— Друг, угости сигареткой.
Над Юнги нависает тень, он посильнее затягивается и поднимает голову, чтобы взглянуть на нарушителя своего покоя. Он осматривает парня перед собой. Тот худоватый, какой-то даже немного ломаный, на лице гримаса недовольства, на лбу кепка, почти закрывающая глаза. Руки в карманах, а за спиной рюкзак.
Первый порыв — отказать. Не потому что жалко (прикинуться, что у него нет сигарет, он всё равно уже не смог бы — сам сидит дымит), а потому что настроение такое, что хочется послать всех и каждого.
Время шесть утра, на автовокзале, куда он припёрся около получаса назад, как-то подозрительно много людей, настроение паршивое. Юнги пристально смотрит на человека перед собой, а тот сверлит его взглядом в ответ. Стоит и ждёт. Умный бы давно уже ушёл, поняв, что делиться с ним не собираются. Тем более Юнги уверен, что его лицо сейчас вряд ли выражает что-то помимо злости и отвращения.
Но парень из терпеливых, видимо. Или упёртых. Юнги молча кивает головой в сторону рядом с собой, мол, садись, и достаёт пачку сигарет. Когда тот снимает рюкзак, бросает его подле себя, послушно присаживается рядом на корточки и прижимается спиной к стене, Юнги протягивает пачку ему.
— Благодарю, — отзывается тот, и Юнги хмыкает.
— Хосок, — представляется парень, возвращая пачку. Юнги не забирает. Он называет своё имя и говорит оставить сигареты себе. Хосок не отказывается, быстро прячет их в карман ветровки. — Куда едешь?
Юнги ещё больше хмурится, удивляясь вопросу, но молчит, думая, что же ответить. Они не знают друг друга, так и какая разница этому типу, куда Юнги едет? Он забудет об этом уже через час, когда они все будут сидеть в одном автобусе. Или это что-то вроде тех самых знаменитых маленьких разговоров ни о чём, как модно в Европе? Юнги не приверженец подобного. Уж лучше молча сидеть и не тревожить посторонних людей, чем трепаться о чём-то несущественном и, стоит честно признать, абсолютно никому не интересном.
Сигарета истлела. Юнги щелчком отбрасывает окурок в сторону, игнорируя урну, стоящую не больше, чем в трех метрах от него, и называет населённый пункт, куда он направляется.
Хосок удовлетворённо кивает.
Юнги считает, что разговор окончен, и ждёт, когда незадачливый собеседник докурит у уйдёт. И лучше бы никто больше не подходил к нему, потому что следующему может уже так не повезти.
Раздражение растет с каждой следующей минутой ожидания. Автобус задерживается, и людей становится все больше, а Хосок и не думал никуда уходить.
— А чего посреди недели? За город обычно на выходных едут, — спрашивает он после весьма долгого молчания. Настолько долгого, что Юнги успевает забыть, что не один.
— Тебе какая разница? — Юнги аж поворачивается посмотреть на него, настолько он не ожидал подобной наглости. — Это моё дело, в середине недели или в конце. Ты ж вроде только покурить просил, так и чё в душу лезешь?
Хосок смеется. Тихо, мягко. Он смотрит перед собой на кучкующихся людей.
— Никакой разницы. Просто подумал, что было бы неплохо познакомиться, — произносит он и только потом переводит взгляд на Юнги.
Юнги теряет весь запал, сам от себя не ожидая такой растерянности. Что-то во взгляде этого парня было такое, что злиться больше не получалось. Такая искренняя улыбка, честные добрые глаза.
Юнги уязвим. Слишком уязвим. Нельзя на него так смотреть.
Нельзя ему самому ни с кем общаться. Плохая это идея. И кончается это всегда плохо. От одной такой плохой идеи он прямо сейчас и уезжает.
Не спал ночь, хотя и притворялся спящим, чтобы его парень — уже, конечно, бывший — ничего не заподозрил, и только начало светать, как он взял сумку, собранную несколькими днями ранее, и как можно тише слинял из их квартиры. А теперь сидит и ждёт чёртов автобус, чтобы уехать и из города. Чтобы найти его было труднее.
— Со мной не надо знакомиться, — бурчит Юнги и опускает взгляд в землю, чтобы выйти из-под этого наваждения.
— Почему нет? Ты один, видок у тебя весьма и весьма печальный, — отвечает Хосок ровным тоном, будто зачитывает с бумажки. — По всему выходит, что что-то случилось. Вот я и подумал, что было бы неплохо поднять тебе настроение.
— Ты смотри, какой проницательный. Другую жертву своего эмпатичного эга найти не мог? Мало ли тут людей.
— Такой тут только один.
— Такой? — переспрашивает Юнги, не понимая, какое значение в это слово вкладывает Хосок.
Странный он тип, думает Юнги. В самом прямом значении этого слова странный. Будто пришибленный. Или под чем-то.
— Тебя видно. Что-то случилось.
Опять он об этом. Откуда ему знать, что случилось? Юнги сам убедился только вчера вечером, по нему не может быть всё видно.
— А сам-то! — хмыкает Юнги и протягивает руку. Хосок понимает его сразу и достаёт пачку сигарет, переданную ему совсем недавно. Юнги берёт одну, возвращает пачку в ладонь нового знакомого и прикуривает. — Что случилось у тебя? По-любому же что-то? Молодой симпатичный парень в среду в шесть утра, — он на мгновение замолкает и смотрит на часы на своём запястье, — даже раньше, скорее всего, с одним только рюкзаком, — Юнги проглатывает вопрос о том, где его вещи, — делает что-то на автовокзале. Что-то... Подходит к незнакомому человеку, уверенный в том, что у него что-то случилось, чтобы развлечь праздными беседами! Рак на стороне краба, да?Корейский аналог нашего "Рыбак рыбака" Так что, если уж хочешь откровений, начинай первый!
Юнги выдыхает и затягивается раз, потом другой, и чуть ли не закашливается. Неплохо он так выдал... Но с лица Хосока улыбка не сходит. Он поднимает глаза к небу и коротко кивает.
— Не сложно, да?
Юнги начинает кипеть. Он сам вроде грубит даже больше, однако такие простые спокойные ответы звучат слишком дерзко! Юнги ведётся на эту провокацию, потому что его терпение закончилось ещё вчера. Хосок так легко выводит его на эмоции, что самому от себя становится неприятно.
— Не сложно что, перевести стрелки? Любой младшеклассник с этим справится, — уязвляет Юнги сам себя, и это лучше, чем если бы он попытался снова сказать что-то колкое в сторону Хосока, а тот бы его снова осадил.
— Ты прав, — говорит тот, игнориуя его последнюю реплику. — Посреди недели ранним утром с одним только чемоданом тут мало кого встретишь. Либо по работе, либо что-то случилось. И ты прав, будь это рабочая поездка, к тебе я бы не подошёл.
***
— Так куда мы идём? — спрашивает Юнги, когда они отходят от вокзала достаточно далеко.
— Никуда, — отвечает Хосок, — мы просто идём вперёд.
Юнги чувствует себя обманутым. Двадцатиминутный разговор с незнакомцем привёл его к тому, что он сейчас идёт с чужим человеком, которого видит впервые в жизни, неизвестно куда. Мама в детстве учила его никуда не ходить с чужими и сейчас была бы полна ярости, а возможно и отхлестала бы чем-то, что первое попадёт под руку.
Юнги согласен с тем, что это совершенно безрассудный поступок, что нет никаких гарантий, что Хосок не окажется каким-нибудь маньяком, который прямо сейчас ведёт в его в ловушку. Он всё верно сказал: Юнги не в лучшем виде, таких несчастных, наверное, видно сразу. Отличные жертвы получаются из таких, как он, потому что они и так уже ими являются. Втереться в доверие, обмануть, увести, убить — дело плёвое. И, если уж быть до конца честным хотя бы с самим собой, Юнги не против. Он слишком устал от всего, что происходит в его жизни. Если уж это конец, то так тому и быть.
Они идут друг за другом — Хосок немного впереди, Юнги отстает. Идут вдоль дороги, потому что тротуара нет, кончился ещё пару километров назад. Юнги осматривает своего новоиспечённого попутчика и совершенно не верит, что тот может быть маньяком-убийцей. Да, он повыше Юнги, но худой и немного даже щуплый. Юнги точно справится, если тот решит напасть.
Но стал бы он нападать? Хосок не похож на плохого человека. На странного — да, но на того, кто стал бы нарочно вредить? Вряд ли. Хотя Юнги и сам не лучше. Хосок только предложил пойти пешком вдоль трассы куда глаза глядят, Юнги же согласился. Он мог отказать, послать этого странного типа, но вместо этого согласился.
— Мы так можем вечность идти, — говорит Юнги, нагоняя Хосока, когда места возле дороги становится больше. — Нам нужно выбрать конечную цель. Или время, за которое мы должны завершить наше путешествие. Рамки. Нам нужны рамки.
— Ты прав, — Хосок задумчиво хмыкает. — Тогда идём до тех пор, пока не наткнёмся на первый населённый пункт.
— Даже если это займёт неделю?
— Даже если займёт.
Готов ли Юнги целую неделю идти не пойми куда? У него же были планы, его ждут. Он даже не позвонил и не сообщил о том, что не приедет. Что Юнги думает по этому поводу? Как оказывается, ему плевать. Да, даже если они будут идти целую неделю, пусть так, ему это нужно. Странная спонтанная прогулка с незнакомым человеком. Возможно, Юнги просто нужно встряхнуться.
Как будто последние события в его жизни не похожи на встряску.
— Ты часто так гуляешь с незнакомцами? — спрашивает Юнги, чувствуя потребность в разговоре.
Это не очень удобно, потому что часто проезжающие мимо машины создают слишком много шума и поднимают пыль, которой ближе к черте города намного больше, чем где-либо ещё, и лучше бы закрыть рот, но Юнги не может молчать. Молчание создаёт ещё большее ощущение странности происходящего. И вообще, разве не Хосок должен болтать без умолку? Это же он предложил. И он первый подошёл и заговорил.
— Впервые, — отвечает Хосок, и Юнги боковым зрением улавливает улыбку на его лице.
— Ты ещё более ненормальный, чем показался вначале.
— Почему?
— Потому что это странно!
— И тем не менее, ты пошёл со мной, — Хосок поворачивается к Юнги и хитро улыбается.
Юнги теряется с ответом. Возможно, он просто на эмоциях или слишком давно ему не улыбались так искренне, но факт остаётся фактом — Юнги смутился. Взрослый парень, мужчина уже, с серьёзным опытом отношений, с огромным багажом всякого дерьма за плечами, смущается, как маленький мальчик.
— Я не говорил, что нормальный. Может быть, я предостерегаю тебя от ошибки.
— Нет, не думаю.
— Так всё же, объясни мне, зачем мы делаем это? — снова пробует удовлетворить своё любопытство Юнги.
— Зачем это делаешь ты, я не знаю, а я просто захотел прогуляться. Иногда, знаешь, прогулки помогают отвлечься. К тому же это полезно. Спорт, все дела.
— По тебе не скажешь, что ты любишь спорт, — язвит Юнги, но Хосок пропускает колкость мимо ушей.
Время близится к полудню, солнце начинает припекать, и от утренней прохлады не остаётся ничего. К середине дня они всё-таки выбираются из города. Машин становится в разы меньше, зато теперь можно услышать, как стрекочут насекомые и квакают лягушки. Скорее всего, где-то рядом есть вода, думает Юнги, вслушиваясь в звуки природы.
За прошедшие часы вроде небольшая сумка с вещами теперь кажется неподъёмно тяжёлой. В куртке жарко, но снимать её он не спешит, потому что точно знает, что если остановится, то дальше идти не захочет, ведь ноги за такой долгий путь уже болят.
Хосок же идёт бодро, ничем не выдавая своей усталости, будто и не устал вовсе. Юнги не выдерживает. Резко останавливается и скидывает сумку с плеча, та негромко ударяется о землю. Он снимает с себя куртку и нервно заталкивает её в сумку. Хосок молча наблюдает за его действиями и точно слышит, когда у Юнги начинает громко урчать живот.
Юнги чувствует жар, приливающий к щекам, и надеется, что уже достаточно красный из-за палящего солнца, чтобы этого не было видно.
— Совсем скоро будет яблоневый сад, — говорит Хосок.
Юнги выпрямляется, закидывает сумку обратно на плечо и ловит на себе изучающий взгляд попутчика. Снова смущается. Честно, лучше бы он чувствовал себя неуютно рядом с Хосоком, тогда это хоть было бы объяснимо, но вместо этого всё, что он испытывает — это интерес и необъяснимая тяга. Ему хочется идти дальше вместе с ним.
— И что? — не понимает Юнги.
— Ты голоден.
Это всё, что говорит Хосок перед тем, как развернуться и продолжить путь.
— Ты, получается, воришка? — подлавливает его Юнги, нагнав. — Из тех, кто не прочь залезть на чужую территорию и обнести, да?
— Нет, — спокойно отвечает Хосок, будто слова Юнги его не задели, хотя тот и надеялся спровоцировать его на оправдания. — Никогда не лазил по чужой земле, и именно поэтому я хочу это сделать, — он снова только улыбается. В глазах его пляшет детское озорство, и Юнги не понимает, чему тут можно радоваться.
— Совсем никогда? — уточняет он. — А в детстве с пацанами в соседний огород не залезал что ли?
Взгляд Хосока тускнеет, Юнги хмурится, понимая, что что-то там есть, что-то там скрывается.
— Нет, — повторяет тот, — Никогда. В детстве я не общался с соседскими пацанами.
— А, так ты из тех забитых плакс, которых вечно задирают?
— Мимо. — Взгляд Хосока снова оживает, и даже появляется лёгкая улыбка на губах. — Всё своё детство я торчал либо дома, либо в кабинетах музыкальной школы. Мама видела меня будущим великим пианистом, так что я должен был постоянно играть. Набивать руки.
— Отстой, — выдыхает Юнги.
В его классе была одна такая девочка. Она только и делала, что занималась гимнастикой. Из зала не вылезала, часто пропускала школу. Никто не хотел с ней общаться, хотя, возможно, просто не получалось подружиться, ведь её почти никогда не было в школе.
А потому, став постарше, ребята начали давить на нее. Ох, как они задирали бедную девчонку. Юнги и врагу такого бы не пожелал. Хотя, наверное, он не имеет теперь права жалеть одноклассницу, ведь сам был среди тех, кто обижал её. Да, Юнги был тем ещё говнюком в детстве.
А только ли в детстве… Может быть, все его проблемы как раз из-за этого? Потому что он всё такой же говнюк, издевающийся над людьми, которые его, возможно, любят, а он этого просто не ценит.
— Значит, ты хочешь наверстать упущенное? Что есть в твоём списке «нужно сделать до смерти»? Залезть в чужой огород, украсть яблоки… Что ещё?
— Я не думал об этом.
Хосок тихо смеётся, и Юнги почти заставляет себя не смотреть на него в этот момент. Какого чёрта его так штырит? Скорее всего, солнце напекло и мозги потекли, потому что не замечал он раньше за собой такого откровенного залипания на незнакомых парней. Да и вообще, было бы на кого залипать! Ну да, Хосок высокий, относительно, конечно, но он точно выше него самого, а Юнги любит высоких мужчин. Он не здоровый, как лошадь, не широкий, как ещё кто-нибудь. Стройный, с ровными ногами, прямой спиной, с приятным смехом, да и голосом, если быть честным.
Нет, ничего в нём особенного, чтобы Юнги так глупо терял голову. Это определённо напекло солнце.
— Мне только сейчас пришла в голову эта мысль, я правда не планировал делать что-то, через что в детстве должен пройти каждый второй ребёнок.
— Ты хоть через забор-то перелезть сможешь? — недоверчиво спрашивает Юнги, замечая впереди яблоневый сад, ограждённый по периметру рабицей. Так себе защита, конечно, но хоть что-то.
— Ты совсем за немощного меня держишь?
— Нет, но раз ты весь такой му-зы-кант, — Юнги тянет последнее слово по слогам, нарочно высмеивая, — то вряд ли сможешь.
— Я не буду спорить, — хмыкает Хосок. —Подойдём и сам посмотришь. К тому же, из нас двоих голоден именно ты.
— Так это ты так заботу что ли проявляешь? — хохочет Юнги, но стоит только подумать о том, как давно он ел, в животе снова начинает урчать.
Что ж, с этим спорить действительно трудно. Последний раз он ел накануне вечером, когда его незадачливый почти жених, прикрываясь загруженностью на работе, ебал эту вонючую шавку, думая, что Юнги не в курсе о его похождениях.
Юнги был в курсе. Наедался, зная, что уедет среди ночи и неизвестно, когда снова сможет поесть. Но это было больше двенадцати часов назад. Он мог бы купить что-нибудь на вокзале, но испугался за свой кишечник — не хватало ещё травануться и обделаться в автобусе. Тот, к сожалению, не был оснащён туалетами, в отличии от того же поезда, а остановки предусмотрены, если верить расписанию, строго раз в четыре часа.
Забор оказывается высоким, около двух с половиной метров, но Хосок перелезает через него так быстро, что Юнги остаётся только хлопать глазками от удивления. Он даже не понял, как Хосок сделал это, так быстро и ловко тот справился. Сам Юнги перелезает через забор гораздо дольше, кряхтя, как старая бабка, а в конце ещё и падает в траву. Полный провал, абсолютно. Если он какое впечатление и оставит о себе, то оно явно не будет положительным.
Не то, что бы Юнги стремился оставить о себе хорошее впечатление, но хотелось бы, конечно, выглядеть в глазах Хосока как минимум классным парнем. Не одному же ему восхищаться своим попутчиком!
Яблоки были ещё зеленоваты, но есть их было уже можно. Хосок срывает одно и сует его в руки Юнги, мол, ешь, тебе нужнее, и только потом срывает себе.
Больше трёх яблок ни у одного из них съесть за раз не выходит, но рассчитывать на то, что этого хватит, никто бы не стал, поэтому оба они набивают яблоками свои сумки до отказа, что значительно увеличивает их вес, после чего спокойно направляются обратно к забору, решив, что делать им тут больше нечего.
Именно тогда они слышат мужской голос и звук выстрела.
— Сматываемся, — шепчет Юнги и в два шага преодолевает путь до забора.
Хосок кидается следом. То, как они перебираются обратно, лучше было бы никому не видеть, а всем, кто видел, — забыть, как страшный сон. Мужик почти сразу оказывается радом с ними и начинает кричать что-то о том, что вызовет полицию, и палить в небо, угрожая, что следующий выстрел будет по ним. Первый перелезает Хосок, Юнги перекидывает ему сумки и лезет следом. Снова за что-то цепляется и точно так же падает на землю.
В этот раз Хосок смеется как ненормальный. Как только Юнги поднимается, они хватают сумки и пускаются бежать как угарелые. Юнги переполняет счастье, он чувствует себя совсем мальчишкой, так же убегавшим от соседа, который материл их, детей, и стрелял по ним солью.
Ему вдруг приходит в голову, что Хосок переживает такое впервые будучи уже взрослым. Ощущает ли он это как-то иначе или нет? Одно ясно точно, Хосок так же счастлив, как и он сам, весь его вид говорит об этом.
Убежав достаточно далеко, они останавливаются, чтобы передохнуть. На лице Хосока сияет яркая улыбка, он тяжело дышит, пытаясь привести дыхание в норму, обмахивается, чтобы было не так душно и жарко, и смотрит на Юнги. А Юнги думает лишь о том, что он мог бы показать ещё много детских забав, только бы видеть Хосока таким счастливым.
***
— Слушай, — начинает Юнги, уже зная, что ответит Хосок, потому что спрашивает не в первый раз. — Сколько мы уже идём с тобой, ну ты же тоже устал.
— Нет.
Ну да, снова «нет». Спустя несколько часов прогулки по солнцепёку, часть из которых они идут с грузом, Юнги уже знатно утомился. Ему надоела эта прогулка, ему уже не интересно добираться до населённого пункта, ему хочется домой, в мягкую кроватку со свежими простынями. Он ещё и ноги умудрился растереть так, что каждый шаг отдаёт жгучей болью, а пятки холодит, и Юнги отказывается смотреть, как оно там, боясь, что растёр ступни в кровь, потому что другой причины, почему ноги могли намокнуть именно в тех местах, просто нет.
— Да брось, смотри, уже темнеть начинает. Ночью опасно, давай поймаем попутку да поедем спокойно?
Хосок резко останавливается и разворачивается, и Юнги чуть не врезается в него.
— Мы прошли уже очень много, — произносит он спокойно, хотя Юнги ждал, что тот хотя бы голос повысит. — Я ожидал, что ты окажешься крепким и выносливым парнем, а не… Во всяком случае, так мне показалось.
Хосок не договаривает, и Юнги давится воздухом от возмущения.
— Договаривай, «а не» что?
— А не ноющим слабаком, который сдаётся при первых сложностях.
Юнги не верит своим ушам. У него сложился образ добродушного и милого Хосока, который весь из себя зайчик-одуванчик, а эти слова, прозвучавшие таким ровным холодным тоном, совершенно не вяжутся с тем Хосоком. Этот Хосок другой, и Юнги теряется сначала, а потом его накрывает злость.
— Много ли ты понимаешь, музыкантишка? — возмущается он. — Что ты знаешь о сложностях, когда вся твоя жизнь — это лабать по клавишам? Сиди себе да знай, как тренькать, поглядывая в ноты!
Юнги повышает голос и уже почти кричит в попытке защитить свою уязвлённую гордость. Хосок ударил по больному, возможно, даже не подозревая об этом. По крайней мере, Юнги очень хочет в это верить, даже не смотря на холод в его голосе. Он всё ещё хочет сохранить образ доброго наивного парня, несмотря ни на что, ведь с тем Хосоком куда приятнее иметь дело, а с этим он не представляет, как себя вести.
— Ты не знаешь, о чём говоришь, — улыбается Хосок, и радости в этой улыбки нет.
— Тут и знать нечего! Зато ты, я смотрю, хорошо разбираешься в людях, раз делаешь подобные выводы по одному только случаю.
— Видимо, да, — Хосок выдыхает и закрывает глаза. — Так, ладно, не хватало нам ещё переругаться. Мы не будет ловить машину, мы дойдём сами.
— Да почему нет? — вскрикивает Юнги. — Что у тебя за пунктик такой на пешие прогулки?
— Нет никакого пунктика, ты согласился идти, так давай сделаем это.
Юнги пялится на него, не понимая, почему тот так упирается. Они знакомы всего несколько часов, Хосоку нет причин держать его при себе. Сказал бы, мол, вали на все четыре стороны, а я пойду, и не было бы проблем.
С другой стороны, Юнги и себя не понимает. Почему он сам не сделает того же? Почему не пошлёт Хосока куда подальше и просто не уедет на первой же машине, которая остановится? На первый вопрос у него не будет ответа, если Хосок сам не расскажет. На второй — Юнги тоже не может его дать. Просто странное чувство, что он не может вот так взять и уехать, оставив Хосока одного. Не должен. Какое-то наваждение, помешательство. Юнги чувствует себя очарованным каким-то заклятием.
Он хочет поспорить ещё немного, — да, по-детски, глупо, неоправданно, — но отчего-то не делает этого. Видимо, взрослая и рассудительная его часть взяла верх над упрямой детской. И это то, в чём Хосок оказался прав. Юнги не борец. Уж не понятно, как тот это распознал, но он всегда был таким. Сдаваться на полпути, сбегать, прятаться, искать более лёгкие пути. И главное — не обращать на это внимания. Все так живут, все слабаки, только притворяются всегда сильными, смелыми, выносливыми.
Юнги хотя бы себя не обманывает. Если бы он хотел бороться, он бы обязательно начистил морду своему бывшему, который, к слову, ещё, возможно, не знает, что стал бывшим. Да, не знает, потому что Юнги не привык объясняться, не привык вступать в серьёзные конфронтации, его удел — мелкие ссоры на фоне бытовухи и язвительность часто не к месту.
Но, может, в этом всё и дело? Если раскопать поглубже, то не является ли это знаком судьбы? Хосок, его предложение прогуляться, согласие Юнги, когда обычно он ни за что бы не согласился, — разве это не та самая возможность научиться преодолевать себя?
Юнги усмехается своим мыслям, заставляя Хосока вопросительно дёрнуть головой, мол, рассказывай, до чего додумался. Юнги не расскажет. Это всё глупости. Он серьёзный парень, мужчина, таким не пристало думать о всякой ереси вроде знаков судьбы и искать во всём тайные смыслы.
Юнги сдаётся. Ладно уж, раз он сам согласился на это всё, то почему бы в кои-то веки и не перебороть себя? Возможно, это послужит ему хорошим опытом. Он покорно шагает навстречу Хосоку и боль снова пронзает его ноги, отчего он жмурится и опусткает голову.
— Что такое? — спрашивает Хосок и, хмурясь, склоняет голову набок.
— Не важно, — огрызается Юнги, и так сломленный его волей.
Тот бегло осматривает его с головы до ног, смотрит по сторонам и кивает в сторону обочины.
— Пойдём.
— Куда? Зачем?
Но Хосок не отвечает. Только хватает его за запястье и тащит с дороги. Остановившись в безопасном месте, он приседает на корточки перед Юнги.
— Подними ногу, — и хлопает ладонью по одной.
Юнги слушается.
— Почему ты не сказал, что натёр?
Потому что это было бы похоже на нытье, за которое Хосок уже успел его упрекнуть.
— Ты поэтому предложил поехать?
— Нет. Возможно.
Юнги смущается от того, что Хосок прикасается к нему и рассматривает. Это неправильное чувство, его не должно быть, Юнги не в себе после предательства своего бывшего почти жениха, он нездорово реагирует на близость даже чужих людей. Всё верно, не нужно придумывать себе лишнего.
— У меня есть шлёпки, — тихо произносит Хосок и стягивает кроссовку. Юнги теряет равновесие и, чтобы не упасть, опирается руками о его плечи. — О, прикол, мультики любишь?
Хосок хихикает, а Юнги выдёргивает свою ногу из его рук и ставит на землю. Сам он успевает увидеть, что вся пятка носка была красной, так что уже не жалко испачкать его ещё больше.
— Это не мультики, — заявляет он оскорблённо. — Это аниме!
— Ну конечно, аниме, — соглашается с ним Хосок. — Ты, значит, анимешник.
— И что в этом такого?
Хосок смотрит на него снизу-вверх и мягко улыбается.
— Ничего, — отвечает он. — Просто не ожидал. Ты не похож на тех, кто любит мультики.
Юнги решает не реагировать больше на это слово.
— А на кого был похож? И вообще, ты сказал, у тебя есть шлёпки.
Хосок спохватывается и лезет в свой рюкзак. Чтобы найти обувь, приходится вытащить все яблоки. Вместе со шлёпками он так же достает и влажные салфетки. У Юнги с собой ничего подобного нет, потому что не привык он перемещаться между городами на автобусах и понятия не имеет, что может пригодиться.
Носки вместе с использованными салфетками Юнги выбрасывает в кусты. Кроссовки тоже оставляет на обочине. Это подарок его бывшего, так что больше они ему не нужны. Ещё и страданий столько принесли. Что подарок, что даритель…
Хосок неодобрительно смотрит на него, но ничего не гооврит, что очень даже радует Юнги, потому что доставать из травы и прятать куда-то после того, как уже выбросил, было бы несколько унизительно.
Идти становится куда проще, хотя и чувствует он себя теперь полным идиотом. На этот раз Хосок сам предлагает поймать машину, раз уж есть травмы и ходить больно, но теперь отказывается Юнги. Он уже пережил кризис по поводу своего отношения к сложностям, так что намерен идти до конца.
— Как давно ты увлекаешься аниме?
— Лет пятнадцать уже.
— Давно… помню, в то время вас таких не любили, — произносит задумчиво Хосок, Юнги молча кивает в ответ. — У нас даже били таких, насколько мне известно.
— Ты разве не такой же? Забитый мальчишка, играющий на пианинке.
Хосок хмыкает.
— Я не настолько был оторван от общества. Так что?
Юнги неприятно это признавать, но Хосок снова попал в точку.
Знал бы он, что спустя пятнадцать лет увлекаться аниме станет модно. Эти дети сейчас понтуются тем, что посмотрели очередной тайтл, меряются, кто видел больше. Для них это теперь состязание в крутости. Ты что, не шаришь за Наруто?
Во времена Юнги было страшно произносить это слово. Шифровались как могли, вели себя тише некуда, общались тайно, уединённо. Чтобы не узнали те, кто узнать не должен.
Узнавали. Били. Окунали в школьный толчок. Рвали тетрадки, где Юнги рисовал разных персонажей. Называли...
Забавно, кстати, что в этом они не ошиблись. Благо, что ума у Юнги хватало не вступать с ними в открытый конфликт. Того гляди вообще бы живым не остался. Были случаи...
Да, другое время сейчас. Другие понятия. Другие ценности. Теперь зашквар не шарить на Наруто. А Юнги с тех пор так и остался зашуганным мальчишкой. Он пытался строить из себя крутого пацана, своего, чтобы от него отвязались, чтобы пустили в свою стаю. Работало это с переменным успехом…
— А насколько? — спрашивает Юнги, чтобы закрыть тему, потому что ему неприятно вспоминать об этом. Всё это осталось в прошлом, сейчас он взрослый, и он ни за что не позволит кому-то высмеивать его интересы.
— У меня были друзья, — рассказывает Хосок. — Немного, в принципе, но были.
— Такие же музыкантики?
— Нет, — улыбается он. Юнги не смотрит, не хочет видит его добрую улыбку и мягкий понимающий взгляд. Юнги бесит, что Хосок никак не реагирует на его провокации, на его грубость и язвительность, и с каждой новой минутой раздражение превращается в самоцель вывести его на эмоции.
Юнги не знает, зачем ему это нужно. Возможно, потому что он чувствует себя уязвимым перед ним, таким уверенным и спокойным. Он — переживающий события прошлого в этот самый момент, переживающий все проблемы, вытекшие из травли в юном возрасте.
— Темнеет, — сообщает Юнги, полностью уходя от темы. Ни к чему больше обсуждать его прошлое. И думать об этом тоже больше ни к чему. — Пойдём дальше или подумаем о том, где бы можно было переночевать?
Хосок останавливается и оглядывается, вид его излучает глубочайшую задумчивость.
— С ночёвками мы будем долго идти, — произносит он. — А без них не протянем и дня. Отдохнуть было бы хорошо.
— Можно костёр разжечь, — со скрытой просьбой предлагает Юнги.
— Воды нет, чтоб в случае чего потушить, а вокруг трава, дальше которой лесопосадка.
Верно, небезопасно. И почему Юнги сам до этого не додумался? Он чувствует себя каким-то глупым несмышлёнышем рядом с Хосоком, будто тот — умудрённый жизненным опытом старец, хотя он и выглядит не старше Юнги, да и вещи эти были очевидными, ведь всем в школах рассказывают про пожары и риски возгорания.
К тому же, из-за отсутствия воды возникла ещё одна острая проблема — пить хочется страшно. Он не пил целый день, зато всё это время шёл и обильно потел под палящим солнцем. Сок от яблок не помогает утолить жажду. С этим стоило бы что-то сделать, чтобы не заработать обезвоживание, но ничего не получается, потому что за всё то время, сколько они идут, на пути им не попалась ни одна заправка, где можно было бы купить воды.
— Замёрзнем ночью, если уснём. — Юнги говорит даже не столько ему, сколько самому себе, чтобы убедить не останавливаться, потому что ночевать в лесу на голой земле и под открытым небом — не самая лучшая идея.
— Возможно, — хмыкает Хосок.
***
— Не хочешь ближе сесть? — спрашивает Юнги.
Они всё-таки решили устроить привал на ночь, поскольку сил не осталось уже ни у одного из них. Юнги не знает, насколько подготовлен к подобным марафонам Хосок, но сам он был не подготовлен даже частично, и последние примерно полчаса плёлся как улитка, цепляясь за руку своего попутчика и заплетаясь в собственных ногах.
Если бы он мог вернуться назад, имея нынешний опыт, и ему снова предложили бы что-то подобное, он бы послал этого человека так далеко, что искать это место пришлось бы долго, и не факт, что оно в итоге нашлось. Юнги искренне считает, что это самая глупая идея за всю его жизнь. С самого начала и до ныне.
Хосок предложил ему первому подремать, а он постоит на стрёме на случай сомнительных личностей или диких животных. Из курток и других вещей, которые брали с собой в дорогу, они соорудили что-то вроде небольшого гнезда под деревом. Юнги впервые приходится ночевать в подобных условиях, за день непрерывной ходьбы он вымотался настолько, что ему плевать на то, что его дорогие брендовые шмотки, — купленные всё тем же уродом, верно, — испортятся, хотя ещё сутки назад он бы устроил грандиознейший скандал тому, кто посмел бы поставить даже малюсенькое пятнышко на его одежде.
Да, Юнги трясётся над своим внешним видом, ему важно, чтобы всё было идеально, чтобы он был безупречным. Что с ним сделало это путешествие? Как, оказывается, становится не важно вообще всё остальное, когда единственное желание — упасть на мягкую кровать и проспать не меньше суток. А ещё пить. Страшно хочется пить. Это самая настоящая дурость — идти так много и не иметь с собой питьевой воды. Да уже хоть какой-нибудь, Юнги не побрезговал бы попить из прудика, поросшего камышами, только бы позволили, однако за весь пройденный путь им не попалось ни одного водоёма. Даже луж не было. Не пей из копытца, козлёночком станешь… Юнги по жизни неплохо так козлит, так что ему не страшно.
— Эй, — зовёт он Хосока, который, уткнувшись в черноту лесопосадки, пропустил его предложение мимо ушей. — Садись ближе, так теплее будет.
Хосок, как истинный джентльмен, всё импровизированное гнездо оставил Юнги, а сам уселся на голую землю и привалился спиной к тонкому деревцу, росшему совсем рядом с большим, под которым они и устроили ночлег.
— Спасибо, — меланхолично отзывается Хосок. — Откажусь.
— Да брось, замёрзнешь же, — не унимается Юнги.
Ему бы забить на это и оставить Хосока в покое, но по неведомой причине Юнги не может этого сделать. Во-первых, так действительно было бы теплее, во-вторых, Юнги хочется, чтобы он сел рядом с ним. Оказаться ближе хочется, физического контакта хочется, ощущать его тепло хочется. И ничего он с этим не может сделать. Да и не сопротивляется особо своим порывам, потому что сил на это уже нет.
— Верно, замёрзну, — Хосок бросает на него взгляд, и в этом взгляде Юнги улавливает заботу и принятие.
О ком он там заботится и что принимает, Юнги решает не думать, потому что измученное сознание не даст ему ничего, кроме желаемого, а это опасно. Утонуть в своих грёзах, потеряться в них — опасно. Юнги окончательно плывёт, эта дорога в компании Хосока, это мучительное путешествие, предательство того, кого он любил, — всё это медленно переламывает его. Он уже не понимает, что творится в его голове, не понимает своих порывов, своей нужды, своих желаний.
Да и плевать, наверное? Какая разница уже.
— Нам нельзя допустить этого, — говорит он и подзывает Хосока жестом руки. — Давай же. Если ты хочешь замёрзнуть, то я не хочу. Согрей меня, мучитель, в знак извинений за это испытание.
О господи, он что, уже откровенно флиртует? Хосок усмехается и глубоко вздыхает, склонив немного голову набок. В его глазах отражается, что он читает провокацию Юнги на раз-два и что его это не более, чем просто забавляет. Но тем не менее он встает насиженного места и залезает в гнездо к Юнги.
— Почему ты решил замёрзнуть? — спрашивает Юнги, размякший от ощущения чужого тепла. — Решил, это лучший способ умереть и оставить меня одного в этом богом забытом месте? Ты в курсе, что здесь ни связи, ни машин? Практически. А я без запасов, да и понятия не имею, как не заблудиться.
Юнги откровенно веселится, неся полную чушь, а Хосок тихо посмеивается.
Рядом с ним Юнги чувствует себя намного спокойнее, как будто можно было обойтись и без порчи вещей — посадить Хосока под бок и обниматься с ним ночь напролёт, согреваясь его теплом. Что ещё нужно для счастья? Прямо сейчас, наверное, больше ничего и не нужно.
— Я не решил замёрзнуть, дурная ты башка, — отсмеявшись, отвечает Хосок. — Я просто не хочу случайно уснуть, что точно случится, если мне будет тепло и уютно.
— Это ты сейчас так ненавязчиво сообщаешь мне, что я тебе нравлюсь? — шепчет Юнги, уже не уверенный, в шутку он это спрашивает или на полном серьёзе.
— Придурок, — Хосок треплет Юнги по волосам и, обняв за плечо, прижимает к себе. — Сам будешь спасать свою задницу от лисиц.
— Твою им суну, а пока они будут обгладывать твои косточки, по-быстрому умотаю отсюда.
— Кажется, я ошибся с выбором компаньона, — вздыхает Хосок.
— Согласен, тебе нужно было как минимум взять с собой кого-то знакомого. Что это вообще за придурь — подойти к чуваку, которого впервые видишь, и предложить ему прогуляться по трассе хрен знает сколько километров пешком, без припасов, без плана. Я мог оказаться маньяком! — Юнги задирает голову, чтобы взглянуть на Хосока. Плохая идея, как становится ясно, потому что его лицо оказывается слишком близко, а с такого ракурса выглядит ещё более притягательным. А Юнги по-прежнему не в себе и в ближайшее время выздоравливать не собирается.
— Я тоже, — парирует Хосок, честно делая вид, что не замечает на себе пристального взгляда.
Сволочь он бесчувственная, делает вывод Юнги и опускает голову ему на плечо.
Сна ни в одном глазу, его тело испытало такой сильный стресс, что уснуть бы сейчас он не смог, как сильно бы ни старался. В голове крутится ворох мыслей, и ни за одну из них Юнги не может уцепиться. Он начинает думать о том, верно ли поступил, сбежав из дома, а заканчивает мыслями о том, почему оказался с Хосоком в этом месте.
Он вспоминает все яркие события своей жизни и приходит к выводу, что более яркого и безумного, чем сейчас, не совершал.
Он думает о том, каким капризным и грубым иногда бывает, и заканчивает тем, что хотел бы послушать, как Хосок играет на пианино. Юнги любит классическую музыку, хоть и старается никому об этом не распространяться, потому что в его окружении это типа не круто, с чем бы Юнги поспорил, но кому это надо? И пальцы у Хосока длинные и тонкие, и как, должно быть, интересно наблюдать за их движением по клавишам.
— Когда мы выберемся отсюда, — тихо говорит Юнги, — когда окажемся дома, вымоемся, отъедимся, отоспимся, я хотел бы встретится с тобой снова.
Хосок удивлённо хмыкает.
— Я бы хотел послушать, как ты играешь на пианино, — озвучивает Юнги своё желание, искренне считая, что делает таким образом комплимент, однако Хосок напрягается, и тишина, повисшая на долю мгновения, больше не кажется блаженной и успокаивающей. Юнги почти физически ощущает появившееся напряжение. Он продолжает молча сидеть, дожидаясь, когда Хосок всё же скажет хоть что-то.
— Я не играю, — говорит он, и Юнги теряет суть сказанного им.
Разве не он сам ещё днём говорил, что из него растили пианиста, что он днями напролёт занимался, вместо общения со сверстниками?
— В смысле? — спрашивает Юнги. — Соврал, значит? — тянет он расстроено. — А я поверил тебе, навоображал всякого…
Хосок посмеивается, но как-то невесело.
— Значит, ты сам себя обманул, — отвечает он. — Твои ожидания не совпали с реальностью.
— Нет, серьёзно, — Юнги поднимается с его плеча и разворачивается лицом, чтобы точно видеть его. — Что значит «я не играю»?
— То и значит. Не ты один получаешь по шапке от судьбы.
Юнги понимает, что тот намекает на ту историю, которую он рассказал ему утром, ещё до того, как они отправились в путешествие, и это наталкивает его на не самые добрые мысли.
— Что-то случилось?
Хосок смотрит ему в глаза, и взгляд его кажется таким пронзительным, что Юнги понимет всё и без слов — случилось.
— Расскажи, — просит он. Он даже не задумывается о том, что для Хосока это может быть болезненная тема, что тот может не захотеть говорить об этом. Юнги не оставляет ему права не рассказывать. Он должен услышать эту историю.
— Рассказывать нечего, если честно, — Хосок вымученно улыбается. — Я был обручён в своё время. Ничего такого, это деловой брак, родителям нужно было.
— О, так ты из богатой семьи? — перебивает его Юнги, искренне удивляясь такой новости, потому что ни по внешнему виду, ни по повадкам он никогда бы не заподозрил в Хосоке богатенького сыночка.
— Ага, из неё, — соглашается тот. — Девчонке это не нравилось. Я тоже не был рад такому раскладу, но нас обоих никто не спросил. Всех тонкостей уже не помню, но то, что я был отличным музыкантом с громкой фамилией — было очень важным условием. Только за это меня и продали. Какая выгода была у моих родителей, уж не знаю, если честно.
Хосок прижимается затылком к стволу дерева и смотрит на небо, звёзд на котором совсем не видно. Просто избегает зрительного контакта. Юнги внимательно слушает в ожидании того самого, потому что пока история слишком типична.
— У девчонки был молодой человек, — он замолкает и закусывает губу, будто подбирая слова. — С низов. Ответственности ноль, гонора под сотню, уверенность в том, что он главный везде и всегда — зашкаливала. Ему не нравилось то, что его девушка выходит за меня замуж, он считал её своей. И он предложил ей сделать это.
Хосок снова замолкает, а Юнги уже не может усидеть на месте от нетерпения. Сделать что? Зачем такие драматичные паузы? Он оглядывает своего товарища по несчастью с ног до головы, но не находит ничего, что могло бы дать подсказку.
— Помнишь, что я сказал про своё имя и положение? Это было в основе сделки. В одну из ночей, когда мы ночевали вместе, она отколола донышко у бутылки из-под вина и неровным оскольчатым краем распорола мою левую кисть.
Юнги, не думая, хватает его руку в свои и пытается в темноте разглядеть повреждения. Но практически ничего не видно. Хосок демонстративно сжимает и разжимает пальцы, поигрывает ими, и Юнги замечает, что движения рваные и медленные.
— Она порвала тебе сухожилия, — понимает он.
— Верно. В принципе, я смог вернуть себе подвижность настолько, насколько это возможно, и для бытовой жизни этого хватает, но…
— Но играть ты больше не можешь, — заканчивает за него Юнги. — Она хоть ответила за это?
Хосок громко прыскает, и это даже более красноречиво, чем если бы он ответил.
Юнги понятия не имеет, что можно сказать в такой ситуации. И вроде бы не сейчас случилось, и Хосок не маленький мальчик, видно, что уже прожил все стадии принятия, но с другой стороны, Юнги было его по-человечески жаль. Это несправедливо, низко. Из-за своих капризов два идиота сломали жизнь человеку.
— Что в итоге? — спрашивает Юнги.
— Очевидно, брак не состоялся. Родителям больше нечего было предложить. Я больше ничего не мог предложить им, поэтому сейчас я здесь. Это теперь моя жизнь, — Хосок смотрит на Юнги с тёплой улыбкой, в его взгляде читается принятие, как будто вся его нынешняя жизнь совершенно устраивает его, он не жалеет себя, а потому и Юнги не имеет права жалеть его. Кто он такой?
— Ты поэтому предлагаешь первым встречным прогуляться по междугородней трассе? Закрываешь таким образом дыру? — шутит Юнги, и только потом осознает, что, возможно, ему стоило бы выбирать слова, прежде чем открывать рот. Но Хосок понял его.
— Верно, теперь, вместо того, чтобы лабать на пианинке, я выискиваю симпатичных парней на вокзалах, — он хватает Юнги за запястья и дёргает на себя, — увожу подальше от города и от людей, а после жестоко мучаю их и съедаю.
— В этот раз ты ошибся, потому что выбрал себе подобного, — подхватывает Юнги игру. Он принимается напирать на Хосока, продолжая: — Я точно так же ищу красивых молодых мужчин. Сегодня нам придётся сразиться, чтобы узнать, кто же сильнее. Проигравший будет съеден! — Юнги обрушивается всем своим весом на Хосока и кусает его за плечо, от чего тот начинает орать и спихивать с себя.
***
— Первый населённый пункт, — сообщает Хосок, указывая за заправку, к которой они вышли.
Юнги так и не смог уснуть ночью и поэтому он благородно, как сам решил, охранял безмятежный сон принцессы Хосока. Хотелось в это всё добавить романтики, потому что реальность оказалась слишком суровой: комары просто загрызли, и к утру на нём не осталось живого места, всё тело затекло так, что было не разогнуться, а мышцы одеревенели после длительной дороги. Юнги успел десять раз пожалеть, что они остановились вечером. Пусть бы лучше он упал замертво, потому что его сердце отказало от перегрузки, чем в таком состоянии продолжать путь, однако он рад, очень рад, что заправка оказалась настолько близко — они шли не больше получаса.
— Где ты видишь населённый пункт? — спрашивает он, потому что вокруг видно только деревья и небольшую заправку, да и та пустая, благо, что не заброшенная, иначе он поверил бы, что Хосок притащил его сюда, чтобы убить.
— Если пойти в ту сторону, — Хосок указывает на лес по правую сторону от Юнги, — можно выйти к деревушке.
— Откуда знаешь?
Хосок неопределённо дёргает плечом.
— Ты бывал тут раньше?
— Может быть, пару раз.
— Так ты правда что ли отыскиваешь таких же безумцев, как и я, и водишь их этой дорогой? — изумляется Юнги своей догадке, на что тот усмехается.
— Нет, ты первый. Обычно я один хожу. Здесь и не только. За последние пару лет много дорог прошёл.
— Ясно. И… что дальше?
На Юнги нападает тоска. Почему-то казалось, что их путешествие не кончится никогда, что они так и будут вечно бродить по миру, находя приключения на свои задницы.
Они познакомились только прошлым утром, а Юнги успел привязаться к этому человеку. Странно так…
— Дальше ты поймаешь машину, — произносит Хосок, — а я продолжу путь, — и указывает головой в сторону, как он сказал ранее, деревушки.
Юнги согласно кивает. В груди щемит и давит. Он не хочет вот так вот расставаться. Хочет предложить Хосоку дождаться машину вместе с ним и только потом идти, но понимает, что это глупость и эгоизм.
— Ладно, — говорит он тихо, чтобы его голос не дай бог не дрогнул. — Ладно. Спасибо тебе. Это было… увлекательно. Без тебя я бы вряд ли когда-нибудь сделал что-то подобное.
Хосок снова только кивает и улыбается, после чего направляется в сторону леса.
— Подожди, — выкрикивает Юнги слишком нервно, будто Хосок уже ушёл и нагнать его не получится. — Иди сюда, — произносит он и кидается к тому в объятия.
Хосок послушно обнимает его, Юнги крепко сжимает его в своих объятиях и чувствует холод вместо привычного тепла. Холод, высасывающий тепло из него самого. От этого на душе становится ещё поганее, и Юнги еле сдерживает порывы разрыдаться.
— Мы могли бы снова встретиться, что думаешь? — спрашивает он в надежде на согласие, но Хосок отказывается. — Давай хоть номерами обменяемся? — и снова отказ.
Да что ж такое…
Юнги отходит от него, Хосок в последний раз одаривает его улыбкой, разворачивается и уходит. В груди нестерпимо болит. Юнги не понимает, откуда взялась такая сильная тоска. Он как будто переживает чью-то смерть, хотя всего лишь навсего расстаётся со странным незнакомцем, который подарил ему день неизгладимых впечатлений. Он не должен страдать по этому поводу, все остались живы, никто не предал его, но…
Чем дальше уходит Хосок, тем хуже чувствует себя Юнги. Он не следит за дорогой, он смотрит вслед уходящему товарищу и прощается с ним. Смотрит до тех пор, пока его фигура не скрывается за ветвями кустов и деревьев. Боясь пропустить хоть что-то. Как будто, если он будет смотреть, боли, раздирающей изнутри, станет меньше.
Юнги правда не понимает, что происходит. Он, весь такой независимый, ни в ком не нуждающийся, грубый, наглый, колкий на язык, прямо сейчас не может успокоить своё сердце, бьющееся до боли о грудную клетку.
Хосок виделся ему не человеком, — духом, ангелом, кем угодно, но только не человеком. Не могут люди дарить столько эмоций, не могут люди влюблять в себя всего лишь за сутки. Не мог Юнги утонуть в зависимости от человека.
Верно, лучше он будет думать именно так, так проще. Лучше верить в то, что всё это было сном. Ничего не случилось. Но случилось так много, что лучше бы это было просто сном, потому что так намного проще справиться с эмоциями.
Юнги чувствует себя накачанным дурью и ловящим отходняки. Его натурально ломает. Выкручивает суставы, перемалывает внутренние органы.
В какой-то момент он готовится уже плюнуть на то, что у него есть свой дом, на то, что его ждут, что его, возможно, потеряли, и отправиться вслед за Хосоком. Найти и не уходить больше. И от себя не отпускать. Но передумывает в последний момент. Останавливается, сделав всего один шаг, будто что-то не пускает его дальше.
Тело охватывает ужас, природу которого Юнги не может понять. Страшно, жутко. Нельзя туда. Юнги нужно домой. В свой дом, к тем, кто его знает, кого знает он. Хосока он не знает. Хосок ушёл, и это его выбор. Юнги не должен идти за ним.
Он подходит к дороге, машина появляется почти сразу. Юнги не задумывается о таком странном совпадении, он выставляет вперёд руку с поднятым вверх большим пальцем. Водитель останавливается.
— Куда? — спрашивает он.
— До города.
— Я не еду, парень, извини.
— Подождите, — Юнги дёргается в сторону машины. — Довезите до первого съезда, а дальше я сам. Пожалуйста.
Мужчина задумывается, хмуро глядя ему за спину, в ту сторону, куда ушёл Хосок, куда сам он уйти не смог, и Юнги уже было решает, что он просто уедет, оставив его в этом месте, однако мужчина кивает, приглашая сесть в машину, что Юнги и делает, желая как можно скорее убраться оттуда подальше, чтобы не испытывать больше ни тоску, ни ужас.
— Ты чё там делал один? — спрашивает водитель.
— Мы с другом гуляли, потерялись в лесу, — врёт Юнги, сам не понимая, зачем это делает. — Вышли к этой заправке.
— А где сейчас твой друг? — с подозрением уточняет тот.
— Сказал, что пойдёт в деревню, — неуверенно отвечает Юнги, начиная по-настоящему беспокоиться.
— Какая деревня, парень? Там лет тридцать уже никто не живёт.
Желудок Юнги скручивает от страха. Этот мужчина говорит жуткие вещи, в которые верить совсем не хочется.
Он оборачивается назад и смотрит на место, откуда они только что отъехали.
Там, глядя в его сторону, стоит Хосок.