Утро, всё же, наступило, как и должно было. Пришло с солнцем через окно и болью в пояснице и во всём теле. А также с теплом, жарким дыханием в плечо и крепкой оплетающей хваткой хвоста на ноге. Открыв глаза и глядя на спящее лицо Моракса, Тарталья допускал мысль, что мир не хотел самоуничтожаться. И время просто текло дальше.

Всё оказалось не так страшно, как ему чудилось или даже хотелось верить. Он всё ещё жив, а его тело скованно разве что болью в ноющих мышцах, но никак не цепями. По какой-то причине его фантазия рисовала лишь гротескные картины его заточения, видимо, мало имеющие связь с реальностью. Ведь теперь он в самом деле мог выдохнуть и привыкнуть к этим касаниям и взглядам, не боясь и не отвергая их. Хотя бы немного.

Чужие ресницы дрогнули, и из-под век показался золотой свет. Моракс сонно моргнул, взглянул прямо на Тарталью и крепче прижал его к себе, кисточкой хвоста заползая выше по бедру. Вздрогнув от щекотки, Тарталья фыркнул прямо в шею Моракса, ладонями ощупывая чешую на его груди и спрашивая:

— Вы таким будете ещё долго?

— Нет. Не нравится? — невнятно прогудел Моракс и прикрыл глаза. Однако заново засыпать не хотелось, и Тарталья тронул его щёку, привлекая внимания. В итоге на него вновь посмотрели, хоть и уже одним глазом.

— Любопытно, — просто ответил он, проводя пальцем под челюсти, где чешуя из прозрачно-бежевой переходила в чернильную, с проблесками золота. — Это что-то вроде вашей истинной внешности?

— Скорее, переходная форма, — ответил Моракс, задрожав горлом в урчании и так странно напоминая кота. Если, конечно, коты могли быть похожи на древних ящериц божественного происхождения. — Даже отвык слегка. Последний раз обращался год назад.

— На Церемонию Сошествия? — догадался Тарталья без труда, и напоминание о миссии неприятно кольнуло в висок, невольно заставляя его руку замереть на груди Моракса. Тот уловил перемену, открыл глаза и взглянул уже осмысленнее. Растянув губы в усмешке, сказал:

— Верно. Хотите моё Сердце Бога, господин Тарталья?

— Говорите так, словно оно ничего не стоит.

— Отчасти, так и есть, его ценность определяется необходимостью для Фатуи, — Моракс даже не пытался отрицать. Чуть приподнявшись на локте, он даже сделав такое небольшое движение всё равно навис над Тартальей. Перехватив его ладонь, он прижал её к своей груди и продолжил. — Примите ли его в дар?

— Нет, — нахмурился тот, не пытаясь вырвать руку из мозолистых пальцев. Моракс довольно сощурил глаза.

— Знал, что Вы так скажете. Тогда, думаю, сможем договориться, — он склонился ниже, обжёг дыханием, и Тарталья не нашёл причин отказываться, принимая лёгкий, такой поразительно-противоречивый в своей нежности поцелуй от того, чьи когти оставили на нём так много следов. Эта же мысль случайно отозвалась жаром в венах. Отбросив мысли, грозящие перерасти во что-то более интимное, он прислушался. — Как Вы себя чувствуете?

— Ужасно поясница болит, — предельно честно признался Тарталья исключительно ради того, чтобы полюбоваться на пробежавшую по красивому лицу тень вины. Мысль о том, что он в самом деле мог вызвать в Архонте, наводящем ужас на своих врагов в войнах прошлого, такие чувства, заставляла его испытывать спокойствие.

Ведь получалось, что несмотря на их разницу, он всё равно мог ранить при необходимости. Не таким уж и привычным способом. Это не сравнится с клинком в горло, однако лучше так, чем быть безвольной игрушкой, на которую всё равно её обладателю.

— Прошу прощения, — вздохнул Моракс, перемещая ладони под одеялом и касаясь поясницы Тартальи. — Могу облегчить боль, если позволите.

— Вперёд, — пожал плечами Тарталья, с любопытством ожидая. И охнул, когда тело насквозь прошибла тёплая волна, смывая всё то напряжение и ноющую боль, поселившуюся внизу спины. Запрокинув голову, подставил горло, в какое тут же пришёлся мягкий поцелуй и позабавленное урчание:

— Исцелить Вас полностью?

— Не укусили меня как следует, так хоть царапины оставьте, — Тарталья воспротивился, слегка изгибаясь и не сдерживая облегчённого вздоха, когда тело подчинилось без труда и вспышек боли. В сияющем золоте мелькнула мрачная вспышка. Что ж, читать Моракса было просто. Теперь, когда он действительно хотел это делать.

Устраиваясь удобнее в постели, подумал и нащупал ладонь Моракса под одеялом. Мозолистую, золотую, с острыми когтями, неизвестно каким образом не рвущий чистое постельное бельё — в этот раз цвета полуночного нефрита, поскольку золотое они испортили полностью. И, конечно же, эта ладонь была абсолютно чистой и целой, словно Тарталья и не прорезал её клинком насквозь какие-то полторы недели назад.

— Зачем Вам мазь от ран, если умеете лечить? — спросил он, поднимая голову и глядя в лицо Моракса. Тот даже не попытался высвободить ладонь.

— Человеческое тело порой слишком уязвимо. А мне хотелось жить полноценной человеческой жизнью, — он издал полный искреннего веселья смешок, рассказывая. — Когда я только-только начинал жить среди людей, то постоянно ранил пальцы даже простой бумагой. Кожа стала в разы тоньше.

— Поэтому носите перчатки? — несерьёзно спросил Тарталья, даже скорее пытаясь пошутить и вспомнив ту мягкость рук человеческой оболочки, какую ощутил лишь мимолётом. Однако он тут же перестал улыбаться, скорее услышав в запахе, чем увидев на лице напротив проблеск смущения. Сжав губы, сдерживая совсем уж неприличный смех от вида смущённого Моракса — Гео Архонта, воинственного Бога! — он как можно спокойнее спросил. — И даже сейчас?

— Сейчас это уже стало привычкой, — поправил его Моракс несколько неловко и сжимая его пальцы своими, останавливая их движение. Теперь впору было смущаться самому Тарталье, поскольку во время разговора он незаметно начал массировать его ладонь, скорее привыкая к ощущению мозолей на ней, чем в самом деле пытаясь сделать приятно.

Вместе с этим он вспомнил о том, что не время разлёживаться. Стоило вернуться в банк и сделать вид, что всё в порядке. Что ничего не произошло. А потом… а потом, когда он соберётся с мыслями вдали от Моракса, то сможет и поговорить с ним.

В голове звучало так просто, а на деле он никак не мог произнести нужные сейчас слова. Потому что за прошедшую ночь надежда внутри расцвела ничуть не хуже его собственных чувств. Так хотелось верить, что если он в самом деле примет всё это и бросится в пропасть, то всё будет хорошо. Что всё будет не так ужасно.

— У Вас весьма быстро меняется настроение, — проговорил Моракс, медленно моргая. Тарталья непонимающе взглянул на него, а затем спешно попытался подавить захлестнувший его лицо и шею жар стыда. В урчащем смехе Моракс дотронулся до его щеки, и Тарталья отвернулся, не в силах смотреть в полное светлого веселья лицо. Моракс провёл пальцем по его горячей коже, спрашивая. — Надеюсь, что Вы привыкнете помнить об этом.

— Мне надо помнить о своём запахе только рядом с Вами, — Тарталья отмахнулся и выполз из-под Моракса, оказываясь на краю кровати. Пол уже не был так щедро усеян щепками и разорванными в клочья свитками с книгами — их все сгребли в угол, где они дожидались своей окончательной участи.

При свете дня оказалось, что спальня пострадала несколько сильнее, чем могло показаться под золотым светом Моракса ночью: хвост оставил на одной из стен неровный, резкий ров, напоминающую рваную рану, а на полу виднелись хаотичные полосы от когтей. Что и говорить о разворошенных книжных полках, которые слишком неудобно встали на пути у беснующегося дракона. На другой стороне комнаты даже можно было увидеть след от удара молнии, какой Тарталья пытался отрубить Мораксу хвост.

Поправляя на себе халат и чувствуя пристальное внимание всей спиной, он сел на краю кровати и облизал губы, стараясь, наконец, выскрести слова из горла.

— Мне надо вернуться в банк. У меня работа, — и тут же закрыл рот, не понимая, почему вышло несколько безразличнее, чем ему бы того на самом деле хотелось. В тот же момент он понял, о чём именно говорил Моракс — воздух постепенно заполнялся потяжелевшим от не такого яркого, но ощутимого напряжения.

За его спиной раздался шорох простыней. Краем глаза он увидел ползущий змеёй по одеялу хвост. Золотая кисточка замерла прямо около его бедра, и Тарталья, недолго думая, запустил в неё пальцы. Шумный вздох опалил его макушку. Последовав за ним, Тарталья поднял голову и посмотрел в глаза Моракса. На их глубине видя ту самую дребезжащую ноту тревоги, какую чувствовал у себя на языке.

— Вы так стараетесь, — пробормотал Тарталья. Моракс повёл головой, не отрывая взгляда, и ответил:

— Я всегда буду стараться ради Вас.

— Из-за таких слов у меня ощущение, что Вы просто пудрите мне мозги, — он прикрыл глаза и откинулся назад, тут же упираясь в тёплую грудь. Спустя промедление по его плечам скользнули ладони, затем перемещаясь на бока. Тягуче, так, словно утягивая на морское дно, его тело оказалось оплетённым и спрятанным в объятиях.

— Это неправда, но Вы мне не поверите, — поцелуй согрел щёку, и Тарталья полностью закрыл глаза, обвивая пальцами его запястья, но не пытаясь скинуть с себя его хватку. Вновь, как и ночью, ощущал удары его сердца себе в спину. Вновь допускал мысли о чём-то прекрасном, о чём-то невероятном, основанном не только на животном желании близости.

Был ли всё это его инстинкт или в самом деле он хотел, чтобы эти руки касались его и дальше?

Он заставил себя открыть глаза и чуть повернуть голову. Ранее светящееся золото радужки потускнело, но не растеряло своего очарования. Отбросив это подавляющее желание, Тарталья чуть наклонил голову и коснулся своим лбом лба Моракса, едва заметно судорожно вдыхая и шепча:

— Что, если я пообещаю вернуться к Вам? Это будет слишком жестоко — просить верить мне?

Дыхание замерло в лёгких, когда всем своим существом он испытал эту не принадлежащую ему жажду. Ощутил, как напряжение сковало обнимающие его руки, так и маня стиснуть их крепче, как дыхание стало тяжелее, заметнее, и в нём же скрывалась угроза уже настоящего укуса. На мгновение Тарталья увидел, как его утаскивают куда-то очень далеко, где единственное, что он будет осознавать, так это подчиняющие касания и абсолютную заполненность. Где все его ядовитые размышления вырвут, как сорняк, и на освободившемся месте взрастят благоговение.

А после миг закончился, и его отпустили. Разжали объятия, лишая тепла. Противоречиво по коже пробежали мурашки от резкого чувства одиночества. Тарталья обернулся и вздрогнул, когда дыханием на его макушке взъерошили волосы, затем целуя.

— Где мне Вас ждать? — тихо спросил Моракс. Тарталья глубоко вдохнул горечь, чей солёный запах так странно напоминал порыв морского ветра.

— Около Глазурного павильона. Я приду, — последнее вырвалось само по себе. С трудом сдержал себя от того, чтобы найти ладонь и крепко сжать её, будто бы закрепляя обещание. Вместо этого он сжал собственный кулак и повторил. — Я приду.

— Верю, — глухо отозвался Моракс, зарываясь носом ему в волосы. Тарталья мог лишь замереть, впитывая эту минуту всецело, запечатлевая в своей памяти как одну из самых прекрасных в своей жизни.

И так молчаливо желал, чтобы таких минут становилось лишь больше.

***

Как такового плана у него не было. Он даже не до конца понимал, что именно хочет сделать и о чём собирается размышлять. Поскольку всё происходящее чудилось сном — ведь его отпустили. Без метки, вернув ему Глаза Бога и Порчи, позволив забрать нож и выдав одежду, поскольку всё, кроме портупеи и сапог, было разорвано в клочья.

Конечно он ощущал это — противоречивый порыв оставить его рядом, в этом доме. Оно пряталось в каждом движении Моракса и таилось на глубине его звериных зрачков, но не становилось ничем большим, чем простой тенью, какую не удавалось скрыть. Вряд ли Моракса можно было в этом винить, Тарталья буквально пытался заигрывать с Богом и не оказаться у него в когтях.

Вероятно, самым важным было именно это? То, что ему позволяли быть и оставаться собой? Моракс в самом деле проявлял столь безвозмездное благодушие только из собственных соображений и принципов, хотя имел право заполучить Тарталью без всех этих игр в прятки?

Ведь такая возможность у него была, однако вместо этого он избрал путь через письма, встречи и не такие уж и стандартные подарки, вроде знакомства с Нин Гуан в неформальной обстановке и парных боевых кинжалов. Уже вернувшись в банк, стоя в своей комнате и слыша каждую ноту аромата Моракса, какие источала надетая им одежда, Тарталья просто перебирал немногочисленные письма с аккуратным, чуть витиеватым почерком.

Должен ли он был злиться на то, что Моракс представлял себя как человека в его глазах? На самом деле, знай Тарталья всё с самого начала, то это бы и так осложнило ситуацию. Конечно, дураком он себя чувствовал, поскольку угрожать Архонту каким-то жалким водяным ножичком — смехотворно. С другой же стороны, знай он о божественности своего предназначенного с их первой встречи, то был бы слеп к нему из-за обречённости своего положения.

Он скорее думал бы не о Мораксе, а о том, что не смеет ему отказать. Тем более, что в перспективе их союз имел бы гораздо большее политическое значение для Снежной, чем попытка убийства — нет лучше союзника, чем влюблённый в одного из солдат Бог. Поскольку Моракс не был глупым, то он своё положение понимал и по какой-то причине не хотел его менять.

Словно бы признавая право Тартальи не только на собственную волю, но и на служение другому Архонту. Как если бы это его абсолютно не волновало. И подобное заставляло надеяться на то, что, возможно, взгляд на мир древнего божества не так уж далёк от взгляда Тартальи.

Всё же, это самое древнее божество любило собирать безделушки, ходить по театрам и, оказывается, так часто резалось о бумагу, что начало постоянно носить перчатки. При всём этом, конечно же, было в состоянии обратиться ужасающим монстром и без толики жалости уничтожить собственную спальню с обилием книг, только бы добраться до желаемого.

Потому Тарталья допускал мысль: не так уж и страшно положить собственное сердце в золото ладоней. Достоин ли он Моракса сам по себе? Ответ крылся в том, как Чжун Ли стоял у Глазурного павильона, утонувший в горящем свете заката, и слишком уж крепко для внешне спокойного и умиротворённого вида сжимая руки в замок.

Весь день Тарталья провёл в банке, игнорируя любопытные взгляды, потому как, конечно, чужой запах для них был не столь ярок и полон эмоций, но всё ещё заметен. А им он оказался покрыт с головы до ног. Благо, что в Фатуи учили держать язык за зубами, если речь идёт о праздном любопытстве, а в Северном банке не было никого, кто мог бы потребовать у Тартальи объяснений происходящему.

Теперь же, когда уже разгорался вечер, а с океана дул прохладный ветер, невольно принося соль, а вместе с ним и воспоминания о вкусе горечи, Тарталья приближался к Глазурному павильону. Видя уже и намёк на напряжение в сжатии челюстей. Но Чжун Ли терпеливо стоял на месте, ничем, кроме таких мимолётных мгновений, не выдавая своего желания сорваться с места.

Его янтарный взгляд цепко скользил по улице и, конечно же, легко нашёл Тарталью. В секунду смягчаясь и загораясь, рассеивая мрак в радужке. Вместе с этим расслабились и его руки — он перестал стискивать собственные ладони, делая шаг навстречу.

— Вы были встревожены, — заметил Тарталья, останавливаясь в шаге от соприкосновения. Чжун Ли тоже замер и повёл плечами, как окончательно успокаиваясь. Слегка улыбнувшись, вздохнул:

— Гадал, не находитесь ли Вы уже посреди моря по пути в Снежную.

— Из-за Вас у меня ещё осталось много дел в Ли Юэ, — Тарталья усмехнулся, вспомнив, как смотрел на план по убийству Гео Архонта и прикидывал, а точно ли его не надо выбросить в мусорное ведро. Пока что спрятал обратно в ящик стола — зачем-то же ему всё это рассказывали. Отчасти было попросту жалко.

— Я искренне рад этому, — Чжун Ли сделал плавный жест в сторону дороги, приглашая. Вместе они неторопливо двинулись знакомым путём, вдоль домов и прилавков, у каких уже толпилось не так много людей. Чжун Ли скосил взгляд и сказал. — Вижу, Вы взяли ножи.

— Да, — Тарталья коснулся выглядывающих из-под полов синей рубашки две рукояти. Помедлив, отцепил от ремня оба и взглянул на них так, словно впервые увидел. Задержавшись взглядом на рисунке алого феникса, фыркнул и укоряюще посмотрел на Чжун Ли. — Мне ведь рассказали о значении этих символов.

— Кто же Вас просветил? — спросил тот с искренним любопытством, и, конечно же, его глаза удовлетворённо сверкнули, когда он услышал ответ:

— Госпожа Нин Гуан. Это был весьма неловкий разговор, если Вам интересно, — укор в голосе окончательно превратился в искусственный, а губы сами по себе тянулись в улыбку. Тарталья невольно сжал в пальцах ножны, пытаясь подавить вспышку веселья, но получалось откровенно плохо. Казалось, что от подступающего смеха начинают искрить глаза.

— Не сомневаюсь, что она разъяснила Вам всё. Так… стоит ли мне надеяться на ответ?

Тарталья чуть замедлил шаг, но при этом всё то чувство беззаботности никуда не делось. Возможно, он слишком всё упростил в собственной голове, поскольку попросту устал бегать от собственных размышлений. Если стараться мыслить рационально, то может начать получаться.

Первое — он влюблён в Гео Архонта. Второе — Гео Архонт определённо не был обделён натурой хищника, но был готов отпустить его. Третье — это подкупало, как и всё то, что он делал до этого. Так что Тарталья попросту согласился быть побеждённым.

— Я вряд ли захочу подарить Вам детей или что-то вроде того, — сказал он просто, поднимая голову и глядя на переливы золота в янтаре. Чжун Ли удивлённо моргнул и медленно кивнул.

— Что ж, должен признать — думалось мне наоборот, — проговорил он, как не совсем понимая. Тарталья облизал губы, облегчённо вздыхая и уточняя:

— Почему думали наоборот?

— Вы так говорили о своей семье, в особенности о младших братьях и сестре, — пожал плечами Чжун Ли, усмехаясь от вида покрывшихся лёгким румянцем щёк Тартальи. — Вот мне и показалось, что, может быть, Вы бы хотели такую же семью, в какой выросли сами.

— Разве я так много болтал? — пробормотал Тарталья, не в силах вспомнить, когда такое было. Рядом с Чжун Ли в то время он старался придерживаться своей деловой стороны, чтобы намеренно не дать слабину.

— Периодически проскальзывало, — будто бы попытался успокоить его Чжун Ли. — Вы весьма заботливый старший брат.

— И им бы я хотел остаться, — вышло чуть более резко, чем он планировал. Однако Чжун Ли проигнорировал момент, кивая так, словно и не было никакого грубого тона.

— Хорошо.

— Хорошо? — тупо повторил Тарталья, выгибая бровь. Слишком просто. Чересчур просто. В каком-то смысле он готовился к противостоянию.

— Вы хотели, чтобы я отговорил Вас? — в своей излюбленной манере перевернул Чжун Ли, чуть не заставив его закатить глаза. Сдержавшись, Тарталья попытался объяснить:

— А разве не в этом смысл создания пары?

— Мне определённо нравится Ваш не совсем цивилизованный взгляд на выбор достойной для себя пары, однако не вижу смысла в нежелательном потомстве, — с каким-то намёком на философствование ответил Чжун Ли, а затем наклонил голову и, посмотрев на Тарталью, добавил. — У меня нет кровных детей, господин Тарталья, но за свою жизнь я успел воспитать несколько адептов, потому если Вы беспокоитесь о моей потребности в отцовстве — забудьте, это точно не то, о чём стоит думать.

Тарталья аж остановился на месте, не совсем понимая, как это возможно. Потому что только что все его опасения обратили пылью и развеяли по ветру. Ведь Гео Архонту… не нужны дети, поскольку он ещё до появления Тартальи на свет в принципе успел вырастить парочку адептов где-то у себя в Заоблачном Пределе и, видимо, подумал, что этого достаточно.

— Но зачем Вам тогда я? — тихо спросил он, неуверенный, что в самом деле хочет, чтобы этот вопрос услышали. Это была просто мысль, которая потеряла всю логику в момент, как он её озвучил. В секунду он вдруг осознал, насколько же глупо она звучит сама по себе, и это же подтвердил Чжун Ли, потеряв всю свою воспитанность и попросту изумлённо уставившись на него во все глаза.

— Простите?

— Забудьте, — тут же отмахнулся Тарталья, сжимая ножи в руках ещё крепче и делая несколько порывистых шагов вперёд. Его плеча мягко коснулись, и он вынужденно поднял взгляд на Чжун Ли, который смотрел на него одновременно и с любопытством, и с печалью.

— Господин Тарталья, я хочу любить Вас, а не ломать. С самого начала у меня не было иллюзий о том, что жизнь с Вами может быть спокойной и размеренной. Я не столь недальновиден.

— Я служу Её Величеству Царице, — выпалил Тарталья, целясь в гордость Моракса, но каким-то чудом попросту промахиваясь, потому что Чжун Ли лишь выгнул бровь, улыбаясь.

— Верно, но я не прошу Вас служить мне, я прошу Вас о любви иного рода. И Вы знаете, что можете мне её дать.

Тяжело вдохнув, Тарталья отвернулся и сбежал — не в прямом смысле, а запрыгнув на перила моста, к которому они успели подойди. Миллелиты в этот раз лишь взгляд на него бросили, затем отворачиваясь и, видимо, даже не прислушиваясь к их разговору.

— Буду в постоянных разъездах! — добавил Тарталья, поскольку пара парой, а Её Величество ещё не закончило свой план по захвату Сердец Бога. По перилам даже в момент душевной бури ступал аккуратно, а Чжун Ли шагал рядом, смотря на него снизу вверх.

— Если мне будет дозволено, то я бы мог отправиться с Вами, — сказал тот, пожимая плечами.

— А как же Ли Юэ? — нахмурился Тарталья недоверчиво.

— Я прожил здесь несколько тысяч лет. Учитывая то, что я готов отдать Сердце, Вы в моей жизни появились как никогда кстати, — улыбнулся Чжун Ли без какого-либо сомнения на собственном лице. Как если бы Тарталья в самом деле стоил всех этих жертв в его глазах. Или то были даже не жертвы, а самые настоящие новые возможности.

От этой мысли в груди стало жарко, словно сердце вспыхнуло пламенем.

— Каждая такая поездка будет сопровождаться бойней! — Тарталья почти сдался, используя уже свой самый очевидный козырь. Чжун Ли лишь усмехнулся и остановился, когда Тарталья, не заметив, прошёл по перилам слишком далеко, до конца моста.

— И я всегда готов прикрыть Вам спину, если мне то будет позволено, — ответил он нежно, протягивая Тарталье раскрытую ладонь в приглашении спуститься к нему. — Я предлагаю Вам союз, а не покровительство.

Замерев, Тарталья посмотрел на протянутую ему ладонь, скрытую в перчатке. Манящую, предлагающую такое невозможное, но неожиданно ставшее реальностью, будто бы попросту выдернутое из его тайных фантазий о ком-то, кому он будет так безраздельно важен и необходим.

— Что же от этого союза получите Вы? — пробормотал он, уже готовый ступить вниз.

— Вас, напоминающего мне о том, что моя жизнь не обязана быть спокойной и размеренной. О том, кто я есть на самом деле, — Чжун Ли сощурил глаза, видя его желание. И Тарталья подчинился ему, возвращая парные ножи себе на пояс, а затем хватаясь за крепкую руку и спрыгивая с перил обратно на мост.

Горячие пальцы оплели его ладонь и потянули, затягивая его в легкие, но такие важные и нужные объятия. Вдохнув полный удовлетворения и радости запах, Тарталья уткнулся носом в плечо Чжун Ли, ответно стискивая его ладонь. С бьющимся в горле сердцем проговорил:

— В Снежной уже как лет двести в парах не используют уважительное обращение друг к другу. Зовут по именам.

— Что же, — Тарталья уловил разливающееся волнами в груди Чжун Ли урчание. — Оба моих имени — настоящие. Используй то, какое тебе удобно и больше нравится.

— Не могу же я звать тебя Мораксом при всех, — он чуть понизил голос, с фальшивым укором глядя в довольное, сияющее лицо Чжун Ли. Помедлив, потянулся и оставил на его щеке поцелуй — внезапная крупица нежности создала порыв, какому он не захотел противиться. И в эту же щёку выдохнул. — Меня зовут Аякс.

— Аякс, — повторил Моракс тихо, ласково, со всё тем же урчанием в горле. — Тебе подходит.

Не в силах противостоять улыбке, Тарталья коснулся его лба своим, прикрывая глаза и слыша пение собственного сердца у себя в груди. Всё ещё держа ладонь в крепкой хватке чужой руки, впитывая горячее дыхание и ощущая тяжесть парных клинков на поясе, он подумал, что да, всё было фальшью: вся эта тяга, рождённая из глупого правила о предназначенных и основанная лишь на их разбушевавшихся гормонах.

Однако из этой насквозь фальшивой, продиктованной им связи выросло нечто настоящее. Такое, какое будет цвести в их душах бескрайним садом ещё очень и очень долго.