Ледяная корочка в глазах Славы ранила своими острыми уголками. Она безжалостно резала сердце Мирона, впивалась в него, оставляя свои мелкие частички-осколки. Фёдоров тяжело вздохнул. Его ведь резало не что иное, как осколки Славиного разбитого сердца.

Карелин тихо ел приготовленное ими рагу. Мирон совсем иначе представлял себе совместную готовку! Они в разных углах резали необходимое, по очереди закидывали на сковородку. Молча. Фёдоров надеялся на шутки от Славы, на милые разговоры, на какие-то признания и хотя бы капельку искренности.

Лучше бы Слава кричал. Лучше бы Слава ругался, матерился, кидал в Мирона вещи и называл чудовищем. Это были бы эмоции, реакция, хоть какой-то шанс вывести на диалог. Нет на свете ничего хуже безразличия. Когда смотришь на человека, но ничего не видишь. Что разрывает изнутри? О чем он думает? «Что в твоей голове, Слава?» — бессильно думает Мирон. Какой кошмар происходит внутри? Не может же ему быть абсолютно всё равно после того, что было!

Даже прикоснуться нельзя! От случайных касаний отскакивает, как от огня! А раньше и ожогов не боялся. Гордился ими. Неужели тот факт, что он Дракон, всё испортил? Он же не выбирал, кем ему рождаться! Мирон бы с удовольствием не имел ничего общего с изнанкой! Единственное хорошее, что она ему принесла, — это встреча со Славой и знакомство с Ваней. А Дракон внутри... ну и это ведь ничего! С огоньком...

— Ты не хочешь поговорить? — тихо спрашивает Мирон, отрываясь от рагу. Он старается ничем не выдать собственное волнение, даже нож и вилку из рук не выпускает!

Они сидят как совершенно чужие друг другу люди. Друг напротив друга за барной стойкой. От напряжения в воздухе Мирону становится совсем нехорошо.

— О чем? — невозмутимо спрашивает Слава, поднимая на Мирона взгляд и преувеличенно беззаботно отправляя в рот рагу.

— А ты не знаешь? — уточняет Фёдоров, надеясь, что так сделает Славу сговорчивее.

— Понятия не имею, — пожимает плечами Карелин.

Мирон мгновенно замолкает. Он берет бокал, наполненный водой, делая сразу несколько глотков, пытаясь протолкнуть комок в горле. Стало до невыносимого больно. И эта боль совершенно не придавала сил, не вырастала в ярость, не будила Дракона — она парализовала, заставляя оцепенеть.

Слава старался продолжить есть, но в итоге с грохотом уронил вилку в рагу. Проехался по полу стулом, отталкивая от себя стойку. Карелин встал у окна, разглядывая улицу за рябью штор.

— Ты серьезно считаешь, что нам еще что-то нужно обсуждать? — не выдерживает Слава, разворачиваясь. Свет из окна приятно окаймлял его фигуру, отражаясь от светло-синей рубашки. В вырезе виднелась метка: Слава не застегнул пуговицы до конца, пропуская три верхние.

— А нам в молчанку играть после всего? — удивлённо спрашивает Мирон. — Выскажись, какой я мудак, и забудем.

— Забудем? — Слава, кажется, вот-вот взорвется. — Забудем, — повторяет он, растягивая букву «у». — Ты за столько лет жизни так и не понял? Есть вещи, которые невозможно простить.

— Ты любил меня до того, как узнал, что я Дракон! Что изменилось от этого факта?

— То, что ты врал мне всё это время, — отзывается Слава. — Ты врал мне постоянно, каждый день... откуда мне знать, что я важен тебе, а не часть твоего дурацкого плана?

Мирон тяжело вздыхает. Он раскидывает мозгами всего секунду, извиняясь про себя перед Ваней, Женей и всеми, кто в него верил. Фёдоров взмахивает рукой, и Слава чувствует жжение на метке. Она из почти прозрачной становится ярко-красной, точно загораясь по краям.

— Что ты делаешь? — испуганно спрашивает Карелин. Было совсем не больно.

— Снимаю эту чёртову метку, — отзывается Фёдоров. — И ты свободен. Ты больше не будешь проклятым.

— Перестань, — просит Слава. — Немедленно перестань, — он пытается закрыть метку от Мирона рубашкой, но горящая отметина лишь прожигает ткань. — Никто ведь не видит!

— В этом и смысл, — уверенно заявляет маг.

— Не смей! Если я хоть что-то значу для тебя, немедленно перестань!

Мирон опускает руку. Метка возвращается в прежнее состояние. Слава спокойно выдыхает.

— Ты просто эгоистичный идиот, — выносит свой вердикт Карелин. — Столько людей гибли, чтобы Дракон победил, а ты...

— А как мне ещё доказать, что ты нужен мне не только ради этого плана? — спрашивает Мирон. — Как доказать тебе, что ты нужен мне?

Маг тяжело вздыхает. Слава ведь прав, во всем прав. Он разбил доверие, он чуть не угробил дело всей своей жизни! И не только своей. Столько нечисти надеялось на возвращение на трон Драконов, столько людей сражались за него, не зная, кто он на самом деле. И чем он отплатил? Чуть не снял метку со Славы, наверное, с последнего проклятого!

— Я хочу показать тебе кое-что, — кротко говорит Мирон, со стеснением поднимая глаза на Славу.

Фёдоров протягивает ему руку. Карелин мнётся всего лишь с секунду.

Мирон с такой готовностью начал снимать с него метку! Или это вновь хитрый план, чтобы обвести вокруг пальца? О втором варианте думать совершенно не хотелось. Хотя мысль так и крутилась в Славиной голове. Тяжело вздохнув, Карелин подходит ближе и кладёт ладонь в руку Фёдорова.

— Обещай, что я не пожалею об этом.

Каждый раз, когда дождь накрапывал по крыше деревенского дома, Мирон не находил себе места. Фёдоров сидел на подоконнике в тонкой белой рубашке с разрезом, пышно украшенным кружевными оборками. Такие же пышные манжеты слишком богато смотрелись на фоне тайно приобретённых коротких бежевых холщовых штанов. В них было намного удобнее, чем в кюлотах. Да и смотрелись, право, не так смешно.

Босые ноги приятно охлаждал холод дерева. Мирон совсем не любил здесь топить. Даже в холодные грозы. Ветви деревьев из собственного сада безжалостно клонились к земле под крупными каплями дождя и порывами ветра.

— Я о таком не мог и мечтать когда-то, — вслух заявил маг. — А теперь это всё — моё.

«А мог бы добиться ещё больших высот», — отозвалось шипение внутри.

Мирон знал, что голос прав. Он мог бы добиться любых высот! Остаётся только ещё немного поднажать! Но что-то внутри всё равно сопротивлялось — его человеческое. Не мог он поступиться с тем, что ему досталось от смертных родителей.

То, что было внутри, не было чем-то отдельным. Но и Мироном оно не было целиком. Оно было его магией, его силой и мощью. Тем, чего не было у других магов. Чем-то особеннее, чем-то более могущественным.

— Я всегда хотел созидать, — тихо говорит Мирон. — Это ведь так прекрасно!

Он приоткрыл окно, впуская в дом холодные капли дождя. Мирон осторожно взмахнул рукой, выпуская из ладоней горящих птиц. Они сияли, паря под дождём в саду. И капли не могли их потушить.

— Но если попробовать создать нечто живое, — вздыхает Мирон, беседуя со своим неизменным собеседником.

Фёдоров формирует в ладонях сферу. Соединяет стихии: в плазме то вспыхивает огонь, то струйки воды, то захватывает ветер, то распускаются цветы. Закрыв глаза, Мирон выпустил в окно своё новое творение. Маленький белый птенчик, парящий рядом с огненными птичками. Круг, два, три... и он падает замертво.

— Как оно немедленно умирает, — грустно подмечает Мирон.

«Однажды ты поймёшь свою истинную силу», — шипит голос в голове. «И не вздумай менять её на своё человеческое! Любовь способна помочь создать нечто живое. Но любовь губила даже самую сильную магию», — предупреждает он.

— Да разве способен кто меня полюбить? — с грустной улыбкой спрашивает Мирон, прикасаясь затылком к дереву. — Я чу-до-ви-ще, — тянет он по слогам. — Так маменька говорила.

«И демонов любили. Чем же ты хуже?», — прошипел голос. Мирон лишь пожал плечами. Ещё никто в целом мире не заставлял его сердце биться быстрее! Ни писанные красавицы, ни самые храбрые офицеры. И кто бы смог разрушить пламя!

Мирон часто возвращался к этому воспоминанию. И тогда в доме Светло... Слава смог потушить его. Не дал обратиться от злости и ярости, переполняющей нутро. Тогда Фёдоров и понял, что это та самая настоящая любовь. И признание в Хранилище было до боли искренним. Мирон никого так не любил и никогда больше не полюбит. И если не Слава... в целом мире больше некому любить его.

Мирон улыбнулся, позволяя Славе оглядеться. Позади стоял когда-то его дом, где он беседовал с Драконом внутри о любви. А впереди только обрыв. И бесконечный лес под ними.

— Где мы? — тихо спросил Слава.

— Когда-то этот дом принадлежал мне, — отозвался Мирон. — Но показать я хотел не только это.

Фёдоров слабо улыбнулся. Он взял Славу за руку с его немого разрешения. Сжал перед ними свободную ладонь, прикрывая глаза. А затем Мирон раскрыл руку, выпуская на волю маленькую белую голубку. Та сделала круг в воздухе, второй, третий... и вновь взмыла вверх, продолжая свой танец. Она не погибла.

— Маги ведь не умеют созидать, — тихо шепчет Слава, наблюдая за полетом голубки.

— Это магия более сильная, — отзывается Мирон, поворачивая голову к Славе.

— Демоническая? — с испугом спросил Карелин.

— Нет, — тихо отзывается Мирон. — Демоническая только разрушать и умеет, — слабо улыбается он. — Это магия намного более древняя и могущественная.

— Так какая же, Мирон?

— Любовь, — слабо улыбается он. — Однажды с помощью этой же магии ты не дал мне превратиться, — рассказывает он. — Когда Дима позволил себе ранить тебя, меня такая ярость охватила. И я стал обращаться. Это так и происходит. Я вспыхиваю. А ты налетел на меня с объятиями, боясь моей гибели. И Дракон... он точно растворился во мне. Он исчез, я смог контролировать себя и своё превращение. И тогда я понял, что не хочу знать никакой любви кроме твоей.

Слава не мог поверить своим ушам! Он завороженно смотрел на птицу, одаривая Мирона частыми, но мимолётными взглядами. Как же ему поверить? Как? Как ему верить после всего?

— Но это не всё, что я хотел тебе показать, — улыбнулся Мирон.

Он крепче сжал руку Славы, забирая и вторую его ладонь в свою. Мирон вновь прикрыл глаза, глубоко вздыхая. И Карелин почувствовал странное тепло, бегущее по всему телу, добирающееся до сердца.

— Оглядись, – тихо просит Мирон. — Вздохни поглубже. Коснись чего-нибудь.

Слава огляделся. И мир стал совсем другим. Он был ярче, насыщеннее и точно глубже. Карелин послушно вздохнул. Он мог различить каждый запах. Он слышал всё, что происходило вокруг, улавливая движения плеч Фёдорова, даже не глядя на него. Он опустился к земле, касаясь травы. Точно он чувствовал каждую капельку росы, все шершавости. Он никогда не чувствовал себя настолько живым.

Карелин отряхивает руки об одежду, позволяя себе коснуться Мирона. Его рук и щеки. Казалось, что он растворяется в этих ощущениях.

— Что это? — тихо спрашивает Слава.

— Так я вижу мир, когда я обращаюсь, зная, что ты на земле и ждёшь, когда я прилечу обратно, — рассказывает Мирон. — До встречи с тобой каждое превращение было пыткой, точно меня выключали, и я ничего не мог понять и сделать. Ты починил во мне то, что давно было сломано.

«Элементарно сдерживает твою мощь», — слышится шипение в голове.

— Что это? — испуганно спрашивает Слава, сильнее прижимаясь к Мирону, неумолимо сокращая расстояние.

— Это Дракон, — говорит маг, позволяя себе обнять Славу, прижать его к себе. — И только ты, Слав, только ты умеешь его растворять во мне. Заставлять его гаснуть. И я никогда не дам ему причинить тебе боль.

Слава тяжело вздыхает. Он чувствует, как тепло по венам от сердца оттекает обратно к Мирону. Как же хотелось ему поверить! Снова просто довериться. Это же, наверное, совершенно не сложно?

Мирон прижимает Славу к себе сильнее, не выпуская из объятий. Да и Карелин не особо и вырывался. Он скучал по рукам Фёдорова, скучал по его теплу, по размеренному дыханию и ощущению, что сердце вот-вот выскочит из груди прямо в руки мага.

— Ты можешь начать сомневаться, что Земля круглая. Ты можешь бесконечно размышлять над тем, есть ли жизнь на Марсе, и не находить ответа. Ты можешь бесконечно проклинать меня за ложь. Но никогда не смей сомневаться, что я люблю тебя.

— И я.. и я люблю тебя, — отзывается Слава, примыкая своими губами к чужим.

Мирон трепетно отзывается на поцелуй, придерживая Славу за подбородок. Карелин только сейчас понял: Фёдоров всё это время был без перчаток, но ни разу не обжег его. Но золотые искры бурным потоком слетали с его пальцев.

Больше всего на свете Слава хотел вновь поверить Мирону. Снова поверить ему. И больше никогда не чувствовать, как осколки режут его изнутри. Он ещё крепче прижался к Мирону, прерывая поцелуй, чтобы обхватить его двумя руками, не выпуская из своих объятий.

— Я... я так сильно люблю тебя, что всё остальное кажется сущими пустяками, — нервно делится Слава, нежно обхватывая лицо Мирона двумя руками. — Но... я не знаю, я совершенно не понимаю, как верить. Как после такой лжи можно снова верить тебе? Я не могу отпустить тебя, но пустить внутрь... невыносимо. Там всё поломано. Там всё... уродливо.

— В тебе нет совершенно ничего уродливого, — нежно отзывается Мирон, поглаживая Славу по спине. — А всё, что я умудрился сломать, я обязательно починю, — уверенно говорит Мирон. — Только позволь мне участвовать в этом, — просит он. — Только позволь мне быть рядом. Я смогу защитить тебя от всего!

Слава тепло улыбается, оставляя поцелуй на уголке губ Фёдорова. Он вновь крепче прижимается к магу, пряча лицо в его плече.

— Иногда мне кажется, что тебя самого нужно спасать, — признаётся Слава. — Но... но мы ведь справимся? Победим Круг, ты станешь управлять всей изнанкой. Снимешь с меня метку на глазах у публики... и все будет хорошо, да?

— Да, — мягко кивает Мирон. — Я сделаю всё, чтобы ты был счастлив, чтобы ты снова поверил мне. А Круг и изнанка... это важное дело. Но это не самое важное дело в моей душе.

Слава радостно улыбнулся. Мирон довольно сжал ладонь Карелина, оставляя на ней мелкие и частые поцелуи. А золотые искры летели на землю.

— Господин Карелин, — нежно проговорил он. — Не окажете ли вы мне честь осмотреть моё имение?

Слава довольно кивнул, а Мирон умело подхватил его под руку, изображая кавалера.

— Эх, мой восемнадцатый век!

— Хорошее время было?

— Без тебя любое время было пустым, — улыбнулся Мирон, пропуская Славу вперёд в дом по скрипучим половицам. — Но окажись ты там... был бы офицером. Представь, зауженный мундир и эполеты...

Слава тепло заулыбался, разглядывая то, что время оставило от имения Мирона. Шкафы, кресла, помутневшие от времени стёкла.

— Здесь можно было бы давать балы, — восхищённо говорит Слава, разглядывая залу.

— Для бала мало, — улыбается Мирон. — Я не любил светские вечера, балы и банкеты. Но... позвольте украсть вас на танец? На двоих здесь места вполне хватит.

— Забыл мой позор тогда? — с улыбкой спрашивает Слава.

— Я научу тебя, – отзывается Мирон, подавая руку. — Нужен шаг... точно прыжок. Представь, что здесь река, которую ты можешь пересечь только перепрыгивая с камня на камешек. А дальше все совсем просто, — Фёдоров подхватывает его, позволяя себе вести. — Смотри, раз, — Мирон проскользил вперёд, — два...

Маг медленно кружил Славу по паркету, пытаясь научить его танцевать мазурку. А потом быстрее, быстрее и быстрее. В разбитое окно то и дело заглядывала белая голубка, наблюдая за парой.

Мирон улыбнулся, когда танец был закончен. Он прижал к себе Славу, позволяя тёплым золотым искрам струиться по полу.

— Ты просто потрясающе танцуешь, — улыбнулся Фёдоров, забираясь рукой в его волосы.

— Ты бессовестно мне льстишь, — ухмыльнулся Карелин.

Мирон оставляет новый поцелуй, а Слава очень тепло отвечает. Безумно нежно, тепло. Но Фёдоров все равно чувствует легкий холодок и соль в поцелуе — Слава потерял одинокую слезу.

— Я всё исправлю, — тихо рассказывает Мирон. — Я всё починю. И всё станет прекрасно.

— Я знаю, — кивает Слава. — Я знаю, что ты сделаешь всё.

— Но не веришь, верно?

— Да.

— Но любишь, — отзывается Мирон, зарываясь носом в его шею.

— Я даже не представлял, что умею так сильно любить, — абсолютно честно признаётся Слава.

И Мирон вновь касается губами Славиных, притягивая его сильнее к себе. Больше всего на свете он желал этих губ. Больше всего на свете он хотел так крепко прижимать к себе Славу, но только не чувствуя рёбрами осколки его сердца. Так бессовестно им разбитого.

Фёдоров глубоко вздохнул. Как же по-доброму сияли глаза Славы! И ледяная корка на них была уже почти незаметна. Только внутри. Осталось чуть-чуть растопить. И можно всё чинить.

— Я очень скучал по твоим объятиям, — честно признаётся Карелин. — И по теплу...

Слава явно хотел сказать что-то ещё. Но им помешали. На улице раздался птичий крик, и белая голубка улетела с подоконника ввысь, следом за чёрными птицами. Карелин чувствовал, как трясётся земля. Мирон крепче сжал его руку.

— Надо уходить из дома, — тихо говорит маг. — Он может не выдержать.

Мирон быстро выводит Славу из дома. Он тянет его за собой к обрыву. Деревья повалены. А внизу виднелась лава и обугленная земля. Фёдоров нервно вздохнул, прижимая Славу крепче к себе.

— Что это? — испуганно спрашивает Карелин.

— Демоны, — отзывается Фёдоров. Он видит, как из разрыва вверх хлынули чёрные вестники. Скоро полезут другие.

— И что делать?

— Бежать.

Мирон тяжело вздыхает. Он терпеть не мог убегать с поля боя, но выбора совершенно не было.

Фёдоров раскрывает портал, как можно быстрее прыгая в него со Славой. Карелин надеялся, что они окажутся дома. Но, оглядевшись, осознал, что совсем не понимает, где они находятся.

А на кровати в спальне, куда они выскочили, валялись Вани, мило целуясь.

— Черт бы тебя побрал, Фёдоров, — нервно выдаёт Евстигнеев. — Что ты здесь забыл?

— У нас проблемы, — совершенно невозмутимо отзывается Мирон, пока Слава смущенно отводит глаза от кровати, изучая стену. — Возможно, скоро он до всех доберётся.