Синдром Адели не внесён в международный перечень психиатрических заболеваний, поэтому, по сути, Регис не должен ставить такой диагноз. Его ещё называют обсессивно-любовным расстройством, и это название Регису нравится больше. Он расстроен любовью, ей же сломан и растревожен.

Сложно диагностировать самого себя, ведь нельзя, например, сказать, что он преследует Геральта — Геральт всего лишь живёт у него дома. Также нельзя сказать, что он зациклен на Геральте — просто он часто думает о нём, потому что заботится и скучает. Нельзя сказать, что он, как ревнивец, контролирует, с кем Геральт переписывается — Геральт до сих пор осваивает смартфон и нередко просит что-то объяснить, и случается, что Регис иногда видит некоторые его чаты. И нельзя сказать, что он проверяет запросы Геральта в интернете — просто у них один аккаунт в браузере, аккаунт Региса, который он настроил на телефоне Геральта на первое время. Первое время ещё не закончилось, очевидно.

И всё же Регис начинает опасаться и задумываться. Задумываться о том, что он вообще творит со своей жизнью? Часть него отвечает на это так: цель оправдывает средства. А Геральт оправдывает все сомнения и лишения. Другая часть, более разумная и профессиональная, неустанно спорит с первой, убеждая, что нет ничего ценнее собственного Я.

Регис мечется, не зная покоя. Иногда ему так хорошо и легко с Геральтом, что он возносится на вершину мира, а иногда — так больно, страшно и темно, что он задыхается. Перепады выматывают невыносимо. А ставить превратные диагнозы самому себе — последнее дело.

Если смотреть на вещи объективно, то сам по себе Геральт ни в чём не виноват. Он не сделал Регису решительно ничего плохого. Он никем не притворяется и ничего из себя не строит. Геральт вообще сама честность и искренность, и с ним наверняка было бы очень просто построить крепкие здоровые отношения. Если бы только Регис был достаточно смел, чтобы попытаться сделать это. Но он трус и боится, что Геральт окажется умнее и поймёт наконец, как скучен, плох и ревнив Регис сам по себе.

На дворе весна, самое время летать на крыльях любви, но Регис чувствует себя еле живым.

Ещё совсем светло, когда он возвращается с работы, и в такой чудесный, тёплый, приятный вечер хорошо бы вытащить свою вторую половинку на прогулку в розовых закатных лучах солнца. Но вместо этого вторая половинка ожидает его за кухонным столом, сквозь окно наблюдая за ускользающим солнцем.

Геральт такой красивый: расслабленно сидит на стуле, откинувшись на спинку и сложив руки на груди, нахмуренный, весь в розово-золотом сиянии, с губами, вытянутыми в тонкую линию, суровый, мужественный, сильный. У Региса замирает сердце, и он несколько мгновений смотрит на эту картину, чувствуя себя так, будто мир остановился, а он навсегда застрял в этом моменте.

Но вот Геральт поворачивается к нему и произносит слова, которых Регис ожидал с самого первого дня, но так и не оказался готов к ним.

— Так продолжаться больше не может.

Внезапно на плечи наваливается вся усталость, которую он пытался сдерживать раньше. Остаётся только опуститься на стул, выронив на пол сумку с длинным ремешком, которую он стал носить вместо привычного дипломата, и признать своё поражение. Может, оно и к лучшему. Регис стал бояться, что скоро его отражение в зеркале начнёт оживать и обвинять в том, что он вор и обманщик. Или что его начнут мучать кошмары, в которых к нему приходит двойник-вампир и выпивает всю его кровь, называя это местью за кражу Геральта. Тогда ему самому понадобилась бы медикаментозная помощь, а там и до параноидной шизофрении недалеко.

Регис устало вздыхает, проводит рукой по лицу и подпирает ею щёку, глядя на Геральта.

— Ты хочешь уйти, — констатирует он.

На лице Геральта отражается замешательство, а потом он шокирует Региса вновь.

— Не-ет, — настороженно протягивает, качнув головой и глядя с подозрением, — я не хочу уходить. Только если ты хочешь, чтобы я ушёл?

Конечно, Регис хочет этого меньше всего на свете. От мысли, что Геральт бросит его, и он останется один, а его жизнь снова будет завязываться только на кошке и работе, у него встаёт ком в горле.

Он машет головой, пытаясь не показать, насколько Геральт только что облегчил его душевную муку.

— Разве я когда-то давал повод думать, что хочу уйти от тебя?

Прокручивая в памяти всю их совместную жизнь, Регис понимает, что поводов и правда никогда не было. Но это вовсе не значит, что он не может додумать их сам.

— Нет, не давал, — он снова машет головой.

— Тогда откуда такие мысли?

Регис только вздыхает.

— Геральт, это ведь ты сказал, что так продолжаться больше не может. О чём ещё я должен был подумать?

— О чём угодно, но только не об этом.

Между ними повисает молчание, пока они смотрят друг другу в глаза. Видно, что Геральт искренен в том, что говорит. Ладно, значит, он предпочитает идти более сложным путём. Регис соврёт, если скажет, что не рад этому, хотя не хочет даже представлять, через сколько смущения и стыда ему предстоит пройти во время этого разговора. Он знал, что рано или поздно его притворству придёт конец, но в душе надеялся, что, может, всё как-нибудь будет идти дальше, пускай немного криво и косолапо, зато без необходимости озвучивать свои самые сокровенные и стыдные побуждения.

— Регис, я… — начинает Геральт, но замолкает, сжав губы и отведя взгляд. Вся его суровость пропала, осталось только небольшое волнение.

Регис давно уже знает, что Геральт вовсе не такой устрашающий, как может показаться, исходя из его внешности. За ней скрывается доброе и сострадательное сердце, которое никогда не будет жестоко к близким людям. Можно осмелеть и посчитать Региса достаточно близким для него, чтобы Геральт хотел решать любые проблемы в первую очередь конструктивной беседой. Без вспышек злости, раздражения и прочих вспыльчивых глупостей.

— Слушай, я много думал, — продолжает Геральт, когда находит нужные слова, — и, кажется, только сейчас наконец-то полностью понимаю, кто я и где я. И чего я хочу.

— И чего же ты хочешь?

— Я хочу жить, — уверенно отвечает Геральт и даёт Регису несколько мгновений осознать эти слова. — Я хочу радоваться и планировать будущее. Тихое и спокойное будущее, в котором нет опасности на каждом шагу. И ещё я хочу, чтобы ты был рядом. Но прежде нужно покончить с тем бредом, который ты сотворил с собой.

— О чём ты?

— Ты сам прекрасно знаешь, о чём я, — припечатывает Геральт, глядя ему в глаза. — Ты должен прекратить попытки влезть в чужую шкуру. Я знаю, что ты делаешь. Не совсем понимаю, зачем, но знаю. И вижу, что ты — не тот Регис, которого я знал прежде. Ты никогда не сможешь стать им. — Эти слова жестоко бьют наотмашь, и Регис постыдно опускает глаза. Почему-то ощущает себя нашкодившим ребёнком, которого поймали с поличным. Геральт едва слышно вздыхает и протягивает руку по столу, призывая Региса ответить тем же. — Но ты и не должен.

Подняв на него глаза, Регис встречается со взглядом, полным тревоги. Тревоги за самого Региса. Он вкладывает руку в раскрытую ладонь Геральта, и тот нежно сжимает её. Это дарит некоторое успокоение. Геральт не собирается накидываться на него с претензиями и ругнёй. Геральт и правда не оставит его.

Как у них всё странно: сильным и здравым должен быть Регис и давать Геральту почву под ногами, давать ему привязку к реальности, а вместо этого сам увязает в пучине безумия; на самом же деле это Геральт у них отвечает за здравость рассудка и удержание Региса в реальности. Ему не раз говорили, что душа у него хрупкая и податливая, восприимчивая. За годы жизни ему удалось немного нарастить броню и не допускать к себе излишние душевные волнения, однако появление Геральта что-то надломило в нём. Невозможно устоять перед той аурой, которую Геральт излучает своим присутствием. Сказалось всё сознательное и бессознательное: внутреннее устройство, потребности, желания, ценности, инстинкты. Когда Геральт говорит, Регис умолкает; когда Геральт рядом, Регис чувствует себя в безопасности от окружающего мира; когда Геральт о чём-то просит, естество Региса рвётся угодить ему во всём. Рвётся больно уж сильно, но так это только потому, что лишиться Геральта, самого лучшего, что случалось в жизни Региса, равняется лишиться жизни. Уж лучше лишиться рассудка, чем Геральта. Такое суждение, очевидно, сыграло с ним дурную шутку.

Регис вздыхает, покрепче сжав его ладонь в своей. Нужно сказать всё, как есть, а там уж будь что будет. Либо правда поможет им, либо разрушит между ними всё подчистую, но тогда и ладно: Регис останется расколотым пополам, зато отныне без обманок, притворств и полутонов. Должен же быть хоть какой-то плюс!

— Ты правда не понимаешь, почему это происходит со мной? — спрашивает он тихо, глядя не на Геральта, а на их сплетённые пальцы.

— Только догадываюсь. Мне хотелось бы услышать от тебя всё как есть.

Регис кивает. Геральта можно понять. И правду услышать он тоже заслужил.

— Только не перебивай меня, ладно? Я просто человек, Геральт. Простой, обыкновенный, скучный человек. Далеко не идеальный. Я не твой блестящий Регис, я не вампир, у меня нет интересных историй, я не прожил четыреста лет, я не смыслю ни в чём, кроме своей работы. Хотя там тоже не всегда всё так просто. Я не умею смешно шутить, я не собираюсь кокетничать с тобой — потому что не знаю, как это делается, — я не особенно красив, не умею готовить и недостаточно хорош в постели. Я совсем ничего не могу дать тебе. И уж точно проигрываю твоему Регису во всём. А мне просто хочется нравиться тебе, потому что мне ты очень-очень нравишься. Знаешь ведь и сам: на войне все средства хороши.

По факту, хочется удержать Геральта рядом, потому что никого лучше у Региса не было и вряд ли будет. Горло сдавливают слёзы, сердце колотится в груди и ладони, кажется, покрываются холодным потом. Он чувствует себя провинившимся, когда сидит вот так с опущенной головой, но всё же не может заставить себя взглянуть на Геральта. Это выше его сил.

— Кто сказал тебе такие глупости? — доносится вопрос от Геральта. Регис только поджимает губы. — Ты чудесный. Ты не скучный. И очень даже красивый. С тобой интересно проводить время и беседовать. — Геральт поднимается и подходит, обнимает, гладит по волосам. Регис с силой трёт глаза, которые уже на мокром месте и грозятся превратить его в рёву-корову. Геральт издаёт тихий смешок. — И в постели ты очень даже хорош. Готовить и правда не умеешь, но это не беда, с голоду не помрём же. А всё остальное не так уж важно.

Регис горько усмехается, качнув головой. Нет, всё остальное как раз и есть самое важное.

— Ты постоянно с такой любовью вспоминаешь о своём Регисе… — Хрипло выдавливает он из себя. — Мне всё время кажется, что ты сравниваешь меня с ним и что я всегда оказываюсь хуже.

— Это не так, Регис. То есть… я действительно замечаю разницу, но не считаю, что ты хуже. Ты просто другой.

— Мне от этого не особенно легче.

— Ты не должен так убиваться из-за меня, — находится Геральт, подумав. И всё ещё прижимает его к себе, поглаживая по волосам. — Тебе не нужно притворяться кем-то другим, чтобы понравиться мне.

Регис поджимает губы и резко высвобождается из объятий Геральта, чтобы подняться на ноги и оттолкнуть его от себя.

— Ты лицемеришь, — осаждает он удивлённого Геральта.

— Почему это я лицемерю?

— Ты же сам наслаждался всем этим! — Регис не сдерживается и взмахивает руками. — Не отпирайся, я знаю! Ходил довольный, что я так сильно пытаюсь угодить тебе, что всё в себе поменял. Внешний вид, одежду, даже улыбку! Характер сложнее менять, это правда, тем более, что я никогда лично не был знаком с твоим Регисом. Но я старался даже думать иначе! И ты всем был доволен, Геральт. Ходил и радовался, что ты как будто всё ещё со своим Регисом, что хотя бы на время, иногда, ты можешь поверить, что ты с ним. Скажешь, не было такого? Я просто удобная замена для тебя.

Геральт с горечью хмурится и стискивает челюсти. Опускает взгляд и сильно сжимает рукой спинку стула. Дурацкая перекладина из алюминиевой трубки легко сминается под пальцами нечеловечески сильного человека. Регису хочется вышвырнуть все эти дурацкие стулья из окна.

— Хорошо, ты прав, Регис, — стараясь при этом казаться спокойным, кивает Геральт и снова поднимает на него глаза. Такие прямолинейные, неотступные и жестокие в своей решимости. — Поначалу мне и правда нравилось, что иногда, забывшись, я мог возомнить, что ничего странного со мной не произошло, и я всё ещё дома, в своём мире, со своим Регисом. Но всё-таки большую часть времени я не мог поверить, что ты делаешь всё это только потому, что считаешь, что никак иначе тебе не привлечь меня. Это же просто абсурд. Я не мог поверить, что кто-то вроде тебя может опуститься до такого.

Слёзы снова подступают к глазам, но Регис храбрится, плотно сжимая губы. Ну нет уж, он не расплачется. А если и расплачется, то в другой раз, в одиночестве.

— Ты хоть представляешь, как я чувствовал себя, когда понимал, что вместо меня ты воображаешь себе другого? — спрашивает он тихо, потому что настолько возмущён, что даже не в состоянии нормально вдохнуть, чтобы потом закричать от души.

— Блять, я идиот, я знаю! — почти что рычит Геральт, со злостью отпихнув от себя стул, который громко ударяется о стол. — Я знаю, что не должен был так херово поступать с тобой, я прекрасно это знаю! — Он вдыхает и выдыхает, пройдясь по кухне. Вроде бы немного успокаивается. — Но я и подумать не мог, что ты будешь вот так… Ладно я — я псих. Какой с меня спрос? Но ты-то! Я не думал, что у тебя тараканы похлеще моих.

— Как удобно! — вскипает Регис, всплеснув руками. — То ты твердишь, что ты абсолютно здоров, то оказывается, ты псих, и спросу с тебя никакого! Может, и мне больным вдруг прикинуться? Я не я, и хата не моя!

— Конечно, вперёд! Тебе не впервой кем-нибудь прикидываться! — Геральт машет руками перед Регисом, ещё больше действуя этим на нервы. — Теперь разыграй из себя жертву, бедняжка ты моя! А может, жертва здесь я, а?

— Ты?! И с чего бы, позволь узнать?

— А с того! Строишь из себя оскорблённую невинность, а самому, по факту, нужен был не я, а только мой хер! Да тебе срать, о чём я думаю и что чувствую, главное, что член большой и трахаю тебя охуенно! Трахал бы ещё молча и не возникал, вообще проблем бы не было, да?

У Региса внутри всё дрожит от гнева.

Конечно, член у него и правда большой. Регис готов сосать и вылизывать его часами и всё равно достаточно не будет никогда. Но, боже, разве в сексе всё дело?!

Перед глазами проносятся все разы, когда они были вместе, и что-то не припоминается, когда это он как-то принудил Геральта против воли или повёл себя так, будто ему нужен только секс! Тоже нечего строить из себя невинность.

— Как ты смеешь так разговаривать со мной? — Он шипит, тыча Геральту в грудь и глядя в глаза снизу вверх. Почему-то сейчас несколько сантиметров разницы в росте становятся ощутимы, как никогда. — Это низко — считать, что мне от тебя нужен только секс! Ты же и сам знаешь, что это неправда, но специально говоришь так, чтобы сделать мне ещё больнее!

Геральт перехватывает его руку и отбрасывает её в сторону.

— Да, говорю так специально! Потому что ты тоже прекрасно знаешь, что нравишься мне сам по себе, но почему-то заёбываешь себе мозги, а потом обвиняешь меня во всех смертных грехах! И кто лицемер после этого?

— Хамло! — выкрикивает Регис ему в лицо, понимая, что его уже не хватит на какие-то объяснения и интеллектуальный спор.

— Истеричка! — в спину ему отвечает Геральт, когда он отворачивается, сложив руки на груди.

Регис сжимает зубы почти что до скрежета, пытаясь сдержать рвущиеся наружу упрёки. Сердце оглушительно клокочет в груди, а руки трясутся. Резко накатывает мигрень и даже начинает подташнивать.

Сзади громко пыхтит Геральт. Тоже почему-то решает сдержать дальнейшую ругань. В воздухе до сих пор звучат отголоски обидных слов, которые они сказали друг другу, и прибавлять к ним новые не хочется. Спустя несколько мгновений Геральт отодвигает стул, громко царапнув ножками по плитке, и до странного грузно падает на него.

— Я просто хотел спокойно всё обсудить, — с расстановкой произносит он, — а ты начал скандалить на пустом месте.

Фыркнув, Регис закатывает глаза. И это Геральт называет скандалом?

— Радуйся, что я не запустил в тебя чем-нибудь тяжёлым.

— Охренеть, — и, судя по интонации, Геральт действительно охреневает. — Ты и так можешь?

Обернувшись, он натыкается на изумлённый взгляд нечеловеческих жёлтых глаз.

— Не знаю. Не пробовал. Пока.

— Нет, я не в том смысле. Не знал, что ты можешь так психовать. Прямо как…

— Как твой Регис, да? — Снова взвинчивается он.

— Нет-нет, совсем нет, — Геральт машет головой и даже слегка улыбается. — Как кое-кто другой. Но ладно, это всё неважно.

Они оба умолкают, словно негласно решают дать себе время остыть. Регис пока включает электрочайник и ставит на огонь кастрюльку с водой. Вообще-то, он пришёл с работы и хочет есть, а ещё даже не успел переодеться. Попросив Геральта промыть немного риса, уходит в ванную. Там он умывается и вздыхает, глядя в зеркало.

— Ты омерзителен, — говорит отражение, и Регис почти что уверен, что у него самого губы даже не дрогнули при этих словах.

Капли воды стекают по лицу, и из-за покрасневших глаз можно принять их за настоящие слёзы.

Затем он переодевается в домашние штаны, которые на самом деле пижамные, и футболку Геральта. Что-то хрупкое и жалкое внутри него желает, чтобы Геральт увидел его в своей одежде и проникся бóльшим пониманием и милосердием. Ведь, несмотря ни на что, Регис всё ещё его, всё ещё нуждается в нём и всё ещё по-настоящему хочет разобраться в проблеме, чтобы всё исправить.

Синяя великоватая футболка без рисунков видится Регису своеобразным белым флагом.

Вернувшись на кухню, он обнаруживает, что рис уже варится в кастрюльке, а рядом на сковороде тушится овощная смесь.

— Я тут… это… — Поясняет Геральт, махнув рукой на плиту, пока заливает кипятком пакетик чёрного чая. — Если ты рис с котлетами хотел, то не получится. Я их доел сегодня. Овощи вот решил сделать. Ты же любишь рис с овощами.

Регис только вздыхает, чувствуя себя совершенно бессильным перед заботой Геральта.

— Хорошо. Спасибо. Кошечку ещё не кормил?

Геральт отрицательно мычит в ответ и наливает кипятка во вторую чашку. Регис наполняет кошачью миску влажным кормом, и стоит ему произнести: «Бланка, иди есть!», как тут же раздаётся глухой удар — это она спрыгнула на пол с верхнего этажа своего домика — и быстрый топот лапок. Он наглаживает любимицу по спинке, пока та ест, и это простое действие дарит ему немного успокоения.

Поэтому, когда он садится за стол и принимает от Геральта кружку горячего чая, пахнущего бергамотом, уже не может понять, почему сорвался на Геральта и почему дурные черты характера так легко взяли верх над его разумом. Запах жареных лука, моркови и других овощей, щекочущий обоняние, намекает, что во всём виноват голод. Надо быть спокойнее. И помнить, с кем имеет дело.

Геральт остаётся у плиты, помешивая деревянной лопаточкой овощи и сёрбает горячий чай. Понятно, почему этот звук многих раздражает. Но Регис рад, что его не раздражает совсем. Сам он не сёрбает — почему-то для него чай никогда не бывает чересчур горяч. И всё-таки он рад, что, по крайней мере, такая мелочь никогда не будет предметом их с Геральтом ссор.

— Я всё равно тебя не понимаю. — Геральт вновь затевает этот разговор. Смотрит в затылок. — Зачем ты начал копировать… того Региса?

Он тихо вздыхает, обводит пальцем кромку кружки. Разворачивается и, глянув в глаза Геральта, устремляет взгляд на его ноги. Вернее, на смешные тапочки с кроличьей мордашкой. Так проще.

— Мы ведь оба с тобой понимаем эту простую правду: ты бы никогда не посмотрел на меня, если бы у тебя был твой Регис. Потому что он — твоя мечта, а я — нет. Но мне хотелось быть твоей мечтой, понимаешь?

Подняв глаза, он видит, что Геральт качает головой.

— Регис, ты не прав. Не надо так говорить.

— Хорошо, тогда давай так: если бы вдруг здесь, в этой комнате, прямо сейчас, возник твой Регис, кого бы ты выбрал — его или меня? Остался бы со мной или пошёл с ним в свой мир?

Геральт хмурится и, переведя взгляд на кошку, вылизывающую миску, тихо отвечает:

— Он не может здесь возникнуть.

А Регис кивает, потому что ему всё ясно. Это давно было ясно, но теперь всё озвучено вслух, чтобы ясно стало всем.

— Что и требовалось доказать. Со мной ты от безысходности. Просто потому что он не может здесь возникнуть. А если бы мог, ты бы, не задумываясь, выбрал его.

Геральт опускает глаза в пол и молчит. Это, конечно, ознаменовывает правоту Региса.

— Я знаю, что я только доступная замена для тебя, но всё же соглашаюсь быть ею по доброй воле, как бы унизительно это ни было по своей сути. Знаешь, почему? — Геральт не знает, о чём и сообщает вскинутым в вопросе подбородком и виноватым взглядом. — Потому что понимаю: в реальности не существует никакого идеального Региса. Он — плод твоего воображения. Если рассудить объективно, то становится понятно, что я больше всех других людей в мире подхожу под твои параметры идеальности. По внешности, характеру, повадкам. Не на сто процентов, даже если непреднамеренно, но всё же подхожу достаточно. У тебя нет выбора — вот почему ты со мной. А я подстраиваюсь под твой идеал, потому что выбор у тебя всё-таки есть: либо я, либо никто. — Геральт хмыкает и отворачивается, чтобы помешать овощи лопаткой и, заглянув в кастрюльку, отключить газ под ней. — Знаю, что это глупо с моей стороны, но иногда чувства бывают деструктивны, и от них никто не застрахован. Я просто боялся, что однажды ты решишь, что меня всё-таки недостаточно, и лучше быть ни с кем, чем быть со мной. А я… я чувствую себя разбитым, если представляю, что тебя нет в моей жизни. Ты очень мне нужен. Многих эта потребность толкает и на куда более разрушительные поступки.

Геральт продолжает молча заниматься готовкой, и Регис даже начинает сомневаться, что его длинная речь была услышана. Но вот Геральт накрывает крышкой сковороду, уменьшив перед этим огонь, и со скрещенными на груди руками опирается о тумбу напротив Региса.

— Он мёртв.

— Что? — не понимает Регис.

— Бессмертный высший вампир Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, которого я знал и любил когда-то, мёртв.

Геральт смотрит на него, а он тупо смотрит в ответ, не зная, как реагировать. Вообще-то, он в замешательстве, потому что не понимает, что Геральт имеет в виду, но решительно не знает, что сказать на такое заявление.

— Его убили незадолго до моей собственной смерти, — продолжает Геральт. Иногда Регису невыносимо слушать подобные разговоры. — Я своими глазами видел это и знаю, что его больше нет. Да и меня тоже в каком-то смысле больше нет. Того меня. Нужно принять это и отпустить его. Нужно перестать считать его, как ты говоришь, своим идеалом. Потому что это мешает мне строить какую-никакую, но всё-таки мою жизнь. Его нет. А я есть здесь. И у меня действительно есть выбор: провести жизнь в одиночестве и мечтать о том, чего никогда не будет, или попытаться быть с кем-то. Я не хочу быть один. Хочу быть с тобой. Именно это я и собирался сказать тебе с самого начала — что хочу отпустить того Региса, поэтому ты должен прекратить копировать его. Это не кончится добром ни для тебя, ни для меня. Так следовало поступить сразу, но… Мы не поступили.

Регис кивает. Да уж, он хотел, чтобы Геральт отпустил своего Региса, но сам же препятствовал этому — постоянно напоминал о нём, как будто недостаточно иметь одно с ним лицо, один голос и всё остальное.

— Я соболезную тебе, Геральт, — тихо говорит он. Сердце рвётся искренне посочувствовать такому горю своего близкого человека, и он спрашивает себя: неужели начал верить в фантазии Геральта?

— Спасибо, но не надо меня жалеть, — отвечает тот. — Давай лучше тихо-мирно решим наши дела и поужинаем.

— Хорошо, давай.

— Смотри: я спрашиваю — ты отвечаешь, коротко и по делу.

Регис давит усмешку и кивает. Забавно. Обычно это он задаёт вопросы, а потом слушает и анализирует.

— Я просто хочу прояснить всё, — поясняет Геральт. Регис снова молча кивает. — Значит, ты не хочешь, чтобы мы расстались?

— Очень не хочу, — послушно коротко отвечает Регис.

— И ты не хочешь, чтобы я при тебе говорил о Регисе? Ну, о том.

— Не совсем так, — не соглашается он, — я не против того, чтобы ты вспоминал о нём время от времени. Это нормально, учитывая твоё отношение к нему. Скорее, я не хочу, чтобы ты называл его «своим Регисом». Когда ты делаешь это, я ощущаю себя — уж прости за прямоту — за бортом. Я не хочу, чтобы мой партнёр называл «своим» не меня, а кого-то другого.

— Понял. Справедливо. Был не прав, признаю, — с готовностью кивает Геральт. — Но и ты тоже — ты обещаешь, что отныне будешь самим собой?

— А если тогда я разонравлюсь тебе?

— Ну, не с большим шансом, чем тебе разонравлюсь я.

— Ты правда так думаешь?

Вздохнул, Геральт подходит и опускается на корточки перед ним. Берёт его за руки и заглядывает в глаза.

— Послушай меня, — просит он. — Я уверен, что мне не может что-то в тебе разонравиться. Но если вдруг — вдруг! — будет что-то, что, ну, например, будет раздражать меня, или не устраивать, или ещё что-то, я даю тебе слово, что это не будет поводом, чтобы бросить тебя. Мы сможем обо всём договориться, найти компромиссы, где-то принять, где-то понять. У меня нет цели найти в тебе что-то, что мне не нравится. Скорее, у меня цель сделать всё, что в моих силах, чтобы ты во мне не нашёл что-то, что тебе не нравится.

— Но Геральт…

— Да, да, Регис. Если кому и стоит разорвать отношения, так это тебе. Ну зачем я тебе нужен? Ты только мучаешься и страдаешь со мной. Я псих. Я странный, искалеченный, с грузом прошлого за плечами. Уродливый вон какой, всё тело в шрамах. А ты молодой, красивый, чрезвычайно умный. И парень тебе нужен под стать.

— Геральт! Прекрати немедленно! — Он цокает языком и крепче сжимает его руки в своих. — Не говори так. Ты прекрасен. А я люблю тебя. Слышишь? Какой бы ты ни был, я люблю тебя.

После долгого взгляда в глаза, Геральт опускается на колени, чтобы обхватить ноги Региса и уложить голову ему на коленки, прижавшись к ним щекой. Регис гладит его волосы и плечи.

— Ты правда думаешь, что любишь меня?

— Конечно. Я уже не мальчик, могу определить, где мимолётная влюблённость, а где любовь. Настоящая, понимаешь? Та, которая со всем смиряется, всё прощает и остаётся до последнего вздоха.

На его коленях Геральт качает головой. Рукой гладит ногу Региса под коленом. Немного щекотно.

— Холера, до чего же жизнь своевольна, — изрекает он задумчиво, — отнимает одно, чтобы потом дать другое.

С этим не поспоришь, поэтому Регис молчит. Только продолжает прижимать к себе и гладить по волосам. Дожидается, пока Геральт придёт в себя.

Через минутку тот спрашивает:

— Регис, так ты обещаешь, что отныне всегда будешь самим собой?

— Да, я обещаю. Отныне никаких глупостей.

Геральт кивает, елозя головой по его ногам, а потом поднимается.

— Вот и хорошо. Значит, договорились. Большего мне и не нужно. А теперь давай всё-таки поедим.

Регис усмехается и кивает.

— Да, давай. — Но всё же не выдерживает, а потому тут же серьёзно спрашивает: — Так как мы теперь будем, Геральт? Что мы решили?

— Ну как что? — Тот достаёт две тарелки из шкафчика и принимается накладывать в них рис и овощи. — Что ещё поборемся друг за друга.

Правильно, они ещё поборются. Ещё не всё безнадёжно потеряно.

— Регис, только одна просьба, — серьёзно произносит Геральт, когда ставит тарелки на стол и настойчиво смотрит ему в глаза. — Пожалуйста, больше никогда не проси меня выбирать между тобой и тем Регисом. — Регис кивает. Его охватывает стыд за этот поступок. А Геральт, конечно, прав. — Я не могу отказаться от кого-то из вас. Он был в моём прошлом, и этого не изменить. Да я и не хочу ничего менять. Прошлое нужно принимать таким, какое оно есть. Просто прими его и не заставляй меня отказываться от него. Но сейчас и в будущем я весь целиком для тебя — разве этого недостаточно?

Регис понуро кивает, опустив взгляд, потому что этого, конечно, должно быть достаточно.

— Достаточно, — говорит он вслух вслед за своими мыслями, и Геральт целует его в макушку.

Хочется спросить: «А ты обещаешь? Обещаешь, что теперь ты всецело мой?». Вместо этого он оглядывает свой ужин и спрашивает:

— В холодильнике, случайно, не осталось копчёной грудки? Хочется всё же чего-то мясного.

Угукнув в ответ, Геральт лезет в холодильник и отыскивает там начатую копчёную куриную грудку.

Ну вот, хоть вкусно поест сегодня. Должно же было и что-то хорошее произойти.