Ни в одной волшебной школе Протея никогда не училась, не видела даже ничего настолько огромного, поражающего и захватывающего дух, и оттого ей потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Она прекрасно помнила собственные чувства, когда впервые оказалась в Лондонском Министерстве Магии — от масштабов перехватывало дыхание, а от ужаса подкашивались коленки. Протее было семнадцать, она только-только стала совершеннолетней, и нужно было решить несколько важных вопросов. Оставшиеся от матери документы были погребены вместе с ней же и сестрами, сбегая, Протея захватила разве что деньги и собственную волшебную палочку, так что необходимо было сделать ее личность реальной. Процедура, впрочем, не заняла много времени, хоть Протея и ожидала долгого разбирательства: может быть, помогла сочиненная, выверенная назубок история о девочке из глубинки, а может — стащенный у матери артефакт для отвода глаз. Смотрела на все Протея с совершенно нескрываемым восторгом, крутила головой и разве что рот не распахивала, когда вокруг пролетали бумажные самолетики. Такие любила складывать Стелла, однако Протея предпочитала об этом не думать — все равно с ее смерти прошел уже целый год. О своей семье в Министерстве она не рассказывала, так что записали ее просто-напросто сиротой, выросшей самой по себе. Покидала кабинеты Протея с чувством липкого омерзения, заветными документами, спрятанными в складках мантии, и обещанием самой себе никогда туда не вернуться.

Громада Хогвартса встречала ее давящим ощущением, похожим на страх, и распахнутыми настежь дверями. Должно быть, была перемена, потому что школьники рассыпались по двору черными точками-желудями, занимали, кажется, все свободное место и галдели так громко, что хотелось зажать уши ладонями. Альбус, встретивший ее у границы барьера, замер рядом и смотрел на Протею с нескрываемым интересом, и оттого, наверное, неприязненные мурашки рассыпались по шее. Наконец, когда она смогла взять себя в руки, Протея серьезно кивнула, и путь продолжился. В самом начале пути Альбус предложил ей руку, и она все еще держалась за его локоть, потому что казалось — иначе Протея рухнет без чувств. И дело было даже не в том, что замок целиком трудно было охватить взглядом, и не в провожающих ее заинтересованных лицах. Протея отчетливо ощущала искорки древней магии, вплетенной в саму структуру Хогвартса, почти слышала шепот камней под ногами и готова была рухнуть в обморок от восторга. Сам Хогвартс был одним большим артефактом, и Протее, вошедшей внутрь всего пару минут назад, ужасно хотелось изучить каждую его мелкую трещинку.

— Сюда, пожалуйста, — Альбус повел ее мимо зачарованной лестницы, меняющей направление, и Потея запоздало оторвала от нее такой же зачарованный взгляд, — я проведу вам экскурсию на обратном пути, обещаю.

Пришлось одернуть себя и благодарно кивнуть — Протея все-таки пришла сюда ради другого. Она, впрочем, уже сомневалась в собственной затее с омутом памяти, но отступать было поздно — любопытство и длинный язык уже привели ее в Хогвартс. Здесь ее магия казалась совершенно ничтожной, и Протея то и дело вытирала вспотевшие ладони о мантию. Та, что покоилась на согнутом локте Альбуса, мелко подрагивала от напряжения, и Протея медленно перебирала пальцами, захватывая мягкий бархат чужой мантии. Альбуса, кажется, ее поведение нисколечко не смущало, он продолжал вести Протею вперед мудреными коридорами, и оттого чудилось, будто они просто праздно прогуливаются. Минуло еще несколько замысловатых коридоров, прежде чем они достигли цели, и Альбус остановился перед собственными покоями. О том, что омут находится не в его кабинете, Альбус предупредил Протею заранее, однако волнение все равно охватило ее до кончиков пальцев. Протея считала личную территорию едва не священной и ревностно относилась к выстроенным границам, а Альбус так просто пускал ее внутрь, что это сбивало с толку. Пусть это был не его дом, а всего лишь комнаты в Хогвартсе, они оставались личными, служили местом, где можно было побыть наедине с самим собой и расслабиться, скинув маски. В собственном доме Протея не пускала никого дальше первого этажа и даже там отделяла мастерскую специальными чарами. На втором этаже в ее собственной спальне не было места никому, кроме нее, даже собственноручно написанным портретам, потому что именно там Протея оставалась один на один с собственной сутью.

— Вы уверены, что мне стоит врываться? — на всякий случай уточнила Протея, переминая с ноги на ногу. — Вы могли бы подготовить более подходящую комнату.

— Вы не врываетесь, — ласково перебил ее Альбус, подталкивая ближе к двери, — я сам пригласил вас, так что все в порядке.

От невесомого толчка дверь распахнулась, и ноги понесли ее внутрь так легко, будто Протея только этого и ждала. Альбус усмехнулся, слегка придержал ее за руку и направил в сторону маленького дивана с изогнутой спинкой. Рядом с ним стоял низкий журнальный столик из темного дерева с вырезанными цветами на ножках, а на нем — подготовленный чайный сервиз. В целом это оказалась самая обычная гостиная, заставленная книжными полками, и Протея, только заметив, что от волнения перестала дышать, протяжно вздохнула. Здесь не было ничего страшно личного, и все равно обстановка неуловимо напоминала Альбуса. В тяжелой серьезности прослеживались игривые и даже насмешливые нотки, и Протее отчего-то захотелось непременно запомнить их все. И все-таки Протея, когда Альбус наконец-то ее отпустил, сложила ногу на ногу и кивнула в сторону появившегося посреди столика дымящегося чайничка:

— Я пришла сюда не чаи распивать.

Получилось несколько грубовато, так что Альбус удивленно вскинул брови, но как уж вышло. Протея покачала головой, дернула ногой и обвела комнату взглядом еще раз — омута памяти нигде видно не было. Раздражение колыхнулось в груди, и Протея закусила губу, давя свой поганый характер. Она всегда легко вскипала и так же легко остывала, и в последнее время, с тех пор, как познакомилась с Альбусом Дамблдором, Протея слишком уж часто находилась в состоянии зажженного фитиля.

— Разумеется, — Альбус махнул рукой, и чайный сервиз исчез вместе с дымящимся чайничком, — пойдемте.

Оправдываться он не стал, протянул Протее распахнутую ладонь, и она с сомнением вложила в нее собственные пальцы. Их затянувшаяся дурацкая игра все больше казалась ей неуместной, и Протея даже подумывала бросить все, переехав куда-нибудь подальше от Хогсмида и волшебного Лондона. Останавливало ее густое гулкое чувство усталости, растекшееся по плечам, и такое же — тоскливого одиночества. У Протеи не было семьи, кроме матери, и не было друзей, кроме сестер, так что и нормально общаться она не умела. Все ее «нормально» непременно оканчивалось извлечением выгоды, и от Альбуса, Протея чувствовала это собственным звериным чутьем, могло статься пользы больше, чем от всех людей вместе взятых.

На этот раз он привел Протею в маленькую комнатку, всю темную из-за отсутствия окон и наполненную доверху пылью. Единственным предметом среди голых пола и стен был стоящий на постаменте омут памяти, и Протея, вырвав собственную ладонь, жадно склонилась над ним. Она так и не выбрала воспоминание, на которое хотела взглянуть, и теперь казалось, будто из головы ее лезло все прошлое разом. В прозрачной воде она видела только собственное отражение, и от растрепанных напрочь волос и возбужденных глаз тошнота подступала к самому горлу. Протея была такая же темная, как все вокруг, словно плотная вуаль покрывала ее лицо, и только зелено-голубые глаза ее светились призраками во мраке.

Не оглядываясь на Альбуса, Протея медленно-медленно извлекла волшебной палочкой серебристую нитку воспоминания, и та булькнула, растворяясь в воде сизой дымкой. Дверь за ее спиной хлопнула слишком сильно, чтобы списать на сквозняк, и Протея хмыкнула, склонилась над омутом памяти и вгляделась в мелькающие картинки. Даже так, без полного погружения, Протея могла заметить идущих по дороге сестер и саму себя, плетущуюся позади. Так, кажется, было всегда: Диана и Стелла были ближе друг другу, чем кто бы то ни было, а Протея оставалась с ними, потому что выбора у нее не было. Не то чтобы она была третьей лишней, однако иногда запиралась в кладовке или блуждала по дому, пока сестры, увлеченные друг другом, не заметят ее отсутствия. Матери, наверное, было плевать, где и что они делают, и оттого она, зациклившись на себе, пропустила момент, когда Протея понаставила в доме сигналок и защитных ловушек. Омут памяти показывал ей то самое воспоминание об их первой вылазке в город, и Протея ужасно хотела досмотреть его до конца. Она даже склонилась над водой низко-низко, так что в нос ударил запах прелого леса, а до ушей донесся заливистый смех, и тут же отпрянула, крепко зажмурившись. Это было хорошее воспоминание, в самый раз для троих мертвецов, и все-таки Протея подцепила его кончиком палочки, подбросила и развеяла в воздухе.

Другое воспоминание сорвалось с палочки яркой серебряной вспышкой, и Протея, не позволяя себе опомниться, нырнула в омут памяти едва ли не с головой.

Наблюдать за собой со стороны было странно, однако Протея все равно ничего не могла сделать. Ее маленькая копия, которой только что исполнилось шестнадцать, поднялась с кровати рывком, сдернула одеяло и вгляделась в расплывающуюся за окном темноту. Было совсем немного за полночь, громко тикали в коридоре часы с кукушкой, но в остальном было тихо. Только несколько мгновений спустя до Протеи дошло, что не кричал младенец, которого матушка притащила совсем недавно. Матушка говорила, что у него силы — как у них троих вместе взятых, и тогда Протее казалось, что от старости у нее просто поехала крыша. Младенец был сморщенным и противным, постоянно плакал и гадил в пеленки, а Стелла заботилась о нем так, будто он действительно был ее младшим братом.

— Не ходи туда, — зашептала Протея, удивляясь звуку собственного голоса в тишине, — пожалуйста, не ходи к ним, просто беги, сейчас самое время.

Не послушавшись ее приказа, маленькая Протея соскочила с кровати, и ни одна половица под ее босыми ногами не скрипнула. Не скрипнула отворенная дверь и не колыхнулась ни одна занавеска, и Протея неспешно прошла в дальнюю комнату. Рядом с ее собственной комнатой жила Диана, а еще дальше матушка поселила младенца. Комната Стеллы располагалась в самом конце коридора, и именно эта дверь была не закрыта. Света внутри тоже не было, однако глаза Протеи давно адаптировались к темноте, и она прекрасно видела длинные тени, расползшиеся под ногами. Черное на черном, они наползали на стены и капали с потолка, и все еще громко тикали часы с кукушкой. Протея из воспоминания крепко сжимала в пальцах волшебную палочку, и взрослая она делала то же самое, будто так могла защитить собственное нутро.

— Я правда думала, что до этого не дойдет.

Это был голос Дианы, такой же спокойный, как и обычно, и Протея из воспоминания, воодушевившись ее присутствием, толкнула приоткрытую дверь и тут же пожалела об этом. Первым, что бросилось в глаза Протее, были разметавшиеся по полу волосы Стеллы. Следом, моргнув, она увидела испачкавшие их темные пятна, такие же черные, как тени в углах, а затем — прямую спину Дианы, застывшей посреди комнаты. В руке она сжимала волшебную палочку, единственную настоящую в этом доме, и губы Протеи обиженно сжались. Матушка разрешала пользоваться палочкой только Диане, потому что та должна была стать следующим вместилищем ее сути, и Протея сделала себе свою собственную, вырезанную из деревянного сука.

— До чего не дойдет? — каркнула Потея, нарушая звенящую тишину.

Часы с кукушкой отсчитывали секунды ее семнадцатого года жизни, сердце колотилось у самого горла, и Протея тогда впервые подумала, что не хочет так умирать. Стать чьим-то сосудом было бы глупо, однако еще глупее считать себя просто пустой оболочкой для магии, которую можно высосать через трубочку. Протея из воспоминания тряслась от вспыхнувшей злости и сжимала в пальцах собственноручно выструганную волшебную палочку, и ее взрослая версия делала то же самое. Протея не знала, почему выбрала именно это воспоминание, но теперь оно билось у нее в висках одной единственной фразой.

Я жива, я жива, я жива, билось у нее в голове, и хотелось кричать и извиваться в истерике, но Протея просто смотрела, склонив голову набок, как Диана направляет на нее шестнадцатилетнюю волшебную палочку.

— Матушка расстроится, если ты тоже умрешь раньше времени, так что стой и не делай глупостей, — тем временем говорила Диана, и слова ее стучали набатом в висках, — она скоро придет, а я пока за тобой присмотрю, сестренка Протея.

Густой комок подкатил к самому горлу, и Протею едва не стошнило. Она согнулась и отвернулась и тут же столкнулась со своими собственными глазами. Ее младшая версия смотрела на Диану решительно, а совсем не испуганно, и можно было упустить из виду, что пальцы ее мелко дрожали. Младшая версия Протеи моргнула, выдохнула воздух сквозь сжатые зубы и оглянулась на тикающие часы в коридоре — было без четверти два часа ночи. Только что наступило лето, и только что наступил ее день рождения, и вот какой подарок она получила — Стелла убила младенца, а ее саму убила Диана. Жизнь Протеи тоже, очевидно, подходила к заготовленному финалу, однако сценарий их уже рушился. Глаза Дианы фанатично блестели, и она снова повторила, что Протея не должна создавать ей проблем. В ответ Протея растянула губы в ухмылке; злость ее достигла своего апогея и застила глаза липким маревом. Тогда, помнится, Протея больше всех была обижена на Диану: она отчего-то думала, что их дружба со Стеллой была настоящей. Сейчас она думала, что Диана всегда была такая же, как и мать, и их общая алчность, сплетшаяся в толстые тяжелые корни, и позволила Протее остаться живой.

— Больше всех глупостей наделала ты, — Протея пожала плечами и кивнула на бездыханную Стеллу, — правда думаешь, что одной меня хватит? Ох, чувствую, матушка страшно разозлится, а не расстроится.

Тогда, поглощенная собственной яростью, Протея этого не заметила, зато теперь отчетливо видела, как разом побледнело лицо Дианы. Она отчетливо дернулась, нелепо взмахнула руками и присела, по-звериному готовясь к прыжку. Протея, не обращая внимания на продолжившуюся перепалку и засверкавшие вспышки заклинаний, обошла Диану по кругу, заглянула за ее спину и резко выдохнула, жмурясь всего на мгновение. В прошлом у нее не было времени, чтобы рассмотреть тело Стеллы, а теперь она все равно не могла до него дотронуться, и все-таки пальцы ее дернулись и сами собой потянулись вперед. Всхлип, похожий на птичий крик, вырвался из горла, и Протея моргнула, присаживаясь на корточки. За ее спиной ее шестнадцатилетняя версия боролась с Дианой за собственную жизнь, но это Протея уже видела, и оттого сейчас ее интересовало совершенно другое.

Бездыханное тело Стеллы распростерлось у самой кровати, она лежала, опустив одну руку на грудь, в то время как другая рука ее будто все еще тянулась к Диане, но та больше не обращала на нее ни капли внимания. Протея знала, что Стелла любила Диану, потому что она сама тоже ее любила. Это чувство, внушенное, высеченное в самой сути, все еще выжигало внутренности Протеи, и оттого смотреть на происходящее было страшно. Она не могла закрыть распахнутые настежь глаза Стеллы, не могла стянуть с кровати тонкое одеяло, чтобы прикрыть ее тело. Протея, пожалуй, могла только смотреть цепким взглядом, выискивая детали, пока вспышки заклинаний освещали полуночный мрак. На мертвое тело младенца на кровати она не смотрела, так и осталась сидеть на корточках, пока вспышки окончательно не погасли, и только тогда встала и обернулась. Тогда Протее казалось, что прошла целая вечность, однако в реальности сражение их заняло от силы пару минут. Момент, когда они обе лишились волшебных палочек и бросились друг на друга с кулаками, Протея не помнила, смотрела теперь, как ее младшая копия лупит Диану изо всех сил, и не успела вовремя отвернуться.

Кровь брызнула в разные стороны густыми липкими каплями, окрасила лицо Протеи и прочно въелась в сведенные судорогой пальцы. Отброшенная прочь палочка попалась ей под руку совершенно случайно, и Протея, почти выдохшаяся, пустила ее в ход, не задумываясь. Диана пронзительно завизжала и забилась под ее телом, и Протея вытащила палку из ее глаза и воткнула в основание шеи. Жалости не было, бились в висках злость и желание выжить любой ценой, и она вонзала в Диану проклятую палку снова и снова, пока из звуков вокруг не остались разве что противное хлюпанье крови и тиканье напольных часов. Эту палочку, самый первый свой сделанный артефакт, Протея до сих пор носила с собой, точно напоминание. Ее жизнь, как оказалось, стоила ровно столько и ни кната еще, и Протея наверняка убила бы снова, ни капельки не задумываясь. Она завороженно потянулась, собираясь стереть кровь со щеки, и спохватилась, что на нее нынешнюю не могло попасть ни единого пятнышка. Ее младшая версия устало откинулась, зачесала пальцами волосы, продолжая сидеть на бедрах Дианы, и медленно выдернула из ее обмякшего тела волшебную палочку.

Воспоминание оборвалось в то мгновение, когда коридор вспыхнул светом — это пробудилась от долгого сна матушка. Протею выбросило обратно в темную комнатку, и она ухватилась пальцами за края омута, опасаясь упасть. Ее тошнило, колени подкашивались, а сердце яростно стучало в висках. Протея так и не взглянула на лица живых сестер, однако теперь нестерпимое жжение внутри будто бы отступило. Она все сделала правильно, выдохнула Протея, такова была цена ее собственной жизни, и она осталась жива, несмотря ни на что. Рывком оторвавшись от омута, Протея таким же рывком распахнула дверь, промаршировала мимо Альбус и упала на диван, подтягивая к себе чашку. Чайный сервиз снова был здесь, и теперь Протея готова была выпить хоть сотню унций проклятого чая, если тот хотя бы немного уймет ее ярость.

* * *

Обратный путь занял у них куда больше времени — Альбус, как и обещал, провел Протее экскурсию по Хогвартсу, не забыв завести ее в самые странные коридоры и ниши. Альбус искренне любил этот замок и потому рассказывал много и с упоением, почти так же, как преподавал трансфигурацию на занятиях. Он, признаться, не был уверен, интересны ли его рассказы Протее, однако недовольства она не выказывала, и он продолжал болтать. Альбус рассказывал о тех, кто вырос в этих стенах, и тех, кто в них и остался, и Протея, кажется, слушала его постольку поскольку. После просмотра воспоминания она казалась Альбусу несколько странной и совсем немного рассеянной, и он даже на мгновение заинтересовался, что именно она видела, но лезть не в свое дело не стал. Протея, это было решительно очевидно, ценила честность и предпочитала равноценный обмен, и своими действиями Альбус отплачивал ей за подарок — ни больше, ни меньше. Чтобы спрашивать дальше, он должен был сделать для нее что-то еще, предложить Протее нечто достаточно ценное, и пока ничего не приходило на ум. Альбус вел Протею запутанным, зачарованными коридорами, рассказывал о прошлом и будущем, однако оба они, кажется, были решительно в другом месте.

— Профессор Дамблдор!

Его окликнули из дуэльного класса, и Альбус остановился, не спеша заходить. Протея тоже замерла, с интересом заглядывая в раскрытую дверь, и Альбус заметил, что она снова кажется совершенно обычной. Лицо ее посветлело, стало более мягким, и разгладились злые складки в уголках губ. Протея глянула на него вопросительно, и Альбус на мгновение потерялся в ее глазах, так и мерцающих любопытством. Она точно была в совершенном порядке, и он едва заметно вздохнул с облегчением, наконец обращая внимание на выскочившего из дуэльного класса преподавателя защиты от темных искусств.

— Профессор Селфридж, — поздоровался Альбус и указал на Протею, выглядывающую из-за его плеча, — это моя гостья, Протея Шелби. Мисс Шелби, это Майкл Селфридж, преподаватель защиты от темных искусств.

Он вдруг назвал Протею мисс Шелби, будто они были почти незнакомцами, и та хихикнула, обводя Альбуса озорным взглядом. Она сама протянула Селфриджу ладонь, дождалась, пока тот коснется кожи дыханием, и широко приветливо улыбнулась.

— Очень приятно, — Протея качнула головой, отступила на шаг и обхватила Альбуса за руку.

На мгновение повисла странная густая тишина, и Альбус кашлянул, привлекая к себе внимание. Он почувствовал себя ревнивым мальчишкой, однако не смог скрыть удовольствия, когда Селфридж смерил их обоих разочарованным взглядом. Он был младше Альбуса лет на двадцать и, откровенно говоря, подходил Протее куда сильнее, однако она держала за руку не его, и оттого злое торжество расплывалось в груди. Да уж, Альбус, оказывается, и впрямь был влюблен в эту девочку, и влюбленность делала из него совершенного идиота.

— Я хотел показать студентам настоящую дуэль, но не нашел ни одного преподавателя в помощь, — страдальчески вздохнул Селфридж, — и, может быть, профессор Дамблдор, раз мы с вами так удачно столкнулись, вы составите мне компанию?

Тон Селфриджа был жалостливым и просящим, но Альбус, невзирая на него, готов был уже отказаться, сославшись на занятость, когда Протея выступила вперед и склонила голову набок, заглядывая ему в глаза:

— Не хотите сразиться со мной?

И Альбус, глядя в ее полные энтузиазма сверкающие глаза, не смог отказать. Он кивнул, и Селфридж, радостно хлопнув в ладоши, потащил их внутрь дуэльного класса. Он, кажется, был решительно счастлив тому, что самому теперь участвовать не придется, и оттого поразительно резво разгонял учеников в стороны. Альбус, разумеется, знал всех этих ребят, поздоровался с ними кивком и подумал, что на следующем же уроке его завалят вопросами о Протее. Это, впрочем, было ожидаемо, потому что их прибытие видела едва не вся школа, а по дороге он даже слышал перешептывания старых портретов. И все же сейчас Альбуса волновало совершенно другое: Протея шла легко, улыбалась открыто, однако он чувствовал исходящую от нее ту самую странность, которую заметил в самом начале. Улыбка и заинтересованность обманули его, и Альбус уверился, будто ему показалось, но в конце концов оказался прав. Протея возбужденно крутила в пальцах волшебную палочку, шаг ее был пружинящим, а спина — до предела прямой, будто она собиралась принять участие не в шутливой дуэли, а драться насмерть. Он не знал, что именно она делала с омутом памяти, терпеливо ждал снаружи, так и не притронувшись к чаю, и теперь им владело вовсе не любопытство. Тревога расползалась в груди тяжелым удушливым облаком, и Альбус не мог прогнать ее, просто затолкав куда-то поглубже. Встав на подиум напротив Протеи, он взмахнул палочкой и церемониально поклонился, и она отзеркалила его жест, растягивая губы в такой улыбке, будто собиралась свернуть ему шею.

Они начали одновременно. Сперва поставили купол, ограждающий зону сражения, а затем, нисколько не думая, бросились в бой. Заклинания столкнулись скрежещущей вспышкой, искры на мгновение ослепили, и Альбус отступил всего на мгновение. Жар и свет опалили лицо, Протея вынырнула из отзвука заклинания, и лицо ее расплылось. Она все еще стояла с другой стороны длинного дуэльного подиума, и Альбус, хохотнув про себя, уличил крошечное мгновение для контратаки. Его заклинание прорезало воздух со свистом, иссекло саму суть колдовства и врезалось в невидимый щит. Протея широко улыбнулась, выдержала еще несколько атак, прежде чем ее чары рассыпались, и затем пришел черед Альбусу защищаться. Заклинания сыпались с ее палочки без остановки, так что он едва мог вдохнуть горячий от магии воздух, а лицо сделалось и вовсе непроницаемым. Будто белая посмертная маска, застыло на нем безразличное выражение, и только глаза Протеи, то ли зеленые, то ли все-таки голубые, ярко сверкали во вспышках. Альбус не отступал, просто считал необходимым сделать два шага назад, приблизившись к самому краю, чтобы перехватить инициативу.

Заклинание его отскочило от Протеи резиновым мячиком, ударило в барьер и заискрило, рассыпаясь голубоватыми молниями, и все разом закончилось. Протея крикнула «ой», взмахнула палочкой и соскочила с подиума, и только потом Альбус, увлеченный действием до предела, увидел, что именно произошло. Ему потребовалось еще мгновение, чтобы перевести дух и сфокусировать взгляд, а затем он убрал пробитый барьер и тоже спустился под взглядами нескольких десятков пар глаз. Все это время Протея, склонившись над шестикурсницей Пенелопой Селим, говорила что-то и говорила, будто тишина выводила ее из себя. Кроме совершенно обескураженного вида, у студентки не было никаких травм, и Альбус легко тронул Протею за плечо, отвлекая.

Совершенно очевидно было, что они увлеклись и переборщили, превратив демонстрацию учебной дуэли в самую настоящую схватку. Заклинания, которые колдовала Протея, совершенно точно не были из школьной программы, но это можно было понять. Протея упоминала, что ни в какой школе она не училась, и что воспитывала ее мать-отшельница, и все равно Альбус не мог поверить. В пылу схватки она напомнила ему Геллерта Гриндевальда, такого же возбужденного, страстно влюбленного в магию, и Альбус испугался. Он знал эту девочку по большей мере два месяца, а то и вовсе мог бы сказать, что видел ее не больше десятка раз, а уже испытывал к ней пусть и не слишком явные, однако же чувства. Его одержимость Геллертом была в прошлом, однако проклятая клятва все еще пожирала Альбуса изнутри, и он никак не мог совершить ту же ошибку второй раз. Протея должна была быть обычной юной волшебницей, и тогда Альбус легко отрекся бы от нее, как отрекался от всего, что хоть сколько-нибудь затронуло его за живое.

— Пойдемте, — Альбус снова тронул ее за плечо, наконец привлекая к себе внимание, — я провожу вас.

Стоило ей замолчать, и стало тихо до звона в ушах. Протея, сидящая на корточках, подняла на Альбуса взгляд, потерянно оглянулась на ученицу и пожала плечами. Улыбка на ее лице расползлась совершенно бессмысленная, и она медленно поднялась, ухватившись за протянутую ладонь. Поучительную речь Альбус оставил на Селфриджа, и они вышли прочь из дуэльного класса и направились в сторону выхода. О том, что странную девицу ему припомнят этим же вечером, Альбус старался не думать, полностью сосредоточившись на едва заметно подрагивающей ладони Протеи. Собственную руку она не выдергивала, послушно шла, все еще отстраненная, будто запутавшаяся в воспоминаниях и собственных мыслях, и Альбус вел ее коротким путем, неосознанно избегая взглядов и перешептываний. Отчего-то эту девочку он хотел уберечь, но думал, что все равно уже провалился, потому что в первую очередь не должен был влезать в ее спокойную жизнь. Откровенно говоря, Альбусу было плевать, откуда появилась Протея два года назад и чем она занималась до этого, он беспокоился о ней так, как может волноваться отец о единственной дочери, и от этого чувства кислая тошнота подступала к горлу. Альбус одновременно хотел ее и снова закрыться в собственной скорлупе, однако Протея уже расковыряла рану тонкими пальчиками, и витиеватые трещины расползлись по всей его выстроенной за много лет оболочке.

— Вы бы тоже выжили, — сказала Протея, и только после этого Альбус заметил, что они подошли вплотную к барьеру, окружающему Хогвартс.

Что именно она имела в виду, Альбус не понял, однако спрашивать было уже поздно. Протея, лукаво улыбнувшись и сверкнув глазами, ухватила Альбуса за грудки, потащила на себя, переступая барьер, и аппарировала вместе с ним. Перед глазами мелькнула вспышка, желудок скрутило, и от неожиданности Альбус едва пополам не сложился.

— Я похищу вас ненадолго, — Протея приблизилась вплотную, так что Альбус почувствовал ее дыхание на щеке, — мне кое-что пришло в голову.

Выражение лица ее, только что безразличное, сделалось безрассудным, и Альбус застыл, точно вкопанный.

— Ну же, — поторопила Протея, заметив заминку, — или вы больше не хотите снять клятву?

Слова подействовали, и Альбус, вздрогнув, шагнул в ее сторону. Они вернулись в гостиную ее дома, такую же наполненную беспорядком и волшебством, как и обычно, и оттого голова у Альбуса совсем пошла кругом. Протея смотрела на него, как смотрел Геллерт, выглядела, точно он, одержимый собственными дурацкими помыслами, и то, с каким трепетом Альбус принимал это странное изменение, приводило в ужас. Он еще не избавился от первой клятвы, данной в запале юношеской влюбленности, и вот уже совершал снова ту же ошибку. Наверное, Альбус просто-напросто был слишком внушаемым, наверное, его привлекала в людях безумная одержимость, а Протея, вовремя попавшись под руку, уже успела занять почетное место в его заштопанном сердце. Оковы внутри сжимали, давили до боли, и казалось, точно хрустели ребра под натиском, и оттого, наверное, что кислород вовсе не проникал в кровь, голова Альбуса шла кругом. Он сделал шаг, а затем еще и еще, нагнал Протею посреди гостиной, и она широко улыбнулась и опустила обе ладони ему на грудь.

По телу будто прошла вспышка молнии, Альбус дернулся, и Протея вскинула подбородок, приказывая не двигаться. Тепло от ее прикосновений забралось под плотную мантию, рассыпалось по коже солнечными поцелуями и защекотало на загривке, и Альбус вздохнул. Он позволял Протее делать с собственным телом все, что угодно, как позволял когда-то Геллерту Гриндевальду, и оттого колючий страх мешался с искрами предвкушения. Давным-давно Альбус привык быть один, отстранился ото всех, нацепив маску драккловой добродетели, будто она могла скрыть его испорченную натуру, а теперь желал, чтобы маска эта была настоящей. Впрочем, она приросла к лицу настолько, что отодрать можно только лишь с его собственной кожей, однако тогда, пожалуй, от Альбус Дамблдора ничего не останется. Внутри его таилось много плохого, однако честно признаться, что был таким же, как Геллерт, Альбус не мог. Он все еще хотел достичь цели, разве что другим способом, и оттого связывающая внутри клятва билась и ликовала.

— О чем вы думаете? — спросила Протея, чуть отстранившись.

Глаза ее, голубые и зеленые одновременно, светились сосредоточенностью, и Альбус понял, что спрашивает Протея не из праздного интереса. Рук с его груди она не отнимала, и оттого по телу все еще расползалось, растекалось приторным медом, густое тепло. Солнечные зайчики скакали по гостиной рыжими кляксами, блестели в осколках стекла и подвешенной к потолку люстре, и Протея в их игривом свете казалась едва ли не привидением.

— О том, с кем разделил клятву, — Пожевав губы, ответил Альбус, и Протея кивнула:

— Хорошо. Теперь перестаньте.

И он перестал, так легко и просто, как если бы выбросил из кармана обертку конфеты. Тепло, растекающееся по телу, кольнуло, вспыхнуло жаром и холодом, пальцы свело, и Альбусу пришлось сосредоточиться, чтобы остаться на месте. Протея теперь водила ладонями вверх и вниз, почти касалась голой кожи на шее, а от рук ее Альбус не чувствовал ничего, кроме удушливого вожделения. Он был с мужчинами и был с женщинами, стараясь объяснить себе эту странность, однако никто из них прежде не вызывал таких чувств. Внутри Альбуса пылало так же, как в юности, когда Геллерт глядел на него полубезумным взглядом, и все же совсем по-другому. Он желал Протею, хотел ее прямо сейчас, пока ладони ее касались мантии на груди, но все еще не мог сдвинуться с места. Взгляд ее, полный суровой сосредоточенности, приковывал Альбуса к месту, точно лабораторную крысу, и прямо сейчас, кажется, было совершенно очевидно, что Протея могла делать с ним все, что захочется. Альбус чувствовал себя юным мальчишкой, у которого от взгляда милой девчонки подкашивались колени, и оттого требовалась сила целого мира, чтобы заставить его стоять на ногах.

— Ну все, — Протея отступила на шаг, ободряюще похлопала Альбуса по груди и склонила голову набок.

Сосредоточенность исчезла с ее лица, и оно снова стало бесстрастным. Глаза сверкнули, отражая свет солнечных зайчиков, стали совсем зелеными, а затем исчезли в тени длинных ресниц. Протея хохотнула чему-то в собственных мыслях, взмахнула руками и уселась прямо на пол, поджав под себя ноги. Из ниоткуда вокруг нее появились холст, палитра, краски и кисти, и Протея, взмахнув рукавами, точно птичьими крыльями, сбросила мантию быстрым движением. Все это происходило так быстро, что Альбус едва успевал следить за макушкой Протеи глазами: вот она стоит перед ним, а вот — в одном исподнем сидит на полу и выдавливает из тюбика красную краску. Первый мазок расчертил холст на две половины, следующий — на четыре, и вскоре весь он оказался закрашен сплошной алой краской. Рука Протеи двигалась быстро и рвано, голова ее склонилась так низко, что, казалось, могла коснуться холста кончиком носа, а Альбус все продолжал стоять и глядеть, точно завороженный. Будто незримая нить протянулась между ним и Протеей, и хотелось намотать ее на кулак и дернуть изо всех сил.

— Что вы…

— Идите-идите, — оборвала запоздалые вопросы Протея, махнув рукой, — я собираюсь нарисовать портрет моей матери.

Альбус постоял еще какое-то время просто потому, что безоговорочно подчиняться не собирался, однако Протея больше не обращала на него ни капли внимания. Она возила кисточкой по холсту, и из-за ее спины не было видно отчетливо, но Альбус все равно мог кое-как разглядеть красные пятна на красном фоне. Другой цвет Протея не выбрала, так что вся ее картина была написана красным, и все-таки даже так отчетливо виден был смазанный образ. Он прыгал, будто плясал, из одного угла картины в другой, оставлял следы там и здесь, пока не сделался всем целиком. От верхнего правого края до нижнего левого, она занимала собой всю картину, непонятная и огромная, пугающая до одури, и Альбус продолжал смотреть на нее, не в силах отвести взгляд. Он видел перед собой острые позвонки Протеи, проступающие сквозь тонкое нижнее платье, видел ее напряженные плечи и сваленную грудой черную мантию и все равно смотрел на портрет ее матери. Нить между ними еще не лопнула, и Альбус будто наяву чувствовал ужас, охвативший его до самых кончиков пальцев, и еще отвращение. Протея наверняка не знала об этом, потому что тогда непременно разозлилась бы, обвинив Альбуса в том, что он лезет не в свое дело, и он, словно вор, совершивший первое в жизни убийство, стоял в липком оцепенении.

Дверь хлопнула за спиной резко, ударила по ушам, и Альбус вздрогнул и растерянно оглянулся. Он теперь бы в собственной комнате в Хогвартсе, однако совершенно не помнил, как именно здесь оказался. На маленьком журнальном столике все еще стояли чашки недопитого чая, а дверь в кладовую была приоткрыта. Взмахом волшебной палочки он привел помещение в порядок, наткнулся взглядом на подаренные Протеей очки и покачал головой. Он обязательно подумает о том, что случилось, несколько позже, а сейчас Альбус должен был идти на ужин и отвечать на вопросы и любопытные взгляды, а затем снова вести уроки и снова ужинать, чтобы в конце концов стать дряхлым язвительным старикашкой навроде профессора Бинса, который только и может что убаюкивать всех своими рассказами.