Утро в квартире номер шестнадцать может начаться с чего угодно. Со звуков неуместно бодрой радиопередачи, автоматически включающейся каждый понедельник ровно в семь тридцать – никто так и не сообразил, как вырубить её насовсем. С приглушённых ругательств опаздывающей на работу Марго. Со смеха, хора голосов и гитарного звона на кухне. С ощущения, что по твоему лицу только что прошла ящерица – и обычно это ощущение оказывается верным.

Сегодня я просыпаюсь от яркого света и запаха хвои.

Это так странно: у нас никогда живой ёлки не было. Была искусственная, но меня её наличие или отсутствие не очень-то волновало. Я вообще не помню, чтобы Новый год был таким уж особенным. Наверное, потому, что мои желания, загаданные под бой курантов, никогда не сбывались. И уж тем более я не верила, что подарки мне приносит странно одетый бородатый мужчина пожилого возраста – их всегда покупал при мне отец. И он… не любил рассказывать сказки.

Неудивительно, что к историям про Деда Мороза я относилась с настороженностью. Как и к тому, что называют новогодним настроением. Но от аромата еловых игл и мандаринов почему-то становится уютно. И, открыв глаза, я понимаю, что мандарины на тумбочке возле кровати оставили для меня.

– Подъём! – заметив, что я начинаю подавать признаки жизни, окликает Инга. – Кто спит, того убьём!

Ничего не поделаешь – приходится выползти из-под одеяла и для начала хотя бы сесть. Зеваю, роняю очки, ловлю их на лету и по этому поводу немного горжусь собой. Опять зеваю. Видимо, слишком много действий для только что проснувшегося человека.

– Лучшее в моей жизни поздравление с наступающим, – отвечаю.

Девочки смеются. Они вряд ли догадываются, что я не шучу.

– Вставай давай, – повторяет Вербицкая. – Встречать пора.

– Кого?.. – начинаю было я, а потом вдруг слышу шаги в коридоре и осознаю, насколько глупый вопрос задала. Сон тут же исчезает, будто его и не было, и я вскакиваю на ноги. Как раз вовремя, чтобы успеть присоединиться к Инге и Марго, обнимающим вошедшую. Нашу четвёртую соседку.

– Алька!

– Алечка!

– Мать гекконов! Ты готова занять свой железный трон?

Аля – самая младшая в шестнадцатой, наш миротворец, человек с прямыми руками и лёгким характером. Она знает все песни, которые хорошо играть на гитаре по вечерам, плетёт фенечки и ловцы снов, делает украшения, рисует хной, отлично готовит и, кажется, может подружиться с кем угодно. А ещё Алька мать гекконов – да, ради красоты звучания агама Кошь условно считается гекконом.

Не знаю, как это работает, но с ней здесь всем нам становится теплее.

– Вы меня задушите! – протестует Аля, но лицо у неё довольное. – И замёрзнете! Я в снегу вся…

Уверяя её в том, что ни то, ни другое нам не грозит, мы протискиваемся в комнату. Марго убегает ставить чайник, но на кухне долго оставаться у неё терпения не хватает, и она возвращается обратно. Осторожно достаёт из террариума Кошь, очень заинтересованную происходящим, и сажает её Альке на руку. По комнате прокатывается возглас умиления.

– Моя зайка, – нежно произносит Марго, наблюдая за тем, как Кошь лезет по Алькиному пёстрому свитеру. Я приглушённо фыркаю, не удержавшись. Ящерица по имени Кошь, семейство заячьих. Самый подходящий тотемный зверь для нашей компании.

– Её надо на верхушку ёлки посадить.

– Зачем?

– Потому что в этом доме должна быть только одна звезда!

– Боже, какая шутка.

– Кстати о ёлке – извини, без тебя поставили. Гирлянда только осталась.

– А салаты, конечно же, без меня не нарезали? – увидев, как мы переглядываемся и пожимаем плечами, она улыбается. – Так я и думала. Ну ничего, ещё часика три у нас есть.

– То есть как это три? – от неожиданности я выпускаю из рук очищенный мандарин. Инга тут же выхватывает его у меня и начинает уплетать.

– Было ваше – стало наше! – сообщает она, но всё-таки отдаёт мне половину обратно. – А ты могла бы и на часы иногда смотреть. Восемь вечера уже.

Марго притаскивает одновременно четыре кружки – и как она каждый раз ухитряется ничего не разлить? Судя по запаху, она добавила в ликёр немного кофе, а не наоборот, но никто и не возражает. И хотя надо бы приступать к готовке, мы ещё некоторое время сидим вчетвером на одной кровати и болтаем обо всём подряд.

Я, правда, больше слушаю, чем говорю, и глажу Кошь, перебравшуюся ко мне на коленку. К тому же я и так знаю, что у Марго на работе все пидоры, один только мальчик симпатичный, и зарплату задерживают, а у Инги позади выигранный конкурс иллюстраций, и она настолько этим поражена, что не может решить, сколько раз ей напиться на радостях.

Алька тоже предпочитает слушать. Ну, или играть.

Словно услышав мои мысли, она, прежде чем перейти на кухню, снимает со стены гитару.

– Тебе штраф, как опоздавшей, – авторитетно заявляет Марго.

– Хватит спаивать ребёнка! – возмущается Инга.

– Не ребёнка! – возмущается Алька.

Пока мы с Ингой готовим оливье, а Марго раскатывает тесто для печенья, Аля садится с гитарой на табуретку чуть поодаль, чтобы не занимать место у стола – комната и так маленькая. Чем больше режешь – тем больше, кажется, становится продуктов, и я всерьёз начинаю думать, что к полуночи мы всё-таки не успеем.

Зато у Марго дела вроде идут неплохо. Вскоре она уже зовёт нас вырезать фигурки – звёздочки, человечков и почему-то рыбок.

Алька с заговорщическим видом смотрит на нас, прежде чем начать играть вступление. Я не сразу узнаю песню – давно не слышала, а вот Инга, рассмеявшись, поднимает вверх два больших пальца. Когда начинается текст, я понимаю, почему.

«Пирожки от Ловетт – это знает весь Лондон, – Кто заходит сюда, не уходит голодным…»

Припев уже подхватывают все. Марго сначала просто щёлкает пальцами в такт, а потом и вовсе начинает танцевать, оставив нас разбираться с едой. Кружится по кухне с Ингой, потом, несмотря на то, что я обещаю сделать пирожки лично из неё – со мной.

Ну и ладно, пускай. Давно не видела её в таком хорошем настроении.

Мы явно больше поём и перекидываемся шутками, чем следим за приготовлением еды, и то, что печенье не подгорело, а в салат никто не уронил открытую бутылку вина, уже можно принять за новогоднее чудо. Как и сработавший будильник, благодаря которому мы вспоминаем, что где-то там куранты вот-вот пробьют полночь.

– Арс, глинтвейн наливай, скорее!

– Трансляция идёт? Грузится у тебя?

– Марго, встань с гитары!

За всей этой суетой, перетаскиванием тарелок и чашек, спорами о том, выключать ли свет – выключать! – речь президента как-то теряется. Устраиваясь поудобнее, кто где, мы завороженно смотрим, как Алька надевает на Кошь маленькую красно-белую шапочку.

– Праздник же, – поясняет она, слегка смутившись.

И это последнее, что мы слышим в старом году.

Я смотрю, как поднимается пар над чашкой с глинтвейном. Как улыбаются девочки. Как мигают разноцветные огоньки гирлянды. И загадываю желание.

«Пожалуйста, пусть это останется. Пусть у них всегда всё будет хорошо. Оставь мне мою шестнадцатую».