Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу? Взойду ли на небо — Ты там;  сойду ли в преисподнюю — и там Ты. Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря, — и там рука Твоя поведёт меня, и удержит меня десница Твоя. Скажу ли: «может быть, тьма скроет меня, и свет вокруг меня сделается ночью»; но и тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день: как тьма, так и свет.

Псалтирь 138:7-12

— Три корня королевского рога, двести пятьдесят граммов сушёной пепельной лилии и семь бутонов юцина. Растолочь, перемешать и высыпать на бумагу. Использовать смесь можно через два дня. Просто следуйте указаниям лекаря, и всё будет хорошо.

Женщина протянула замотанную в бинты руку к свёртку и, благодарно поклонившись, прижала его к себе. Перед тем как выйти из лавки, она медленно открыла дверь и осторожно огляделась по сторонам, словно из-за угла прямо сейчас мог выскочить кровожадный монстр.

Лия Син проводила убегающую женщину усталым взглядом и со вздохом вернулась к привычному занятию — монотонному перебиранию мешочков и склянок с травами. Она прекрасно знала, что покупательница не будет использовать корни королевского рога, сушёную пепельную лилию и бутоны юцина так, как нужно, и уж тем более не обратится за помощью к лекарю.

Здесь, в Тхуине, продавать — а особенно перепродавать — какие-то вещи считалось чуть ли не традицией, которую всячески оберегали и страстно сохраняли. В лавке целебных трав, где и работала Лия, все средства были недешёвыми, и самый простой сбор обычно выходил в десять золотых, однако на запретных рынках, представляющих собой небольшой пятачок в уличных тупиках, за эти свёртки можно было выручить пятнадцать, а то и двадцать монет.

Торговля в лавках контролировалась городскими властями, а посему многие — особенно разбойники, убийцы и прочие отступники — предпочитали приобретать лекарства у перекупщиков. Порой и сами лавочники выкупали свои же травы, и круговорот покупок и продаж становился попросту бесконечным.

Самое забавное, по мнению Лии, заключалось в том, что местные власти прекрасно знали и о подобных маленьких рынках, и о привычке преступников разбрасываться деньгами в обмен на слабую надежду вылечить смертельные раны, но остановить этот процесс никто не мог — или не хотел. И именно эта неукротимая хаотичность, царившая в Тхуине, была Лии по душе: хотя бы потому, что она напоминала о том, что в городе по-прежнему жили люди — немного безумные, глупые и честолюбивые, но всё же люди.

Она заложила выбившуюся из высокого хвоста прядь волос за ухо и придвинула к себе следующую плетёную корзинку, полную свежих листьев озёрного пиона, которые исходили ощутимым запахом подгнившей сладости. Народ империи Фалиан, где когда-то жила Лия, использовал сок этих листьев для избавления от сильной головной боли, но здесь их, как и многие другие травы, сушили и добавляли в пищу для поддержания здоровья в целом.

Лия аккуратно выложила ими холщовую подстилку, не оставив ни сантиметра свободного места, и переместила её на раскрытое окно, туда, где жидким золотом разливались горячие солнечные лучи. С наступлением вечера нужно было переложить листья на тонкую рисовую бумагу и накрыть ею же, после чего спрятать под шкаф, где было сухо и темно. Весь этот порядок действий был ей хорошо знаком: она занималась травами с самого раннего детства во времена расцвета империи, и полученные тогда знания позволили ей достаточно быстро стать выдающейся лекаркой.

Империя Фалиан не существовала уже больше трёх сотен лет, да и Лии за все эти годы пришлось пройти через многое, но руки по-прежнему помнили всё, что следовало выполнить для правильной сушки листьев, чтобы они не растеряли свои целебные свойства. Она бездумно делала то, что нужно, а её мысли рассеянно витали где-то вдалеке, пока она не заполнила последнюю подстилку.

— Дева Син! — окликнула её хозяйка лавки, свесившись через перила. — Затвори-ка дверь и подойди ко мне!

Лия опустила задвижку на входной двери и осторожно поднялась на второй этаж по громко скрипящим ступеням. Она ступала медленно, по привычке едва стискивая зубы: каждый шаг причинял ей сильную боль, которую она давным-давно уже научилась скрывать.

Хозяйка лавки выглянула из-за двери и поманила Лию узловатым пальцем, что уже едва двигался, как старая сухая ветка под напором сильного ветра. За её спиной мелькала вытянутая чёрная тень — это наверняка был один из тайных посетителей, что всегда попадали в кабинет хозяйки через дверь на заднем дворе, минуя основной зал. Удивительно было то, что в этот раз зачем-то понадобилась помощь Лии: обычно госпожа предпочитала самостоятельно справляться со всеми подпольными заказами.

Это была очень высокая и очень худая женщина, всю жизнь борющаяся с болезнью с помощью дурманящих средств из собственной лавки. Её хворь невозможно было вылечить, однако боль вполне можно было притупить, поэтому госпожа лично отбирала самые лучшие листья, корни и бутоны и забирала их себе, оставляя покупателям то, что уже начинало гнить и портиться. Слабость тела и духа ничуть её не беспокоила: она, почти слепая и растерявшая остатки человеческого облика, не отказывалась ни от вина, ни от табака, ни от других доступных удовольствий и продолжала упорно жить так, как и жила раньше.

Госпожа одёрнула короткое кроваво-красное платье, вышитое золотыми нитками, что в Тхуине называли «ангельскими слезами». В разрезе шёлковой ткани мелькнула опухшая, покрытая выступающими венами нога. Неровно подчёркнутые яркой краской губы нервно дёрнулись и приоткрылись. Сейчас она была похожа не на хозяйку лавки целебных трав, а, скорее, на Маму из дешёвого публичного дома, располагавшегося через три двери отсюда. Она взмахнула рукой, указывая Лии на стул у двери, и тяжело опустилась в продавленное кресло.

Несмотря на приглашение, Лия осталась стоять на месте, слегка опустив голову. Согласно принятым правилам приличия, первым должен был сесть гость, а потом уже хозяева и слуги, но человек, стоявший к ним спиной, не стремился занять один из стульев, поэтому и она не двигалась, покорно ожидая начала беседы.

Госпожа, не потрудившись отвернуться, разразилась громким хриплым кашлем, после чего сплюнула комок зеленоватой слизи прямо на пол и сипло произнесла:

— Я и не знала, что ты умеешь лечить, дева Син.

Лия пожала плечами.

— Я и не умею. Разбираться в травах не значит быть лекарем, госпожа.

— Неужели? — Хозяйка изогнула тонкую бровь и ткнула в её сторону трубкой. — Мне рассказали совсем иное.

— Если у меня и были какие-то знания, то с годами я потеряла все до единого, — ответила Лия. — Вам ли не знать, что уже много лет я только отпускаю травы страждущим...

В круглых глазах хозяйки явственно отразилось недоверие, но она промолчала, с наслаждением затянувшись трубкой. Облачённая в чёрное фигура медленно повернулась к Лии лицом, заставив ту отшатнуться назад к двери. Это лицо не было похоже ни на одно из тех, что она видела прежде: в нём не было ни мужских, ни женских черт, и, стоило лишь моргнуть или просто отвлечься на что-то другое, как невозможно было даже вспомнить, что именно представлял из себя облик этого человека.

Лия попыталась сосредоточиться на лике того, кого про себя и прозвала Гостем, но всё сильнее слилось в бесформенное белое пятно, и она, не в силах больше смотреть на него, отвела взгляд в сторону.

— Дева скромна, и это похвально, — услышала она бесстрастный голос. — Мне хорошо известно, что некогда её способности были широко известны во всём государстве.

— Тогда вы должны знать, к чему это привело, — проговорила Лия.

Только сейчас она поняла, что её пальцы крепко вцепились в светлую ткань простого платья, словно это чем-то могло помочь ей выбраться из неприятной ситуации. Перчатка, закрывающая её левую руку, сильнее сжалась вокруг руки, почувствовав исходящее от хозяйки волнение.

В кабинете стало так тихо, что было прекрасно слышно, как в небольших часах на столе сыпался песок. Тёплые солнечные лучи, проникшие внутрь сквозь тонкий слой пыли на окне, осветили кукольное лицо Гостя, и он, поморщившись, набросил на голову глубокий капюшон.

— Я слышала, что лекари клянутся посвятить всю свою жизнь мастерству излечения, — фальшиво задумчивым тоном произнесла хозяйка. Пепел из трубки спланировал на её юбку, и она раздражённо смахнула его резким движением ладони. — И отказ от помощи страждущим — это серьёзное преступление.

— Это действительно так, госпожа, — с усмешкой подтвердил Гость. — Помимо этого, существует ещё одно обстоятельство, о котором ни в коем случае не следует забывать. Лекарь всегда остаётся лекарем, что бы ни поджидало его на жизненном пути и кем бы он себя ни считал. Даже если лекарь, захотев отречься от своих обязанностей, станет травником, конюхом, нянькой или кем-либо ещё, принятое им решение лишь ненадолго отделит его от недужных, просящих помощи. Врачевание — это нить, что вечной клятвой прошивает сердца тех, кто начинает им заниматься.

Его слова были подобны тупому мечу, с глухим свистом опустившемуся на шею. Искрами рассыпавшийся по стенам, грязному полу и рукам Лии золотой свет напомнил отсветы праздничных фейерверков в далёком ночном небе. Невесть откуда взявшийся холод лизнул её лодыжки длинным раздвоенным языком и юркнул в щель между досками, где и затаился в ожидании. Во дворе недалеко от лавки трав шумно праздновали рождение первенца громкими благословениями и весёлыми песнями, и Лии вдруг показалось, что там ликовали не из-за новой жизни, а из-за долгожданного завершения старой — её собственной.

— О какой же помощи господин желает попросить? — вежливо осведомилась она.

— Ох, о сущей ерунде, — в тон ей ответил Гость, шагнув вперёд. Пол под его сапогами жалобно трясся, как во время подземных толчков. — Вы отправитесь со мной в место, охваченное хворью. Ваши навыки придутся там как нельзя кстати.

Это была не просьба, поняла Лия. А самый настоящий приказ.

Удивляться этому не стоило, ведь судьба вот уже на протяжении многих лет догоняла её; и дело было вовсе не в лекарской клятве.

Даже судьбу порой можно попробовать обмануть: пойти другим путём, свернув с предначертанной тропы, подсунуть вместо себя кого-то другого или вступить с ней в кровавую схватку, если хватает смелости, однако мало кто знает, насколько губительной может оказаться попытка перевернуть с ног на голову чью-то жизнь. Обычно за этим следуют безжалостные истязания и мучительные страдания, ведь стремление обвести судьбу вокруг пальца попросту не может закончиться победой.

Лия всегда смиренно принимала её как должное: злой рок давно уже навесил на неё Жгучие путы, из чьей хватки невозможно было вырваться. Они ежесекундно напоминали о себе, обжигая пронзительной болью грудь, и не давали зажить старым ранам, бесконечно раздирая их острыми шипами. Они болели и сейчас, вспыхивая всё сильнее от каждого слова таинственного визитёра, и согласие было единственным, что могло хотя бы на время остановить эту пытку.

Гость об этом знал. Его бесцветные глаза, в которых заметно мелькала пренебрежительная гордыня, насмешливо скользили по её телу, останавливаясь как раз там, где под старым, много раз перешитым платьем были скрыты оковы. Лия знала этот взгляд: он сулил несчастья и крах, и ему определённо следовало подчиниться.

— Где случилось несчастье? — тихо спросила она.

— В Ситане, что к северу отсюда, — ответил Гость.

— Ах, Ситан! — воскликнула Лия. Улыбка так и не сошла с её лица, став ещё ярче. — Чудесное место.

— Его может не стать, если вы не поторопитесь, дева Син, — подала голос хозяйка. — О лавке не переживайте. О травах будет кому позаботиться. Когда вернётесь, снова приступите к своим обязанностям.

Повернувшись к ней, Лия кивнула. Госпожа, конечно, лукавила: она наверняка не собиралась дожидаться её возвращения, ведь под дверью её дома стояли ещё десятки таких же девушек, готовых в любую минуту занять место за прилавком. Сама Лия тоже не была уверена, что вернётся в Тхуин после выполнения просьбы Гостя: прямо сейчас спокойствие, продлившееся всего несколько десятков лет, подходило к концу — точнее, стремительно к нему катилось.

Новую главу в жизни, какой бы она ни была, следовало встретить с высоко поднятой головой, и Лия, взглянув на незнакомца, произнесла:

— На какой час запланирован отъезд, господин?

— Прямо сейчас, дева Син, — ответил Гость, приблизившись к двери. — Повозка на заднем дворе.

Прощание с госпожой вышло очень тёплым: она долго держала Лию за ладони и никак не желала их отпускать, а в её цепких глазах даже выступили слёзы сожаления. Лия улыбалась, говоря ничего не значащие слова о их возможной следующей встрече, до которой на самом деле госпожа вряд ли бы дожила; но сердцем не чувствовала абсолютно ничего, терпеливо дожидаясь окончания излияния долго копившихся в душе хозяйки чувств. В её чёрных глазах стояла пелена, в голосе слышался напряжённый звон, срывающийся на хриплый стон, а руки чуть дрожали.

Лия знала: уже через три месяца на могиле госпожи будут расти крохотные цветы эйфлирина — такие же ярко-алые, как и её одеяния.

Улица была полностью залита солнцем, и Гость, сидящий в повозке, окончательно укутался в черноту одежд и застыл на месте мрачной статуей. Извозчика Лия не увидела, но, как только за ней захлопнулась узкая дверца, лошади послушно двинулись с места, будто движимые чей-то невидимой дланью. Вещей у неё, помимо сумки, полной трав, не было: для жизни ей не были нужны ни золотые монеты, ни сменные платья — лишь собственные знания и остатки прежних сил.

— Вас что-то тревожит, дева Син? — спросил Гость, когда повозка проезжала через городские ворота.

— Лишь одно, — ответила Лия. — Листья озёрного пиона, которые я оставила сушиться в лавке. Жаль, что они пропадут и никому не послужат.

— Про вас тоже так думали, — заметил Гость. — И тем не менее, спустя почти четыреста лет ваши умения вновь могут пригодиться целому поселению.

— Боюсь… Когда выбора нет, сгодится кто угодно, даже я, — уклончиво отозвалась она.

— Неужто вы настолько не уверены в своих силах, что некогда были дарованы Золотыми предками? — фальшиво удивился собеседник.

Лия улыбнулась:

— Эти силы были похоронены в ящике соли, опущенном на морское дно.

Гость повернул голову к окну: там в солнечной дымке плыли невысокие деревца и пушистые белоснежные облака.

— Морское дно!.. Каких только легенд про него не существует. — Понизив голос, он запел: — Хаймаль, Хаймаль, пленительна твоя краса, как лунный свет, да губит твой взгляд, как горький змеиный яд…

Лия тоже отвела взгляд к окну и подпёрла щёку рукой. Она закрыла глаза, терпеливо дожидаясь конца пути. Он не заставил себя долго ждать: спустя полтора часа повозка дёрнулась, остановившись, и замерла на разъезженной дороге около невысокого, но длинного дома из покрытых мхом брёвен.

Гость отвязал лошадей, и те смиренно подошли к коновязи, опустив головы. Спустившись на землю, Лия оглядела поселение, но никого из местных жителей поблизости видно не было.

Ситан был довольно большой деревней, состоящей как минимум из пятидесяти домов. Он располагался у подножия холма, полностью поросшего вишнёвыми деревьями. Во время весеннего цветения этот холм наверняка выглядел как живописная картина, написанная заботливой рукой творца, однако сам Ситан, напротив, производил достаточно гнетущее впечатление. Дома здесь были построены из брёвен и из-за мягкой почвы постепенно уходили в землю, угрожая развалиться в любой момент.

Улицы были засыпаны грязным песком, по ним свободно бегали озлобленные тощие псы, а доска, предназначенная для объявлений деревенского старосты, была вдоль и поперёк исписана оскорблениями. Каменный алтарь, стоящий у приземистого храма, который наверняка давным-давно никто не посещал, был разбит, а сваленные на нём, словно в насмешку, молитвенные дощечки явно не обладали достаточной мощью для того, чтобы уберечь Ситан от беды. И болезнь, что охватила это место, была тому подтверждением: Лия чувствовала её присутствие в каждом тёплом дуновении зловонного ветра и в почерневшей воде, что неподвижно стояла в ближайшей канаве.

— Что дальше, дева Син? — окликнул её Гость.

— Мне нужно осмотреть страждущих, — ответила она. — Желательно, чтобы для этого выделили комнату…

— У вас будет целый дом. Проследуйте за мной.

Лия поднялась по узким ступеням вслед за Гостем и вошла в просторный зал, где практически не было мебели, кроме низкого стола и старой циновки. В воздухе стоял запах затхлости и сырости, углы были мокрыми, с потолка мерно капала вода. Гость остановился около стола и указал на него рукой.

— Прошу, — сказал он. — Можете разложить здесь необходимые вам вещи.

Лия кивнула. За дверью послышались тихие неуверенные голоса и тяжёлые шаги.

— А вот и страждущие. — Чёрный лик Гостя повернулся на звук. — Первым будет деревенский староста и его семья.

Лия хотела пройти к двери, чтобы пригласить хворых внутрь, но она распахнулась сама по себе. На пороге появился крупный мужчина с лихорадочно блестящими глазами, который был одет в настолько грязную одежду, что его сложно было назвать деревенским старостой: он выглядел как вшивый бродяга, давно уже сросшийся с уличным мусором.

За ним шла худая, как скелет, женщина. Она вела за руку испуганного мальчика лет пяти, а за её спиной была видна корзина: в ней лежал ещё один ребёнок, укутанный в рваные серые тряпки. Гость же, подобно тени, скрылся позади, став одним целым с бревенчатой стеной. 

— Подойдите ко мне, госпожа, — мягко попросила Лия, обратившись к женщине.

Та, взглянув на супруга, неуверенно сделала шаг вперёд, но староста, оттолкнув её, сам приблизился к Лии. Она не стала делать ему замечание: времена, когда она могла без зазрения совести порицать других людей, давно уже прошли.

Из уголков рта старосты свешивались тонкие струйки слюны, а всё тело периодически вздрагивало, как от сильных судорог. В его взгляде отражалось недоверие и презрение, но он всё же выпрямил спину и распахнул рубашку трясущимися пальцами. Впавшая грудь была полностью покрыта влажными гнойными язвами, от которых шёл отвратительный запах. Лия заметила, что его одежда была покрыта засохшими и более свежими каплями рвоты, и легко нахмурилась.

— Чувствуете ли вы где-то прилив тёмной энергии?.. — произнесла она, но староста перебил её, сорвавшись на хриплый крик:

— Какая тёмная энергия? Сколько можно валить хворь на проделки духов? Если не знаешь, что это и как с этим бороться, то и проваливай!

Лия мягко улыбнулась и ничего не ответила. Отправив старосту в угол зала, она подозвала его супругу. Старшего сына старосты, судя по всему, духовные силы уже почти покинули: он едва дышал, а в глазах у него стояла пугающая пустота, свидетельствующая о том, что погибель уже крепко держала за его плечи.

Чувствуя, что беда была ближе, чем можно было себе представить, Лия протянула руку к свёртку, лежащему в корзине, и осторожно прикоснулась к холодной синеватой щеке. Золотые предки уже забрали младшего ребёнка себе, но его родители наверняка не желали мириться с этим, раз принесли его сюда, ведомые призрачной надеждой на мастерство лекарки.

— Позвольте мне взять малыша, — ласково сказала она.

Супруга старосты устало кивнула и, закрыв глаза, прижалась головой к стене. Её грудь судорожно вздымалась и опускалась, изо рта доносился протяжный свистящий звук. На посеревшей коже выступили мелкие капли пота. Лия взяла свёрток на руки и прошептала несколько молитв, после чего вытащила из кармана крошечную деревянную бусину и положила её на застывшее тельце.

Согласно давно забытым традициям Фалиана, которым она следовала по привычке, знатные семьи даровали усопшим бусины из драгоценных камней, золота или жемчуга, бедняки — из камня, но порой подходило и дерево. Это ничего не значило, ведь Золотые предки забывали об исчезнувших империях и их обрядах так же быстро, как и люди, однако Лия не желала разрушать выстроенный её прадедами порядок.

Все хворые страдали от язв, лихорадки, судорог и тошноты. Многие из них мучились от жажды, но, стоило им сделать глоток воды, как они выплёвывали её на пол и стонали, будто от сильной боли. Вскоре весь зал заполнился страждущими, и воздух в доме теперь походил на испарения гнилого болота. Среди тех стариков и детей, которых члены их семей приносили на руках, было много умерших: казалось, будто помимо неизвестной хвори их охватило ещё и неверие, не позволяющее смириться со смертью близких.

Однако никто из них не остановил Лию, когда она позвала несколько наиболее крепких юнцов, чтобы они помогли ей унести усопших на задний двор. Люди словно только и ждали того, чтобы кто-то побеспокоился об их родичах вместо них: теперь, когда заботы окончательно отпустили их, они измождённо лежали на полу, не реагируя на её обходительные вопросы.

Когда людской поток наконец иссяк, Лия вышла на задний двор вслед за своими помощниками, что стояли там, низко склонив головы. Они не читали молитвы: ни в Ситане, ни в Тхуине, ни в других городах этот ритуал давно уже не использовали так, как прежде, поэтому она, сложив ладони вместе, вознесла моления Золотым предкам за каждого из умерших деревенских жителей. Юнцы не стали дожидаться окончания её речи и, грубо подтянув тела друг к другу, облили их жидким маслом и подожгли тусклым факельным огнём.

Лия крепко сжала в пальцах курительную свечу, одну из тех, что носила в кармане вместе с похоронными бусинами, и поднесла её к язычку пламени, но вместо того, чтобы изойти сладким ароматом, благовоние вспыхнуло прямо в её руке и превратилось в пепел. Она проводила внимательным взглядом золу, что ветер унёс с её ладони куда-то в заросли юцина, бурно растущего вокруг дома. Сомнений в том, что Ситан был охвачен проклятиями злых духов, больше не оставалось.

— Ну что думаете, дева Син?

Гость встал рядом с ней плечом к плечу. От него веяло могильным холодом и прелым тленом, и этот запах, смешиваясь с плотным облаком дыма, поднимался вместе с ним в потемневшее небо.

— Я никогда не встречалась с этой хворобой, — ответила Лия. — Боюсь, я здесь бессильна. Поиск трав для целебных снадобий может занять слишком много времени, а его у страждущих нет.

— Но болезнь может распространиться и дальше, — заметил Гость. — И если не отыскать противоядия, погибнуть могут тысячи. Вы этого хотите?

Лия шагнула к кустам юцина и сорвала с него несколько закрывшихся бутонов.

— Я ничего не могу сделать, — сказала она.

— Можете. — Гость следовал за ней по пятам, как тень. — Вы останетесь здесь и будете подбирать снадобье столько, сколько потребуется. Даже если хоть один житель Ситана сможет дождаться того дня, когда вы добьётесь успеха, Золотые предки обязательно оценят ваши старания. Разве вы не этого так страстно желали все эти долгие столетия?

— Чтобы найти лекарство, недостаточно лишь сочетать травы, — проговорила Лия, не ответив на вопрос. — Нужно отыскать первопричину хвори. Если я займусь этим, боюсь, недуг охватит и меня…

— Ну же, дева Син, — усмехнулся Гость. — Смерть не грозит вам даже в этом случае, ведь Жгучие путы не дают ей к вам подобраться. Как же не использовать такую возможность во благо?

Он вплотную подошёл к ней и прошипел:

— Вы останетесь здесь и узнаете, что за несчастье постигло Ситан. И попробуете от него избавиться. А если же ослушаетесь… Боюсь, история с соляным коробом повторится, дева Син, но на этот раз вы лишитесь не только ваших сил.

— Зачем же угрожать, господин? — улыбнулась Лия, вновь отвернувшись к кусту. Вся её левая ладонь, затянутая тканью перчатки, была полностью покрыта нежно-розовыми бутонами юцина, на которых серой пылью оседал пепел. — Конечно, я останусь. Вы сами сказали, что врачевание — это нить вечной клятвы, и от неё невозможно отказаться.

— Несомненно.

Слова Гостя неожиданно прозвучали тише, словно он постепенно растворялся, теряя возможность говорить. Ссыпав бутоны в карман, Лия обернулась. Во дворе больше никого не было. Костёр догорал под мелкими острыми каплями дождя, что сыпался из свинцовой тучи, закрывшей солнце. Обгоревшие лица усопших были повёрнуты к ней, и на них сияли беззвучные глумливые улыбки. Прочитав ещё несколько фалианских молитв, Лия быстрым движением начертила в воздухе символ упокоения и обогнула дом.

Ей следовало вернуться, чтобы не оставлять хворых одних на слишком долгое время, однако что-то настойчиво толкало её в спину, вынуждая идти вперёд по одинокой, загаженной помоями улице. Она прошла мимо пустых домов и ступила на небольшую площадь, вымощенную разбитым камнем. В центре стояла статуя без головы и рук, с обрывком верёвки на шее. У ног же лежал кремово-белый цветок с розовыми краями — на удивление свежий.

Лия улыбнулась. Это был цветок рассвета, который раньше называли «лия»: именно в его честь дали имя и ей самой.

Подойдя к статуе, она бережно провела рукой по постаменту. Под слоем паутины и грязи обнаружились прекрасно знакомые ей символы: это была фалианская письменность, наследие древнего, давно уже уничтоженного рода.

— Можете прочитать то, что тут написано? — заинтересованно спросил чей-то звонкий голос.

— Могу, — ответила Лия, повернувшись на звук.

Смеющиеся яркие глаза, похожие на зёрна граната, были первым, что она увидела. Тонкие брови были чуть сведены к переносице, на пухлых винных губах играла хитрая ухмылка. На правом ухе было закреплено серебряное украшение в виде змеи, рубиновое око которой таинственно мерцало в дождливой серости, а с мочки свисала длинная серьга, образующая знак могущества и несокрушимости. Смоляные волосы, не собранные в причёску, лежали на узких плечах, прикрытых лёгкой чёрной накидкой. Изящное тело облегало простое красное платье, подвязанное широким белым поясом. Вышитые на нём серебряные линии причудливым образом изображали морские волны.

Девушка не была похожа на всех остальных жителей Ситана: скорее, это была дочь из столичной знатной семьи, по неизвестной причине выбравшаяся на прогулку в полумёртвую деревню. Она скрестила тонкие руки на груди и полюбопытствовала:

— И что же?

— Небеса — твоя корона, платье твоё — моря, — ответила Лия. — Звёздами отмечен лик твой, в руках — вся наша земля. А дальше… К сожалению, этих слов я не знаю.

Она лукавила: это изречение было выучено ею ещё в детстве, но проговаривать его вслух полностью ей совершенно не хотелось. Девушка рассмеялась.

— Зато я знаю, — сказала она. — Да хранят тебя Золотые предки, возлюбленная принцесса, наш цветок рассвета.

— Очень красиво, — кивнула Лия. — Кажется, эту принцессу здесь очень любят…

— Любили когда-то, — поправила её девушка. — Но, к сожалению, им хватило совсем немного, чтобы отказаться от этой любви.

Лия пожала плечами.

— Перемены — это одна из основных сторон человеческой натуры, — ответила она. — Нельзя ожидать от кого-то вечной верности.

Девушка устремила на неё задумчивый взгляд.

— А если вам встретится кто-то, кто никогда не отступится от того, чему или кому верен, сможете ли вы сказать ему то же самое? — осведомилась она.

— Отвечу, когда встретится, — засмеялась Лия.

— Уже встретили. Причём давно. — Приветливая улыбка на мгновение сползла с красивого лица. Серебряная змея на ухе, казалось, усмехнулась вместо своей хозяйки. — Так каков ваш ответ?

Небо прорèзала ослепительная белая молния, тонкая, как нитка. Взглянув на неё, Лия проговорила:

— Меня давно лишили веры в преданность, но я не могу запретить кому-то следовать зову сердца. Каждый решает сам за себя.

Девушка сделала несколько шагов к статуе. Узкие каблуки высоких кожаных сапог с блестящими шпорами громко простучали по разрушенной каменной дорожке. Тонкие пальцы, увенчанные острыми ногтями, выкрашенными чёрной краской, поправили свесившийся с края постамента цветок. Под теплом её касаний его кремовые лепестки, казалось, чуть приподнялись, потянувшись к бледной руке, как к ласковому весеннему солнцу.

Девушка молчала, но Лия и не ждала ответа: было ясно, что их беседа уже успела подойти к концу, и она решила поставить в ней точку:

— Прошу прощения, — вежливо сказала она. — Мне нужно вернуться к страждущим. Я не могу оставить их в одиночестве надолго…

— Можете не торопиться, — прервала её девушка. — Вас уже никто не ждёт. Их ни в коем случае нельзя было оставлять в замкнутом пространстве рядом с друг с другом. В таком случае болезнь распространяется за считанные минуты. Тот, кто придумал собрать всех хворых в одном доме, — изощрённый убийца, идеями которого можно лишь восхититься.

— Не может быть! — ахнула Лия и прижала ладонь ко рту. — Как же так! Мне же нужно было понять, что это за хворь, и найти лекарство!..

Девушка подняла глаза вверх и ответила:

— Совсем необязательно наблюдать за больными, чтобы отыскать корень зла. Тем более… Вы бы ничем не смогли им помочь. Ситан давно уже был проклят, и всё это — лишь результат грехов жителей деревни и их предков, и вмешаться в них мы не могли бы при всём желании. А вот узнать, откуда пришла болезнь, всё ещё можно…

Она склонила голову набок и вздохнула:

— Я сама здесь ради этого.

Лия кивнула ей и, опустив веки, поспешно прошептала очередную молитву: пусть даже жители Ситана и навлекли на себя и своих детей мор, они всё же заслуживали пройти по скорбному пути точно так же, как и благочестивые святые. Закончив, она запустила руку в карман и дотронулась до курительных свечей, но зажигать их не стала.

— Как я могу вас называть, достопочтенная госпожа? — спросила Лия.

— Меня?

Девушка, казалось, была застигнута врасплох этим незатейливым вопросом, за которым не было ничего, кроме обычной вежливости. Гранатовые глаза помрачнели, и она, задумчиво пригладив волосы, произнесла:

— Ян Тай. «Ян» как благородство, и «тай» как змея^[1].

— Очень необычно, — улыбнулась Лия. — Я Лия семьи Син.

Они обменялись ещё несколькими словами приветствия и прошли чуть дальше по площади, обогнув статую. Лия остановилась у невысокого сооружения, от которого осталась лишь одна стена, и почтительно склонила голову перед двумя огромными гладкими валунами — немыми свидетелями прошедших столетий. На их боках виднелись тёмно-бордовые потёки: уничтожить эти следы было не под силу ни ветру, ни дождю, ни времени.

На этих валунах когда-то обезглавили правителей Фалиана, чьи безжизненные тела были оставлены на поругание подданным и растерзание хищным птицам.

^[1] Исключительно авторская задумка.