через полчаса медики констатировали смерть. Хэ Сюань лишился последнего живого близкого человека, а из зала суда что-то заставило отправиться следом за судьёй.

Руки слегка подрагивали, недавние позорные слёзы в зале заседаний ещё напоминали о себе, но теперь его действиями руководило отчаяние.

Хэ Сюань настиг Ши Уду в темной подворотне, вытащил из кармана складной нож и резким движением вонзил туда, где должна была быть печень. Напал со спины, так чтобы его не видели. Но Уду будто был готов к нападению: развернулся, заехал Хэ Сюаню в лицо кулаком и только после осел наземь. Второй удар Хэ Сюань нанёс уже спереди, высокой грозной горой нависая над судьёй. Гнев закипал в груди и вырывался изнутри. Парень уже не следил в какие органы бил: просто полосовал Уду ножом, куда придётся, наносил удары один за другим, не менее десяти. Он был перемазан в чужой крови с ног до головы: кое-где нож попадал в артерии, и тогда кровь била фонтаном и разбрызгивалась по подворотне. Уду уже не кричал, не отбивался, лишь молча смотрел на то, как его лишают жизни. Осознанно или нет, Хэ Сюань так и не узнал.

- Чертова ты продажная мразь. Ты! Убил! Мою! Семью! Конченый мудоёб. Последняя свинья. И место твоё в сарае. - Полные ненависти слова срывались с его языка одно за одним. Полные слез глаза отказывались видеть. Движимые отчаянием руки подолжали наносить удары. Сознание отключилось ещё на моменте приговора. Он не понимал, что творил.

Только увидев кровь на своих руках, Хэ Сюань немного пришёл в себя, но Уду уже не дышал. Останавливаться было поздно. Он убил человека, оставив на нем с десяток колотых и резаных ран, которые продолжали заливать переулок в бордово-красный. Неприятный металлический запах ударил в нос. В глазах потемнело. Тело Уду, уже непохожее на него самого, лежало посреди переулка.

Красные капли падали на ботинки с окровавленных пальцев, ком подступал к горлу, позыв тошноты был нестерпимым. Ему было тошно от самого себя. Он вершил справедливость, но какой ценой… Это всё противоречило ему самому. Он никогда не был таким. Остатки сознания, призрачная связь с рельностью кричала о том, что здесь оставлять следы было нельзя, так что, с трудом сдерживаясь, он направился домой. Точнее, просто туда, где он мог помыться и поспать. Это место домом он не считал. Внутри всё связывалось в тугой узел, липкий комок подступал всё ближе. Около мусорки в нескольких кварталах от места преступления его стошнило. Убийство не принесло ни облегчения, ни чувства восторжествовавшей справедливости — принесло лишь новый клубок пустоты, подкормивший бездну, и отвращение к самому себе.

До квартиры он добирался ужасно медленно. Шёл дворами и переулками, чтобы его в окровавленной одежде с разбитым лицом никто не увидел. Удалось или нет, он не узнал. Что ж, если будет мелькать в сводках новостей за ночь, то, значит, так суждено было, а если нет — значит у него есть ещё немного времени.

И только в ванной его накрыла самая настоящая истерика: Хэ Сюань смеялся, задыхаясь в приступе удушья, рыдал раненой белугой, лил на себя все возможные моющие и почти кипяток в попытках отмыться от того, что совершил. Ощущение измазанности в крови не уходило ни на секунду даже тогда, когда на руках появились трещины и ожоги от химии, которую он на себя выливал. Боль не помогала успокоиться. Ему становилось только хуже. Заглушить бездну не удавалось ничему.

Он остался совершенно один. У него не было ни единого близкого человека. Теперь не осталось. Пустота окончательно пережевала и переварила его душу. От прежнего счастливого и жизнерадостного Хэ Сюаня образца годичной давности не осталось и следа, лишь пустая оболочка - тло, впрочем, мало похожее на то, что было у него тогда. Худое, осунувшееся, бледное. Он сам был этим телом. Пустым, безжизненным, лишённым смысла существования. У него ничего не осталось. Не остлось даже самого себя.

Тяжелыми ударами по голове била усталость. Сознание отключалось. Он уснул. Проснулся только когда, околевшая вода попала ему в нос и рот, вызвав приступ кашля. Парень переместился на кровать, но так и не уснул до утра – мониторил сводки новостей в надежде, что у него ещё есть немного времени.

Обезображенное тело Ши Уду нашли утром.