Стационарный компьютер эпохи Смертных не воодушевляет на работу своим шумным кряхтением, долгой загрузкой, но, к счастью, быстрым поиском. Появившееся лицо знакомое, отчасти даже слишком, но вызывает лишь грубую усмешку, мерзкую и кривую, которая появлялась только при виде этого беспечного и глупого, но крайне красивого лица. Экран компьютера – настоящее зеркало, только губы не улыбаются, а глаза раскрылись в удивлении.

ㅤㅤㅤㅤ— Здравствуй, Дазай.

ㅤㅤㅤㅤ— Кто ты?

Снова то же самое. Каждый диалог начинается одинаково, как бы сидящий перед экраном ни пытался свести тему в другое русло, поговорить, как раньше и снова чувствовать самое обычное удовлетворение от этого человека – а точнее, получить удовлетворение от этой «летающей головы» уже не получается, всё постоянно сходится к крикам и перегреву системы. Уже заученная история, которую Жнец повторяет шёпотом:

ㅤㅤㅤㅤ— Кто ты такой? Почему у тебя моё лицо? Отвечай же, ну, отвечай. Почему так больно? Почему так неприятно? Почему рождённый ползать летать не может? Почему ты здесь, Я? Почему мы здесь? — «Дазай» вздыхает шумно, готовый нажать кнопку отключения, ведь звук начал переходить к настоящему писку, раздражающему даже сильнее обычного.

Но и останавливается, ведь голова говорит что-то новое, «Дазай» не слышал раньше, что даже предположить не мог.

ㅤㅤㅤㅤ— Я умер?

«Перезагрузка. Зайдите в систему снова».

«Дазай» помнит тот день. Едва наступивший год Раптора встретил его по-настоящему тёплым солнцем, несмотря на прошедшие новогодние праздники – другой, с таким же лицом, считал дни с момента своего прибытия в этот пентхаус, который, скорее, походил на настоящую тюрьму, где пленника навещали только охранники, приносившие еду и забиравшие пустой поднос. Редко же выводили на тренировки, которые результата никакого не приносили, но забирали значительно много сил.

Тогда «Дазай» в последний раз видел его, трогал столь красивое лицо, говоря настоящую цель чужого обучения: видеть чужое лицо всегда-всегда, больше не дать убежать и исчезнуть в темноте демонического гения, недо-жнеца, не решившего взять имя покровителя, оставшись только с прозвищем, которое сгорит в огне, вместе с телом без головы. Жнец «Дазай» продолжал целовать бездыханное тело, наночастицы которого уже не могли восстановить прежний ритм сердца. И Гипероблако, будь у него рот, закричало – на всех шести тысяч живых и мёртвых языках одновременно, прощаясь с тем, кто хотел бы исправить жнеческое общество самыми радикальными методами, которое не одобряло, но принимало.

И сейчас, снова набирая на компьютере излюбленное имя, «Дазай Осаму» улыбался, держал экран, будто бы это заставит говорящую голову смотреть на него.

ㅤㅤㅤㅤ— Смотри, Я, нет, нет, ты только смотри. Я настаиваю, — он смеётся почти истерично, игнорируя тишину головы. — Ты умудрился срезать мне голову как раз под челюстью, над гортанью. Твои голосовые связки мне точно сгодятся, смотри.

Бинты на шее прячут шрамы – это напоминание обо всей боли одиночества и предательства «близнеца».