Wer zu Lebzeit gut auf Erden

(Кто был добрым и приличным)

Wird nach dem Tod ein Engel werden

(Будет ангелом отличным)

Den Blick gen Himmel fragst du dann

(Но глядя в небо, спросишь ты)

Warum man sie nicht sehen kann

(Где их присутствия следы?)

Erst wenn die Wolken schlafengehn

(Мы посреди небесных круч)

Kann man uns am Himmel sehn

(И видны, когда нет туч)

Wir haben Angst und sind allein

(Мы в одиночестве дрожим)

Gott weiß ich will kein Engel sein

(Бог знает, мне не быть таким!)

Rammstein — Engel

      Хорошо проводить время дома, а на больничном — еще лучше. Высыпаюсь на несколько жизней вперед, лежу в уютной постели, сколько хочу, не спеша навожу свежемолотый кофе. Ласковое солнце приветливо улыбается в окне, кухню наполняет аромат «изысканных отборных зерен, заряжающих бодростью и энергией», если верить рекламе, навязчиво доносящейся из гостиной. Красота, да и только.

      Правда, если бы не вездесущая мигрень (чугунная голова), было бы вообще замечательно. Обидно, что от долбаных таблеток никакого толку — проклятая боль встречает с раннего утра и не утихает даже поздней ночью, частенько вырывая из безмятежного сна. Вдобавок подбитый глаз стал заметно хуже видеть: изображение на телевизоре жутко расплывается — никак не могу прочитать название майонеза из веселой рекламы с беззаботно резвящимися щенками. Какая долгая реклама, между прочим… А что за фильм я, собственно, смотрю? Или передачу?.. Пиздец, дебильные проблемы с памятью меня в могилу сведут. Док вроде бы предупреждал, что это нормальное явление после тяжелого сотрясения, жаль, не уточнил, когда все наконец наладится. Хорошо хоть все важные телефоны (их совсем немного) и пароли (их еще меньше) хранятся в отдельном блокнотике, что всегда под рукой.

      Плавно перебазируюсь с блокнотом и чашечкой душистого кофе за старенький ноутбук, захожу в «Одноклассники» через купленный по дешевке ворованный аккаунт. Посмотрим, что интересненького набежало за ночь… Вау! Куча непрочитанных сообщений, все как одно от твоей ненаглядной мамочки! Похвальное рвение, мне нравится. Наверное, жаждет поделиться рвущимися наружу эмоциями от увиденного накануне фильма про веселые приключения непоседливой бутылки во вместительном анусе любимого сынишки? Ах, как приятно, когда твои труды разжигают горячее пламя в сердцах других! Режиссерский дебют удался на славу: блестящий авторский артхаус никого не оставил равнодушным, зрители рукоплещут не переставая, критики заходятся в бурном экстазе. Спасибо, дорогие мои, спасибо! Так и хочется поскорее открыть и почитать многочисленные отзывы жгучей блондинки, но сперва заглядываю на ее страничку — не появилось ли чего нового в связи со свежим киношедевром? Та-ак, посмотрим… Не-а, все по-прежнему: одни и те же скучные посты с назойливыми призывами о помощи в поисках блудного (ха, еще какого!) сына, разные фотки (хрень собачья, из Турции в сто раз интереснее), устаревшие приметы. Графа «телосложение» нуждается в корректировке: оздоровительная диета явно пошла тебе на пользу, сделала тебя намного стройнее и утонченнее, хе-хе. Пункт «был одет в…» можно вообще выкинуть: я и сам давно забыл, что ты там носил до нашего знакомства. Дымящийся пепел и удушливый запах костра помню, а шмотки и цвета — нет. Что ж, оставим прошлое в прошлом и займемся почтой от рьяной поклонницы моего непревзойденного таланта.

      Открываю пеструю вкладку, бегло пролистываю по несколько сообщений сразу. Как интересно меняется тон беседы, когда на руках имеется важный козырь в виде живого (пока еще) щенка. Вчера вечером на первое же сообщение с дружелюбным приветствием последовало пренебрежительное «занята, отвали». Что ж, не скрою, было досадно, но вполне ожидаемо. Надменная сука, как и ты, не желала видеть во мне хоть какую-то значимость, хотела лишь поскорее отшить и забыть. Видимо, хамить, не подумав как следует — это у вас семейное. К счастью, мне хорошо известно, как это лечится. Высланная в тот же миг фотка с твоим лицом, живописно перекошенным от боли, ощутимо перевесила баланс сил в мою пользу: теперь я задавал тон художественному повествованию, дергая за нужные ниточки. Разумеется, сразу посыпались дурацкие вопросы, на которые ну просто физически неохота отвечать: «Где? Как? Когда? Откуда?» Ой, да ну их в жопу, такая скука. Вместо ответа просто скинул то эпичное видео с бутылкой в прямой кишке, почистил зубы и лег спать, забив толстый и волосатый на бессмысленные переговоры.

      Видимо, это взбесило ее еще больше, и началось: отборная базарная ругань, постыдная для достопочтенной дамы, леденящие душу угрозы, в основном почему-то касающиеся моей промежности и всего, что с ней связано, и прочее и прочее. Должен отметить, недобрые намерения по отношению к моей персоне были описаны пугающе реалистично, хорошо, что не стал читать такое на ночь. Многоуважаемые мастера жанра ужасов, такие как По, Лавкрафт и Кинг, нервно курят в сторонке по сравнению с некоторыми особенно яркими и запоминающимися высказываниями из чата. Да-а, твоя мамаша поистине страшна в гневе, настоящая садистка с патологической ненавистью к мужчинам. Как можно вести хоть сколько-нибудь конструктивный диалог с человеком, который позволяет себе писать такие гадости в адрес талантливого и выдающегося мужчины в самом расцвете сил?

      Пересиливаю себя и читаю дальше, уже не особо надеясь увидеть хотя бы малейший проблеск разума во тьме полнейшего безумия, но он все же робко проглядывает сквозь темные тучи. Это уже любопытнее, с интересом вчитываюсь в каждое слово. Безудержно-истеричный тон меняется на учтиво-сдержанный — видимо, за компьютер сел папка, устав от бесконечного потока отвратительной грязи со стороны неадекватной женушки. Уж не знаю, кем он работает, но очко лизать определенно умеет: «Пожалуйста, верните нам нашего единственного дорогого сына, заплатим сколько скажете, никому не расскажем», бла-бла-бла. Сука, мягко стелет, даже слишком. Взгляд невольно останавливается на нарочито подчеркнутых сообщениях с шестизначной суммой, которую твои родители клянутся и божатся собрать для меня к полудню. Пф-ф, серьезно? Ты не стоил столько, даже когда (так давно это было) по-мальчишечьи обворожительно улыбался, зазывно благоухал весной и носил ослепительно-белую рубашку, символизирующую нетронутую чистоту души. Длинноволосый ангел с озорной косинкой, хм. Вот они удивятся, узнав, как сильно ты изменился…

      Запоздало сглатываю, чуть не подавившись. А как они узнают? Через обмен? Нет, черта с два, я не стану подставлять себя, и вообще, как можно об этом думать? Проклятые цифры! Совсем мозг затуманили! Курсор замирает на красном крестике, внутренний голос настойчиво требует оборвать безмолвный диалог, но что-то останавливает. Оборвать-то всегда успею, нужно прикинуть, как будет лучше. Пойди я на сделку, моя любимая мама была бы обеспечена всем необходимым до конца жизни, да и я сам, с такими-то деньгами, мог бы неплохо устроиться, поправить расшатанное здоровье, продать эту чертову однокомнатную халупу, переехать в нормальное жилье, познакомиться с новым ангелочком, и не с одним, с приобретенным-то опытом… Место, место, вот в чем загвоздка. Где лучше всего встречаться, когда проворачиваешь тайные дела?

      Сверяюсь с гугл-картами, нахожу тихий безлюдный сквер подальше отсюда и начинаю торопливо печатать ответ, но бросаю это дело на середине и со злостью откидываюсь на скрипучую спинку. Какого хера я ведусь на откровенную провокацию, как последний щенок? Все задумано ради величайшего в мире удовольствия, а не грязных, паршивых денег! Да и твой отец наверняка такой же ушлый пройдоха, как и ты — иначе у кого ты научился так искусно обманывать, манипулировать, бить исподтишка? Нет, нет и еще раз нет! Никакого сотрудничества с потомственными пиздунами! Вешайте лапшу на уши кому-нибудь другому, ясно? Блядь, подумать только — чуть не купился! И тут сразу: дышать тяжело, пульс скачет, голова кружится. Открыть окно, что ли? Духотища невыносимая, стены неуютно давят. Нужен свежий воздух! Нервно вскакиваю, едва не расплескав недопитый кофе, мечусь по комнате, впопыхах собирая раскиданные тут и там вещи. Нужно пройтись, развеяться, отвлечься. В кои-то веки я хочу, действительно хочу, чтобы ебаная амнезия хоть раз сослужила мне хорошую службу и стерла это несусветное дерьмо про бесчисленные миллионы из моей хромающей памяти.

      Пустой кошелек роняет настроение еще сильнее — все бездумно потрачено на твои безделушки, мизерная выплата по больничному еще не скоро, а мне кровь из носу надо купить еще лекарств, иначе вся эта хуйня, связанная с отбитой головой, не уйдет никогда. Пропью хотя бы половину курса, а дальше видно будет.

      С тихой грустью опустошив последнюю заначку (видимо, в ближайшее время придется питаться одним «Дошираком»), выбираюсь на залитые солнцем улицы и угрюмо чешу до ближайшей аптеки, стараясь не думать о том, в какую громадную финансовую яму угодил из-за тебя и твоей дерзкой выходки, бляденыш. Ты сладок, спору нет. Но на твои капризы стало уходить непомерное количество денег. Если срочно что-то не предпринять, то такими темпами я и сам скоро отощаю. А еще надо чем-то платить за квартиру и за маму… Противно признавать, но я все еще колеблюсь по поводу неоднозначного предложения твоего папаши. Деньги, несомненно, нужны, но крайне глупо рисковать ради них собственной свободой. Воспоминания о тюрьме еще слишком свежи, чтобы снова туда стремиться. Значит, нужен какой-нибудь компромисс, но какой?

      Крепко задумавшись, случайно забываю цель похода. Зачем я выперся из дома-то? Бля-ядь… Беспомощно озираюсь по сторонам, нервно перебираю пуговицы расстегнутого пальто. Бесцельно туплю под запыленными окнами студенческого общежития, пока на глаза не попадается мятая коробка из-под презервативов. Вот оно, вспомнил: аптека! Попробовать заглушить чертову боль забугорными препаратами и как следует продумать дальнейшие действия.

      Не дойдя сто метров до злосчастной аптеки, встречаю супругу коллеги, которого собственноручно и без всякого сожаления (да, я такой) отправил в тюрьму. Молодая мамаша тоже узнает меня, останавливаемся поболтать. Оказывается, нам по пути: мне — в аптеку, а ей — в расположенный за аптекой центр женской консультации, так что продолжаем путь вместе. Осторожно везя детскую коляску с крепко спящим младенцем (хорошенький щеночек), вполголоса справляется о моем здоровье (знаю, выгляжу неважно). Так же, вполголоса, задвигаю ей жуткую байку про подлое нападение, в награду получаю неподдельное сочувствие (ах, как это чудесно бодрит), а ты, мелкий дебошир, по праву удостаиваешься звания самого гнусного подонка на планете. В принципе, согласен, ни убавить ни прибавить.

      Жухлая листва шуршит под маленькими колесиками, которые предусмотрительно объезжают ямки и неровности, но вскоре натыкаются на высоченный бордюр. Как настоящий джентльмен (грузчик-джентльмен) помогаю мамаше взгромоздить коляску через непростую преграду. Вблизи заметно, что роды ничуть не испортили красотку — она по-прежнему хороша собой, общими чертами похожа на твою мать, только пониже ростом, поплотнее в бедрах и брюнетка. Бросаю изучающие взгляды на ее привлекательную талию, пока она с горечью причитает о несправедливости судьбы: мол, мужа бессовестно оклеветали, забрали в отделение, толком не выслушав, из-за затянувшихся разбирательств ребенка не с кем оставить, приходится тратить много сил и времени, чтобы достучаться до всевозможных СМИ по поводу сложившейся ситуации. Изображаю вовлеченность в ее бесконечное нытье, понимающе успокаиваю, обещаю, что все будет хорошо (женщины любят, когда им льстят). Эта, похоже, только того и ждала: парочка утешающих поглаживаний по плечу, слезливая (но абсолютно бесполезная) история про утерянную в далеком детстве игрушку, и вот безутешная «вдова» уже беззвучно рыдает на моем сильном и мужественном плече, а после, преисполненная глубочайшей благодарности за оказанную поддержку, дает подержать своего прелестно дрыхнущего малыша. Хм, а карапуз-то, по-моему, подрос — на фото из роддома явно был поменьше. Интересно, сможет ли эта болтливая сучка заделать еще одного, от тебя? Если что, рычаг давления имеется неплохой, килограмма эдак на три, и я увлеченно покачиваю его на своих руках, полных тепла, любви и заботы. Кажется, ему нравится. Хочешь понянчить братика, засранец? Главное, не сожри его с голодухи.

      Внезапный телефонный звонок (кому там еще приспичило?) моментально будит ребенка, он распахивает маленькие испуганные глазки, с удивлением обнаруживает себя в чужих руках у какого-то мужика и сразу начинает верещать на всю улицу. Ну вот, еще один нытик нашелся! Еще и звонкий, как чертов соловей! Гр-р, что с ним делать? Из неловкого положения спасает вовремя подоспевшая мать, суетливо перенимает крикливого младенца обратно. Фух, еще бы чуть-чуть, и хана моим бедным ушам, я уж молчу про жуткий пиздец, творящийся в голове…

      Дрожащие руки не сразу находят телефон, надрывающийся в глубоком кармане. Беру, беру, алло, блядь! На другом конце (лучше б уж на волосатом) отвечает доктор Айболит. Сука, не дал как следует почувствовать себя отцом, хотя бы на короткий миг. Отхожу подальше от неумолкающей звуковой бомбы и сдержанно интересуюсь, какого хера моему лечащему врачу приспичило названивать именно сейчас. Тот скороговоркой несет какую-то врачебную околесицу, мастерски жонглирует огромной (навозной) кучей медицинских терминов, из которой понятно лишь то, что вся эта абракадабра как-то связана с томографией мозга (уж это-то я знаю, что такое) и надо незамедлительно явиться к нему, прямо сегодня, прямо сейчас.

      Безропотно соглашаюсь (а хули еще делать?) и устало прикрываю глаза, потираю переносицу. Еб твою мать, ну не блядство, а? Опять обследования, опять лекарства, опять деньги… Кто ж знал, что содержать свою ебливую сучку будет так хлопотно? Эх, посадил бы тебя на цепь с самого начала — не было бы таких проблем. Это все моя природная доброта — сыграла со мной злую шутку. И теперь снова надо бежать.

      Торопливо попрощавшись с матерью, кое-как успокоившей капризное дитя (еще увидимся, засранец), дохожу до ближайшей остановки, сажусь в пыльный автобус и живо мчусь в больницу. Чем меньше остается до пункта назначения, тем больше во мне нарастает злость и тревога за свое здоровье. Что там, что еще? Сука, если что-то серьезное, клянусь, всю душу из тебя вытрясу. Бутылка, фрикадельки и любительское порно покажутся тебе цветочками по сравнению с более изощренными истязаниями. Время тянется, как бабушкин густой кисель (единственное приятное воспоминание из детства), за окном мелькают серые улицы, безликие дома, суетящиеся прохожие. А вот и хорошо знакомая больница (век бы ее не видеть). Выщербленные от времени ступеньки, дырявая корзинка с бесплатными бахилами, тусклое табло с номером талончика, исцарапанная стойка регистрации, пустые облезлые скамейки… Пустые? Да ладно! Охренеть, в кои-то веки у нужного кабинета не наблюдается бесконечной очереди из старых (полностью здоровых) бабок и всякой прочей хуеты.

      Зато в самом кабинете поджидает не очень приятный сюрприз: помимо врача (мой личный доктор Хаус, ха!), там сидят несколько людей в форме, среди которых затесался тот самый следователь со своими незабываемыми перлами («не женат — не человек», угу, конечно) и… твой отец? Унылая физиономия, отсутствующий взгляд… Да, это точно он. Что ж, приятно познакомиться, мистер Пиздабол («никому не скажу, засыплю вас миллионами»). Как знал, что в льстивых речах ну просто не может не таиться какая-нибудь подлая наебка, и вот, пожалуйста. Закулисный сговор с доктором — хитро придумано, умно заманили, нечего сказать.

      Застываю на входе, придерживаю дверь, не позволяя ей закрыться за мной. Железная ручка в руке вот-вот согнется от напряжения. Зайти или убежать? Что делать-то? Мое замешательство хорошо видно всем присутствующим, они заметно напряжены и только и ждут малейшей ошибки с моей стороны. А я жду, что будет. Неловкую тишину нарушает врач: здоровается будничным голосом, просит пройти и присесть на заранее подготовленный стул (чем-то напоминает электрический). Вздыхаю. Что ж, похоже, иного выхода нет. Убежать от прямого контакта со всеми этими милыми господами — означает полностью признать свою вину, но в чем? Я не считаю себя виновным (ты заслужил наказание), к тому же у них ничего нет, одни только слова и пустые угрозы. Я король, а не (шут) пешка, чего мне бояться?

      Несколько пар глаз выжидающе застывают на мне, словно собираясь прожечь немаленькую дыру дотошными взглядами. Ладно, несчастные ублюдки, так и быть, подыграю в вашей убогой игре. Сажусь на единственный свободный стул в центре тесной комнаты, стараюсь держаться как можно более непринужденно (это им что-то надо, а не мне), спрашиваю, в чем дело. Врач загадочно переглядывается со следователем и негромко просит завернуть левый рукав пальто. Левый, блядь, ну конечно. Там, где застыл вампирский укус одного шкодливого щеночка. Ебаный в рот, он же почти зажил, разве нет? Заворачиваю с невозмутимым спокойствием — ну, следы от зубов и следы, что в этом такого? Все присутствующие с любопытством вытягиваются, внимательно рассматривают его, словно надеясь увидеть в нем свое будущее. Стадо тупых баранов. Среди них выделяется какой-то молодой шкет (и как я сразу его не заметил?) в коричневом вязаном свитере. Невольно ловлю себя на мысли, что при других обстоятельствах я бы совсем не прочь познакомиться с ним поближе. Подтянутый низкорослый парнишка уверенно выходит вперед и кивает доку, мол, «вы не ошиблись — следы зубов принадлежат человеку, причем весьма молодому». Вот так, значит? И ты, Брут? Чувствую на себе тяжелый взгляд твоего папаши, стараюсь даже не дышать в его сторону, молча слушаю их бредовые заключения.

      Додельный щенок продолжает играть в Шерлока: вертит мою руку так и сяк, рассматривает с (за)лупой, изучающе проводит мягкими пальцами по предплечью. Щекотно до чертиков, сдержанно хихикаю у него над ухом (тяпнуть бы его). Найдя что-то эдакое (а может, просто подыгрывая следствию), с видом знатока заключает, что отпечатки принадлежат юноше, примерно одного возраста и телосложения с пропавшим, даже пугающе точно устанавливает дату появления: первое сентября (второй день нашего знакомства). Так, это уже слишком! Отдергиваю руку с праведным гневом — мол, к чему ведешь, щенок паршивый, совсем из ума выжил? Никакая это не улика, а всего лишь безобидный укус обыкновенной шлюхи: люблю шалить по-жесткому, вот и попросил слегка прикусить. Видимо, чертова потаскушка слегка перестаралась, ну и что с того? Шерлок беспристрастным тоном (таким обычно читают инструкцию на порошке) парирует, что, судя по краям и неровностям, укус был вовсе не безобидным и явно применялся в отчаянной попытке самообороны. Более того, он принадлежит именно что парню, а никакой не девушке: ширина челюсти несравнимо больше.

      Со злостью зыркаю на этого дотошного хуя. Кто он, еб его мать, вообще такой? Охуевший криминалист? Частный детектив, нанятый родителями? Пикантное видео, легкомысленно отправленное твоим, уже не кажется таким уж веселым приколом. Если его просмотрит этот глазастый мудак в дурацком свитере, он обязательно найдет, до чего докопаться, а мне потом снова придется потеть на допросе, выдумывая всякую херь…

      НедоШерлок все никак не унимается: проводит сканирование, сверяется с распечатками, мягко орудует щипцами, собирая что-то из-под ногтей. Эпителий, что ли, забирает? Су-ука. Утирая выступивший пот, глупо улыбаюсь и подкидываю им другую версию событий: виноват кое-какой молодняк, решивший покурить на лестничной площадке! Хамоватые пацаны совсем распоясались, пришлось выйти и грубо прогнать всех троих, вот один из них и цапнул сгоряча! Следователь уточняет, не связано ли это с недавним нападением, результатом которого стало сотрясение, травма глаза и перелом пальца? С энтузиазмом киваю (спасибо за подсказку, болван!): связано, еще как! Все проделал один и тот же негодник со своими вшивыми друзьями! Подкараулили, застали врасплох и как следует отомстили! Почему выждали две недели (срок между укусом и побоями)? А черт их знает, может, были завалены уроками по горло…

      Шерлок заинтересованно переводит взгляд на мой подбитый глаз и принимается изучать его, затем перебирается на висок и, наконец, просматривает руки, отбитые моими собственными грузиками. Чувствую себя словно под молекулярным сканером, который вот-вот найдет очередную хуйню и выдаст охуительное заключение (естественно, не в мою пользу). Сходил на томографию мозга, называется. Со злостью кошусь на невозмутимого доктора. Наебал и доволен, типа он в стороне, его не касается. Хуй я к нему приду еще когда-нибудь, если, конечно, выберусь отсюда. Старое чмо. Ебал в рот его самого и его сраные таблетки. Кучу выписанных бумажек с рецептами может в жопу себе затолкать! Старая-добрая вьетнамская «Звездочка» в два счета решит все проблемы!

      Новое утверждение — как тупым ржавым серпом по яйцам. Внимательно осмотрев «гематомы и их характер», Шерлок приходит к удивительно точному выводу: удар в висок и множественные удары по рукам наносились одним и тем же предметом, тяжелым и увесистым (ну да, грузики, которыми я бы с удовольствием расколотил черепушку одному всезнайке). Соглашаюсь: да, мол, что-то такое промелькнуло в руках у мелких засранцев, но в подъезде испокон веков темно, как в жопе у слона, ничего не разглядишь, даже если захочешь. Шерлок поправляет насчет количества засранцев: не «у них», а «у него». Типа нападавший был один, иначе травм было бы больше, да и вообще, мои синяки, их тип и характер (какой характер у травм, ебанутый, что ли?) говорят о том, что агрессором выступал как раз я. Ни хуя себе поворот! Пальцы сжимаются от злости, готовые вцепиться в его чертову глотку. Что за ебаный нострадамус? К чему весь этот спектакль?

      Голова раскалывается от дикого давления, которое на меня оказывают самым бесцеремонным образом. Нервно потираю влажные виски и все отрицаю. Нет прямых доказательств — идите на хер! Так и говорю, не стесняясь в выражениях. Нечего шить на меня дело пропавшего сопляка! Какие ко мне вопросы, если родители-бездари не в состоянии уследить за своим бестолковым чадом? Завести мозгов хватило, а воспитать нет? Тогда вот им мой бесплатный совет: пусть в следующий раз посадят своего шакаленка на цепь, чтобы не шлялся по всяким заброшкам!

      Реакция твоего папки не заставляет себя ждать. Его успевают перехватить и оттащить в сторону, но он не успокаивается, в ярости брызжет слюной и требует оставить нас наедине, буквально на пару минут. Хах, а он смешной. За пару минут не получится даже возбудиться как следует. Да он и не в моем вкусе, увы. В неистовом порыве эмоций он жутко напоминает моего отца. Такой же всклокоченный бешеный ублюдок, способный лишь слепо обвинять окружающих в собственной слабости. Следователь настойчиво уговаривает его успокоиться, но тот все негодует, почему со мной цацкаются, вместо того чтобы по старинке выбить всю правду, а заодно открывает истинную причину своего хамского поведения: оказывается, жесткая порнуха (подозреваю, просмотренная не один раз) здорово подкосила здоровье твоей сверхчувствительной мамочки, отправив ее в больничку в тяжелом состоянии. Она в отделении интенсивной терапии, и вполне может статься, что вы с ней скоро увидитесь. Надеюсь, на небесах. Посмеиваюсь удачному прогнозу, а твой старик краснеет от злости и смачно плюет мне в лицо. О наивный. Знал бы он, с каким огромным удовольствием я верну этот плевок тебе в утроенном размере.

      Плюющегося психопата кое-как усаживают на место и просят не мешать (следователь сетует, что зря обмолвился про видео), но он все никак не унимается, без конца бубнит себе под нос всякие гадости. Воспользовавшись замешательством, Шерлок беспардонно разбинтовывает мне палец и осматривает на пару с доктором. Пошептавшись между собой, они озвучивают очередной (правильный, сука) вывод, что палец сломан дверью или какой-либо оградой при неудачной попытке удержать ее. Теряя терпение, сбивчиво поясняю, что это сделала та же ребятня, то есть тот же драчливый наглец, дверью подъезда, что тут непонятного?! Меня резко перебивает врач: мол, при первом обращении в клинику я четко и ясно дал понять, что нападение произошло на улице. Достает и показывает мне письменное обращение, где черным по белому написано: «…со слов пациента, подвергся физическому насилию по дороге на работу». Следак подливает масла в огонь, интересуется, откуда мне известно, что (негодный) мальчишка пропал на заброшке.

      — Вы сказали, цитирую: «…чтобы не шлялся по всяким заброшкам». Как вы можете это объяснить?

      Блядь, да оно же чисто случайно вырвалось! Глупо улыбаюсь: вы что, в осенней спячке, что ли, или газет не читаете? Да это же общеизвестный факт! На меня смотрят как на полного дурака: оказывается, то, что я ляпнул сгоряча в порыве гнева, оказалось строжайшей тайной следствия, в курсе которой всего несколько человек. В общем, опять подловили. Да еще врач снова трясет:

      — Вы сказали…

      Сука, да заебали! Пытаюсь все объяснить, в итоге путаюсь еще больше. Да мало ли, что я там говорил! У меня сотрясение, бля! Но скинуть все на травму не получается — они явно мне не верят, перешептываются, недвусмысленно качают головами. Строго напоминаю стражам порядка, что у них вообще-то есть подозреваемый, так вот пусть занимаются им! Следователь просит успокоиться (успокоюсь, когда от меня отвянут!), пододвигается поближе (слишком близко) и, смотря зачем-то прямо в глаза, поясняет, мол, так и так: да, проверили тот странный звонок и обнаружили флешку с изощренной порнографией в шкафчике у одного из работников, но вот незадача: все видеофайлы на ней были загружены прямо в день поимки, в одно и то же время, совпадающее со временем обеда. Кроме того, подозреваемого вообще не было на работе в тот день, когда свидетель (блядский физрук) забил тревогу из-за того, что днем какой-то грузчик украдкой снимал его учеников. Он пришел только под вечер, незадолго до закрытия супермаркета, что здорово сужает круг подозреваемых. Более того, на флешке нет его отпечатков пальцев, а шкафчик оказался взломан, поэтому речь идет о банальной подставе. Липовый свидетель, оговоривший невиновного, уже найден и допрошен — обыкновенный алкоголик, которого кто-то надоумил позвонить и ввести следствие в заблуждение.

      — А видео с бесчеловечными пытками, присланное накануне, — заключает следак, — позволяет утверждать, что настоящий преступник до сих пор на свободе и прячется среди нас. У меня есть кое-какие догадки на этот счет, но начальство с меня три шкуры сдерет, если я снова ошибусь.

      Вкрадчивым голосом втирает эту свою дичь, а лукавым взглядом давит, как сотней бетонных плит. Не в силах совладать с колоссальным давлением, растерянно смотрю на его руки. Жилистые, морщинистые… Скольких людей он пересажал за свою практику? Сколько повидал изуродованных тел? Сука, ведь как-то сразу почувствовал, что это я, еще во время первой встречи. И этот заумный Шерлок за его спиной — ну просто убийственный тандем по поиску и вычислению. Мальчишка поглядывает на меня свысока, как на давно решенную задачу. Он-то для себя уже сделал выводы, а эти? Рано или поздно они меня раскроют, поэтому надо избавиться от всего, разом оборвать все ниточки до единой… Черт.

      Глубоко изнутри накатывает дурацкое опустошение, как будто отнимают любимую игрушку, с которой ты толком не наигрался, и отдают ее законному владельцу, который абсолютно не понимает ее истинную ценность. Назад, к херовым друзьям, к занудной учебе, к беззаботной жизни, а мне потом в одиночку все разгребать? Так не доставайся же ты никому! Все, с меня хватит! Встаю, чтобы попрощаться, но Шерлок со следователем всячески намекают, что неплохо бы остаться и дождаться результатов экспертизы, которая точно (кто бы сомневался) все решит. Напористо протестую, завязывается громкий спор (как мне все это надоело), в который вклинивается твой папка со своими едкими комментариями, все перебивают друг друга, тараторят без умолку. Сумасшедший балаган угрожает затянуться до самого вечера, еще не хватало! Кое-как увиливаю из кабинета под предлогом, что необходимо срочно навестить больную мать — удобно, когда на твоем попечении находится родственник-инвалид и при себе есть подтверждающие документы. Они ничего не могут сделать, связаны по рукам и ногам бюрократией, которой сами и служат, бессильны перед своими же законами. Правда на моей стороне, во всяком случае пока. Прочь отсюда, прочь, быстрее из коридора, из больницы, из города! Прыгаю в удачно подвернувшийся автобус, меняю их через две-три остановки. Зачем? Заметаю следы. Ну и еду к маме. Я не соврал, что мне срочно надо к ней. Только она может успокоить мои изрядно потрепанные нервишки, как в старые-добрые. Некоторые вещи никогда не меняются…

      В пансионате сильно удивляются внезапному желанию разорвать договор сию минуту (да, вот прямо сейчас!), но оформляют нужные бумаги без лишних вопросов. Возвращаемся домой на такси (противный водитель, подозрительный), выделяю для мамы уютное кресло в углу, включаю ей телевизор. Он у меня заметно поменьше, чем тот, что висел у нее в палате, но ей все равно нравится — с интересом смотрит свою любимую кулинарную передачу. Присаживаюсь рядом, заботливо укрываю шерстяным пледом. Ах, как приятно снова быть рядом с мамой, она как будто и не покидала эти серые бетонные стены. Ее присутствие в квартире — гарантия того, что меня не загребут, как того кретина, без суда и следствия. Не должны. Не смогут.

      Остаток долгого дня посвящаю маме — кормлю ее (благо пока есть чем), ухаживаю, разговариваю. Каждые пять минут осторожно проверяю обстановку на улице через оконную шторку и бегло осматриваю лестничную площадку через дверной глазок; с беспокойством поглядываю на телефон в ожидании очередного звонка, но пока все тихо, даже слишком.

      Суетливая беготня туда-сюда порядком выматывает — ближе к вечеру силы покидают окончательно, а ноги будто наливаются свинцом. Устало падаю на диван и прикрываю глаза, пока ведущий учит, как правильно готовить свинину для очередного салата: «…мелко нарезать хорошим ножом…» О да, у меня есть такой. Чудесный нож, незаменимый. Купил пару лет назад по акции в своем же супермаркете. С тех пор ни разу не точил, качество отменное. Нержавеющая сталь, мраморное покрытие, удобная рукоятка… Настоящее произведение искусства. Всю партию смели в тот же день, и больше таких к нам не завозили. Он особенный, как и ты…

      В голове возникает картина сегодняшнего допроса. Следы зубов на руке — вот из-за чего весь сыр-бор! Я должен был догадаться, что снять верхнюю одежду на приеме — плохая идея, надо было настаивать, что мне холодно, что у меня озноб, что я болею, и вообще… А, что теперь сокрушаться? Ебаный врач-пидорас заметил и ссучился, стопудово. Почему именно сейчас? Чего старый пень выжидал все эти дни? А следователь был явно недоволен тем, что твой папка сгоряча рассказал про видео. Хм, неужели это связано? И тут меня как молнией жахает — видео-то снято правой рукой (я ж правша), наверняка в какой-то момент в кадр попала и левая, на которой все видно! Они сравнят отпечатки, изучат анализы и начнут выпытывать информацию, а с дубинкой в жопе (и, возможно, не с одной) уже никак не отмазаться. Блядь!

      Прыгаю за ноутбук, раз за разом пересматриваю роковую видеозапись, пытаясь выцепить места, в которых мог проколоться. Конечно, теперь это мало чем поможет, но все-таки я хочу знать, что им может быть известно. На улице уже поздняя ночь, мама тихонько храпит в разобранном кресле, а я все ломаю глаза, сидя в темноте и таращась в заляпанный монитор, но толку мало: хуй (как обычно) стоит колом, а пустой и отбитый котелок совершенно не хочет варить, падла. Только болит еще сильнее без лекарств, которые так и не куплены со всей этой ебаной суматохой! Бью по клавиатуре кулаком и откидываюсь на спинку стула. «Мелко порезать», бля… Столько времени проторчал без толку, только жопа затекла и спина заныла. Ебаный Шерлок что-нибудь найдет. Или уже нашел и сейчас звонит группе захвата. Погоди-ка, погоди-ка, что это? В темноте комнаты ярко светится стоп-кадр, на котором отчетливо виднеется бутылка. Качество картинки отменное — можно прочитать все, вплоть до номера партии и даты розлива. Проржавевшие шестеренки в голове ворочаются со скрипом, кусочки пазла собираются воедино. Корпоратив, шашлычная, шумные посиделки… Сузившийся круг подозреваемых… В тот вечер только двое из нас взяли по бутылке этого самого вина, и только у одного везунчика следы зубов на руке. Черная метка, сулящая своему носителю кучу проблем. Надо избавиться от нее… или от того, кто ее подарил. Особый предмет изгонит чудище, и море снова станет спокойным. Нержавеющая сталь, удобная рукоятка… «Порезать мелко-мелко…» Режутся не только нити, связи, но и мясо. Свиное, говяжье, баранье… человеческое. Хорошему повару нет разницы, чье мясо разделывать, правильно? Я… Наверное, я бы смог приготовить особое блюдо и порадовать маму. Это не сложно, кулинария у нас в крови.

      Одеваюсь и бесшумно выхожу из дома, не забыв прихватить кое-что с кухни.

      Под покровом ночной темноты чувствую себя в безопасности, холодные мрачные улицы обещают сохранить важный секрет. Действую предельно тихо: медленно проворачиваю ключ в замке, еле слышно щелкаю выключателем, придерживаю решетку, чтобы не грохотала. Ты спишь, свернувшись калачиком, острые коленки подтянуты к худенькому животу, впалая грудь равномерно поднимается и опускается. Беспокойно сопишь, что-то еле слышно бормочешь во сне, все время ворочаешься, как будто хочешь почесать пятку. Болезненный сон больше похож на глубокое забытье; кажется, ты бредишь. Неудивительно: жар чувствуется даже отсюда. Наверное, гуманнее всего было бы позволить тебе уйти прямо во сне, но это не совсем честно, ведь ты можешь не сообразить, почему твой сладкий (или не очень) сон растянулся на целую вечность. Ты должен знать, как и почему ты умер, должен хорошенечко все прочувствовать и увидеть собственными глазами…

      Торопливо переворачиваю тебя на спину, зажимаю рот рукой. Спросонья никак не можешь понять, что происходит, взгляд мутновато-испуганных глаз едва привыкает к свету, как тут же останавливается на вытянутом ноже, упирающемся в тонкое горло. Широкое лезвие таинственно блестит на свету, пока я медленно вожу холодным кончиком по бархатной коже, любуясь панической дрожью и сладкими пупырышками, которыми отзывается твое все еще желанное тело. М-м-м, не могу оторвать от тебя взгляда, до чего же ты хорош, когда напуган до усрачки! Острый нож в моей крепкой руке дает абсолютную власть над тобой, с удовольствием замечаю рабскую покорность и слезные мольбы в твоих прекрасных глазах (ах, мне будет не хватать этой милой косинки), но это все ложь и обман. От тебя одни лишь убытки, а потому — давай прощаться, дорогой щенок. Хм, с чего бы начать?

      Кончик ножа поддевает массивное кольцо, небрежно продетое через сморщенный сосок, оттягивает бледную плоть. Сдавленно мычишь, учащенно дышишь от страха. Боишься? Давно хотел вырвать эти кольца из тебя живьем, но этого будет недостаточно, нужно что-то более важное. Внимание привлекает дергающийся кадык, очерчиваю лезвием четкие контуры, оставляя неглубокие порезы. Бьешься в конвульсиях, издаешь жалобно-протяжный стон, обдавая жаром мою ладонь. Тише, щенок, не мешай, я все еще в нелегких раздумьях. Так что же все-таки лучше, как нанести последний штрих? Вырезать кадык и сделать твою нежную шею более изящной? Или лучше член, как я и хотел изначально? Пожалуй, второе мне нравится больше, да и уйдешь не так быстро, успеем поразвлечься. Решено!

      Нож упирается в распухшую мошонку, еще немного, и прорвет тонкую кожицу насквозь, обнажив твое мужское нутро. Вытягиваешься струной и о чем-то горячо просишь, отчаянно скребыхая по полу заведенными за спину руками, но твои похотливые губы по-прежнему крепко зажаты моей ладонью. Я знаю, чего ты хочешь, маленькая шлюшка. Это — настоящий гараж желаний. Моих желаний, не твоих. Я хочу… избавиться от тебя. Твой блядский щенячий взгляд должен угаснуть навсегда, твой поганый рот, привыкший к сперме, не должен проронить ни слова о том, что здесь было. Я покончу с тобой, и никто никогда не узнает, чем мы с тобой занимались. Сейчас, только сосредоточусь… Бледная грудь ходит ходуном, тебя безудержно колотит, не умолкаешь ни на секунду, но я сильнее прижимаю твои сухие губы к деснам. Не хочу слышать. Давай просто помолчим, пока я… Пока я отнимаю твою недостойную жизнь. Ножом раздвигаю дрожащие яички, упираюсь в скукоженную мошонку. Не сложнее, чем на кухне. Нужно просто надавить, разрезать, как кусок сочной говядины… Сейчас… Сейчас…

      Еб твою мать, как же руки дрожат с непривычки! Прокалывать тебе соски и вживлять шарик в уздечку было намного проще. Утираю пот и поудобнее обхватываю нож. Надрез, нужен всего один точечный надрез и ничего больше. Юная плоть трепещет, такая маленькая и беззащитная перед смертоносной сталью. Еще немного, и ты лишишься своего привычного стручка. Надо только… Сейчас я… Сука, а это труднее, чем кажется! Шепотом проговариваю, что никогда никого не убивал, монотонно повторяю это, словно молитву, сам не знаю зачем. Собственный голос немного успокаивает, но решимости катастрофически не хватает. Стыдно признавать, но я не в состоянии взвалить на себя такую незначительную для всего остального мира вещь, как убийство никчемной потаскухи. Точнее, даже не убийство, а всего лишь любительскую кастрацию.

      Откладываю нож, нащупываю яичко, оттягиваю, сжимаю пальцами. Такое твердое, теплое, живое… Знаю! Я не могу отсечь тебе член, потому что это исказит твою противоречивую натуру, лишит тебя неповторимой изюминки! Что может быть ужаснее для ценителя прекрасного? В дальнейшем, пересматривая фото и видео с тобой (ах, Турция), я буду помнить лишь уродский кровавый обрубок и до жути омерзительное месиво, а это никуда не годится! Да не скреби так назойливо ногтями по полу, дай мне подумать! А если проткнуть между ног, достать до самой простаты? Упираю кончик ножа в ложбинку между мошонкой и анусом, надавливаю, прощупывая условную перегородку. Вздрагиваешь, издаешь нечленораздельные звуки, из-под кончика лезвия показывается кровь. Нет, разорванная простата — это тоже довольно мерзко… В поисках пригодной альтернативы лезвие невзначай тыкается в раскрытый анус. Может, хорошенько изнасиловать тебя ножом? Сколько полноценных толчков ты выдержишь, прежде чем отбросишь коньки? О, это будет занимательное зрелище.

      Щекочу отвратительно свисающий геморрой, раздвигаю лиловые лепестки, прокладывая дорогу для ножа, но ничего не вижу из-за внезапно нахлынувших слез. Блядь, да что ж такое-то? Со злостью сплевываю в сторону. Не могу, и все тут! Охуеть, просто смешно! Не могу заставить себя убить какого-то щенка (ангела)! Пойми же наконец, я не убийца! Но ты принадлежишь мне и никому больше! Ни плюющемуся ублюдку-отцу, ни истеричке-матери! Ты мой и только мой! Я… хочу… пометить тебя. Чтобы они знали. Перехватываю нож, спускаюсь пониже и вывожу свое имя у тебя на животе, широкое лезвие охотно рассекает тонкую плоть, выводя заветные буквы. Выгибаешь спину, размахиваешь ногами, лупишь пятками по полу, без конца охаешь и жалобно воешь. Из-за твоих беспокойных действий творческий процесс занимает чуть больше времени, но тебе, кажется, нравится — твой член едва заметно подергивается (от удовольствия), бесстыжий развратник. Нет, в рот больше не возьму, даже и не мечтай.

      Закончив, тщательно вылизываю свежевыведенную надпись, тут же сдрачиваю на нее и целую тебя в распахнутые губы. Ты в полубессознательном состоянии и не отвечаешь взаимностью, но в глубине души я знаю: ты без ума от меня. Мы с тобой через столько прошли вместе, столько всего перепробовали. Я — твой первый мужчина, а первые отношения никогда не забываются. Густая сперма смешивается с кровью и бледно-алым киселем красиво растекается по расслабленному животу и паху, а я сижу рядом и любуюсь, как завороженный, нежно держа тебя за руку. Вот и все. Мы скрепили наш брачный договор кровью и спермой, малыш. Тебе вовек не смыть мое доброе имя со своего прелестного живота, так что носи его с честью и гордостью, сколько сможешь. И пусть все знают, кому ты принадлежишь, чей член любишь сосать и перед кем обожаешь услужливо раздвигать ноги.