Наконец покинув стены душного здания медицинского университета, Лев тяжело вдыхает спертый сигаретным дымом воздух — люди, отчего-то, очень любили курить на автобусной остановке, расположенной совсем рядом — и ощущает прилив тихого, почти незаметного счастья. Удалось закрыть все долги, которые он насобирал за прошлое полугодие, а значит, можно отдохнуть с чистой душой и светлой памятью. Когда в голову только взбрело поступить в медицинский, дело это казалось легким и безболезненным, но вечные недосыпы на втором курсе надоели, Лев натурально плевал на большинство уроков, занявшись своим физическим здоровьем больше, чем учебой. Но даже в таком отстранении от учебы, она все равно клевала его макушку, раз за разом напоминая о себе. Самое больше чудо — оставаться студентом университета, учитывая, как не любят здесь должников и прогульщиков. Если на втором курсе ему сделали поблажку и допустили к сессии, то на третьем пришлось танцевать с бубном возле преподавателей, чтобы закрывать каждый свой хвост. И даже так не закрыл все, оставалась еще добрая часть от долгов, но над ним вновь сжалились. Допустили, но пригрозили отчислением, если не сдаст остальную половину во втором полугодии. Лев тогда светился от нескончаемой радости — оставаться в строю значило не отступать от своих целей и знаний, которые в мозгу таки отложились.

Оглядев главную площадь, на которую взирало светлое здание универа, Лев подивился работающим фонтанам, что обычно включают только когда погода устанавливается теплой на долгое время. Хоть сейчас конец весны, но то, что теплота держится на протяжении последнего месяца еще не значит, что завтра не выпадет снег. Погода в Хабаровске изменчива и капризна до безобразия, однако Лев все больше замечает насколько он влюблен в ее непостоянство. В особенности любит, когда сначала мороз крепчает и снег валит хлопьями, а потом температура повышается, появляется гололед и его ботинки скользят на каждом повороте. Этой зимой он точно отбил себе копчик, ибо настолько часто падать не может не быть чревато последствиями. Вспомнив о той боли, которая после долго вгрызалась во всю спину, Лев корчится, словно ощутив ее новый прилив. Весенний прохладный ветер пролетает по его оголенному предплечью, Лев очухивается от разглядывания струящейся воды в фонтанах, накидывает синюю джинсовую куртку и спускается по ступенькам. Пора идти, а то так можно простоять целую вечность, а потом не добраться до дома, когда начнется час пик. Поправив съехавшие очки за дужки, еще раз испуганно оглядевшись по сторонам, чтобы ненароком не найти на себе чужой лишний взгляд, Лев позволяет себе уйти в мысли вместе с музыкой и добраться до дома механически.

Лев глубоко зевает, пока торчит под дверью в съемную квартиру и ждет ее открытия. По ту сторону будто вовсе не собираются ему открывать, кажется, его сожитель не слышит трезвона, ибо ему мешает громкая музыка. Лев цокает и закатывает глаза, готов был уже позвонить на мобильный, ведь мало ли что могло произойти. В голову резко начинают лезть самые разнообразные мысли, превращающиеся в фигуру огромных страхов. Ему на мгновение кажется, что с его товарищем случилось что-то неимоверно страшное, что он мог свалиться в обморок, сели в очередной раз выпил, мог схватить любой приступ, который является лишь вопросом времени. Но дверь распахивается, почти снося его с ног. Миловидная брюнетка посылает воздушный поцелуй своему парню, ойкает, когда сталкивается с Львом и наскоро извиняется. Лев судорожно выдыхает, пытаясь утихомирить быстро стучащее сердце. Успев себя накрутить на все самое плохое, он меньше всего ожидал такой легкий исход событий. Виски простреливает боль от учащенного пульса, а музыка делает ситуацию только хуже. Потерев переносицу, он наконец переступает порог квартиры, только на секунду метнув взгляд на сжавшегося Мишу, зеленые глаза которого блестели смущением. Миша освобождает проход и убегает в комнату, чтобы отключить музыку, ему до ужаса стыдно за собственную бессовестность по отношению к другу. Лев сразу заходит в свою комнату, изнеможенный садится на диван и снимает очки, закрыв лицо руками; цветочный запах женских духов врезается в ноздри, действует как слезоточивый газ, и нежные глаза его слезятся. Слишком частыми стали заходы новоиспеченной девушки Миши к ним в квартиру, слишком часто Лев стал чихать от этого запаха, и слишком уж часто он стал ненавидеть черный. Даже не знает почему — то ли из-за цвета волос девушки, то ли из-за ее вечно черной одежды. Миша сначала просовывает голову в комнату, а потом и все тело. Глаза его виновато сверкают, смущенная улыбка светится на лице и какой-то легкий румянец скользит по его щекам, точно провинившийся школьник.

— Лёва, а, Лёва, — лукаво начинает он, — прости меня, пожа-а-алуйста. Я честно больше так не буду, а посуду я сейчас помою, мусор вечером вынесу, ладно? И я пропылесошу, пыль протру, как ты и попросил, только дай мне немного лишнего времени. Мне просто его не хватило.

— Интересно ведь получается, что на обжимания времени хватает, а на домашнюю уборку нет, м? — Лев поднимает на него измученный взгляд. Он еще не успел толком пройтись по квартире, а главный грязнуля уже во всем сознался; стало даже обидно, ведь так хотелось покричать и выплеснуть весь гнев, скопившийся за день. Локти упираются в колени и голова обессилено облокачивается на ладони.

— Да ладно тебе, не злись, я в этом месяце на две тысячи больше заплачу за коммуналку, хорошо? Только не злись. Не дуйся, ты же Лев — благородный кот! — Миша весь извивается, точно лиса строит глазки, опускается на колени возле ног Льва и заглядывает в его раздраженный голубой взгляд, еще отражающий в себе не до конца ушедший. — Лёв, прости. Знаю, что я тебе вчера обещал, что обязательно уберусь сегодня, но Анька приехала не предупредив, не мог же я ее вышвырнуть. Ты больше злишься из-за того, что я не убрался или из-за того, что я часто трахаюсь?

Лев больше не отвечает, скорее, не находит ответ. Возможно, усталость слишком давит на плечи, отнимая всякую попытку на желание вывернуть диалог в свою пользу, а возможно, Лев в этой теме все равно останется сидеть в луже. Найти правильную тропу, ведущую к выигрышу в подобных диалогах с Мишей — дело до ужаса занятное, но такое же сложное, как и учеба в медицинском. Лев сложности не любит совсем, поэтому всякий раз предпочитает отмалчиваться и даже не смотреть в глаза собеседнику. Так даже лучше, ведь у него итак проблем много, взять хотя бы эту манеру накручивать себя на самый ужасный исход из всех возможных; или возникающий испуг от каждого громкого звука, пусть даже это всего-то упавшая коробка — Льву становится страшно до дрожи. Кажется, все это тянется за ним с детства, но Лев настолько устал следить за развитием своих страхов, что потерял их начало. Мише, впрочем, быстро надоедает молчание, он встает с пола и направляется куда-то в сторону кухни. Лев думает, что посуду сегодня, все же, мыть придется ему, однако зашумевшая вода своеобразно расслабляет и действует как успокоительное. Он бездушным телом падает в сторону, оказавшись головой на плоской примятой подушке, веки сами закрываются под гнетом из ниоткуда свалившейся сонливости. Еле закинув за собой еще и собственные ноги, Лев позволяет себе вздремнуть в таком положении, в котором находится: в одежде, даже не удосужившись вымыть руки. Слишком выматывающим был сегодняшний день, чтобы попутно тратить время на такую мелочь, которая кажется на фоне постоянно недостающего сна совсем крупинкой. Последняя деталь, которая вскользь волнует мысли перед предстоящей дремой так это то, что он скорее всего сойдет с ума от учебы. Но как бы не осточертела вся сложность медицинского, а возвращаться в родной город Лев не намерен. Несоизмеримо много боли он вынес от того места, которое более не признает за собственный дом. Стены съемной двушки кажутся ласковее и приветливее, они ближе к сердцу. Они точно не будут злиться и метать ножи, если Лев сделает что-то не так.

Пробуждение ото сна было скомканным и почти непонятным. Лев дергается во сне, просыпается с гулко стучащим сердцем и все ищет в сумерках комнаты кого-то или что-то. Но не находит, даже по размытым очертаниям узнает, что никого здесь нет, что он находится в своей маленькой комнате один. Приняв сидячую позу, потирает глаза, слипшиеся от тяжелого, болезненного сна. Голова гудит воспоминаниями о прошлом, каждый шорох отдается физической болью в спине и руках, шаги в коридоре — моральной, сжимающей сердце в скомканную бумагу. Человек за дверью останавливается, Лев видит только очертания, животный страх снова сковывает конечности. Он моментально переносится в детство, когда тень родителей отражалась синяками и матами. Его мозг понимает, что никаких монстров здесь нет, что они остались фантомами только в сознании, а материально в другом городе, но ком в горле душит, слезы сами заблестели в глазах. Два стука в дверь, ее шумный звук и в комнату проникает Миша — улыбчивый медведь с кучерявой головой и весьма большим носом. Лев в испуге вздрагивает, с тела снимается спазм и наконец легкие могут дышать свободнее. Миша стоит в недоумении, но покопавшись в собственной памяти припоминает жуткие рассказы Льва, которые хоть и явно были недосказанными, но обрисовывали картину четко, без всяких помех. Миша помнит как уже несколько раз заставал Льва в подобном положении, когда слишком неаккуратно подходил из-за спины, или резко заводил руку. Каждая клетка сковывалась от ужаса, потому что Лев его может бояться, как боится всех вокруг. Но Миша знает, что он не такой, что никогда не посмеет позволить себе, даже пусть в шутку, причинить боль своему другу. Сейчас Лев прерывисто вздыхает и глаза его наконец проясняются, страх остается в них теплиться слабым огоньком, но хотя бы конечности не сковывает от мимолетного страха. Миша опускает взгляд в пол, потому что чувствует свою вину, ведь опять повел себя слишком неосторожно и легкомысленно. Впрочем, Лев, кажется, на него не сердится.

— Ты что-то хотел? — попутно стянув с себя куртку, в которой до сих пор оставался, Лев щурит взгляд на Мише.

— Есть хочешь? Я приготовил, если что, — Миша открывает рот, вроде хочет сказать что-то еще, но звук обрывается на задатке и слова рассыпаются.

— Хорошо, спасибо.

Миша, помявшись еще с мгновение на пороге, наконец не находит ничего лучше, чем удалиться в другую комнату. Лев стоял в неестественной скованной позе, явно в желании переодеться, но наличие чужих глаз ему мешало. Уже в другой комнате, Миша услышал прикрывшуюся дверь, Лев так делал всегда, чтобы точно никто не смог его увидеть. И надо же было так в детстве запугать невинного ребенка, чтобы теперь он боялся даже просто взгляда. Миша зарывается руками в волосы, в моменте осознавая как многое он прежде не замечал, скорее, не придавал значение. Нужно было задуматься об этом еще тогда, когда Лев только переехал, а не сейчас. Быть может, уже слишком поздно. Небрежно расчесав руками свои длинные рыжие волосы, Лев собрал их в тугой пучок и наконец оглядел себя. Никогда прежде он не подумал бы, даже не предположил, что настолько будет валиться от неясной усталости, что уснет в одежде. Одно дело, когда пьяный Миша заваливался в квартиру посреди ночи и ложился спать в одежде — простительно; другое дело, когда не склонный к подобному Лев засыпает в одежде — стоит задуматься. Переодевшись в домашнюю одежду, Лев накидывает сверху теплый халат потому что в плюсовую температуру умудряется мерзнуть, будто за окном Сибирь, а не приветливый Хабаровск. Так же халат закрывает большую часть его тела, а значит, ему будет комфортнее. Он в задумчивости чешет лоб, ведь ему самому противно от своей закрытости, от того, что даже перед Мишей, таким же мужчиной как он, не может спокойно переодеться. Лев Мише доверяет больше всего, или думает что доверяет, на деле же часто перепроверяет выполненные чужой рукой домашние дела, иногда и вовсе не верит в сказанные слова. Сначала он думал, что просто скептик, но все в итоге обрело дурной оборот. Понимание бьет ключом в голову и Льву в очередной раз больно и ненавистно. Его спокойную жизнь обрубили на корню, даже не дав попробовать. Его возненавидели еще тогда, когда он не родился, и стоило бы ему совсем не рождаться, чем быть нелюбимым ребенком. В забвении, будто почти не в этом мире, Лев выходит из комнаты и шмыгает в ванную. Он чувствует грязь на своих руках, такую же грязь, которую всякий раз пытается отмыть горячим душем, но все бестолку. «Стоило бы обратиться к психиатру, — думает он, пока тщательно отмывает мнимую грязь с рук. — Может на кубячку увезут, там обколят всякой ересью и введут в беспамятство, наверное, легче будет». Наконец ощутив чистоту и заслышав скрип собственной начищенной кожи, Лев позволяет себе снова отключиться от мира и погрузиться в глубокую задумчивость о своей больной голове. Мельком взглянув на себя в зеркало и испугавшись бледной кожи и впалых скул, поскорее выходит из ванной комнаты и сворачивает направо — в маленькую кухоньку.

Кухня, по ощущениям, была метр на метр, но им удалось вместить сюда приличной ширины стол, а арендодатель подкинул им еще и огромный холодильник. Приятный голубой оттенок стен успокаивает, льющийся теплый свет прикрепленной к шкафчику лампы создает уют — даже в такой советской квартире лучше, чем в том доме, в котором причиняли боль. Лев бросает взгляд на окно, соединяющее ванную комнату с кухней. Долго смотрит на него, отвлеченный наконец от мыслей о своей психике на предмет непонимания. И зачем только нужны были эти окна, неужели чтобы подглядывать? Льва будто прошибает током, ему неприятно и хочется помыться с мочалкой, да так, чтобы содрать кожу. Благо, у них это окно заклеено пленкой, которая не позволяет рассмотреть все в деталях, но в слабых очертаниях — да. Льву плохо до тошноты, он подавляет в себе рвоту и переключает внимание на ужин, который служит ему еще и обедом. Миша готовить умел вкусно, пусть даже обычные пельмени или лапшу быстрого приготовления, но с его рук всегда получалось великолепно. Лев помялся возле кастрюли с лапшой: перекладывать ее в тарелку — бессмысленно, только очередную посуду марать, есть прям из кастрюли — эгоистично, а вдруг Миша приготовил для них двоих? Размышлять долго не пришлось, сам Миша явился на кухню в каком-то странном расположении духа, словно что-то его тревожило. Лев почувствовал это, когда обернулся и постарался разглядеть сверкающие глаза Миши, но зрение все-таки не позволяло. Даже так ощущение перемены витало в воздухе, как пыль. Миша отвечал странно и заторможенно, словно был не здесь, а находился в собственных мыслях. Они сели за стол вместе, однако ел один Лев. Миша безмолвно мешал растворившийся двадцать раз сахар в чае, и все смотрел на образовывающуюся воронку в кружке. Лев без особого участия в явных душевных терзаниях друга предположил, что опять девчонка — на этот раз цветочного запаха Анька — накрылась медным тазом и придется бабнику искать новую. Но в такие моменты Миша всегда плакался, крутился и ерзал, извивался и не умолкал, воя о несправедливости. В этот момент он молчал, загадочно и как-то злобно, как показалось Льву. Миша дернул плечами и оклемался, словно пробило осознанием или вроде того. Он проницательно взглянул в рассматривающие его голубые глаза и улыбнулся, будто только что не сидел в неясной прострации и не боролся с мыслями в себе. Льва покоробило: резкие изменения в чужом настроении настораживали, даже пугали. Лев снова дает себе невидимую пощечину, ведь в очередной раз поддается под детские страхи. Но даже отрезвляющий удар не выбил из него всего сковывающего его страха. Прерывисто выдохнув, он судорожно сглотнул образовавшуюся вязкую слюну и отставил еду. Больше есть не хотелось, хотя было очень вкусно.

— Что-то не так? — тихо спрашивает Миша, стараясь не напугать Льва, который был похож скорее на пугливого барашка, чем на человека. — Я, честно, не пробывал что получилось, поэтому, если не хватает соли, то добавь.

— Нет, нет, — сдавленно отвечает Лев, словно на его грудь с силой наседают. — Очень вкусно, просто я… Мне страшно. — Последние два слова сами вылетают и Лев их пугается, когда слышит собственными ушами. — Нет, ты не подумай, я вовсе не еды боюсь или тебя, просто вот мои проблемы с головой, все эти тараканы они лезут и… давят на меня и…

— Лёв, давай в магазин сходим, тебя отпустит, — Миша отлично помнит эти припадки, когда Лев теряется в словах, говорит сначала четко, а потом бессвязно и почти безумно. В такие моменты нужно отключать его от размышлений; Мише хотелось бы обнять его, крепко прижать, чтобы успокоить, но Лев испугается еще больше. Дистанция — спасение. — Ты говорил, что у тебя шампунь заканчивается, зайдем в продуктовый, там посмотрим что-нибудь. Тем более, что у нас в холодильнике скоро мышь на собственном хвосте вздернется, а мне еще на завтра готовить что-то надо. Ну, все хорошо, Лёв, ничего страшного, здесь никого кроме меня нет. Мы с тобой в этой квартире одни, даже если бы был кто-то, то я бы тебя защитил.

— Да, да, давай сходим, — Лев выдохнул и закрыл глаза рукой. — Только ничего хорошего не будет.

Льва как холодной водой окатили. Вроде полегчало, но неприятный сковывающий осадок остался где-то под сердцем и не дает толком прийти в себя. Неуклюже поднявшись, он хотел было убрать за собой, но Миша останавливает его и говорит идти собираться, обосновывая свои порывы тем, что сегодня его очередь наводить порядок в квартире. Лев криво улыбается, но весь сжимается внутри от рокочущих чувств и удаляется с кухни. Миша сжимает руки в кулак и готов стукнуть по столу, чтобы хоть немного унять свой пыл. Но вовремя останавливается, припоминая страх перед громкими звуками у Льва. Его всего распирает от ненависти к тем нелюдям, которые сделали из обычного ребенка напуганного до ужаса человека. Ему жаль, хочется реветь от безысходности, выть как раненный зверь потому что руки тянуться ударить, покалечить тех монстров, которые убили внутри Льва спокойную жизнь. Миша представляет, много раз представлял и раньше, когда тоже в порывах злобы бил в стену, как оставил бы инвалидами родителей Льва, чтобы они мучались весь остаток своей никчемной жизни. Но сейчас, как и несколько лет назад, когда их общение только зародилось в интернете, Миша бессилен в злости и драках. Он знает, что косвенно спас напуганного невинного барашка из лап чудовищ, но этого, как оказалось мало. Не зря его с утра пробудил какой-то неясный порыв, словно что-то шептало ему о его слепоте, о том, что он приложил не так много усилий, которые мог бы. В это раннее предрассветное утро его переклинило, старые переписки так разворошили мозги, что теперь унять весь этот пылающий огонь — невозможно. Миша понял, что навалять чудовищам все равно не в его силах, но спасти тонкую личность Льва он сможет. Он смотрит на свои ладони, на которых отпечатались полумесяцы от ногтей; припадает лбом к кафельной стене и глубоко выдыхает, с выдохом отпустив весь гнев. Ему кажется, что сейчас все рухнуло, что остались одни лишь руины, ведь Лев уже уверен, что ничего хорошего больше не будет. И вроде мытье посуды помогает избавиться от растущего внутри чувства безысходности, но где-то под ребрами все зашипело и забурлило, будто кроме ненависти к другим нелюдям, он испытывает что-то особенное по отношению ко Льву. Это ощущение слишком необычное и размытое, чтобы заиметь четкие очертания. Будто в своих эмоциях он упустил одну важную детальку, а теперь не может собрать целый пазл. Это чувство сжимает его изнутри, скручивает желудок и языком пламени облизывает сердце. Миша стоит за порогом квартиры в ожидании Льва и носком ботинка топчет докуренный кем-то бычок, его мысли не могут собраться в нечто единое, а только осколками возникают то тут, то там. Когда Лев выходит из квартиры и недоумевающе смотрит на его ступор сквозь очки, Миша не может понять, почему не в силах оторвать взгляда от еще напуганных голубых глаз и впавших скул.

***

Оказавшись дома только спустя час, а то и два, Миша диву дается тому своему профессионализму, с которым в очередной раз потратил всю свою стипендию. Благо, конечно, его родители — люди с большим сердцем — оплачивают аренду, а им со Львом только коммунальные услуги оплачивать приходится, но осадок от своей финансовой безграмотности остается. Работа, хоть она и есть, но остается непостоянной и переменчивой. Сегодня Мишу вызывают, платят, а завтра он уже может сидеть в луже. Такой расклад ему никогда не был по душе, но приходится терпеть, потому что только их стипендий не хватит на оплату. Другой работы подыскать не удастся — подруга матери устроила его по доброй своей воли, а отказываться от такого подношения на блюдечке точно удел не в своем уме людей. Поэтому Миша остается, учитывая, что в моменты работы платят ему прилично. Лев заходит на кухню, привычно поправив очки за дужки и разглядывает все еще стоящие нетронутые пакеты. Миша в очередной раз ловит себя на том, что откровенно заглядывается на сухого, костлявого Льва, на которого дунет ветер и он развалится. Он машет головой, отгоняя подозрительные и неправильные мысли. Спихивает все на свое утреннее мгновенное просветление и принимает чувства за желание защитить и заботиться о бедном человеке. Лев задает какой-то вопрос, но Миша его благополучно не расслышал и, кажется, что так даже к лучшему потому что задающий как-то резко покраснел и застенчиво заправил рыжую прядь за ухо. Миша вздернул бровь, но спрашивать не стал, однако ощутил, как в животе пронеслась неясная щекочущая энергия. Он нахмурился, но вновь попытался принять свои гуляющие чувства за нечто иное. Лев, впрочем, быстро отошел от своего странного минутного покраснения и снова впал в состояние перед испугом. Оно всегда было в нем, он жил так и даже контактировал с окружающим миром в подобной манере. Менялся только в те моменты, когда погружался в книгу или в компьютерную реальность. За книгой был загадочным, серьезным и несколько страшным, точно вселенское зло; за компьютером раздражительным, несколько агрессивным, но веселым. Миша задумался о подобных переменах в настроении, даже искривился, когда понял, что думает о Льве сегодня слишком много. Обычно его мысли не заняты подробным изучением каждого слова, вздоха или эмоции Льва, но его точно по голове ночью шарахнули, ибо по-иному объяснить свои перемены он и сам не мог. Хотел было поделиться со Львом, но понял, что сморозит натуральную чушь, поэтому смолчал, проглотив это тему вместе с глотком колы.

В четыре руки с пакетами справились быстро. Мише хотелось больше времени провести со Львом, но тот отмахнулся и убежал к себе в комнату, очевидно, за компьютер. Миша возражать не стал. Ему и самому нужно было побыть наедине со своими мыслями, чтобы прийти к четкому ответу на мучающий вопрос, составить план действий и начинать что-то предпринимать. Усевшись на диване в гостиной, которая попутно служила его комнатой, он внимательно оглянулся вокруг, будто что-то искал. Но стены, закрытые зеленоватыми обоями — Мише они никогда не нравились, но делать ремонт в этой квартире он точно не собирался, и так уже медвежью услугу завезли, купив сюда новые предметы мебели — молчали как воды в рот набрали. Миша мысленно дал себе по лбу потому что начал понимать, что скатывается с катушек. В своих размышлениях он не пришел к четкому прояснению, осталось последнее — идти в интернет. Конечно, верить на слово всему тому, что пишут на сайтах — дело странное, но никаких других источников у Миши нет. Обращаться к психологам, чтобы они дали совет? Идея отличная, но на психологов пока денег нет, а идти к государственному себе дороже. Миша полностью упал в телефон, потеряв счет времени, а когда очнулся, была почти полночь. Выпрямившись, хрустнул спиной или, быть может, всем телом. Свет еще горел из комнаты Льва, а значит, он еще не собирался укладываться спать. Мише захотелось просто прийти к нему, сесть на диван и наблюдать за тем как беззаботно он играет, как в концентрации прикусывает губу и полностью вовлекается в процесс, забыв об обидах и боли. Но Миша, теперь начитанный и более просветленный, вынес, что резкие перемены сделают только хуже. Ему нужно действовать постепенно и медленно, меняться самому в своих пониманиях, тем самым помогать выбраться из ямы Льву. Единственное, что осталось нерешенным — странные булькающие чувства, просыпающиеся каждый раз, когда Лев только появляется на горизонте. Стоит только задуматься о нем, подумать чуть дольше обычного, как неясный спазм колющими мурашками пробегается по телу. Где-то в районе живота скручиваются в тонкий жгутик все ощущения, заставляют смущенно закрыть глаза и несколько раз глубоко вздохнуть. Миша выглядел странно: в комнате кромешная тьма, он сидит на диване, руки на коленях, зажмуренные глаза и ровная спина. Лев не знает, что сказать и не находит идеи лучше, как просто постучать об косяк, чтобы привлечь внимания. Миша вздрагивает и тут же оборачивается, Лев стоит в дверях немного сконфуженный, но такой, как показалось, симпатичный. Миша снова мысленно бьет себя по лбу. С ним явно что-то не так.

— Миша, — тихо и немного нервно начинает Лев, — а можешь завтра съездить со мной, м? — ему некомфортно от самой формулировки вопроса, ведь из детства он помнит, как в такой момент менялось родительское лицо, а потом обязательно его окатывал холод и грубый ответ. — Только, если ты совсем не занят и тебя не затруднит. Если есть какие-то планы на завтра, то ладно, я съезжу сам.

— Все хорошо, поеду, — Миша покоробило и он стушевался. Лев снова оправдывался просто так, не за что. Миша решил, что нужно будет аккуратно намекнуть ему, что стоило бы обратиться с проблемой к специалисту. — Тебе к определенному времени или без разницы?

— Без разницы, мне нужно в книжный, — Лев улыбнулся, с души отлегло, потому что у себя внутри он не ожидал такой доброй и легкой реакции.

— Окей.

Лев молчит далее, смотрит сквозь очки на Мишу каким-то восхищенным взглядом и снова уходит в комнату. А Миша не может понять почему согласился, ведь завтра пообещал Ане встретиться. «Совсем из головы вылетело, — цокает от негодования у себя в мыслях. — Ладно, будем решать вопросы по мере их поступления». Настолько часто спасала его эта установка, что стала почти смыслом жизни. Вот только вопрос про состояние Льва решать нужно сейчас и, похоже, всю дальнейшую жизнь. Миша сладко зевает, еще раз смотрит на часы и принимается укладываться спать, все же, сон никто не отменял. Но он не знал, что когда ляжет в постель, — перед этим вновь встретившись со Львом и пожелав ему спокойно ночи, на что реакция была весьма смущенная и даже почти беспокойная, — в голову опять полезет мысль о том, что у его друга невообразимо красивые глаза, весь он в принципе выглядит как нечто далекое, божественное и даже слишком изящное. В своих испугах Лев побуждал Мишу к защите и борьбе, в легком смущенном взгляде к беспокойству на сердце. Миша бьется об заклад, но когда представляет ту улыбку, просиявшую на чужом лице после одобрения просьбы, то чувствует как кровь приливает не совсем туда, где стоило бы. Ладно бы жар пошел на щеки, но зазудело в паху. Миша сдернул с себя одеяло, сел и внимательно посмотрел на место своего беспокойного состояния. Член стал выпирать бугорком из трусов, давить на нервы, прося о ласках и прикосновениях. Миша сопоставляет факты, связывает цепочку меж собой и злиться на самого себя. Не хватало ему еще в гея заделаться; он уверился, что просто давно не занимался сексом, а организм требует, просто не вовремя. Однако одна колкая мысль еще долго не давала уснуть: почему же тогда при мастурбации, собственные руки представлялись чужими — бледными и тонкими, такими, какие были у Льва?

***

Миша протяжно зевает, пока они ждут свой автобус. Лев, кажется, выспался как никогда, а вот сам Миша находился все еще под впечатлением от собственных фантазий и крутил эту пластинку на одном месте как заевший граммофон. Лев всегда был немногословен, но сейчас молчание давило, а после вчерашнего изучения интернета — так совсем убивало. Мише хотелось заговорить обо всем, но в то же время не было ни единой подходящей темы. Ему припомнились те времена интернет-общения, тогда он еще не знал настолько хорошо Льва и его страхи — пусть даже Миша часто склерозничал и забывал о них, так или иначе страхи знал. Тогда разговор было заводить легко, а сейчас вроде думается о чем-то безобидном, но составив цепочку из следующих фраз, то каждая мысль выливается или затрагивает больные темы. Лев как-то странно скукоживается, Миша, сквозь чуть прикрытые веки, замечает это странное действие. Лев делает короткий осторожный шаг ближе к нему, но взглядом продолжает шерстить улицу. Миша насторожился, хотел было аккуратно приподнять руку и положить Льву на плечо, но тот испугался. Испугался до вскрика. Миша впал в полнейший ступор, осознав каким неосторожным было его действие. Голубые глаза Льва наполнились слезами, еще немного и они бы покатились по щекам. Но он с силой прикусил нижнюю губу, вздохнул и постарался успокоиться. Сложно, ибо организм игнорирует все крики здравой мысли и продолжает заходится в спазмах. Миша извиняется, горячо и много, но Лев будто не слышит. Он борется со своими червями внутри, старается заткнуть каждого и вбить себе в череп, прямо на кости, что Миша — свой человек. Но каждый раз все тщетно, он пугается от простого действия; ему до рвоты плохо представлять, что кто-то хотя бы слегка трогает его. Он жмурится, тяжело опускает голову, снимает очки и трет переносицу. Легчает, ком в горле проходит, глаза снова начинают видеть, а не только различать слабые очертания, даже в зоне способности зрения. Миша наклоняет голову немного вниз, чтобы взглянуть в его глаза, Лев позволяет и сам желает увидеть в чужих зеленых глазах безопасность. Но доверять Мише, даже спустя такое долго время, он не научился, хотя на душе кошки скребутся — очень хочется. Хочется не чувствовать тошноту от обычного рукопожатия, от таких желанных объятий, страха от неосторожно вскинутой руки или взгляда. Лев устал от самого себя, но ничего сделать не в силах. Подошел из автобус, Лев зашел в него первый, Миша шустро прыгнул за ним. Мест в салоне особо не было, оставалось пустовать одно — на переднем правом колесе. Здесь, при желании, могут поместиться два человека, но Миша его полностью уступил Льву, даже не желая принимать попыток усесться рядом. Его тянуло почувствовать тепло чужого острого плеча, но если обладатель этого плеча не хотел — он не возражал. Миша хочет выгрызть себе сердце, потому что оно до сих пор быстро стучит, даже не от ситуации на остановке, а от легкой мысли о прикосновениях.

— Ты извини, что я напугал тебя, — Миша говорит тихо, но так, что Лев все услышал. — Правда не хотел, прости.

— Забей, ты в этом не виноват. Мне просто лечиться надо, чтобы хлопот тебе не приносить, — Лев устало скатывается с кресла, словно весь день потратил на закрытие долгов в универе. Он выжат от собственных тревожных эмоций. — Может правда сходить к психиатру, только, я врачей немного боюсь, в особенности таких таинственных. Я, на самом деле, сам уже устал от постоянной тревожности и навязчивых мыслей, от желания содрать с себя кожу каждый раз, когда моюсь. Я хочу доверять, если не всем, то хотя бы тебе. Знаешь как мне мерзко, когда ты просто жмешь мне руку? Вот точно так же мне мерзко, больно и обидно, что я какой-то не такой как остальные. Весь кривой и косой, не только морально, но и физически. Мне точно лечиться надо, иначе следующий медосмотр я не пройду и никакая учеба мне не светит.

— Никакой ты не кривой и не косой, все это называется психологическими травмами и ты в них — жертва, а не виновник. Лёв, если тебе страшно, то напрямую говори мне, я же не могу читать твои мысли и чувства. Хотя и замечаю твое состояние, но не знаю как помочь и что сделать. Сейчас, если ты готов идти бороться с проблемой, то я буду вместе с тобой. Страшно идти к психиатру одному — я иду вместе с тобой, — Миша потянулся рукой к предплечью Льва, чтобы дружески его успокоить, но вовремя отдернул себя. Лев слабо улыбнулся ему, когда увидел такое проявление заботы. — Если в каком-либо аспекте жизни тебе становится тяжело или, более того, страшно до смерти — обращайся ко мне. Я хочу, чтобы ты научился доверять мне, потому что ты важен мне, как никто другой. И я, в первую очередь, хочу, чтобы тебе стало легче, чтобы больше не было этого вечного страха. Я хочу помочь тебе потому что глубоко ценю и люблю… — Миша замялся на последнем слове, вся пылкая храбрость вмиг утекла куда-то в воздух, оставаясь в нем невидимыми крупицами. — По-дружески, я имею ввиду, ты не подумай… ладно, теперь еще тупее звучит.

Лев хохочет, впервые за долгое время не просто улыбается, а смеется. Тихо и почти незаметно, прикрывая ладонью рот, но Миша аж весь просиял от счастья. Вдумчиво вслушавшись в смех, понимает, что это чистый и искренний смешок, а не истерический припадок, какой может случиться после подобного разговора. Так еще и диалог их произошел в весьма экзотическом месте — в автобусе. Обычно, о подобных сложных вещах говорят где-то, где будет комфортно страдающему, но у них все идет наперекосяк. Миша рад, что ему не пришлось подбирать слова и искать нужное мгновение, чтобы поговорить о лечении, которое необходимо, очевидно. Но так же несомненно рад тому, что одной своей неосторожной фразой рассмешил напряженного, как оголенный электрический провод, Льва. Щеки у него покрылись легким румянцем, бледность, какая бывает после испуга отступила, на момент даже показалось, что всякий симптом как рукой сняло, стоило им только поговорить. Но когда Лев надел очки, осмотрел салон, то тут же снова впал в оцепенение. Человек, сидящий напротив слишком был похож на его отца, отчего все тело стиснуло параличом. Боль обжигающе прошлась по спине и предплечьям, ягодицы обдало жаром от удара кожаного ремня. Лев стал задыхаться от ужаса, вспомнив, как тяжелая бляшка пришлась оглушающим ударом по нежной коже. Ему снова плохо, слезы опять душат, все органы содрогаются внутри от экзистенциального страха. Хочется кричать, биться головой об стену и царапать собственные руки, только бы заглушить все то, что бушует внутри. Миша и сам приходит в некоторый шок, застав как резко может поменяться человек, вспомнивший нечто ужасное и непосильное его фантазии. Он вертится как юла, не зная что делать. Лев судорожно снимает очки, деревянными руками упирается в колени и роняет лицо в ладони. Они ледяные и раньше помогали справиться от жгучей боли, чтобы не закричать при ударе и не разозлить пуще прежнего. Миша аккуратно зовет его по имени, стараясь при этом не повышать голоса и быть вовсе не напуганным. Обычно подобные приступы происходили в стенах дома, там можно было предпринять что-то другое, но когда на них обращено несколько пар глаз — думать адекватно невозможно. Миша затыкает в себе «а что подумают люди», и уже чуть громче зовет Льва, приговаривая совсем нежно какие-то успокаивающие вещи. Сквозь звенящий шум в ушах, пелену на глазах, застелившую всякий обзор, Лев слышит Мишу, который тут, совсем рядом, который пообещал спасать. Ему хочется поверить в это, он с трудом заставляет себя поднять голову, чтобы взглянуть на такое знакомое, почти родное лицо. Только сейчас, в приступе страха, Лев замечает насколько сильно изменился Миша. Когда они только познакомились, им было по шестнадцать, Миша был миловиднее и нежнее, черты его лица огрубели со временем, стали мужественнее. Только его смешные кучерявые волосы остались такими, какими были пять лет назад. Его зеленый взгляд, который раньше выражал подростковую шалость, ныне серьезнее и будто осмысленней. Неужели это он заставляет Мишу так быстро стареть? Впрочем, ему без разницы, потому что в нынешних реалиях нужно начинать задумываться о себе, а не о других, пусть эти другие очень дороги. Взгляд наконец проясняется, пелена спадает с глаз, гул в ушах стихает и вот Лев вконец просыпается уже на улице. Видимо, из автобуса он вышел механически, потому что не чувствует следа от чужого прикосновения — обычно, каждое отдается легкой жгучей болью и краснотой на коже. Миша стоит рядом, все еще обеспокоено вглядывается в его худое лицо, пытаясь прочитать эмоции. Лев щурит глаза потому что не видит ничего вдаль, но лицо Миши он различает, значит, пелена от припадка спала. Миша будто бы научился читать его мысли, хотя говорил, что не умеет: подает ему очки. Льву приятно видеть, что Миша улыбается, так было всегда: пока он боится, Миша рядом нежно улыбается и это дает пинок страху, позволяет хотя бы немного, но оклематься. Но сейчас как-то особенно приятно от улыбки, потому что Миша улыбается только ему, и радуется только его успокоившимся нервам.

Уже будучи в книжном магазине, Миша получает уведомление от Ани, которая спрашивает про сегодняшнее свидание. Миша негодует, чешет затылок, потому что сегодня не хочет оставлять Льва одного, мало ли что тот сможет сделать на фоне последнего разговора. Он стучит пальцами по крышке телефона, тщетно пытаясь придумать отмазку. Аньку он любит, или, по крайне мере, думает, что любит. Она ему нравится, да и секс с ней лучше, чем с какой бы то ни было, но в данный момент совсем нет времени, чтобы уделить ей. Миша смотрит на стоящего к нему спиной Льва, который что-то рассматривает и немного наклонился вперед, он обводит его взглядом, скользит от рыжей макушки до ног, задерживается на ягодицах и отвечает в диалог, что сегодня вызвали на работу. В воскресенье, в законный выходной — Мишу не смущает, потому что и такое было, Аня про это знает. Получив грустный смайлик в ответ и отправив такой же, а потом стикер сердечко, с чистой душой убирает телефон в карман. Немного паршиво от того, что очередная попытка на секс оборвалась, но Миша готов пойти на лишения, чтобы не потерять доверие Льва, которое пообещал ему. Лев, в это время, успел набрать себе несколько коробочек стержней для карандаша и испуганно оглянуться вокруг. Миша насторожился, подошел ближе и вроде Льва попустило, но любое неосторожное действие все равно вызовет вспышку. Миша даже не заметил, что проходил за Львом хвостиком добрые три часа. Когда они сидели в кафе и ели слишком сладкие булочки, Миша даже глаза раскрыл в удивлении, заметив на часах шесть вечера. Лев уплетал сладость за обе щеки, почти не запивая, а вот Миша ей уже давился. Сладкое он любил, но в ограниченных количествах и не такое приторное. Лев пару раз хлопнул ресницами, словно совсем не поняв почему Миша так тяжело вздохнул и схватился за живот. Облизнувшись, Лев прикусил губу, поводил вилкой по тарелке, как бы решаясь на последующий вопрос. Ему было слишком сложно задавать, вроде как, обыденные и простые вопросы, но за них в детстве прилетало, поэтому Лев предпочел молчать и молча пускать слюни на недоеденную булочку. И, поборовшись с собой, с страхом, даже пытался убедить себя, что ничего не произойдет ведь это Миша, припоминал его слова, пытаясь успокоить бушующую детскую личность. Ничего не вышло, Лев о своей просьбе промолчал. Миша, отпив кофе, заметил этот хищные и вовсе не напуганный голубой взгляд на его булку. Его будто по голове кувалдой ударили, потому что такого он еще никогда не видел; неужели этот милый бедный барашек может быть настоящим волком? Миша помотал головой, сам предложив доесть сладость. Лев оклемался, глаза его сразу перестали сверкать. Он посмотрел на него запуганно, даже с опаской, но, выдохнув, точно переборов зарождающийся страх внутри, согласился. Миша был рад, потому что увидел, как Лев теперь сам старается убить внутри себя детские травмы и того маленького ребенка, которого нужно пожалеть и приголубить. Конечно, он знал, что с первого дня ничего не выйдет. Им предстоит долгая и кропотливая работа, над которой нужно будет трудиться обоим.