Горы, одна над другой — ступенями, поражающие своей монументальностью. В Альпы невозможно не влюбиться. Здесь я кажусь себе маленьким и незначительным, весь мой внутренний мир — пустым, не имеющим ценности, а ломающие ребра чувства — никчёмными, не стоящими внимания вечности. Величие гор, их почтенный возраст, который даже осмыслить сложно, примиряет с мыслью, что моя жизнь — это всего лишь миг, и значения не имеет, какими эмоциями она наполнена. Мне действительно здесь легче.

      В Мольвено весна пахнет талой землёй. Весна пахнет ландышами и первыми фиалками. Весна пахнет горной свежестью. Весна им пахнет…

      Вид, куда ни глянь, вышибает дух напрочь: узкие улочки, застроенные аккуратными, словно кукольными трёх-четырёхэтажными отелями, серпантином спускаются к озеру. Здесь не хочется брать машину, здесь вообще не хочется думать о делах. Уважаемые партнёры знали, куда нас пригласить, чтоб достойно отметить подписание контракта. В этом месте легко забыться и оторваться от действительности. Здесь хочется гулять за руку с тем, кем дышишь и не можешь надышаться; бродить оживлёнными туристическими маршрутами, осторожно поглаживая пульсирующую вену на чужом запястье; вжимать в стену из грубого камня в сокрытом от посторонних глаз пустом переулке, куда почти не проникает солнечный свет, срывая короткие сладкие поцелуи. И предвкушать. Терпкость грядущей ночи.

      Но это всё мечты. С привкусом горечи. Потому что нет взаимности. Он — нормальный. Абсолютно. Это я — больной неизлечимо, на нём свихнувшийся.

      Он смеётся и ведёт меня за руку, от одной лавки к другой. Подарки родителям, сестре, его девушке. Вертит в руках безделушки, спрашивая моего мнения, а я залипаю на его профиле, на ямочках над уголками губ — таких неожиданно трогательных при его-то брутальной внешности. Он не гладит моё запястье и касается по-товарищески — он не знает, что я умираю от прикосновения. Просто водит меня за руку, как маленького, потому что видит, что я расслаблен и не хочу двигаться. Заставляет меня покупать сувениры — жене и близнецам, потому что ну никак нельзя вернуться из Италии без грёбаного платка или плетёной шляпки, которую моя жена не примерит даже ради приличия. А, дождавшись расчёта, он снова берёт меня за запястье, уверенно касаясь тёплыми пальцами учащённого пульса, и тянет через узкие проулки, утопающие в цветах и зелени, к другой лавке, потому что там «самое лучшее вино в Мольвено».

      Он часто меня трогает — за плечи, за шею, за́ руку. В его касаниях нет интимности, и скрытого подтекста тоже нет. А я боюсь себя выдать реакцией — дрожью или внезапным жаром, потому что прошивает до нутра всякий раз, и чем невесомей прикосновение, тем ярче тело откликается. Это сильнее меня, не могу ничего сделать — люблю его.

      Я не смогу вспомнить, когда это началось и сколько лет длится моё помешательство. Сначала неосознанно им любовался — его жестами и мимикой, очаровывался его харизмой, и какое-то время мне казалось, что я просто ему завидую — его лёгкости и обаянию, способности к себе притягивать. Завидую его внешности, чертам лица, до дрожи притягательным, с завистью смотрю на его тело, мечтая иметь такое же. Пока в один момент не понял, что моя мечта не в том, чтобы иметь такое же тело. Моя мечта — име́ть его́ тело. В том самом прямом и грязном смысле. Я хочу видеть его губы не в зеркало на себя глядя, а трогать их пальцами, глядя ему в глаза. А затем касаться их членом. С момента осознания мой кошмар и начался.

      Я пытался держать дистанцию, избегал его общества, а он, чувствуя моё отторжение, лишь настойчивей добивался дружбы, в душу ядом просачивался. Он не замечал в моих глазах чувства, и долгих тяжёлых взглядов, исподлобья брошенных, не замечал тоже. Он мне подмигивал на совещаниях, словно сговаривался об очередной авантюре — без двойного дна и намёков на сексуальность, а мне словно кислород из лёгких откачивали, вдохнуть полной грудью хотелось и закрыть глаза — чтоб не видеть его больше. Мне надоело с этим жить, ежесекундно свою тягу преодолевая — это сложно и чертовски утомительно.

      Здесь, в солнечной Италии, я прячу глаза за черными стеклами, чтоб он не видел моего взгляда, потому что я адски устал себя контролировать. Эмоции прорываются, они жгут, кусают. Он дразнит меня своими улыбками, не понимая, что со мной делает. Он так счастливо смеётся — свободно, звонко, он рад, что вырвался из серого Мюнхена, и с воодушевлением мне о планах на вечер рассказывает. И я, в общем-то, разделяю его настроение, потому что да — мы подписали выгодный контракт и я могу провести уикэнд в его обществе. И на короткое время забыть, что в моей реальности на самом деле всё серо и беспросветно. В моей реальности он лишь в моём сердце, но не в моей постели.

      Вечер стремительно надвигается и после ужина в ресторане отеля, партнёры везут нас в закрытый клуб, обещая эксклюзивные развлечения. Он пьян — лимончелло ударило в голову и мне бы остановить его, потому что алкоголь он плохо переносит и совершенно не знает свою допустимую дозу. Улыбаюсь — мне кажется, я знаю его лучше, чем он сам. Цедит крепкий напиток, о чём-то негромко на итальянском с партнёрами беседуя, расслабленно откинувшись на подушки глубокого кресла. Улыбка ленивая к губам приклеена, он весь — как довольный кот, сытый и обласканный. Мне сложно смотреть на него такого, поэтому морду отворачиваю и стараюсь даже не прислушиваться к итальянскому — язык знаю плохо, а анализ беседы слишком много сил отнимает. Нет, не сейчас. Все дела позади остались, это завтра мне — за руль, и триста пятьдесят километров до родного Мюнхена — четыре невыносимых часа в тесном пространстве с ним наедине. А сегодня имею право расслабиться.

      Когда в нашем маленьком приватном зале гаснет свет и загорается прежде скрытая во мраке сцена с одиноким пилоном, я слышу со всех сторон возбужденные возгласы. Музыка становится громче, низкие частоты в груди мягко пульсируют, и на подиум, одна за другой, восходят девушки. Цинично отмечаю — по штуке на каждого. Из одежды на них — только украшения: браслеты на запястьях и лодыжках, тяжёлые серьги, колье и чокеры, и ни малейшей тряпицы, чтоб хоть какую интригу оставить.

      Компания наша устраивается поудобней, официанты невозмутимо напитки и закуски обновляют, словно каждый день подобные оргии обслуживают, а девушки начинают представление. Их танец — не танец вовсе, а аукцион, и пусть они уже куплены, но в условиях контракта — довести клиента до сексуального помешательства, с чем девочки успешно справляются, раздвигая на пилоне ноги и гладкие киски с набухшими губками демонстрируя. Трогают друг друга между ног пальчиками, а танцующую на пилоне — по очереди язычками, коротко, но демонстративно, чтоб зрителям было видно в деталях. Равнодушных нет. Меня тоже вставляет, но смотрю больше на него, чем на сцену: как он пьяно ресницами шальной блеск глаз прикрывает, как губы свои сочные в голодной улыбке тянет — алчно и нетерпеливо. Он неотрывно следит за представлением, по-хищнически прищурившись. Присматривается.

      Я знаю — выбирает.

      Его грудь тяжело вздымается, он уже возбуждён — лёгкие брюки топорщатся под напором налитой плоти, приковывая мой взгляд. И мне выть хочется, как волку — морду к Луне задрав, а затем скулить, как псине раненой. Я тоже возбуждён, но не от порно-шоу, любезно для нас организованном. Наблюдать за наблюдающим — вот моё порно-представление. Я хочу и не хочу его таким видеть: это запредельно сладко, но потом ни за что не смогу вытравить его образ из памяти. Отпечатается штампом, каким он в пик возбуждения выглядит, и опять тратить невменяемые суммы на психолога, который невероятными усилиями будет меня из ямы вытягивать. Я уже наелся этого всего — до рвоты.

      Он курит. Небрежно удерживает сигарету между пальцев, ленивым движением сбивая пепел, а мне двинуть ему по губам хочется и потушить отраву голыми пальцами. Не выношу курящих, меня тошнит от дыма, но когда поворачивается в мою сторону, жадно дышу, словно дым, который выдыхают его губы — не яд.

      — Как тебе та, рыжая? — хрипло спрашивает, кивая на сцену. Он дышит очень тяжело, а я невольно представляю его дыхание, когда он любовью занимается — наверняка оно шумное, громкое, местами сорванное. А ещё так хочется услышать, как он стонет в момент экстаза. Просто услышать — чтоб знать.

      Лениво перевожу взгляд в направлении, которое он указывает, пряча за коньячным бокалом раздражение. Жму плечами — ничего особенного, и, по совести, его подруга, которая верно ждёт дома, куда привлекательнее. Да и моя жена тоже. А эта рыжая — безликая: красивое тело, полная грудь, искусно сделанная — тут нет некрасивых. Но они все одинаковые — кукольные лица и роскошные тела для удовольствия. И мне откровенно похуй, в которую из них он свой член вставит, хоть в каждую, только вот не надо советоваться со мной в вопросе выбора. Если он мне выбор предоставит — то максимум, на что сможет рассчитывать — это самоудовлетворение под порноканал в номере.

      — Возьмём её?

      Возьмём? Вдвоём?!

      Давлюсь глотком. Меня от этой простой фразы подбрасывает, словно по позвоночнику разряд дали. Он на меня не смотрит и словно бы моей реакции не замечает вовсе, зачарованно уставившись на сцену. Его глаза горят, подсвеченные софитами, и я ищу в его лице хоть что-то, что намекает на недопустимое. Не нахожу. Он уже весь в процессе, не здесь, а там, с той рыжей, в мыслях на свой член её натягивая.