***

Болезнь Арэя прогрессировала с ужасающей скоростью. Но волнение Гарольда прогрессировало вдвое быстрее. Тревожные мысли никак не хотели отступить, и дорога из монастыря в Милуоки показалась священнику сущим наказанием.

Внутренний страх не давал мужчине покоя. Что-то подобное он уже чувствовал однажды, но ослепленный эмоциями, не придал этим ощущениям никакого значения, за что в итоге горько поплатился.

Сейчас же Гарольд не только прислушивался к себе, но и старался не упускать из вида ни одной детали.

Мальчишка почти всю дорогу спал, лишь иногда выныривая из поглотившего его омута лихорадочного сна, чтобы покрепче прижаться к Гарольду и сбивчиво просить вернуть его обратно в монастырь.

Арэй сумбурно твердил о том, что не хочет никуда ехать, о том, что хочет вернуться назад, о том, что хочет испить благодати Божьей из рук Гарольда.

Мужчина млел, слушая эти сладкие как медовая патока речи, и злился еще сильнее. Бешенство становилось почти неуправляемым, и, чтобы не натворить глупостей, он несколько раз останавливал машину под предлогом того, что Арэю делалось дурно, и уводил мальчишку в густые заросли высоких деревьев, где тот приносил ему священную клятву послушания, глубоко заглатывая возбужденный до предела член.

Немного сняв напряжение, они возвращались в автомобиль, и Арэй вновь проваливался в сон, тихонько бредя о том, что жаждет благодати Гарольда. А мужчина, успокоенный его словами, расслаблялся.

Но как бы священник ни настраивал себя на позитивный лад, стоило им вернуться в обитель ордена, как тревога вновь полностью поглотила его.

Не успели они переступить порог пансионата, как Арэя тут же обступили юристы, полицейские и прислужники преподобного Броунса, который являлся главой ордена в штате Висконсин. Мальчишку забрали и увели в комнату переговоров, а Гарольда перехватил Джонатан. Монах был обеспокоен и взволнован, но после краткого и убедительного ответа священника, кажется, успокоился, и они вместе последовали за остальными ожидать приезда опекуна.

К тому моменту, как Гарольд вошел в комнату, все уже расселись по местам. Мальчишку посадили между представителями власти, а преподобный Броунс указал Гарольду на кресло у стены, после чего начал выспрашивать у Арэя подробности пребывания в монастыре.

Мальчишка отвечал с неохотой, но говорил лишь об одержимости и мучениях, кои ему доставляют демоны. Речь его была нескладной и сбивчивой, и Гарольд попросил не мучить пророка, и пообещал представить ордену письменный отчет о проведенном на святой земле месяце. После этого глава ордена угомонился, и некоторое время мужчины провели в молчании.

Тишина не напрягала и не была гнетущей. Скорее, даже наоборот, она позволяла сконцентрироваться и привести мысли в порядок. Но, к сожалению, продлилось это спокойствие совсем не долго.

Цокот каблуков в коридоре возвестил о том, что опекун Арэя прибыл, и уже через несколько мгновений дверь в кабинет распахнулась, и тишину комнаты разбил раздраженный женский голос.

Впрочем, Гарольд не слушал, что говорит женщина, потому что кровь оглушающе зашумела у него в ушах, когда он увидел того, кто вошел следом за ней.

Невысокий, худой, истощенный... точно такой же, как и Арэй... точно такой же, как и тот, кто дал мальчишке жизнь.

***

Все происходящее казалось Арэю каким-то безумным сном. Они очень долго ехали из монастыря в пансионат, и он только чудом выдержал поездку, мысленно теша себя надеждой на то, что вблизи города у него будет больше шансов на побег.

Отец Гарольд без конца донимал его вопросами, и парень, едва ворочая языком, отвечал то, что мужчина хотел услышать. Все эти пылкие уверения в преданности неизменно заканчивались очередным насилием вдали от посторонних глаз, но парень терпеливо делал то, что от него требовалось, сдерживая отвращение и призывая себя быть сильным.

Наконец, они приехали в пансионат, и Арэй получил временную свободу. Преподобный Броунс буквально засыпал его вопросами, которые так же интересовали и полицейских. Парень боялся, что это очередной спектакль, и заученно повторял, что одержим бесами, пока отец Гарольд не пресек этот допрос. Тогда Арэй обессиленно обмяк в кресле, и ему принесли жаропонижающее, чтобы сбить высокую температуру.

Женщина, которая должна была взять его под опеку, задерживалась, и он, в ожидании продолжения спектакля, почти провалился в сон, чувствуя, как лихорадка начинает понемногу отступать. Но в какой-то момент, когда он уже пребывал на грани сна и яви, резкий и довольно грубый женский голос вырвал его на поверхность сознания.

Арэй нехотя приоткрыл глаза и с трудом сфокусировал его на еще довольно молодой женщине, которая смотрела на него с нескрываемым отвращением. За ее спиной стояли два парня, и когда Арэй посмотрел на них, сердце его сделало несколько безумных кувырков.

Мысли одна безумнее другой проносились у него в голове. Орден хочет свести его с ума и оставить в приходе. Отец Гарольд хочет удовлетворять за его счет какие-то свои дикие фантазии. Эта женщина, как ему сказали, хочет денег, и орден даже готов был заплатить ей такую же сумму, как предложила мама, чтобы она оставила его в пансионе. Но чего хочет от него замученный бледный мальчишка, который забился под бок парня постарше, прячась от пристального взгляда отца Гарольда?

Такой похожий на него мальчишка, словно они были кузенами или даже родными...

«Это и есть твой брат по отцу, глупый», - голос мамы снова отчетливо прозвучал в его голове. – «Ты должен верить только мне. Только мне одной. Я желаю тебе добра».

Краска отхлынула от лица Арэя, и он откинул голову на спинку кресла, пытаясь справиться с очередной галлюцинацией.

***

- Что с ним такое? - Дженни села в предложенное кресло, после того, как поприветствовала всех присутствующих законников и святош, и уставилась на своего потенциального подопечного. - У него припадок или он настолько фанатеет от Бога, что не может держать себя в руках?

- Скорее всего, представил, что его ждет под вашей опекой, - съязвил Ленард, внимательно вглядываясь в лицо замученного парня, сидящего между представителями закона.

Пареньку, кажется, было довольно паскудно, но судя по его лицу и всему его изможденному виду, это было не удивительно.

- Арэй болен.

Голос Гарольда звучал тихо и спокойно, но это спокойствие давалось ему лишь чудом.

Все происходящее терзало напряженные струны его души. А мальчишка, приехавший вместе с женщиной, постоянно привлекал его внимание, и действовал на нервы своим опасливым осторожным взглядом и тем, как жался к парню постарше.

- Надеюсь не бешенством? - Дженни взглянула на адвокатов и, не оборачиваясь, проговорила: - Рикальд, присядь рядом со мной. Эти святоши не внушают мне доверия.

- Я бы попросил вас воздержаться от оскорбления наших религиозных взглядов, - степенно изрек возглавляющий собрание старик.

- А вы, простите, кто? - спросила женщина и гаркнула на сына: - Рикальд, делай, что сказала!

Рика вздрогнул, но тут же постарался успокоиться, заметив, как на скулах Ленарда играют желваки.

- Давай просто сядем, - попросил он Ленарда, чувствуя сгустившееся вокруг всех присутствующих напряжение. - Мне как-то не по себе.

Рике не нравилось здесь. Не нравилось то, как смотрел на мать глава ордена. Не нравилось то, как смотрел на него священник, затаившийся в углу. Не нравилось то, как выглядит его брат, который казался смертельно уставшим от всего, что с ним происходило до этих пор. Рика хотел уйти. Но почему-то сейчас эта комната казалась ему самым безопасным местом в округе. Возможно потому, что напротив него сидел полицейский и внимательно следил за всеми присутствующими.

- Еще бы. - Раздраженно передернул плечами Ленард и отодвинул Рике стул, а когда тот сел, и сам опустился на твердое и довольно неудобное сидение. - Тут и Сайтону было бы не по себе, а он парень закаленный. Дайте уже кто-нибудь этому мелкому воды, он же сейчас тут загнется, а всем плевать. Тоже мне, возлюбители ближних своих.

***

Гарольд крепко сжал кулаки, стараясь угомонить разбушевавшуюся в душе злость.

Наглые, мерзкие, гадкие людишки. Пришли в обитель, притащили с собой грязь мирскую, еще и возмущаются.

- Мальчик одержим демонами, негоже глумиться над подобным несчастьем, - степенно ответил он, прожигая мерзкую потаскуху взглядом. - К тому же у вас тоже есть дети. Постыдились бы!

- Детей? - Дженни вскинула бровь и покосилась на Рику. – Да, вы правы, мне есть чего стыдиться.

- Хватит! - Ленард негромко, но довольно сильно припечатал ладонью по столу, и посмотрел на женщину. - Утомили уже эти ваши бредни.

- Негоже в обители господней ругаться, - попытался успокоить собравшихся преподобный Броунс. - Давайте успокоимся и приступим к делу.

- Я сомневаюсь, что эта женщина может быть опекуном, – сказал один из юристов, с презрением разглядывая Дженни. - Вы только послушайте, как она обращается со своим сыном! А как с ней обращается ее старший сын? В этой семье нет порядка. Арэю будет неуютно и некомфортно в подобной атмосфере.

- Этот грубиян не мой сын. Боже упаси! - Дженни злорадно осклабилась в сторону престарелого священника. - Это мой будущий... хм, зять. У них любовь, - она понизила голос и указала взглядом на сына и его любовника. - И я бы попросила всех присутствующих воздержаться от комментариев по этому поводу. Дискриминация, знаете ли, преступление куда серьезнее, чем неуважение к религии. Так что вы там хотели сказать, любезный? Думаете, этому молодому человеку будет не комфортно жить в моем доме, потому что мой сын гей?

- Я не это имел ввиду... я вообще не знал...

- Неужели? Но, насколько мне помнится, незнание законов не освобождает от ответственности. Впрочем, как хотите. Можете и дальше настаивать на своем при свидетелях. Пожалуйста, продолжайте. Облегчите мне жизнь.

Арэй, пребывая в добровольном полуобмороке, слушал женщину и не мог поверить, что можно так шикарно играть. Она была язвительна и остра на язык. И срезала любые колкости и угрозы в свою сторону. Глава ордена волновался, а отец Гарольд мрачнел все сильнее, с ненавистью поглядывая на нее.

Адвокат, которого орден пригласил, чтобы тот защищал его интересы, пошел красными пятнами. А вот юрист его матери улыбался, благосклонно глядя на госпожу Умино.

- Арэй, посмотри внимательно на эту женщину и скажи, хочешь ли ты жить в ее доме, где процветает содом и неуважение друг к другу? - спросил преподобный, прожигая пророка внимательным взглядом.

- Можно мне воды, пожалуйста... - прохрипел парень, оттягивая ворот рубашки, который начал его душить. - Мне плохо, пожалуйста...

- Мальчик одержим, я вам говорил... - вклинился Гарольд, порываясь выйти из своего угла, но глава ордена осадил его.

- Прошу вас, отец Гарольд, не вмешивайтесь. Это может навредить Арэю и ордену.

- Да дайте же ему воды! - воскликнул Рика, которого, вдруг, начало колотить от нервной дрожи, когда он увидел, как парень, сидящий напротив него, стремительно побледнел и почти сполз со стула на пол. - Мама, прекрати этот фарс!

- Рика, помолчи! - призвала женщина.

- Простая вода тут бессильна. Демоны одолели пророка господнего, только святая вода из благословенного источника может спасти его душу...

- Арэй, ты только скажи, что тебе это не нужно, - проговорил адвокат ордена, придерживая мальчишку за локоть, чтобы тот совсем не упал. – Скажи, и тебя оставят в покое.

- Ленард, что они делают? - Рика посмотрел на любовника перепуганными глазами и вцепился в его руку. - Если он не хочет к нам, зачем нас позвали сюда?

- Да я вот и сам недоумеваю. - Передернул плечами парень. - Но мне кажется, что сейчас бедолаге плевать, какую воду пить, хоть из лужи, лишь бы дали утолить жажду. Слушайте, - он перевел взгляд с полудохлого заморыша на довольно крепкого мужчину, сидящего во главе стола, - я, конечно, все понимаю, но, кажется, в библии или чему вы там молитесь, было сказано о помощи ближнему. Не хотите ли последовать заповеди старика на облаке и дать уже этому несчастному воды, а потом уже вопросами его пичкать?

- Не хамите, молодой человек, - проговорил преподобный, - это неуважение...

- Я еще даже не начинал хамить.

Ленард смерил старого маразматика тяжелым взглядом, но это не помогло, и все продолжали сидеть как приклеенные.

- Да блять! - не сдержался Ленард и встал со своего стула. Обогнув стол по широкой дуге, он налил в стакан воды из графина и протянул его конающему мальчишке со словами: - Святые, тоже мне! Больше на садистов похожи.

- Спасибо.

Арэй сделал несколько жадных глотков и выронил пустой стакан из ослабевших пальцев.

Сердце его заходилось от безудержного бега. Телу было больно. Но страх был сильнее всех остальных ощущений. Он боялся сказать хоть слово. Он боялся поверить, что вот оно, спасение, сидит перед ним в лице острой на язык женщины, которая смотрела на него с искренним презрением и даже некоторым разочарованием.

Она не пыталась уговорить его или умаслить лживыми речами. Наоборот, она интересовалась такими вещами, которыми стал бы интересоваться настоящий опекун. Она не сулила ему конфет и пряников, не обещала счастья в кругу семейного очага. Ее бесило его существование, и это вселяло в парня надежду, которую нельзя было никому показывать.

К тому же один из парней, который приехал с ней, был крайне решительным и бесстрашным человеком. А другой умел сочувствовать, что так же внушало доверие. И, как оказалось, не ему одному.

Адвокат его матери, который до сих пор молчал, приосанился, поправил на носу очки и протянул Дженни внушительный конверт.

- Вопреки мнению моего коллеги, замечу, что в вашей семье с Арэем все будет в порядке, - сказал он с благодушной улыбкой. - Прошу, госпожа Умино, прочитайте это. Госпожа Флорес настаивала, чтобы я отдал вам конверт до того, как будет оглашено завещание.

- Что там такое? Сибирская язва? - Дженни вскрыла конверт и достала оттуда небольшую стопку листов, исписанных мелким, но разборчивым почерком. - Госпожа Флорес хочет, чтобы я издала ее рукопись?

- Это письмо, - все так же улыбаясь непонятно чему, проговорил адвокат. - Прочтите.

- Письмо? Это целые мемуары. - Она с подозрением посмотрела на юриста. - Уверены, что я должна прочесть это прямо сейчас?

Мужчина кивнул.

- Это в ваших же интересах.

- Не люблю бульварные романы. - Дженни бросила листы на стол и посмотрела на мальчишку, которого скрутило на стуле, словно у него началась ломка. - Он наркоман? У меня малолетняя дочь. И сын с нестабильной психикой, склонный к самовнушению и суициду. Я не уверена, что хочу подвергать детей риску и брать под опеку еще одно неуравновешенное существо.

- Прочтите, - вновь повторил мужчина и откинулся на спинку стула, одарив Арэя коротким сочувственным взглядом.

Дженни на это только пожала плечами и всмотрелась в первый лист.

- Не похож он на наркомана, - очень тихо сказал Ленард, склонившись к уху Рики. - Больше на больного раком. Да и вся эта братия, или что оно такое, не внушает мне доверия.

Как только мать Рикальда начала бегло просматривать оставленное ей письмо, в помещении поднялся небольшой гул. Все о чем-то шушукались, о чем-то переговаривались, а Ленард неотрывно смотрел на сидящего напротив бледного худого мальчишку, уже представляя себе «расчудесное» совместное проживание.

- Он похож на меня, после... - Рика запнулся и взглянул на любовника. - Нельзя его здесь оставлять. Это место, и тот человек в углу... это просто какой-то ужас.

- Помолчите оба! - попросила Дженни, начиная порывисто перелистывать страницы письма, и с каждым прочитанным словом мрачнела все сильнее.

А когда долистала до конца, вернулась к началу, и буквально впилась взглядом в беглые строчки, с головой погружаясь в чтение.

***

«Дорогая Дженни! Знаю, звучит до пошлости банально, и в какой-то мере смешно, но если это письмо оказалось у вас в руках, значит, меня уже нет в живых».

Да уж, обхохочешься!

«Уверена, что своей просьбой я весьма осложнила вам жизнь. Но раз вы согласились на встречу с моим юристом, и он одобрил вас как человека, способного помочь моему сыну, я вынуждена настаивать на том, чтобы вы прочли этот небольшой рассказ. Прошу об одном: дочитайте его до конца, прежде чем принимать окончательное решение насчет Арэя. Постарайтесь войти в мое положение. Уверена, как мать, вы меня поймете.

Итак, если вы решили читать дальше, я, пожалуй, начну с самых истоков, чтобы вы смогли в полной мере оценить все плюсы и минусы сложившейся ситуации.

Я попала в орден Святого Пророка Иеремии в тринадцать лет. Преподобный Патрик, который в то время возглавлял орден в Милуоки, подобрал меня на улице и попытался обратить в свою веру. Он дал мне кров, пищу, одежду и образование, и обращался со мной как с родной дочерью, наставляя на путь, но не угнетая мой разум.

Когда я окончила школу при пансионате, мой наставник оплатил мою учебу в Нью-Йоркском университете. И чтобы я не заблудилась "в дремучем лесу порока", он попросил одного священника присмотреть за мной. Тот был настоятелем прихода в Нью-Йорке. Звали его Гарольд Холл. Это был очень амбициозный религиозный фанатик с замашками садиста, который весьма ревностно отнесся к просьбе преподобного Патрика. Он словно коршун следил за каждым моим шагом, и в итоге мне пришлось сбить с него спесь. Мы сильно поссорились. Я заявила, что не верю в его Бога, чтобы беспрекословно следовать его заповедям, но верю в людей, которых можно заставить делать то, что мне нужно. Он настаивал, что только Бог может повелевать сердцами и разумом людей, я доказала ему обратное. С позволения преподобного Патрика я развернула в университете компанию по привлечению новых прихожан в орден. За три месяца в веру Гарольда Холла обратилось больше двухсот человек. Люди приходили в орден, сдавали взносы и делали пожертвования. Приход в Нью-Йорке начал процветать. Меня похвалили за рвение и позволили и дальше работать в том же направлении. Денег мне не платили, зато позволили навести красоту и лоск, снабдили меня дорогой машиной, модной одеждой и драгоценностями. Я выглядела шикарно, что позволяло обращать в веру людей иного круга, чьи взносы могли существенно обогатить орден. От меня за версту веяло деньгами и приличным состоянием. Именно в тот момент, когда я полностью влилась в образ состоятельной студентки, которая сорила деньгами направо и налево, я и встретила Джаилса. Простите, что напоминаю о тех трудных временах, которые вам пришлось пережить, но иначе история может быть искажена моими недоброжелателями».

Дженни на мгновение отложила письмо и сделала глубокий вдох, призывая себя к спокойствию.

Джаилс... темноволосый красавчик с белозубой улыбкой и огромными темными глазами. Невысокий, стройный второкурсник, за которым увивались все хорошенькие девушки в университете. Обходительный и недоступный, он был лакомым кусочком для любой девчонки. А для Дженни и вовсе находился в особом фаворе, так как однажды отогнал от нее старшекурсниц, которые смеялись над ее старомодной блузкой. После чего угостил кофе.

Кофе был дешевым, из автомата. Она не любила такой, потому что он казался ей водянистым и слабым. Но именно этот кофе, именно из этого автомата стал для нее особенным.

Дженни пила горький безвкусный напиток и порхала от счастья. Ей хотелось плакать от переполняющих ее эмоций. Эйфория от этой короткой встречи была столь яркой и продолжительной, что еще, наверное, недели две она ходила задумчивая, вся сияя от внутреннего тепла, которое подарил ей самый прекрасный человек на свете.

Какая же она тогда была идиотка! Глупая, наивная дурнушка в уродской одежде. Полная дура. «Дурочка Дженнифер», как любил называть ее отец.

«Мы познакомились с Джаилсом в тысяча девятьсот девяносто шестом году на Рождественской вечеринке в университете, в котором я училась. Он приехал туда с друзьями. Хмельной, веселый, одетый в стильный костюм, сияя улыбкой, как будто сошел с обложки модного журнала. Я заметила его сразу. Он обратил на меня внимание спустя некоторое время. Все закрутилось очень быстро. Восхитительный роман длинною в месяц, после которого я вынуждена была уехать в командировку по делам ордена, где и узнала, что наша любовь принесла неожиданные, но все же приятные плоды».

Дженни смяла край листа и посмотрела на сидящего перед ней мальчишку, который, откинув голову на спинку кресла, тяжело дышал, словно с ним случился приступ.

Она тоже сблизилась с Джаилсом на вечеринке в том же, тысяча девятьсот девяносто шестом, только в июне. И так же, как и мать этого пацана, с головой окунулась в безумный роман, когда приходилось встречаться тайком, прикрываясь ночевкой у подруги, и сгорать в агонии страсти в старой развалюхе на окраине города.

Но что она тогда знала о жизни и об отношениях? Разве могла она догадаться, что смазливый ублюдок соблазнил ее только для того, чтобы поживиться за счет ее состоятельных родителей, у которых, тем не менее, были старомодные взгляды на жизнь? Он делал вид, что не знает о том, что ее родители богаты. Он дарил Дженни дешевые украшения, водил ее ужинать в забегаловки, после чего они сбегали в сквер или забивались в узкий проулок, и там предавались любви, которая в то время казалась ей волшебным приключением.

Эта любовь тоже дала плоды. Дженни ужасно испугалась того, что Джаилс бросит ее или заставит сделать аборт, но тот купил ей на распродаже обручальное кольцо и предложил пожениться. Тогда она призналась ему, что ее родители богаты и ни за что не согласятся на этот брак. Он рассмеялся. Сказал, что его не волнует их мнение. Он любит свою девочку Дженни и сделает ее своей навеки. И она купилась... на эти слова, на полный искренней любви взгляд, на уверения и обещания бескрайнего счастья, которое ждет их впереди.

Как и ожидалось, отец Дженни был категорически против этого брака. Он заявил дочери, что поможет ей вырастить ребенка, если она одумается и бросит этот бесполезный кусок дерьма. Но Джаилс заявил своему будущему тестю, что ему плевать на мнение окружающих. Он женится и обеспечит свою жену всем необходимым, а они пусть катятся в бездну со своими деньгами. В тот же вечер они купили билеты на самолет, нашли самую дешевую церковь в Лас-Вегасе, и обвенчались. После чего родители Дженни сказали ей, что не желают ее знать, пока она не бросит этого альфонса.

«Но как же они несправедливы к моему мужу», - думала она тогда.

Сразу после свадьбы Джаилс устроился на работу. Они практически не виделись. Учеба и подработка занимала все их свободное время. Дни пролетали незаметно. Несколько месяцев истекло так быстро, словно их и не было. Дженни помнила тот день, о котором писала Кайли. Джаилс пришел с работы измученный и бледный, и сказал, что друзья пригласили его развеяться. Она не была против того, чтобы он немного отдохнул. Самой ей нездоровилось. Ее всю раздуло как бочку, и у нее очень сильно болела спина. Но держать мужа дома в то время, когда он так тяжело работает, ей было совестно.

Джаилс с восторгом признавался ей в любви все время, пока принимал душ и переодевался. Дженни, счастливая от этих слов, ходила за ним, помогая принарядиться. Она гордилась тем, что смогла совладать со своей ревностью, и отпустила мужа отдохнуть.

Теперь-то она знала настоящую цену его любви!

Через неделю после этой вечеринки он пришел домой и рассказал ей ужасающую историю. Оказывается, одному его коллеге на работе оторвало палец, когда обручальное кольцо зацепилось за какую-то деталь в машине. Дженни потребовала, чтобы он не носил кольцо на работу. А он и рад был воспользоваться возможностью крутить роман, не вызывая подозрений у другой женщины.

«Я ждала возвращения в Нью-Йорк, преисполненная непонятного мне чувства восторга», - писала госпожа Флорес. – «Я думала, что обрадую Джаилса новостью о том, что у нас будет ребенок. Но не успела я признаться ему, как он завел какую-то странную песню о долгах. Он метался по комнате и в отчаянии заламывал руки. Говорил, что у него неприятности. Что он влип в историю и ему нужны деньги, и что он не знает, что ему делать и к кому обращаться за помощью».

- Ну еще бы... - пробормотала Дженни злобно, - его жена лежала в больнице с воспалением легких. Конечно, ему были нужны деньги...

Она вспомнила те ужасные дни, проведенные в муниципальной клинике. Сгорая в лихорадке, она плакала и молилась, чтобы ее болезнь не навредила ребенку. Она просила забрать ее жизнь, но пощадить малыша. И, кажется, суровый старик на облаке услышал ее просьбу. Болезнь отступила, пусть и не сразу. Но все же ребенок родился здоровым. Хотя роды дались Дженни очень тяжело. Она чуть не умерла от потери крови, но врачи совершили чудо и вытащили ее с того света. Джаилс в это время был в командировке. По крайней мере, он так сказал. Но теперь Дженни очень в этом сомневалась.

«Не знаю, с чего я решила, что все его слова ложь. Возможно, меня смутило то, как бегали его глаза, или насторожила испарина над его верхней губой. Я сказала, что у меня нет денег. И что весь мой внешний лоск - это лишь обертка, в которую Гарольд Холл завернул меня, чтобы я привлекала людей в приход.

После этого заявления наши с Джаилсом отношения продлились совсем недолго. Каких-то две недели, во время которых он попросил познакомить его с гениальным священником, который так ловко обставляет в ордене дела. Я познакомила, и он бросил меня. Сказал, что мы не подходим друг другу.

Я не стала возражать. Собрала вещи и уехала в Милуоки. Призналась во всем преподобному Патрику, и он разрешил мне оставить ребенка, только при условии, что я больше никогда не буду встречаться с этим мужчиной. Да мне больше и не хотелось. Теперь я жила под защитой наставника, зарабатывала деньги уже для него, понемногу откладывая и на свой личный счет, и забыла на время о своей неудавшейся любви. А потом орден потрясли шокирующие слухи. Оказывается, Джаилс соблазнил священника и, вступив с ним в половую связь, заснял все на пленку, которой потом шантажировал мужчину, в попытке получить от него деньги».

- Господи Боже! Какая гадость! - воскликнула Дженни, и святоши перекрестились.

Но она не обратила на них никакого внимания.

«Отец Гарольд взял деньги ордена и откупился, пригрозив мерзавцу, что тот заплатит за свою наглость. А потом оформил в банке кредит, чтобы вернуть деньги, и выплачивал его на протяжении долгих семи лет.

Когда слухи дошли до нашего пансионата, я узнала не только о грязных делах Джаилса, но и о том, что он давно женат, и у него есть двое детей. Меня испугали разговоры, которые звучали в коридорах пансионата. Гарольда Холла жестоко наказали за то, что он поддался искушению. А соблазнителю сулили самую ужасную расправу.

Тогда я написала вам письмо. Просила гнать в шею этого мерзавца. Не знаю, получили ли вы его. Надеюсь, что вся эта грязь не коснулась ваших детей».

Дженни была поражена до глубины души. Так вот от кого было то предупреждение, которое она получила вместе с документами о разводе. Почтальон в тот день принес два конверта, и оба послания повергли ее в шок.

Теперь история стала еще более понятной. В то время, когда она ходила с новорожденным сыном по больницам, пытаясь вылечить его от пневмонии, которой тот внезапно заболел на третьем месяце своей жизни, ее благоверный муж усердно лизал задницу какому-то священнику, чтобы получить от него деньги. Тогда он пропал на несколько месяцев, совсем не давал о себе знать. Дженни ходила к отцу в надежде получить от него помощь, но тот начал порицать ее, спрашивать, где ее супруг, который клялся, что будет заботиться о ней. Она ушла из дома родителей, так и не обмолвившись о болезни сына. Заняла деньги у друзей. Она все еще верила, что Джаилс вернется из командировки не с пустыми руками. Так и случилось. Он привез домой деньги, они расплатились с долгами. Через некоторое время Дженни снова была беременна.

Только теперь Джаилс уже не выглядел счастливым отцом. Он все спрашивал, не звонили ли ее родители. Не хотят ли повидать внука. А потом, перед самыми родами снова исчез. После чего не давал о себе знать вплоть до того, пока не прислал документы на развод.

Тогда Дженни все еще была наивной идиоткой. Рыдала ночами, оплакивая свою неудавшуюся любовь. Жалела детей, оставшихся без отца, который написал в письме, что не претендует на их опеку.

В итоге она все-таки подписала документы и развелась с этим подонком. Тогда и ее отец объявился, предлагая свою помощь. Но она прогнала мужчину, заявив, что вырастит своих детей одна. Тем более что теперь ей помогало государство.

Жизнь понемногу начала налаживаться, а вот у женщины, которая написала ей это письмо, все неприятности в жизни только начинались.

«Спустя семь лет после рождения Арэя, умер преподобный Патрик. Я осталась совсем одна, но у меня уже был некоторый капитал, и я чувствовала себя довольно уверенно. До тех пор, пока на место преподобного не назначили Гарольда Холла, того самого священника, который так же стал жертвой чумы по имени "Джаилс Умино". Нельзя сказать, что Гарольд Холл был святым невинным человеком, которого подлым образом провели. Он был фанатиком, извращенно верующим в бога. И извращенцем, который любил удовлетворять свою похоть за счет мужчин, так как женщин считал нечистыми и недостойными его внимания.

Новый управляющий пансионата Милуоки был чудовищно зол на меня. Он раскрыл мои махинации и подставил меня перед старейшинами ордена. Мне пришлось покаяться в грехах и отдать все заработанные деньги. Но не это было самым ужасным. Когда Гарольд Холл впервые увидел моего сына, его глаза сверкнули хищным огнем. Он подозвал мальчика к себе, с отвращением разглядывая его, и пообещал ему свою опеку. Вскоре старейшины заставили меня снова взяться за старую работу. Мне приходилось надолго оставлять сына под присмотром маньяка. Но в то время я не могла ничего поделать. Все, что мне оставалось, это обманом зарабатывать деньги, обворовывать орден и повторять сыну изо дня в день, что он должен верить только мне.

Когда ему исполнилось четырнадцать лет, его впервые опоили наркотиками, которые заставляли подростков верить в божественную чушь, проповедуемую отцом Гарольдом. Этот человек чудовище. Самый настоящий монстр, который задумал отомстить Арэю за грехи его родителей. Я не смогла защитить своего ребенка от ордена, но я смогла заработать много денег. Заберите Арэя из пансионата, обеспечьте ему защиту, и половина всех моих сбережений ваша. В ордене думают, что сумма, которую я вам предлагаю, намного меньше. Я не хотела оглашать ее официально. Посмотрите на цифры под моей подписью. Это то, что мой юрист передаст вам, если вы согласитесь оформить опеку над моим сыном.

Прошу вас, вы единственная, к кому я могу обратиться. Не бросайте моего сына в беде. Проявите милосердие, ведь у него в этом мире больше никого нет».

Дженни дочитала письмо и отложила его в сторону. Несколько минут молчала, хмуро глядя на всех присутствующих, а потом обратилась к корчившемуся в кресле мальчишке:

- Ты хочешь уехать из этого места и жить со своими братом и сестрой? Я готова подписать эти бумаги. Ну... что скажешь?