Ленка поправилась довольно скоро… и перестала смотреть Александру в глаза.
Поначалу он даже не обратил внимания — занятый собственными мыслями, сумел лишь порадоваться тому, что простуда оказалась не слишком серьёзной. Через несколько дней после того, как Лена нашла силы встать с кровати, она же бегала галопом по всей квартире наперегонки с радостной, неугомонной Ритусей. Радостной в том числе и потому, что ей всё-таки теперь было позволено спать на кровати.
Александр наблюдал за их игрищами с неизменной улыбкой и приятным теплом в груди. В какой-то миг ему стало легче. Может, окончательное и бесповоротное осознание влюблённости этому поспособствовало. Находиться рядом с Ленкой и не касаться всё ещё было тяжело — кто бы только знал, как трудно было отгонять мысли разного толка, подчас невозможно, — однако держался он молодцом, как ему самому казалось. По крайней мере был уверен, что не накинется на неё оголодавшим зверем в какой-то момент — уже прогресс. Раньше подобной уверенности не было вовсе.
Он успокоился. Сны и фантазии донимали ночью, но ночь — само по себе такое время, когда, оставаясь наедине с собой, начинаешь забивать голову тем, о чём не думаешь днём. Как бы ни было тяжело ночью, как бы ни хотелось подняться со злосчастного дивана и пойти к ней, как бы ни хотелось просто открыть дверь комнаты и посмотреть, он пересиливал себя (с трудом) — и наутро становилось легче.
Днём было проще. Почти всегда. Под вечер — иногда Лену пробивало на поболтать, и она привычно садилась рядом на диван, заворачиваясь в одеяло, заводила какой-нибудь разговор, — контролировать мысли и желания было труднее, но здравый рассудок ещё оставался при нём. Ночью же…
Ладно. По крайней мере у него оставались силы сдерживать это днём. Лишь бы она не увидела. Лишь бы не поняла.
Только через какое-то время Александр понял — с Ленкой что-то не так.
Близилась весна, однако её не ощущалось вообще — снег всё падал и падал, и не было ему конца; глядя на унылые пейзажи за окном, хотелось застрелиться, да и слушать среди ночи вой ветра за окном — удовольствие ниже среднего. Всё раньше наступал рассвет, всё позже — закат, но холодно было адски. Казалось, весна никогда не наступит — белая снежная пелена заполонила всё вокруг, и не было ей конца и края.
Должно быть, погодка сказывалась на немногочисленных жильцах этого дома — по крайней мере так подумал Александр, замечая за Ленкой первые странности. Поначалу казалось, что вела себя она как всегда — и с Риткой играла, и вечерами говорила, и, сидя в комнате, что-то читала или рисовала… И всё же он заметил, что с ней что-то не так.
Только сначала даже не знал, в чём именно странности заключались. Лишь потом понял.
Она перестала смотреть ему в глаза.
Казалось бы, что такого? Часто люди не любят подолгу смотреть в глаза другим, и если тебе, Саша, нравится пялиться на людей, пока им первым не придёт в голову отвернуться, то это только твои проблемы, ничьи больше.
Так-то оно так, но ведь до этого она легко смотрела ему в глаза практически постоянно. Ленка, верно, тоже была из тех людей, которые подолгу могут пялиться тебе в лицо, пока не отвернёшься; она отводила взгляд только когда была смущена. Выходит, в последнее время она была смущена практически постоянно.
Задумчивая стала. Раньше он думал, из неё слова лишнего клещами не вытянешь, но, чем больше общался с ней, тем больше понимал, что она на самом деле — та ещё болтунья, только нечасто это показывает. А уж если чем увлечётся, так вообще не отслушаешь… Теперь же и болтать стала редко, а если и болтала — то без лишнего энтузиазма. Странность номер два.
Он приглядывался, гадая, что это с ней такое. Догадка, отложенная в сторону месяц-два назад, вернулась, но Александр снова её отмёл — не хватало ещё себе надежду давать. Могло случиться всякое. Заболела, может? Но больной Ленка не выглядела — скорее, озадаченной. Малость грустной. Выглядела как человек, перед которым встала задача, решить которую ему не по силам.
Если так — он ей не завидовал, потому что и сам находился в подобной ситуации. Такое особо не решишь. Есть два варианта — переждать, надеясь, что пройдёт само, или очертя голову броситься в омут — и будь что будет. Конец предсказуем. Бросаться в омут — глупо, нелепо и попросту страшно. Не оттого, что оттолкнут — это довольно очевидно, пусть и болезненно, — а оттого, что отношения изменятся. Не вернутся в прежнюю колею. Ему легко было представить, как она смотрела на тех, кто хотел над ней надругаться — и ему до дрожи в коленках не хотелось поймать подобный взгляд на себе.
Он чересчур эгоистично не хотел её терять. Так что мог потерпеть немного — с безответной любовью он уже сталкивался, и это не так страшно, как кажется поначалу. Болезненно — но можно пережить.
В конце концов, пережить, наверное, можно всё.
Конец света, потерю семьи, наступление будущего, в котором человечеству нет и не будет места. Насилие, боль, утрату. А глупую влюблённость — тем более.
Поначалу изменения не бросались в глаза — и Александр позволил себе расслабиться и не думать об этом. Хандрит девчонка, и что теперь — будто у тебя никогда не было моментов, когда не хочется ничего, настроение паршивое и вообще всё плохо. Не будешь же ты, как какой-нибудь папаша, стоять над ней и выпрашивать, чего это она такая грустная, верно? Подобные вопросы обычно портят настроение ещё сильнее.
Потому он отступил. Но на всякий случай приглядывался.
Были моменты просветления — Лена вела себя как обычно, и казалось в такие дни, что всё вернулось на круги своя. Но на следующий день солнце снова закрывали мрачные тучи, и принцесса уходила в себя — в собственный воображаемый замок из никому кроме неё не известных мыслей и проблем. Раз, второй, третий — после нескольких таких просветлений Александр понял, что ошибался — никакая это не хандра.
Как-то вечером заметил её, сидящей на кровати и смотрящей в стену. И так мелкая, она сжалась сильнее, уменьшилась — ноги поджав, обняла себя руками, будто пыталась согреть. На лице — уже знакомое строго-печальное выражение. Если присмотреться, можно увидеть, что глаза блестят — но слёз нет пока что. Думает, думает о чём-то усиленно, брови хмуря. Потерянная, застывшая — как когда он встретил её в первый раз. Паника парализует. В то время как любой другой на её месте мог бы метаться по комнате от замешательства, Ленка замирала и уходила в себя. Отключалась от реальности и долгое время не возвращалась. Дверь в комнату была открыта, она сидела боком — Александр стоял прямо на пороге, но даже боковым зрением она его не увидела.
Он не хотел о себе заявлять, но всё-таки заявил.
— Лен, — позвал негромко, но она вздрогнула так, словно прямо под ухом у неё целый оркестр заиграл. Глаза — как у оленёнка на дороге, смотрящего на несущийся на него автомобиль. — Ты нормально себя чувствуешь?
— Всё нормально, — она смотрела в глаза секунд пять, не больше. Точка её наблюдения остановилась где-то на полу. — Просто задумалась. Не обращайте внимания.
Он отступил. Надо же было так задуматься — ничего вокруг не видеть и не слышать, и так испугаться…
Напрямую не спросишь, нормально ли всё — будет повторять, что нормально, и в жизни ничего не расскажет. Ленка, пусть и болтливая, о каких-то своих тревогах не сообщит и под пытками, если только сама не захочет. Другой вопрос — в чём тревога-то? Они друг у друга на виду — дома вместе, на разведке или вылазке за едой вместе, только если хочется одним побыть, разбредаются по разным концам квартиры и занимаются каждый своими делами. Не поменялось ничего, ничего не случилось. Ритуся так же виляла хвостом, Александр так же молчал о воспылавших ни с чего чувствах, даром никому не нужных, Ленка же…
Что же с ней случилось?
Догадка снова всплыла — куда ярче, куда настойчивее, чем прежде, — но Александр снова её отложил.
***
Вспомнить о ней пришлось как-то вечером. Лена старательно вычёсывала Ритусе шерсть, чему та была несказанно рада. И девчонка так увлеклась, что не заметила, как волосы растрепались и нависли на лицо.
Александр чувствовал себя странно. Он сидел рядом, что-то говорил — но, завидев пряди, явно мешавшие её обзору и лезшие в глаза, как-то забыл, о чём вообще шла речь. До того он весь вечер ходил, как неприкаянный — накатил тот самый позабытый голод, и думать ни о чём, кроме желания прикоснуться, не получалось. Чувство поутихло — ему удалось себя отвлечь обычным разговором, но теперь…
Растрепавшиеся пряди притягивали взор — и отвести глаза не получалось. Ни моргнуть, ни даже продолжить мысль. Казалось, вокруг этих прядей вращался весь мир — а Ленка и не замечала ничего, задумалась опять, продолжала вычёсывать шерсть. Не поднимала глаз. Расстояния до неё было совсем чуть-чуть.
Александр вдохнул. Подался вперёд.
Когда коснулся её лица, Лена вздрогнула и подняла глаза — как тогда, застуканная в комнате за бессмысленными переглядками со стеной. Кончики пальцев прошлись во скуле и виску. Он заправил волосы за ухо всего лишь — краткий, ничего не значащий миг, растянувшийся почти на годы. Действие казалось чем-то гипнотическим — как медленное погружение в воду, в какое-то дополнительное пространство, в котором воздух был густой, как мёд, в котором время двигалось слишком медленно, чтобы его замечать.
Лена вытаращилась на него, замерла — окаменела, как статуя. Александр, не сразу очнувшись, убрал руку. Кончики пальцев задержались на её ухе на долю секунды, но по ощущениям миг этот продлился минуту или две. Мимолётно быстро и тягуче медленно. Одновременно.
Он смотрел ей в глаза — пока что она не отводила взгляда. Тишина длилась недолго — у Александра хватило смелости спросить:
— Что с тобой?
Лена всё-таки отвела взгляд. Догадка шевельнулась на задворках сознания маленьким червячком.
— Ничего, — голос мог сойти за непринуждённый, но была маленькая проблема — он дрожал.
Александр не спешил выпрямиться — расстояния между лицами было чересчур мало и одновременно слишком много. Определение и ощущение пространства-времени исказилось — и происходящее стало походить на бред, фантазию, сон, но никак не на реальность.
Хотя, по идее, ничего не произошло.
И не произойдёт, если тебе, старый козёл, хватит ума вернуться в исходное положение и сделать вид, будто ничего не было.
Но ума хватило только подумать об этом — на действие ничего не осталось.
«Мне ничего не мешает прикоснуться к её лицу, — думал он, разглядывая её внимательно, переходя взглядом от глаз к губам, задерживаясь на них. Так близко к ней он ещё не находился — и осознание этого пьянило не хуже алкоголя. И не хуже него отшибало мозг, заставляя перестать соображать. — Я даже могу приобнять её за плечи. Придётся подвинуться, и, наверное, потеснить Риту. Но она — незначительная преграда».
Лена молчала. Александр тоже. Хотя хотелось что-то спросить или сказать, но на ум ничего не шло. Может, и к лучшему — скажешь сейчас глупость, потом жалеть будешь.
Она на него не смотрела. Он же, будто кто-то дал ему на это разрешение, буквально пожирал глазами её лицо. Каждую черту, каждую деталь. Классической красавицей её назвать трудно, от модели в ней нет ничего — но, как взглянешь, глаз оторвать нельзя. Особенно с такого расстояния, когда видна каждая мелкая линия, каждый милый глазу недостаток. Лена отчего-то задышала громко и часто — Александр только осознал, что расстояние между лицами сократилось ещё больше, — и её прерывистое дыхание теперь касалось его лица.
Он смотрел на неё, медленно приближался. Очень медленно.
«Почему ты сидишь на месте? Почему не отстраняешься?»
Соображай он лучше, смог бы ответить на вопрос — она испугалась. Запаниковала — и в панике этой оцепенела, как всегда. Может, и хотела отстраниться, но в моменте ей это в голову даже не пришло. Хватило сил только опустить глаза смущённо, чуть задрожать.
Он подался вперёд — и Лена опустила голову ещё ниже. Ещё чуть-чуть — и он уткнулся бы носом ей в макушку.
Блять.
— Что вы делаете? — спросила она тихо-тихо, а Александр выпрямился тут же, в ужасе осознавая, что только что натворил.
Ты только что и впрямь попытался её поцеловать, идиот!
Осознание ошибки накрыло с головой, как толстое, душное одеяло. Он смотрел на Ленку, не смевшую поднять глаза. Нужно как-то оправдаться — но как тут оправдаешься, когда всё более чем очевидно? За что ты принял её замешательство — за приглашение, что ли? На секунду действительно поверил во взаимность чувств, в то, что давняя догадка всё-таки верна?
Стыд, смятение и — подумать только, — почти ужас смешались в дикий коктейль. Единственная мысль, вертевшаяся в мозгу: попробовать вернуть всё на круги своя. Единственное, чего хотелось — возвратиться на пять минут раньше и осадить себя. Не прикасаться к волосам, не смотреть на неё, не трогать, не приближаться. Единственное, на что хватило смекалки — притвориться, как всегда, спокойным и невозмутимым.
— Прости, — голос на удивление ему подчинялся. Александр придал лицу спокойное выражение, стараясь на обращать внимания на бешеный стук в груди, на дикую мешанину эмоций — от трепета до страха её потерять. — Я не хотел тебя напугать.
— Я не испугалась, — ответила Лена спустя несколько секунд, пока он лихорадочно думал, что сказать дальше.
— Ты странно себя ведёшь в последнее время, — продолжил Александр, когда понял, что она тоже не знает, как продолжить мысль. Принцесса не поднимала глаз. Ритуся на её коленях повернула голову и с нетерпением виляла хвостом: ну же, хозяйка, продолжай, чего остановилась? — Выглядишь здоровой, но я же вижу — что-то не так. Может, случилось что-то?
Лена всё-таки посмотрела ему в глаза. Александр задержал дыхание на миг — такой потерянной грусти он не видел никогда. Словно перед ней и впрямь лежала непреодолимая преграда, или жизнь подкинула ситуацию, из которой нет выхода — и остаётся только мириться со своей судьбой. Страх, растерянность, но вдобавок ко всему этому в её глазах виднелось что-то ещё — но что именно? Выражение знакомое до боли, будто он видел такое раньше… только где? У кого?
Она не отвечала — губы чуть раскрылись, но ни звука с них не срывалось. Взгляд заметался по его лицу, остановился на миг на губах, потом вовсе ушёл в сторону. Рите надоело ждать, и она спрыгнула на пол. Теперь, кроме пустого пространства, никаких преград между ними не было. Но преодолевать эту преграду Александр больше не собирался — в кои-то веки мозг возобладал над сердцем.
Молчание длилось, длилось и длилось. Бесконечно долго, настолько, что терпеть не осталось сил.
— Ладно, — он снова подал голос, отводя взгляд. — Если не хочешь рассказывать — не говори. Но если вдруг понадобится высказаться — я к твоим услугам. По рукам?
Принцесса помялась немного, несмело кивнула. Растерянная, как маленькая девочка.
— По рукам, — отозвалась слабым эхом и была такова. Александр смотрел ей вслед, пока она не скрылась в коридоре, и, заслышав скрип двери в спальню, уронил голову на грудь. Упёрся локтями в колени и спрятал лицо в ладонях, стараясь подавить длинный страдальческий стон.
«Идиот, идиот, идиот!»
Напрочь потерял контроль, только сидя рядом и глядя на неё. Напугал девчонку, вытащил на поверхность то, чего показывать она не собиралась, а всё из-за чего? Из-за ниоткуда появившегося желания прикоснуться, поцеловать. Вмиг из взрослого, жёстко контролирующего себя мужчины превратился в мальчишку, неспособного совладать с эмоциями. Браво, Саша, браво.
Он поднял голову. Ритуся сидела рядом и смотрела ему в лицо, забавно склонив голову. В любопытных собачьих глазах можно было увидеть искру осуждения… хотя, может быть, она ему просто померещилась.
Как Ленка будет к нему относиться? Неужели их непринуждённое, порой даже весёлое общение, подобие дружбы, выстроившейся ненамеренно, канет в прошлое? Она снова будет запираться в комнате на ночь, а то и днём? Станет избегать его? Сторониться? Ещё меньше смотреть в глаза? Неужели этот хрупкий, светлый мир разрушится только потому, что он, дурак, не сумел вовремя себя сдержать?
Александр слабо улыбнулся, потрепал Ритусю по голове.
— Я такой придурок, — прошептал едва слышно, глядя ей в глаза. Рита высунула язык, подаваясь навстречу ласке, хвост её метался радостно туда-сюда. Хоть у кого-то всё было хорошо. Хоть у кого-то.
***
Вопреки его страхам и ожиданиям Ленка не стала запираться в комнате и снова, как в самом начале своей жизни здесь, прятать под подушкой пистолет. Не стала сторониться его и избегать, не перестала разговаривать. Она, видимо, решила сделать вид, будто тогда ничего не случилось — и всё снова стало как раньше.
Александр бы хотел испытать облегчение… но изнутри что-то грызло всё равно, не давая толком успокоиться и принять такой поворот событий.
Они также устраивали посиделки, разговаривали, смеялись, играли с Риткой. Выходили на вылазки, убивая забредших на территорию тварей. Принцесса учила своего престарелого рыцаря стрелять и забавно ругалась на его криворукость. Жили как раньше. Всё текло своим чередом. Весна всё-таки наступила, привнося в однообразие будней хоть что-то новое — огонёк надежды на светлое будущее, может… Снега растаяли, распустились деревья, и природа проснулась от долгого сна, поглотив собой всё окружающее пространство. Буйство зелени и ярких пятен цветущих бутонов заставляло глаза болеть с непривычки. Вместо вечного мрака за окном светило солнце.
Казалось бы — всё хорошо. Расслабься и живи дальше.
Но жить спокойно Александру не давало это грёбаное «что-то», навязчиво сверлящее затылок. Странное чувство, от которого не избавиться. Ожидание беды? Мысль, похороненная под завалами памяти, но не желающая полностью исчезать? Та самая догадка, дающая слабый отклик надежды?
Воспоминания о том вечере не выходили из головы. Стыд, желание, смятение — одно наскакивало на другое, не давая всё ясно обдумать. Только спустя несколько дней он вспомнил Ленкину фразу: «Я не испугалась». Очевидно, доля лжи в этих словах была, но… что она в самом деле имела в виду? Прикосновение? Неожиданность, с которой всё это случилось? Может, что-то другое?
Догадка мелькала в мыслях постоянно — отделаться от неё было непросто, как бы он ни пытался.
Он присматривался к принцессе — ещё пристальнее, чем раньше, наблюдал, выискивая что-то, что могло бы дать ответ. Подтвердить догадку или опровергнуть. Лена вела себя как всегда, только в лицо ему смотрела теперь редко, отводила взгляд, стоило только в глаза ей поглядеть. Не была против редких прикосновений, с явным удовольствием проводила время вместе. От напуганного зверька, которого Александр видел тогда, почти ничего не осталось. Всё было как обычно.
Но…
Что — но? Он запинался на этом «но», не в силах придумать продолжение. Может, ему казалось — но что-то изменилось между ними. Что-то уже давно пошло не так — вероятно, с самой их встречи, но сожалеть о ней было бессмысленно. Он и не жалел.
Он… извёлся. Измучился. Видеть её, не смея прикоснуться, говорить, не смея поцеловать, не сметь приблизиться на большее, чем необходимо, расстояние. Моментами ловил себя на мысли: может, подойти и рассказать всё — и будь что будет? Но мысли эти умирали раньше, чем возрастала решимость.
Разум твердил: так правильно. Не приближаться, не касаться больше, чем нужно, вести себя как всегда, стараться сохранить подобие дружбы, держать всё при себе и не показывать ей. Менее разумная его часть — пылкий юный мальчишка, умерший ещё много лет назад, но воскресший ни с того ни с сего, — подталкивала нарушить запреты. Перейти грань. О последствиях мальчишка, конечно же, не думал.
А Александр думал — неутешительные последствия на время остужали пыл и давали силы продолжать жить, как раньше, словно ни желаний, ни чувств к этой девушке у него вообще не было.
«Я не испугалась».
Что же у тебя в голове, принцесса? О чём ты думаешь, глядя на меня? Почему не отстраняешься, когда я приближаюсь? Почему, замечая моё поведение, не сторонишься? Что с тобой происходит? Что происходит со мной?
Что, чёрт возьми, между нами вообще творится?
Что?
***
Он проходил мимо Ленкиной — да, уже Ленкиной, — комнаты, когда в щель приоткрытой двери заметил…
Он остановился, надеясь, что она не слышала шагов.
Что привлекло его внимание? Ничего необычного в комнате не происходило. Мебель не разбилась в щепки, окна никто не выбивал, кровать не перевернулась. Ничего не произошло. Какого чёрта, Саша, ты замер и уставился туда? Ответ был прост.
Лена стояла перед зеркалом и смотрела на своё отражение. Александр видел часть её лица, глаза, странно блестящие. Глаза смотрели внимательно, удивлённо. Она разглядывала себя с ног до головы, словно не веря в то, что видит.
Он тоже не особо верил — хотя, если подумать, ничего удивительного в зрелище не было.
Лена просто надела платье. То самое, какое он видел в груде одежды ещё зимой, в день набега на магазин. Белое, с рукавами до локтей, длиной подола чуть выше колена. Лёгкое, летнее, с изображёнными на ткани светло-зелёными веточками. Воздушная ткань плотно облегала тело, обычно скрывающее под мешковатой, более удобной для ношения в эти времена одеждой. Платье как платье — простое, но красивое, лёгкое, как раз для летних прогулок. Ничего особенного, на первый взгляд.
Только Александр уставился на это «ничего особенного», как заворожённый, и не смог — не захотел, — идти дальше, отвернуться почти стыдливо. Взгляд скользил по очертаниям силуэта, разом изменившимся — платье словно подчеркнуло видимую хрупкость Ленкиной фигуры. Он знал, что она сильная и взрослая не по годам, и что слабый образ — всего лишь видимость, которой легко обмануться. Но теперь… забылось, что на дворе сейчас конец света, что большая часть человечества вымерла, что по улицам разгуливают сгнившие твари, жаждущие людской плоти. Забылось всё — сомнения, страхи, мысли о последствиях. Мальчишка внутри рвался на волю, и воспротивиться ему было подобно смерти. Цепи сломались, стена видимого спокойствия и почти безразличия рухнула с оглушительным треском.
Александр, без единой мысли в голове, толкнул дверь и вошёл в комнату.
Лена обернулась, едва заметно вздрогнув.
Взгляды встретились. Что сказать? Что сделать? Уйти, подойти ближе? Мимолётный испуг и недоумение в её глазах ушли почти сразу. Александр ждал слов — любых, каких угодно. На самом деле он хотел, чтобы она сказала хоть что-нибудь. Приказала уйти, спросила, какого хрена он тут делает, почему врывается без предупреждения. Но Лена молчала, глядя ему в глаза. Расстояния между ними — годы и несколько метров в довесок. Преодолеть бы его, наплевав на всё, подойти бы, прикоснуться хотя бы на миг!..
Лена сделала шаг вперёд. Вдох её, едва слышный, походил на выстрел.
Он подался вперёд — медленно, но самому казалось, будто двигался со световой скоростью. Секунда — и тонкие руки сомкнулись за его спиной. Секунда — и ладонями он ощутил прохладную, тонкую ткань платья и тепло кожи под ней. Секунда — и Ленкино лицо спряталось где-то у него на груди, в опасной близости от лихо бьющегося сердца.
И всё встало на свои места.
В момент стало… спокойно. Правильно, хорошо — так хорошо, что кричать хотелось. Объятие, мягкие волосы, щекочущие щёку и подбородок, шорох платья под его пальцами, беспорядочно двигающиеся ладони по её спине. Лена дышала громко и часто, обнимала всё крепче. Ближе, теснее. Господи, как же хорошо… так хорошо, что не жалко и умереть.
Когда в последний раз ему было так спокойно? Не вспомнить уже… да и неважно это — главное, чтобы этот миг не заканчивался как можно дольше. Пожалуйста.
— Пожалуйста, — прошептала Лена едва слышно, угадав его мысли, — пожалуйста… не отпускай…
— Не отпущу, — тихо ответил он, пальцами одной руки зарываясь ей в волосы. Неужели это случилось, неужели это реальность — тёплое тело в руках, так отчаянно жмущееся к нему, её дыхание, просьба не отпускать? Не сон ли это? Правда ли это?
Лена подняла голову — волосы растрепались, пряди нависли на лицо. Мягкая щека прижалась к его щеке, потёрлась слегка о колкую щетину. Александр ощутил щекотный трепет ресниц на скуле. Провёл кончиком носа по её виску, прикоснулся к щеке. Лена посмотрела ему в глаза слегка потерянно. Он смотрел на неё в ответ, убирая волосы с лица. Тишина. Электричество в воздухе можно было ухватить руками. Он чувствовал его всем телом — и Лена наверняка ощущала тоже.
Большим пальцем он погладил острую скулу. Румянец на щеках появился мгновенно, глаза блестели, расширенные зрачки походили на колодцы. Лена чуть откинула голову назад, закрывая глаза.
Александр наклонился.
И — господи, неужели это в самом деле произошло? — поцеловал её.
Почти жадно. Голодно. Лена вздрогнула, ощутив эту жадность, но на поцелуй ответила — неумело совсем, неуверенно. Прильнула сильнее, выдохнула прямо ему в губы прерывисто, плавясь в его руках. Что-то в груди взвилось змеёй, внизу живота стало слишком вязко, слишком тяжело… Лена прервала поцелуй, опустив взгляд.
— Что такое? — спросил он хрипло, какой-то своей частью испугавшись — вдруг он всё не так понял, и она сейчас уйдёт?
Лена помотала головой.
— Просто… странно. Всё это, — она усмехнулась нервно, — дикость какая-то.
Дикость — лучше и не скажешь. Принцесса прильнула щекой к его ладони, потёрлась о неё, как котёнок. Взгляд был затуманен, лицо — рассеянное, слегка испуганное. Александру осталось лишь согласиться — мыслей в голове не было никаких. Вообще. Только странный туман, накрывший разум и сознание, не дающий связно соображать.
И желание — одно-единственное.
Поцеловать снова. Ещё, ещё, ещё. Больше, ближе, жарче. Притяжение, сравнимое по силе с гравитацией — хочешь не хочешь, противостоять невозможно. Тем более сейчас, когда сопротивляться уже поздно. Бессмысленно.
Он вовлёк её в ещё один поцелуй — долгий, но такой же жаждущий — и в этот раз Лена не отстранилась. Вцепилась в него ещё крепче, хотя, казалось, крепче некуда, — и отвечала с упоением, от которого сносило крышу. Напрочь.
Голова шла кругом. Сколько это длилось — жар, разделённый на двоих, объятие, чувственный поцелуй? Время снова перестало иметь значение. Снова он провалился в дополнительное пространство, созданное только для двоих — ни для кого больше. Лена слегка качнулась, будто перед падением, но у него хватило сил её удержать. Она посмотрела ему в лицо и неловко рассмеялась. Выглядела… нервно. Встрёпанно. Рассматривать её хотелось вечно.
Он и рассматривал. Теперь, наверное, имел на это право — смотреть и не прятаться, не отводить взгляд, когда встретятся глаза. И прикасаться можно без страха потерять контроль, и целовать, если захочется, а не давить в себе желания из-за собственных страхов и боязни будущего.
Опасения и сомнения ушли, стоило только обнять. Где-то на задворках сознания истошно кричали остатки совести: «Придурок, что же ты творишь?!», но Александр послал их к чёрту. Пылкий мальчишка победил, но поражение не казалось чем-то страшным. Не теперь, когда завеса сомнений спала с глаз, когда в единый миг всё стало просто и понятно.
Лена подняла руку и прикоснулась к его лицу. Очертила линию губ, провела пальцем по носу. Взгляд метнулся вверх, и пальцы коснулись волос, ласково, почти неощутимо. В глазах отразилось что-то вроде… боли?
— Седина появилась, — прошептала она, наклоняя голову вбок. Слова эти на миг заставили вернуться в реальность из сладких грёз, из подпространства без времени и границ. Александр провёл рукой по волосам, словно надеясь пощупать седину или стереть её мановением руки. Если бы так можно было сделать… стереть следы возраста, снова стать молодым, глупым и влюблённым по уши. Единственное, что у него в принципе осталось — только последнее. Хотя, и ума-то со времён юности не особенно прибавилось.
Рука снова легла на Ленкину талию. Горько-сладкое спокойствие — вот что он ощущал. Принцесса положила руки на его плечи, всё ещё рассматривая внимательно, открыто, как в первые месяцы знакомства, не стесняясь и не боясь. Словно впервые его увидела. Александр смотрел на неё так же. А в голове — ни единой мысли. Плохо ли то, что произошло, или наоборот — хорошо? К чему это приведёт? Как закончится? Ему, в самом деле, было немного плевать.
Здесь, сейчас — вот что самое главное.
Опьянённый мозг твердил настойчиво только это.
Можно было, наверное, отстраниться, но никто не спешил. Солнце за окном уже садилось — красные, оранжевые отсветы заката красили унылые стены и мебель, и Ленкины волосы стали походить на пламя. Глаза, глядящие на него, широко раскрытые, почти немигающие, были невероятно глубоки — до таких глубин вовек не добраться, даже если потратить на погружение тысячи и тысячи лет.
Юный, глупый Сашка, сидящий внутри, кричал от счастья и ликовал. Может, он и не умирал никогда? Может, он был здесь всегда — присутствовал в голове, ждал повода выйти, показать себя — ту, чувственную сторону, о которой его взрослая копия успела позабыть?
Может, Лена была права, говоря, что люди редко взрослеют по-настоящему. Оболочка меняется, дух остаётся прежним. Как бы ты его ни прятал, как бы сильно ни старался о нём забыть, он рано или поздно даст о себе знать.
И морщинки на лице, и седые волосы — это всего лишь видимость. За этим кроется влюблённый паренёк, который, кажется, никогда не сможет по-настоящему вырасти и постареть.
Но к чему это приведёт — к худу? Или всё-таки к добру? К хорошему или плохому исходу?
Отстраниться всё-таки пришлось — но руки они расцепили не сразу. Ленкины пальцы — магнетически тёплые, отпускать не хочется никак. Они обмолвились парой слов — только о том, как всё это неожиданно и странно, а всё из-за чего — из-за того, что он заглянул в комнату и увидел её в платье, ну разве не смешно…
Рука ускользнула из его пальцев, и он было дёрнулся вперёд, чтобы ухватить растворяющееся видение, оттянуть пробуждение хотя бы на миг… но он так и не проснулся. Потому что даже не засыпал. И сон, который виделся в разных вариациях много ночей подряд, внезапно оказался реальностью. И если раньше отчаянно не хотелось просыпаться, то теперь не хотелось засыпать.
Он вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. В коридоре сидела Ритуся, тактично решившая не входить — она смотрела на него, высунув язык и мгновенно завиляв хвостом. В странном приступе умиления Саша сел на корточки и от души её обнял, зарываясь лицом в мех, как обычно делала Ленка. Хвост словно стал жить отдельной жизнью.
Она облизнула ему лицо, и он тихо засмеялся. И потом, в ванной, глядя на себя в зеркало, наблюдал широкую улыбку, которую не видел в отражении уже давно. И не мог в это поверить.
Седина и впрямь появилась — несколько белых волосков там и тут, выделяющихся резко на фоне чёрных волос, — но казалась она такой неважной… Утром её вроде не было — или он до поры до времени не замечал?
Жадные поцелуи и прикосновения дали о себе знать — возбуждение накатило, ещё больше отшибая мозг, и Лена наверняка его ощутила, но, вроде бы, этим фактом смущена не была. Уже хорошо. Мысли непрошенно потекли в сторону постели — очевидно, спать сегодня они будут вместе, так почему бы?.. — но он постарался их оборвать. Пока рано. Успеется.
Если им повезёт пережить всё это, как он просил ещё зимой у неведомо кого, успеется всё.
***
Забавное, еле слышное сопение совсем рядом. Тёмный силуэт на постели — луна освещала часть серьёзного лица спящей Ленки. Оно казалось почти враждебным. Может, странно было наблюдать за тем, как она спит, но к Саше сон не шёл совершенно — и он лежал, возвращая себе способность связно мыслить после произошедшего, и наблюдал за ней. Где-то в ногах Рита, не боясь быть изгнанной, дышала размеренно, тоже погрузившись в сон.
Он… не сдержался. Поначалу они говорили, лежа друг напротив друга — во время разговора Ленка придвигалась всё сильнее, и уйти от его внимания это не могло. Потом в какой-то миг они вновь поцеловались. И касания стали смелее, и тяжкое дыхание выдавало общее возбуждение… Руки сами полезли куда не следует, губы начали исследование тёплой кожи, и водоворот унёс обоих куда-то в космос. Ничего, кроме ласк, поцелуев и тихих вздохов. Звёзды перед глазами. Тёплая влага, ребяческий трепет, неуверенно-жадные пальчики Лены, к нему прикасающиеся… при одной только мысли снова накатывало волной, и всё хотелось повторить.
Её финальный выдох всё ещё отдавался в ушах звонким эхом. Саша не видел её лица, потому что своё спрятал где-то в сгибе её шеи и плеча, но выдох сказал ему всё. Никаких слов больше не было нужно. Вообще.
Пришлось выбраться из тёплой постели, чтобы помыть руки, а потом вернуться обратно. К тому времени Рита уже лежала на кровати, до этого гоняя мух где-то на кухне. Лена прильнула к нему, не стараясь скрыть расслабленной улыбки; Саша гладил её по волосам и лицу, и ритмичные, успокаивающие прикосновения усыпили её. Он думал, что уснёт быстрее, но сон не шёл к нему вообще. Как ни странно.
Он пытался найти в голове хоть одну чёткую мысль — не получалось. В произошедшее не верилось — было только что, сегодня, несколько часов назад, но теперь, когда всё кончилось, казалось, что всё это ему только приснилось. След на губах остался — невидимый, горящий тёплым пламенем, — будто Ленкины губы ещё касались его губ. Первый раз они спали вместе… и в это тоже не верилось ни капли. Он ощущал себя маньяком, тайком залезшим в её постель и наблюдающим за мирным, спокойным сном.
«Может, я и есть маньяк? — странно, при этой мысли он улыбнулся немного нервно. — Позарился на очарование юности… Так легко стёр из памяти Светку и всё, что между нами было. И даже от лица той, первой, мало что осталось. И теперь — вот она, передо мной. Принцесса, спасённая отнюдь не прекрасным принцем. Как же так получилось, Лена? Как?»
Не давало покоя сильнее лишь тепло, от неё исходившее. И суровое личико, плотно сжатые губы. Расслабленная рука грела его грудную клетку — Саша не спешил отстранять маленькую ладонь. То сжимал её в своей, то гладил лицо и волосы, жадно, до этого мига неспособный сделать даже такую малость — прикоснуться. Так, как давно хотелось.
Кроме вопроса «Как?» и урагана чувств не ощущалось больше ничего. Спокойствие и одновременно с этим — буря, океан, в котором можно захлебнуться. Переполняло изнутри что-то, способное затопить собой всю вселенную. Огромное, вязкое, светлое, щемящее. Слов не находилось, чтобы его описать — но чувство это, во всех своих многочисленных гранях, очень было похоже на счастье.
Он уже и не помнил, когда испытывал его по-настоящему. Не думал, что когда-то доведётся испытать его ещё раз. Кто же знал, что всё обернётся именно так? Что случайно встреченная и спасённая им девчонка станет кем-то, ради кого стоит продолжать жить? Что снова вдохнёт в него стремление бороться до конца, каким бы конец этот ни был? Если бы год назад кто сказал Саше о том, что с ним случится в ближайшее время из-за, подумать только, простой случайности, он бы покрутил пальцем в виска и невесело рассмеялся.
Но вот она — реальность. В своей неотвратимости, безумии. В своей ужасающей правильности.
Ему оставалось только её принять. И с этим, слава богу, сложностей пока не возникло.
Он поцеловал Лену в щёку — она чуть пошевелилась, но не проснулась, — и, взяв её руку в свою, закрыл глаза.
Уснул спустя несколько минут. В кои-то веки беспокойные сны его не донимали.
***
— Мы… ничего не забыли?
Лена осмотрела комнату внимательно, закусив губу — наверняка перечисляла в уме вещи, которые захватила, не желая оставлять здесь ничего важного. Саша рассматривал её, как в первый раз. Он всё ещё не верил, что то, что между ними происходит — правда. Какая-то его часть всё ещё к этому не привыкла.
— Вроде нет, — Ритуся сидела рядом; он не удержался и ласково потрепал её за ухом. — Если что-то и забыли, ничего страшного — кто знает, может, нам всё-таки придётся вернуться.
Принцесса посмотрела ему в глаза и кивнула, соглашаясь.
Так странно было покидать дом. А всё ради чего — ради слабого отклика надежды, ради призрачного слуха, занесённого случайно встреченным странником на очередной вылазке… Слуха о том, что где-то недалеко отсюда, в соседнем городе, есть большой лагерь для выживших. Ковчег, что-то вроде того. Место, куда можно прийти и остаться жить — не одному, с другими людьми.
Не бандитское общество, не насильники, не каннибалы. Такие же, как Саша с Леной, люди. Простые.
Он не знал, верить в это, или нет. Всегда есть шанс вернуться — так почему бы самим не посмотреть, не попробовать? Жизнь в хоть каком-то подобии нормального общества и нормального, такого же, как раньше, мира, жизнь в городе, полном таких же отщепенцев старого человечества манила к себе, несмотря ни на что. Кто знает, какая предстоит дорога, кто знает, что будет ждать в том городе, чем всё это обернётся — осядут ли они с Леной и Ритусей на новом месте или же вернутся обратно… Неизвестность пугала. Но и оставаться на месте при таких новостях, правдивых или нет, не прельщало.
Потому они с Ленкой, недолго думая, начали собирать вещи. Хотя, «недолго думая» — сказано слабо. Обсуждали они это не один вечер. И когда, наконец, пришли хоть к какому-то выводу, начали вдумчивый сбор.
Рита, понимая, что и ей предстоит долгая дорога, заметно нервничала, но нервозность эта была скорее радостной, чем испуганной. Давно не выбиралась за пределы этих, уже надоевших, стен — её можно понять. Саша поправил лямки рюкзака на плечах. По правде говоря, он надеялся, что у них получится завести хоть какую-то мало-мальски пригодную машину — не пешком же идти всё это время. Путь-то, в самом деле, неблизкий.
Лена, глядя на собранные вещи, кажется, думала о том же самом. Подошла ближе, осматривая комнату ещё раз. Эта кровать, ночи, проведённые на ней… безмятежное спокойствие кончилось — начинался путь в никуда, в полную неизвестность, который мог завершиться чем угодно. Возвращением, смертью, ещё более долгой дорогой и поисками того, чего нет, но во что так хочется верить. Принцесса верила, что в том городе они найдут жизнь. Саша… не особо надеялся.
Но если бы не верил, вряд ли согласился отправиться в путь.
— Ладно, — Лена выдохнула, осматривая комнату ещё раз, напоследок. — Пора идти. Страшно, не хочется, не верится… но пора.
Саша улыбнулся её решимости.
— Присядем на дорожку?
Ленка кивнула. Они сели на кровать, плечом к плечу.
Молчали. Сказать было нечего. Ощущение перемен… такое пугающее, неприятное, но дающее надежду хоть на что-то. Там, снаружи — твари, некогда бывшие людьми. Из оружия у горе-путников — два пистолета с немногочисленными патронами и молоток. Несколько ножей ещё. Ножи лишними не бывают.
Саша взял Лену за руку. Она сжала пальцы, показывая: всё нормально, я здесь. Кому больше нужны были поддержка и утешение, трудно сказать.
Он осматривал комнату, как Ленка, внимательно, стараясь запомнить каждый уголок, каждый предмет.
«Что бы ни случилось, — мысленно воззвал он к неведомо кому, — дай нам шанс пережить это. Всем нам. Пожалуйста».
Дуновение ветра и дёргающаяся занавеска в приоткрытую форточку сказали ему, что шанс пережить всё грядущее, может быть, появится. Очень может быть.
Лена положила голову ему на плечо. Саша поцеловал её в макушку, прикрыв глаза. Миг хотелось продлить на вечность. Сердце с непривычки ещё заходилось в неровном, нервном ритме. Мурашки бежали, дыхание сбивалось. Как будто впервые.
— Лен, — прошептал он на грани слышимости. — Я люблю тебя.
Она замерла, как от испуга. И сжала его ладонь ещё крепче.
Это и был её ответ. Слова были не нужны.
Лена подняла голову, заглядывая ему в лицо. Саша, не удержавшись, поцеловал её — и целовал долго, чувственно, напрочь забыв обо всём и стараясь продлить этот миг на вечность. Последний миг полного спокойствия — и полная неизвестность впереди.
Он отстранился. Принцесса выдохнула, и затуманившийся взгляд прояснился. Он порой поражался, как она так быстро может брать себя в руки, что бы ни случилось.
— И я тебя, — смущённо прошептала она, отвернувшись. — Пошли. Нам пора.
Рита завиляла хвостом и поднялась. Её энтузиазму можно было позавидовать. Ленка взяла её за поводок и пошла к двери. Саша — вслед за ней.
Уходя, он оглянулся.
Здесь был его дом, а после конца света — тюрьма. Место, где он радовался и горевал, пил и спал, думал и молился. Столько лет в этих стенах — и вот так просто уйти отсюда, покинуть?.. Да. Вот так просто. В открытый мир, полный неизвестности. В будущее, которого может не случиться. Ещё год назад он бы ни за что в это будущее не сунулся бы.
Но теперь, с Ленкой, ему было не так страшно шагать в неизвестность.
Он вышел и закрыл входную дверь — в последний раз, — и, взяв Лену за руку, отправился в путь.
Последний или нет — ещё только предстояло узнать.