Хэллоуин наступил неожиданно. В последнее время Альбус был занят настолько, что едва вылезал из своего школьного кабинета, так что время для него слилось в бесконечную карусель из уроков и меняющих направление лестниц. К тому же, Селфридж все-таки перекинул на него заботу о Дуэльном клубе, а сам умыл руки, так что вечера Альбус стал проводить в компании все тех же школьников. Он даже почти не следил за Геллертом, только отправлял к нему соглядатаев и довольствовался короткими скупыми отчетами, и оттого тонкая нитка волнения звенела внутри, точно натянутая струна. Альбус и без того знал, что Геллерт собирает последователей, находит их там, где волнения охватывают магглов и будоражат общественность. Ходили слухи, что зреет война, и оттого волшебники жужжали встревоженным ульем, и гул их расползался на всю Европу. Альбус же оказался практически заперт в замке, но даже будь он свободен, все равно ничего не смог бы поделать. Проклятая клятва жгла внутренности и свивались узлом вокруг сердца, и в последнее время, с тех пор, как они с Протеей не виделись лично, боль от нее делалась все сильнее.

По Протее Альбус скучал. С ней он обменивался короткими письмами, больше похожими на скупые записки, в которых Протея приглашала его на очередной эксперимент, а Альбус писал, что и в этот раз чрезвычайно занят и не может вырваться даже на минутку. Он чувствовал себя запертым в замке и с головой уходил в преподавание и руководство Дуэльным клубом, проверку домашних заданий и написание планов только чтобы от этого чувства избавиться. Бесконечные будни тянулись одинаковым серым полотном, таким же удушающим, как слишком сильно затянутый галстук, и в редкие моменты передышек Альбус хватал ртом воздух так жадно, что плыло перед глазами. Он то и дело вспоминал о запертой комнате с Омутом памяти, будто там внутри могла остаться частичка Протеи, и тут же выбрасывал из головы эту мысль. Вместо того он цеплял на нос очки и с любопытством рассматривал разноцветные всполохи, наполняющие замок. На себя в зеркало Альбус больше не смотрел, опасаясь, что розовый и зеленый стали совсем маленькими или вовсе исчезли и белом звонком ничто, и оттого чужие яркие чувства доставляли ему искристое удовольствие.

И все-таки наступил Хэллоуин. Тридцать первое октября выпало на воскресенье, и с самого утра замок оказался наполнен голосами школьников, которым не надо было идти на занятия. В последнее время в школу стали набирать все больше магглорожденных волшебников, и оттого традиции праздника постепенно менялись. Помимо неизменных свечей, пляшущих под потолком в Большом зале, по коридорам летали, хлопая крыльями, летучие мыши, а по углам оказались расставлены тыквы с вырезанными лицами. Паутина свисала прямо над головой, и Альбусу приходилось то и дело использовать очищающее заклинание. Полы его мантии, фиолетовой с серебряными созвездиями, цеплялись за украшения, и в какой-то момент Альбусу даже почудилось, что та либо порвется, либо просто-напросто останется на месте, опутав какую-нибудь особенно страшную тыкву. Он как раз возвращался с завтрака, когда мантия его в очередной раз зацепилась, и Альбус, взмахнув палочкой, превратил тыкву в полноразмерного Джека. Джек ухмыльнулся вырезанными из тыквы зубами, склонился, будто снимал несуществующую шляпу, и зашагал прочь, потому что задачей его сегодня было напугать как можно больше детишек. Альбус же вернулся в собственные комнаты, вздохнул и зажег камин.

Пока воздух медленно согревался, он прошелся вдоль стен, заложив руки за спину и разглядывая книжные полки. Сегодня он был свободен, вот только Протея не приглашал его, не отправляла записки уже неделю, и Альбус стал всерьез беспокоиться, не обиделась ли она. Такое поведение, впрочем, едва ли было в ее характере, однако Протея все еще была женщиной, тем более молоденькой, и Альбус невольно сравнивал ее с семикурсницами. Некоторые из них совершенно неприлично целовались со своими кавалерами по углам, но Альбус старался не прогонять их, прекрасно осознавая, что всем им вскоре так или иначе придется повзрослеть. Пусть до Англии речи Геллерта долетали обрывками, даже здесь находились последователи его идеи, и Альбус, пожалуй, всерьез беспокоился, что однажды волшебники могут болезненно разделиться на чистокровных и магглорожденных. Сам он не видел ничего плохого ни в тех, ни в других, более того, считал всех магов решительно одинаковыми и признавал одни лишь способности. Так было сейчас, а о прошлом Альбус старался не вспоминать, пока данная клятва в очередной раз не сдавливала внутренности.

К Протее он решился наведаться ближе к вечеру, когда совершенно извелся. Странно было осознавать, что, привыкнув к постоянной загруженности, в тишине Альбус начинал скучать. До обеда он успел проверить эссе второго и четвертого курсов, подготовить несколько материалов для следующего занятия и сходить в библиотечную запретную секцию. Там Альбус перекинулся несколькими ничего не значащими фразами с мисс Пинс, очаровательной леди с острым придирчивым взглядом, и потратил еще около полутора часов на изучение древней ритуалистики. Не найдя ничего интересного, Альбус принялся бродить по замку, снова цепляя мантией тыквы, пока не набрел на Фонаря Джека, распугивающего мальчишек у подножия меняющих направление лестниц. Тогда-то, обратив Джека обратно в тыкву, Альбус и решил наведаться к Протее без приглашения, потому что она, кажется, сама говорила, что он может приходить, когда только захочет.

Идти Альбус решил пешком, потому что ему надо было проветриться. Погода стояла теплая, под ногами хрустели опавшие рыжие листья и пахло прелостью и влажной землей. Накануне прошел сильный дождь, так что каблуки его туфель иной раз проваливались в размокшую землю, а на подол мантии налипали подгнившие листья и веточки. Альбус едва успел выйти за территорию школы, как его охватило странное нетерпение — он хотел как можно скорее очутиться в Хогсмиде. Такое, пожалуй, бывало с ним только в юности, когда встречи с Геллертом, полные восторга и страсти, были наперечет, а дома Альбуса все еще ждали мама, Ариана и Аберфорт. Сейчас же за спиной у него высилась громада Хогвартса, а впереди темнел нависающий над дорогой лес, и не было видно даже краешка самой высокой крыши. И все-таки Альбус прибавил шагу, взмахом палочки наложил заклинание, не позволяющее грязи пристать к его одежде и обуви, и едва не бегом бросился в сторону Хогсмида. Альбус вдруг почувствовал себя совсем юным мальчишкой, и даже воздух, казалось, сделался вокруг него более сладким.

Дом Протеи, тот его вход, расположенный в Хогсмиде, оказался окружен такими плотными чарами, что воздух от них искрил и едва не дымился. Видно было крышу и окна второго этажа, а ниже стояло плотное марево, похожее на жар и дым от костра. На ощупь марево тоже оказалось вязким и плотным, выталкивало, стоило прикоснуться, и Альбусу пришлось остановиться перед калиткой. Дальше его не пускало, будто Протея отгородилась ото всех высоким забором, сквозь который ничего не было видно. Возвращаться Альбус не желал, потому что тогда его день стал бы по-настоящему бессмысленным, но и бесцеремонно врываться не стоило. Наверное, думал он, надо было подать Протее какой-нибудь знак, но на чарах не было ни колокольчика, ни кольца. Тогда Альбус аппарировал в Лондон, оказался на Косой аллее и распахнул дверь магазина. Та открылась с мелодичным звяканьем колокольчика, и в этой стороне совсем ничего не помешало ему войти.

В магазине царил непривычный полумрак, а тишина окутывала, будто кокон. Альбус поежился, проходя внутрь, и дверь за его спиной захлопнулась. Табличка дернулась, будто собиралась перевернуться, и Альбус ухватил ее пальцами. Темнота, сглаженная полумраком, окутывала его; артефакты, обычно бряцающие и вращающиеся, не двигались, и казалось, будто все внутри онемело. Время остановилось, только снаружи можно было разглядеть идущих людей, и Альбус тоже замер, поддавшись мгновению. От тишины у него зазвенело в ушах, а когда он отпустил табличку, та все-таки перевернулась, и внутри оказалась та сторона, на который темно-синей краской было выведено «открыто». «Закрыто», оказавшееся снаружи, было красным с витиеватыми буквами, и издалека его было видно так хорошо, что невозможно ни с чем перепутать. Вздохнув и сощурившись, Альбус двинулся вглубь магазина к маленькой двери, отделяющей его от всего остального дома, и та приглашающе приоткрылась.

Жилую часть дома Альбус прошел насквозь, не оглядываясь. Он отчего-то знал, что Протея снаружи, и ноги сами вели его к ней. Альбусу было нужно, жизненно необходимо увидеть Протею прямо сейчас, и он мчался, не обращая внимания на беспорядок и разбросанную по полу гостиной одежду. Протея всегда была неряшливой и не слишком следила за своим собственным видом, однако увидеть ее полностью обнаженной Альбус не ожидал.

Едва он вышел из дома, в лицо ему дыхнул жар. Высокий костер горел прямо посреди двора, трещали поленья и взлетали в воздух снопы красноватых искр, от которых у Альбуса сразу заслезились глаза. Костер был до того высокий, что приходилось задирать голову, чтобы увидеть его целиком, и Альбус застыл на пороге, оставив распахнутой дверь. С этой стороны чары не были такими плотными, и можно было увидеть улицу, тень деревьев впереди и огромное алое солнце, опускающее прямо в костер. Ветер подул, мазнув по лицу дымом, и Альбус прикрыл ладонью глаза всего на мгновение, а когда открыл, распахнул заодно от удивления рот.

Протея летела. Разбежавшись, она подпрыгнула, взмахнула руками и поджала ноги, и ветер подхватил ее, понес выше, так, чтобы языки пламени вскользь мазнули по голым пяткам, а затем, хохоча, плавно опустилась за землю. Из одежды на ней были один только ветер и искры костра, а еще пожухлая осенняя трава, в которой утонули босые белые ступни. Волосы ее разметались по плечам вороньими крыльями, глаза сверкали, и казалось, будто она была той самой ведьмой из маггловских сказок, которая в полночь летала голышом на метле. Впрочем, Альбус не сомневался, что Протея могла и полетать, забыв про заклинание отвода глаз и оседлав самую что ни на есть дворовую метлу с редкими жесткими прутьями, и оттого губы его сами собой растянулись в улыбке. Маленькая аккуратная грудь ее колыхалась, соски торчали от разницы температур, и Альбус, хмыкнув, решил, что сам наложит подходящее заклинание, если уж Протея решит сверкнуть прелестями перед кем-то еще. Самому себе он смотреть вовсе не запрещал, пусть и чувствовал, что вскоре начисто перестанет хоть что-то соображать.

Он простоял так еще добрых десяток минут, пока Протея прыгала и прыгала, хохоча, и все это время взгляд его скользил вверх и вниз, то путаясь в разметавшихся волосах, то припадая к обнаженной груди. Несмотря на жар от костра, воздух все еще оставался холодным, то и дело задувал колючий осенний ветер, и тогда Протея ежилась и кружилась, раскинув в стороны руки. Она не видела его, не обращала на Альбуса никакого внимания, и он на мгновение даже забыл, что сам был теплым и осязаемым. Так продолжалось, пока Протея, крутанувшись на пятках, вдруг не впилась в него сверкающими глазами. Руки ее взметнулись, губы растянулись еще шире, и она вприпрыжку бросилась к Альбусу, в два шага достигнув крыльца, а затем обвила шею руками и жарко поцеловала.

Альбусу показалось, будто земля ушла у него из-под ног. Он даже пошатнулся, но устоял, привалившись спиной к поддерживающей крышу колонне, а руки его сами собой ухватили Протею за талию. Кожа ее оказалась горячей и влажной, и Альбус скользнул по ней выше, касаясь лопаток и кончиков мягких волос. Протея тем временем мазнула языком по его губам, и Альбус выдохнул, приоткрывая рот, и тогда язык ее скользнул внутрь. Вместе с ним хлынул поток магической силы, чистой и яростной, и Альбус, признаться, не понимал, что сильнее сводило его с ума. Протея целовала его горячо и напористо, исследовала языком его рот, а пальцы ее зарылись Альбусу в волосы, и тянули и царапали, будто она не могла устоять на ногах. От потока магии кружилась голова, Альбусу чудилось, будто он наклюкался, точно впервые дорвавшийся до выпивки буйный подросток, и он крепче прижимал Протею к себе, вовсе не опасаясь, что от его пальцев на ее теле останутся синяки. Альбус был пьян ей и ее магией, а Протея все целовала и целовала его, отрываясь только затем, чтобы глотнуть чуточку воздуха.

Когда она наконец отстранилась, Альбусу показалось, будто он напрочь сошел с ума. Протея мазнула по его лицу затуманенным взглядом, облизнулась и принялась покрывать поцелуями его щеки, обхватив голову Альбуса так, чтобы он не мог отстраниться. Альбус, впрочем, был настолько чудовищно пьян, что едва поспевал за ее рваными движениями взглядом. От жара и холодного воздуха голова у него кружилась, от горячей влажной кожи Протеи под пальцами мантия казалась ужасающе тесной, а от прикосновения ее губ давило и жало и паху. Разумеется, сквозь плотную мантию он не мог почувствовать ее грудь, прижавшуюся к его груди, но и одного воображения было достаточно. Альбус скользил по спине Протеи пальцами, путался в ее волосах и дышал так же рвано и резко, и не было в его голове ни единой мысли, кроме той, чтобы происходящее никогда не заканчивалось. Вот только в конце концов Протея, вздохнув, опустила голову Альбусу на плечо, сладко причмокнула и обмякла, оставаясь в его руках тряпичной куколкой, растерявшей все волшебство.

Альбуса будто ледяной водой окатило. Руки Протеи опали, скользнув по его плечам, а костер за ее спиной продолжал жарко гореть, и Альбус все ждал, когда он поднимает голову и захихикает, и потащит его тоже прыгать через костер, и в конце концов прикажет раздеться, потому что не может же она одна ходить совершенно нагой. Альбус ждал, привалившись спиной к колонне, а Протея спала, уткнувшись ему в шею носом и обдавая ее горячим дыханием. Она была удивительно легкой, повисла на нем, и Альбус держал ее обеими руками, прижимая к собственной груди и не позволяя рухнуть на пол. Так было, пока красное пятно солнца не уперлось боком в колючки елей, и тогда Альбус подхватил Протею на руки, невзначай мазнув взглядом по ее обнаженной груди, и занес ее в дом. Дверь за ними захлопнулась сама по себе, отрезая прохладу осеннего вечера, вспыхнула магией лампа под потолком, а от тишины у Альбуса вдруг зазвенело в ушах. Каждый раз, когда он приходил в этот дом, внутри было шумно, потому что Протея постоянно была чем-нибудь занята, а теперь она сладко спала у него на руках, и все вокруг будто разом оказалось в его едином распоряжении.

Вздохнув, Альбус решил, что должен уложить Протею в кровать. Он видел лестницу на второй этаж между жилой частью и магазином и отчего-то не сомневался, что спальня Протеи расположена именно на втором этаже. Внизу, впрочем, были только гостиная, маленькая кухня и крошечная ванная комната, а еще отделенная волшебной завесой лавка со всевозможными артефактами, а еще Альбус никогда не видел, оказывается, чтобы Протея ходила наверх. На улицу в Хогсмиде выходило три окна на втором этаже, однако сквозь них никогда ничего не было видно, сколько бы Альбус ни всматривался. Он вовсе не был уверен, что идет правильно, но поднялся наверх по поскрипывающим ступенькам и толкнул первую попавшуюся дверь. Та распахнулась, но внутри оказалось темно и пахнуло пылью и затхлостью, и тогда Альбус направился к следующей дверь, но там оказалось все то же самое. Оставалась еще одна дверь в самом конце коридора, и та-то наконец поддалась, вот только внутри оказалась вовсе не спальня. Перед Альбусом предстала большая ванная комната с литой чугунной ванной посередине, сквозь окно которой был видел горящий костер. Это была вовсе не спальня Протеи, и Альбус разочарованно выдохнул, захлопывая за собой дверь. Он вернулся в коридор и снова проверил две первые двери, но картина не изменилась — внутри было темно, затхло и сыро, так что идти туда решительно не хотелось. Это наверняка были какие-нибудь чары, разбираться в которых Альбусу решительно не хотелось, потому что он все еще держал спящую Протею в руках. Альбус делал это без помощи облегчающего вес заклинания, и руки его уже едва не отваливались от напряжения, так что он поспешно спустился вниз и уложил Протею на диван в гостиной.

Взмахом волшебной палочки он расчистил по обыкновению заваленный всевозможными приспособлениями пол, снял с себя мантию и укрыл ею нагую Протею, и звезды блестящим бархатом заструились по ее ногам. Протея снова причмокнула и подложила под щеку ладонь, и Альбус хотел было уйти, но что-то остановило его. Костер во дворе все еще ярко горел, а сквозь морок не было видно дороги, только верхушка леса и почти совсем скрывшееся за деревьями солнце. Он не мог уйти и оставить Протею наедине со всеми этими заклинаниями и потому, снова вздохнув, уселся на тот же диван. Теперь макушка Протеи касалась его бедра, и оттого Альбус снова перестал думать о чем-либо, кроме ее обнаженного тела. Он, должно быть, так и заснул, сморенный теплом и дурными фантазиями, потому что в следующий раз, когда Альбус открыл глаза, вокруг было темно, а голова спящей Протеи лежала у него на коленях.

Когда Альбус снова проснулся, в окно ярко светило солнце, а сам он полулежал на диване. Ни Протеи, и мантии не было, только играла в солнечных лучах искристая пыль, а еще снова разразился страшный бардак. Виновником последнего, впрочем, мог быть сам Альбус, потому что вчера он убирал вещи с дивана совершенно не глядя, куда их девает. Шерстяной жилет на нем ужасно помялся, а рубашка и вовсе задралась до самого пояса, и Альбус вдруг представил, что теперь неряшливостью похож на Протею. Он улыбнулся, поднялся и выглянул в окно, но там не осталось ни следа вчерашних гуляний. Ни пепелища костра, ни марева чар, только ровно стриженная трава во дворе и начинающийся невдалеке густой темный лес. Альбус даже увидел пробегающего по дороге мальчишку, а еще незапертую на щеколду калитку, покачивающуюся на ветру. Он даже представил мерный скрип петель и шелест ветра, а затем обернулся, оглядывая гостиную.

Здесь было тихо. Ни далекого позвякивания посуды, ни приглушенного шепота, ни поскрипывания половиц, только Альбус, застывший у окна в полнейшей растерянности. Ему, наверное, давно пора было идти на уроки, и как минимум завтрак он пропустил, потому что солнце светило вовсю, совершенно не по-осеннему яркое, почти обжигающее. Солнце играло, рассыпалось бликами по комнате, и Альбус вдруг представил себе Протею, играющую с солнечными зайчиками, точно кошка. Протея отличалась удивительными талантами и наверняка была анимагом или же имела какой-нибудь собственноручно сделанный артефакт, позволяющий обратиться животным. В представлении Альбуса Протея могла быть кем угодно, но только не обыкновенной девицей, кои сотнями ходят по оживленным улицам Лондона. Протею, впрочем, Альбус никогда обычной и не считал, а теперь, после всего, что случилось вчера, она и вовсе представлялась ему кем-то навроде сказочной фейри.

— Вы проснулись? Погодите, я приготовлю вам что-нибудь!

Вот она перегнулась через перила на лестнице, а затем вприпрыжку бросилась вниз, снова одетая в его мантию, и вышитые серебром звезды путались у нее под ногами. Волосы Протеи были растрепаны, а ноги босы, но всем своим видом она выражала такое полноценное счастье, что Альбус невольно расплылся в улыбке. Он даже на мгновение представил, будто Протея под его мантией все так же нагая, и сердце его тут же заколотилось, точно у крепко влюбленного мальчишки. И все-таки Альбус должен был идти, чтобы не опоздать хоть на какие-то уроки, пусть душа его и отказывалась двигаться с места.

— Не стоит так утруждаться, — выдохнул Альбус, когда Протея, перепрыгнув две последних ступеньки, исчезла из глаз, — боюсь, мне уже пора.

Топот шагов резко стих, и Альбус вздрогнул. Он больше не видел Протею, потому что она скрылась в кухне, и не слышал, потому что она, должно быть, остановилась или наложила какое-нибудь новое заковыристое заклинание. Весь ее дом был доверху покрыт разномастными чарами, и чары эти переплетались и накладывались друг на друга, так что Альбус едва ли мог разобраться в тугом искристом клубке.

Острый носик Протеи высунулся из-за двери, и она уставилась на Альбуса оценивающим взглядом. Его мантия была ей ужасающе велика, и оттого то и дело норовила свалиться с плеча, и Протея постоянно поправляла ее, одергивая быстрым резким движением. Она смотрела на Альбуса всего пару мгновений, и за это время, кажется, нечто важное свершилось в ее голове, потому что губы Протеи растянулись в ехидной улыбке, а сама она ткнула в Альбуса пальцем. Рукава мантии тоже были ей слишком длинны, так что ей пришлось закатать их едва не до самого локтя.

— Стойте здесь, — приказала Протея, и Альбус усмехнулся и покачал головой.

Он сам не успел заметить, когда она обрела над ним такое влияние. Ни одного заклинания Протее не нужно было произносить, чтобы вертеть Альбусом так, как захочется. Он покорно замер, пожирая взглядом ту точку, где последний раз было ее лицо, и сунул руки в карманы. Разумеется, Альбус успел привести себя в порядок сразу же, как только поднялся, но все же ему отчетливо чудилось, будто он был таким же неряшливым и растрепанным, как и Протея. Это не то чтобы в самом деле сближало, потому что после вчерашнего поцелуя Альбус не мог представить себя еще ближе, просто было в неряшливости Протеи нечто такое уютно домашнее, из-за чего хотелось укутать ее поплотнее и крепче прижать к себе. Стоя у окна в доме Протеи, Альбус пытался вспомнить охватившие его вчера ощущения. Протея прижималась к нему голым телом, целовала его жарко и напористо, а Альбус скользил ладонями по ее спине, зарывался пальцами в волосы и прижимал ее к себе так тесно, что, казалось, мог услышать стук заполошного сердца. Протея в его руках была горячей и жадной, переполненной магией, и Альбус хотел ее еще и еще.

Наверное, подумал вдруг он, ему стоило согласиться пойти с ней на свидание еще в первый день, но тогда предложение это казалось ему неуместной насмешкой. Теперь же Протея вела себя как ни в чем не бывало, расхаживала по дому в его мантии, усыпанной звездами, а Альбус готов был отдать ей все до единой. Вытянув из кармана правую руку, он осторожно коснулся груди и подумал о Геллерте, о том, какие чувства обуревали его, когда они были вместе. Выходило нечто похожее, но все же иное — в Протее тоже была капля безумного гения, но в то же время она была приземленной. Протея была здесь и сейчас, не думала о прошлом и будущем, не собиралась менять мировые устои, точно невероятно амбициозная идиотка. Протея жила так, как ей хочется, а весь остальной мир просто вращался вокруг нее, и Альбус тоже попал в этот неудержимый круговорот.

— Вы не смотрели, — заявила Протея, снова появляясь в гостиной.

Следом за ней плыли по воздуху тарелка с нарезанными на скорую руку сэндвичами и дымящийся чайник. Две аккуратные глиняные чашечки появились на столе сами собой, а затем из кухни запоздало выплыли блюдце с сахаром и молочник. Протея махнула рукой, приглашая Альбуса сесть, и тот снова безукоризненно подчинился, в два шага оказываясь возле стоящего посредине гостиной круглого обеденного стола. Весь он, кажется, только что был доверху завален всевозможными механизмами, но, стоило Альбусу только моргнуть, сделался опрятным и чистым. Появилась даже кружевная белая скатерть, скрывшая пару подпалин на темном лаке, и Альбус, взмахнув палочкой, превратил медный подсвечник в вазу с цветами.

— Что не смотрел? — спросил он, с сожалением замечая, что Протея уселась, не позволив ему отодвинуть ей стул.

Хотелось поухаживать за дамой, раз уж на то пошло, однако та оказалась завидно самостоятельной. Она, не успел Альбус и сам опуститься за стол, уже раскладывала по тарелочкам бутерброды и разливала чай в чашки, и руки ее при этом порхали так быстро, что Альбус едва замечал их движение.

— Воспоминание, — качнула головой Протея, отламывая пальцами кусочек белого хлеба, — посмотрите, я специально оставила.

— Я бы не посмел лезть в вашу память без вашего разрешения.

Вместо ответа Протея растянула губы и глянула на Альбуса исподлобья, и ему показалось, что он только что сморозил ужасную глупость.

— Я разрешаю, — отмахнулась Протея, выковыривая из сэндвича ветчину и сворачивая ее в трубочку, — поедете со мной в Вашингтон?

Сменила тему она так резко, что Альбус едва не поперхнулся. Он отложил в сторону сэндвич, потянулся за сахаром и бросил в собственную чашку два кубика. Протея проследила за его руками пристальным взглядом, подцепила ногтями помидор и, запрокинув голову, отправила его в рот. Альбус, признаться, голода не испытывал, если считать тот только физическими ощущениями. Альбуса разбирал голод иного толка, и он жадно смотрел на Протею, теперь сворачивающую сыр замысловатыми треугольниками.

— Боюсь, в ближайшее время я буду занят в школе…

— С вашим графиком эта ваша школа уж точно задолжала вам несколько выходных, господин заместитель директора, — Протея хохотнула и принялась кромсать оставшийся на тарелке хлеб, — нам пора перейти на этап испытаний, а с вами в последнее время встретиться практически невозможно. К тому же у меня там дела, а одной ехать не хочется.

Испытать что им пора, Альбус понял не сразу. Он едва не разинул рот, глядя на тараторящую Протею, у которой, кажется, не было ни капли сомнений в том, что Альбус составит ей компанию. Зачем ей понадобилось в Америку, Протея пока не сказала, но на лице ее расцвела такая улыбка, что Альбус сразу догадался, что все дело в каком-нибудь артефакте. Зачем только ей понадобился он, было решительно непонятно, однако Альбус предпочел бы считать, что это снова были ее странности вроде той, чтобы позвать незнакомца почти втрое старше себя на свидание.

— Я заказала кое-что у одного мастера, — продолжила Протея, мечтательно улыбаясь, и Альбус понял, что его догадка верна, — а отправлять это доставкой было бы просто кощунственно.

Взмахнув свободной рукой, она затолкала остатки хлеба в рот и принялась старательно жевать. Одновременно с жеванием она продолжала бурчать, то ли недовольно, то ли восторженно, а Альбус, честное слово, не мог разобрать ни единого ее слова. Вместо этого, впрочем, он тоже занялся разложенной на тарелке едой и с первым же укусом отметил, что сэндвичи получились отменными. Они были такими же неряшливыми, как и Протея, так что кое-где торчал длинный пласт ветчины, а с другой стороны салат превратился в хрустящий комок. И все равно Альбусу показалось, будто ничего вкуснее он в жизни не ел. Последним его приемом пищи в замке был обед, потому что до ужина Альбус не дотерпел, и время завтрака уже тоже прошло, так что, вполне вероятно, дело все-таки было в обыкновенном голоде. И все-таки, прожевав кусок ветчины и покачав головой, Альбус решил, что, как бы там ни было, продолжит думать, будто любая стряпня Протеи на вкус, несмотря на непрезентабельный вид, просто великолепна.

Едва дожевав, Протея уставилась на Альбуса выжидающе, и он снова не сразу сообразил, что она от него хочет. На лице Протеи расплылась такая улыбка, будто она уже все решила — и когда они отправятся, и куда зайдут по пути, — и Альбусу не оставалось ничего, кроме как, вздохнув, подчиниться. Так работала логика Протеи — она всегда давала что-то, а затем требовала что-то взамен, и в этот раз ее платой за поездку стали воспоминание и сэндвичи, и еще, может быть, вчерашний поцелуй, однако Альбусу отчего-то казалось, будто последний вовсе не касался нынешней сделки.

— Сообщите мне дату и сроки поездки, — выдохнул Альбус, и лицо Протеи сделалось торжествующим, — я поговорю с директором Диппетом.

* * *

Для поездки Протея выбрала особенно пасмурный ноябрьский день примерно неделю спустя. С самого утра моросил дождик, а ветер подхватывал опадающие красные и желтые листья и кружил их, подбрасывая к небесам. Небо было затянуто белесыми и сероватыми облаками, тонкими, точно кружевная скатерть, и солнце пробивалось через них яркой, чуть мутноватой точкой. Осень наконец-то полноправно вступила в свои права, сменив затянувшееся лето, сухое и ветреное, и теперь к ветру прибавились сырость и яркие краски опавших листьев. Впрочем, стоило им чуток полежать на дорогах, как они, отсыревая, превращались в склизкие комки серо-бурого нечто, прилипающего к каблукам и пачкающего подолы. Жители Хогсмида тратили уйму времени, чтобы отчистить от листьев хотя бы подъездные дорожки, потому что те спустя пару часов уже снова покрывались липкой грязью. Деревья сбрасывали листву тоннами и покачивались будто насмешливо, и Протея хихикала вместе с ними, потому что ничего не имела против прелой подстилки под сапогами.

В Лондоне, куда она переместилась сквозь магазин, дела обстояли совершенно иначе — улицы здесь были только лишь слегка влажными, будто вместе с листьями кто-то убрал и скопившиеся от мороси лужи. Мостовые под ногами блестели, да и только, и немногочисленные прохожие цокали по ним каблуками быстро-быстро, стараясь поскорее укрыться от висящей в воздухе влажности. Большинство из них пользовались кэбами или общественным транспортом, так что дороги оказались забиты машинами, автобусами и троллейбусами. Люди, прикрывающие головы, выныривали из подземки и маршировали к своим домам, и двери их хлопали и хлопали, впуская в собственное нутро промокших и замерзших хозяев. Протея же шла, задрав голову, и никто из спешащих людей, даже приглядевшись, не мог бы заметить, что ни одной капельки не остается у нее в волосах. Она шла, пересекая лондонские улицы, пока не остановилась у красного телефонного автомата и не зашла внутрь, плотно прикрыв за собой стеклянную дверь.

С Альбусом они договорились встретиться уже в Министерстве, потому что Протее ужасно хотелось прогуляться по городу в одиночестве. На нее иногда нападала такая хандра, липкая и стыдливая, от которой все когда-нибудь принятые решения и совершенные действия казались вопиюще неправильными. Сейчас, например, Протея раздумывала о том, стоило ли вообще связываться с Альбусом Дамблдором, потому что эксперимент ее явно зашел дальше, чем она ожидала. Связь между ними крепла слишком уж быстро и кроме того была двусторонней, так что все чувства Альбуса вываливались на голову Протее сносящим с ног бурным потоком, так что она уже едва отличала их от своих собственных. Протея злилась и сомневалась, но прерывать эксперимент не хотела, потому что тогда все стало бы зря. Она рассматривала собственные длинные пальцы, будто покрытые дымчатой моросью, стянув тонкие шерстяные перчатки, и они казались сучковатыми и кривыми, похожими на старые ветки. Такие же ветки были у старой осины, росшей рядом с зачарованным материным домом, и одну из них Протея безжалостно отломала, чтобы сделать свою собственную волшебную палочку.

Палочка эта, так же, как и другая, купленная в волшебной лавке, лежала у Протеи в кармане, и она то и дело касалась его затянутыми в шерстяную перчатку пальцами. Для того, чтобы попасть в Министерство, колдовать было не обязательно, но Протее все равно отчего-то казалось, будто так она непременно останется на поверхности. Набирая номер, Протея делала глубокие вдохи один за одним, а затем крепко зажмурилась, и в то же мгновение мир вокруг нее разом переменился. Она почувствовала это по тому, как слишком резко сделалось сухо, услышала гул голосов и стук каблуков и, распахнув глаза и прищурившись, вывалилась в просторный холл. Волшебники здесь прохаживались, совсем не обращая на нее внимания, читали на ходу какие-то бумаги и постоянно говорили со всеми вокруг. Огромный золотой фонтан высился и ширился, занимая, кажется, половину еще более огромного холла, и Протея застыла, несколько долгих мгновений рассматривая фигуры.

Так как Протея зарегистрировала визит и прошение заранее, ее быстро пропустили, выдав несколько указаний. Ей нужно было на шестой уровень в отдел волшебного транспорта, но сперва стоило найти Альбуса — просто потому, что от обилия людей Протее стремительно делалось душно. В прошлый раз, когда она посещала Министерство, людей было ничуть не меньше, а то и больше, а еще тогда она была страшно напугана тем, что ее смогут разоблачить. Она ведь убила Диану и матушку той самой самодельной волшебной палочкой, которую постоянно носила с собой, вот только сотрудник, безразлично пожав плечами, просто взял и зарегистрировал обе. Три года назад ее личность признали, и с тех про Протея старалась не соваться в слишком уж людные места. Она не любила толпу и закрытое пространство без окон, но в данном случае добираться до Вашингтона обычным способом было бы слишком долго, так что выбора не осталось. Протея собиралась воспользоваться какой-то новинкой, за которую требовали целую кучу денег и которая связывала представительства разных стран. Сперва она хотела ехать одна, но так разнервничалась и извелась, что сама не заметила, как попросила Альбуса об услуге. Эта их связь, с каждым днем становящаяся прочнее, влияла и на Протею, так что никого другого она попросить была просто не в силах, даже будь у нее еще один такой же близкий знакомый.

Она заметила Альбуса, разговаривающего с каким-то высоким человеком, только когда уже несколько раз обшарила глазами весь холл. Он стоял, заложив руки за спину, в обычном шерстяном костюме в английскую клетку, а длинные полы его пальто песочного цвета едва не подметали полы. Яркие рыжие волосы Альбус спрятал под щегольской шляпой, и дополнял весь его непривычный до ужаса образ длинный кремовый шарф, перекинутый через шею. Протея невольно оглядела собственное черное с белым воротничком платье и огладила ворот сине-зеленого пальто и подумала, что ни в жизни не сможет выглядеть так. Как именно так, она сформулировать не успела, потому что Альбус заметил ее и махнул рукой, и Протея, моргнув и оторвав от него пристальный взгляд, зашагала ближе, цокая каблуками.

— Протея, знакомьтесь, — стремительно начал Альбус, как только она очутилась достаточно близко, — это Тесей Скамандер, он работает в отделе охраны магического правопорядка. Тесей, это Протея Шелби, хозяйка «Артефактов Шелби».

Альбус подставил Протее локоть, и она ухватилась за него, едва пожав пальцами протянутую ладонь. Тесей Скамандер показался ей правильным до мозга костей, и она, развеселившись, подумала, что было бы, узнай он о ее прошлом. Он был, кажется, не так уж сильно старше нее, лет примерно около тридцати и смотрел на мир пытливым пронзительным взглядом. Протея не могла решить, понравился он ей или нет, и оттого цеплялась пальцами за локоть Альбуса, когда Тесей мазнул по ней взглядом и усмехнулся.

— Удивительно, — сказал он, и Протея едва не скривилась от ударившей по ушам снисходительности, — в таком юном возрасте, наверное, тяжело владеть магазином.

— Мне повезло, — она пожала плечами и резко вздернула подбородок, — досталось неплохое наследство.

Все-таки Протея решила, что Тесей ей не нравится. Она сжала руку Альбуса еще крепче, впилась бы в нее ногтями, не будь преградой перчатки, пальто и костюм, и тот наконец-то понял, что пора идти. Время, несмотря на высокую стоимость, было строго ограничено, потому что порталом постоянно пользовался кто-то еще, так что Альбус, попрощавшись с Тесеем, потянул Протею в нужную сторону. Пока они шли, перетекая из одного коридора в другой и меняя лифты и лестницы, Протея решила, что одна непременно бы потерялась. Она к собственному удивлению вцепилась в рукав Альбуса еще крепче, а он вдруг накрыл ее ладонь своими тонкими длинными пальцами.

Они уже приближались к нужному отделу, когда в голову Протее пришла великолепная мысль. Она хихикнула себе под нос, заговорщицки огляделась и резко остановилась, прижимаясь спиной к ближайшей стене. Альбус последовал за ней по инерции, едва не впечатался в Протею всем телом и уперся ладонью у нее над макушкой. Лицо его оказалось так близко, что Протея отчетливо смогла рассмотреть морщинки у глаз, и сердце ее вдруг ухнуло, подскочив к самому горлу.

— Я приглашаю вас на свидание, — улыбнулась Протея и подалась вперед, невесомо касаясь губами щеки Альбуса.

Глаза его, льдисто-голубые в тусклом свете коридоров, сверкнули и оказались вдруг так близко, что Протея проглотила собственное дыхание. Альбус смотрел на нее в упор, любопытно рассматривал лицо, и Протея почти чувствовала нестерпимый жар его тела. На Альбусе были шерстяной костюм и пальто, он едва не прижимался лбом к ее лбу, и оттого Протее казалось, будто она сейчас расплавится, точно снежная баба.

— После всего, что между нами было, — проговорил Альбус, и Протея вспомнила, как приятно было ощущать его руки на талии, — с вами — хоть на край света.

Сказал это и отстранился, оставив Протею с алеющими щеками, и первым направился прочь, чеканя шаг по длинному коридору. И Протея, едва выдохнув из груди обжигающий пар, бросилась следом, потому что Альбус впервые отреагировал на ее провокацию так, и ей страшно хотелось проверить, насколько далеко она еще сможет зайти.