Вид Ветреных Пустошей всегда приносил Гилу умиротворение. Мало кто мог разделить его чувства: любой путник, — будь он жителем Рубежа или проезжим, — если, конечно, мозгов хватало, не мог чувствовать себя в безопасности посреди бескрайних просторов, где незыблемыми волнами тянулись полустепные равнины с заплатками пустынь, очерчивая границы провинций и линии горизонтов. Даже с вершины самого высокого холма, куда ни глянь, было видно одно и то же, холмы — по весне укрытые тусклым бархатом молодой зелени с выгоревшими проплешинами и румянцем маковых полян, а зимой — месиво ржавой пыли и серо-коричневой растительности. И раз на десяток миль встречался обветренный столб известняка или обглоданный ливнями хребет случайного нагорья, будто тысячелетия тому назад древний великан по пути обронил кусок горы, что тащил из северных каменоломен. Неизменным спутником любого путешественника здесь был лишь ветер. Прыткий мерзавец, днём он заботливо подталкивал в спину, одобряя верно избранное направление, а в холоде ночи разносил костерок на мелкие щепки и, взвивая пламя, душил его встречными порывами и пылью. Остальное — было делом везения. Подвернётся ли на пути дикий пёс или незнакомец с ружьём, прольётся ли дождь или с востока ворвётся пыльная буря… Пожалуй, лишь дети и блаженные, лёжа на спине, могли таращиться в чистейшее звёздное небо и восхищаться его красотой, нисколько не заботясь о том, что на мили кругом простирается истинная Пустошь. Гил был давно не ребёнок, а тот, кто осмелился бы назвать его блаженным, не скоро смог бы вновь выговорить это слово. Тем не менее природный инстинкт не заставлял его поскорее бежать с Пустошей туда, где найдётся хоть какое-нибудь укрытие.
Парящая высоко хищная птица резко взмахнула крыльями и ушла в сторону, когда снова бахнул выстрел.
— Может, вмешаемся? — флегматичным тоном поинтересовался Тео, его напарник по этой поездке.
Взгляд Гила отпустил птицу и съехал к широкой дороге в низине. Там клубилась пыль под копытами пятерых всадников, гарцующих вокруг дилижанса в такт жаркой пальбе; у колёс уже лежали двое мертвецов.
— Не торопись, — протянул Гил, перекинув табак под другую щёку. — Может, перестреляют друг друга, пули сбережём.
Раздался дикий вопль. Один из всадников, схватившись за плечо, помчался прочь, взлетел по холму и резко осадил коня. На несколько секунд его накрыло пылью. Грохнул выстрел, и всадник покатился обратно к дороге с безвольностью бревна, пущенного с откоса. На гребне появились двое стрелков в пустынных плащах. Один тут же припустил к дилижансу, другой последовал было за ним, но затем резко остановился, замер, так что нельзя было понять, ни что его смутило, ни куда направлен взгляд из-под шляпы. И вдруг вскинул ружьё.
Метко пущенная пуля сбила шляпу с головы Гила.
— Аа-х, — огорчённо прохрипел тот, — новая же совсем…
Его буланая кобыла сорвалась с места, словно обожжённая суровым кнутом, хотя Гил лишь звонко прищёлкнул языком. Тео поскакал следом. У дилижанса сменился расклад сил: новоприбывший в плаще прикончил одного, и теперь вместе с двумя компаньонами пытался поймать в пыли последнего оставшегося. Гил порывом ветра промчался мимо: парень в плаще и заметить его не успел, как удар рукоятью револьвера в челюсть вышиб его из седла, прямо под копыта чужой лошади. Тео отвлёк троих оставшихся. Гил, размахивая револьвером, как кистенем, понёсся к стрелку на холме. Тот отчаянно щёлкал затвором винтовки, всаживая пули в паре дюймов то от его головы, то печёнки, и, будто испугавшись, что Гил не в себе — раз не стреляет, а, по всему, хочет его ударить, — пришпорил коня, чтоб взять дистанцию и перезарядить ружьё.
— А ну стой, ублюдок! — рявкнул Гил ему вслед.
Стрелок сделал полукруг, пустил коня рысью и прицелился. Гил припал к шее лошади. Пуля со свистом пронеслась над его плечом. Следующую всадник в плаще выпустить не успел: Гил прыгнул на него с седла на полном ходу, они вместе грохнулись на сухую землю, прокатились пару ярдов, барахтаясь, пока Гил не вышиб винтовку из рук противника.
— Только попробуй! Только попробуй, выродок! — сквозь зубы прорычал стрелок, когда дуло револьвера уткнулось ему в щёку.
Гил стиснул хватку на его шее до заметного хрипа и вкрадчивым тоном проговорил:
— Шляпа обошлась мне в пять империалов. Чем ты возместишь ущерб?
— Да пошёл ты!
Гил недовольно вздохнул. Услышав щелчок взведённого курка, стрелок вытаращил на него глаза, и Гил пожал плечами в жесте небрежного оправдания:
— Я купил шляпу и остался без патронов. Теперь понял, приятель?
Тот умудрился дёрнуться и отбить руку с револьвером в сторону. Гила повело, противник выхватил нож, но, едва подорвавшись, рухнул навзничь, прошитый пулей в сердце. Гил вернул револьвер в кобуру. Поднялся, отряхиваясь от пыли, спокойно обернулся к дилижансу и сплюнул сухую усмешку. Тео и последний из налётчиков бегали туда-сюда вокруг дилижанса и никак не могли попасть друг в друга. Гил поднял винтовку, откашлялся и, чуть помедлив, спустил курок.
У малого в плаще при себе не оказалось ни монетки, только винтовка, патронташ к ней и обрывок телеграммы, который полностью пропитался кровью; его лошадь, напуганная выстрелами и манёвром Гила, умчалась вдаль, и Гил махнул на неё рукой.
Тягловые лошади рвались с места, но сломавшаяся ось воткнулась в землю становым якорем. Дилижанс был приличный: матовый кузов, новые рессоры, укреплённые колёса, совсем не то что большая часть экипажей, разъезжавших по Рубежным землям. Можно было бы подумать, что дилижанс — с дальнего запада, если бы он не оказался посреди Пустошей.
— Эти вроде из местных, — Тео пнул одного из мертвецов у колёс. — Видывал его в окрестностях Большого Излома.
Гил остановился над неизвестным в плаще и с серой косынкой на шее.
— А конкуренты кто?
Тео молча пожал плечами и принялся раскуривать сигарету, чиркнув спичкой о подошву мертвеца. Гил закинул трофейную винтовку на спину, обошёл дилижанс и подступил к дверце.
— Ну давай глянем, что ребята не поделили.
В салоне в совершенно неестественной позе, как брошенная в промывочный лоток марионетка, его встретил труп мужчины в богатом костюме-тройке. Плотный слой пыли, которым был наполнен воздух и покрыт салон, придавал коже мертвеца здоровый румянец, и понять, в какой момент сломалась его шея и вышло ли это намеренно, было крайне затруднительно. На пиджаке болталась цепочка, оставшаяся без часов. В одном из карманов нашёлся серебряный портсигар, внутри — две сигары и клочок бумаги, на котором была небрежно обрисована какая-то дорога. Куда интереснее зрелище оказалось, когда, отпихнув мёртвого господина и извинившись за неудобство, Гил вытащил из-под сиденья дорожный сейф с кодовым замком.
— Так... — наконец заговорил Гил, после того, как они с Тео с минуту рассматривали этот сейф. — Сдаётся мне, этот мёртвый костюм знал код, поэтому они его взяли в дополнение к сейфу. И теперь...
— Откроешь? — выдохнул Тео ему в лицо вопросительное облако дыма.
— Может быть... Но время нужно, с такими ещё возиться не доводилось.
— Ну тогда помоги мне вытащить этого несчастного акробата и не будем задерживаться. — Тео распахнул дверцу, но Гил несогласно цыкнул и указал на дилижанс рукой:
— Да на кой он нам? В нём дырок больше, чем в Седьмой Пуле, когда его мундирные накрыли. Надо только лошадей отпустить. Жадность — грех, мой друг Тео, — с ироничной назидательностью закончил Гил, направляясь к багажнику. С лёгкостью взломав замок на ящике, он опустил крышку и тут же отшатнулся.
Тео удивлённо вскинул брови, заметив на его лице красочную оторопь. Гил ограничился лаконичным:
— Вот дерьмо...
Будь Гил суеверным или легковерным, он бы всерьёз решил, что из темноты ящика на него таращит огромные влажные глаза одна из тех тварей, о которых рассказывают легенды длинноязыкие дикари в Пустошах; решил — и тут же опустошил бы весь барабан. Но, протолкнув в горле ком, он заставил себя моргнуть и убрать нож в кобуру. Как раз и Тео подступил ближе. В раздумьях над первым словом мелькнула мысль, что будь это какая-нибудь тварь — было бы полегче. Внутри, скрутившись, как бездомный щенок, притулившись боком к дальней стенке ящика сидел ребёнок. Собственно, это всё, что можно было понять. После всех виражей, что выписывал дилижанс, уходя от погони, маловероятно, что этот живой «багаж» остался цел.
— Не бойся, малой... — Гил мысленно чертыхнулся: как ни старался сделать голос добрее, прозвучало похоже на сдавленный рык пустынного волка. Он кашлянул и миролюбиво расставил руки. — Всё хорошо, не бойся, мы тебя не обидим.
Глаза поочерёдно моргнули.
— Давай, иди-ка сюда. — Гил протянул руки, чтоб вытащить ребёнка, и тут же отпрянул, хватаясь за пальцы. — Зараза! — Дитя тяпнуло его без излишней скромности, оставив на безымянном пальце стремительно краснеющие следы клыков. — Ты зверюга, что ли! — возмущённо крикнул Гил.
Глаза продолжали таращиться то на него, то на Тео, и зазвучал тихий рык. Гил усмехнулся: это был именно что рык щенка, пытающегося казаться грозным, но готового визжать от страха в любую секунду.
— Да не бойся ты! — он постарался воскликнуть ободряюще, но всё равно вышло излишне грозно. — Вылезай, давай же...
Гил быстро сообразил, что моргание ошалелых глазёнок — отнюдь не знак согласия или одобрения, и малявка уговорам не поддастся. Тео тоже помогать не спешил: курил чуть в стороне и, склонив голову набок, с любопытством наблюдал за происходящим, но и взгляд ребёнка перестал на него отвлекаться — сосредоточился на Гиле и его попытках вытащить заточенца из ящика, не будучи укушенным и не выбив ему зубы. Всё равно пришлось пожертвовать ребром левой ладони, чтобы, изловчившись, ухватить его за шиворот. Едва оказавшись за пределами ящика, дитя начало выкручиваться и изворачиваться, размахивая руками и яростно клацая зубами, так что Гил нервно встряхнул его. Весу в нём было не больше, чем в дорожном сейфе. Взрослая рубаха на щуплом теле висела, как конская попона на собаке, и из-под неё болтались сине-красные тощие ноги, словно спички; голова казалась непропорционально большой телу, короткие волосы, обрезанные беспорядочно, спутавшиеся, невнятного оттенка подсохшей грязи торчали клоками во все стороны; на округлом лице читалось абсолютно звериное выражение, потрескавшиеся губы кривились в злобном оскале. И только глаза смотрели с удивительной осмысленностью, лишённые того самого взгляда затравленного зверя. Вглядевшись в грязное лицо, Гил решил, что это всё же девчонка.
— Ну довольно, успокойся, — устало вздохнул он, когда она в очередной раз заехала ему пяткой в колено. — Хочешь пить? — Он разжал хватку, и девчонка плюхнулась ему в ноги. Стоило ему присесть и протянуть ей фляжку, как она отпрыгнула назад и спиной налетела на колесо, но не издала ни звука. Гил легко швырнул фляжку. Взгляд девчонки нырнул вниз и тут же поднялся к нему. — Вода. — Девчонка рывком схватила фляжку, но пить не стала, а прижала к себе обеими руками с такой твёрдостью, что, реши Гил её вернуть, парой укусов бы точно не отделался. Он медленно поднялся и вздохнул, потирая шею.
Тео поправил шляпу и, выплюнув огарок сигареты, сказал:
— Да брось ты её.
Гил огляделся, как будто не знал наверняка, что они посреди Пустошей.
— Здесь?
— Она ж не в себе.
— Ну, — протянул Гил, обводя её оценивающим взглядом, — это необязательно. Напуганная просто...
— Тогда надень ей мешок на голову. — В ответ на недоумённый взгляд Тео развёл руками: — Это как с лошадью, небось и успокоится.
Гил не ждал от напарника дельных советов и не торопился признавать резонность его слов. Однако после всяческих попыток решить дело миром у него не осталось иного выбора, кроме как запеленать девчонку, как в горячечную рубашку, в сюртук джентльмена из дилижанса. Любая, даже самая жестокосердная мать, увидев его отчаянную борьбу с мельтешащей конечностями тонкой фигурой девчонки, пришла бы в исступлённый ужас. Девчонка брыкалась, царапалась, кусалась, а Гил боялся ухватить её чуть сильнее — казалось, сожми крепче, и он сломит ей руку или шею. Тео наотрез отказался вмешиваться: «Ещё чего грызанёт, и бешенство подхвачу». Кое-как затянув узел из рукавов вокруг её талии, Гил наконец сел на лошадь и посадил сипло визжащий свёрток впереди себя. За это время укутанная с головой девчонка сумела немного высвободиться, так что над воротником торчала макушка и два сверкающих глаза.
Гил недовольно цыкнул, взглянув на аккуратную дыру в новой шляпе, затем сам себя ободрил, что дыра всё-таки не в его черепушке, и, надев шляпу, последовал за Тео.
Солнце карабкалось к зениту, пожирая тени. Лошади шли быстрым шагом, оставляя за собой быстро тающий пылевой шлейф. Их путь лежал на запад и немного на север, туда, где острый глаз уже мог разглядеть туманную кромку нагорья.
— Вот в чём суть, — вернулся Тео к прерванному перестрелкой разговору, — прогрессивный мир бессмысленен без старого доброго варварского образа жизни. Если все кругом вдруг станут цивилизованными, то своей цивилизованностью уже никто кичиться не сможет, это будет обыденностью. А так друг перед другом ходят, у кого манеры лучше да законы построже. Но, говорю тебе, даже если перевешают всех рейдеров в округе, порядка больше не станет, — они сами, все эти господа и дамы, начнут творить беззаконие куда более лихое... ну, и может, более изворотливое. Как эти, из конторы той в столице, слыхал? Надо ж придумать такое! Продавать толстосумам ничего втридорога. И как можно быть такими идиотами, чтобы это ничего покупать?
— Нам ли судить, — с неохотой отозвался Гил. — Иной раз за наводку раскошеливаться приходится, и один чёрт, не знаешь наверняка, выгорит ли дело.
— Ну нет, здесь другое. Мы знаем, что покупаем. Мы покупаем шанс, возможность. Даже с самой верной наводкой всё может пойти не так. Вот как у этих на дороге. Ты можешь быть уверен, что пассажир везёт сейф с жирным кушем, но никак не предполагать, что на него в тот же самый час позарятся другие ребята. И тем более, — с ехидной улыбкой в голосе добавил Тео, — что два случайных путника решат примирить возникший спор. Случайности — часть ремесла. А вот когда тебе какой-то незнакомый тип в костюме обещает, что, если ты дашь ему сотню, то он вернёт тебе тысячу, просто потому что у него хорошо идут дела, — да тут жареным несёт за милю! И выходит, что богатеи — жадные идиоты, раз не довольствуются своим, а хотят становиться ещё богаче, ничего при этом не делая.
Гил покосился на него с хмурой заинтересованностью человека, обречённого поддерживать разговор.
— И к чему ты это?
Тео с наслаждением сделал затяжку свежераскуренной сигареты и с улыбкой выдохнул:
— Поделом жадным идиотам. Пусть зовут нас «чумой равнин», но грабить их — так же естественно, как коту забавляться с наглой мышью.
Гил повёл глазами и надвинул шляпу ниже на лоб.
— Теперь я понимаю, почему тебя попёрли из адвокатской школы, — проворчал он. Тео ухмыльнулся.
Они ехали молча, держась дороги и внимательно поглядывая по сторонам. Горячий полдень отступил. От земли поднимался сухой душный аромат; смешанный с пылью воздух оседал в горле и пробуждал жажду сильнее, чем майский зной, а распаренное тело наливалось сонливой тяжестью и побуждало искушение сделать остановку. Даже короткий привал в такой день затягивался: возвращаться в седло не хотелось, тянуло вздремнуть часок, лениво растянуться на циновке...
Гил тряхнул головой, отгоняя апатичные мысли. Задержись они в пути чуть дольше и больше провозись с дилижансом, их бы, вероятно, нагнала гроза с юга. Штормы в Пустошах нечасты и завораживающе страшны. День обращается в ночь за считанные минуты; все звуки исчезают в оглушающем вое ливня; небо раскалывается раскатами грома, от которых сжимается нутро; порывы ветра заставляют лошадей пятиться; редкие дорожные колеи превращаются в топкие болота. Тогда к закату точно не поспеть… Зато как преобразится душная и потому будто бы ставшая тесной равнина в ночи — полная свежего в меру влажного воздуха, ароматов омытой листвы и орошённой земли! Тогда простор буквально можно вдохнуть, и его хочется вдыхать лишь больше. Странно, что это была обычная дождевая свежесть, но совсем не такая, как в долине или предгорьях, — в ней, несмотря на сладкий аромат, оставалась частица царапающей горло горечи, что напоминала о стойком и неизменном вкусе Ветреных Пустошей.
Тео вдруг весело крякнул. Гил на секунду смутился, не сразу узнав местность, а затем сквозь прищур покосился на напарника.
— Гил, а ты думал когда-нибудь завести семью? — поинтересовался тот со странной интонацией в голосе, продолжая глядеть далеко вперёд.
— Ещё одну?
— Я про нормальную семью, а не про наше сборище лучших мерзавцев в своём деле. Ну там жену, детей...
На мгновение перед глазами Гила возникло лицо Анаэтты и пухлая фигурка карапуза-Риччи, который мог бы быть его сыном, будь Ана более терпимой, а он сам — менее упёртым.
— В Эгьере я убил столько чьих-то детей, что заводить своих как-то... Неправильно это.
Тео несогласно хмыкнул.
— Так это ж война, по-другому никак.
— Но это была не моя война. Одно дело сражаться за дом, страну и что-то большее, а другое — искать славы.
— Наверное, если бы ты прославился, говорил бы иначе, — с иронией заметил Тео.
Гил хмуро ухмыльнулся.
— Зачем спросил?
Тео растянул кривую улыбку и опустил красноречивый взгляд на свёрток впереди Гила. Тот и не заметил, как возня, скулёж и кряхтение в сюртуке затихли и девчонка обмякла, устроившись у него на груди с шумным сопением. Даже пригляделся, живая ли. Малявка, видать, за день совсем выбилась из сил, если они у неё вообще были, не мудрено, что её убаюкало на спокойном шаге. На привале Гил оставил девчонку поперёк седла, боясь ненароком разбудить и обречь себя на новый раунд раздражающей борьбы. Тео всё продолжал тихо посмеиваться, дёргая белобрысыми усами. Хотя остроумными замечаниями больше не делился — приберегал до возвращения в лагерь, что, впрочем, Гила огорчало куда меньше, чем мерно оживающая равнина.
Растительность по краям дороги становилась гуще и поднималась выше. Они всё ближе подходили к границе Пустошей. Звонкий стук копыт вскоре стал мягче; широкую дорогу, влажную после утреннего дождя, то и дело пересекали тропы; на некоторых развилках поднимались столбы с указателями, где по надписям можно было угадать не только направление, но и его востребованность. По правую руку вдоль границы Пустошей тянулась дорога в Лесной — перевалочный пункт между морем и железной дорогой, вокруг которого в радиусе мили уже было не найти ни одного дерева, ибо все ушли на застройку; там можно было купить всё, даже мэра, если ты умел торговаться. Слева, поначалу прямая, как стрела, а после змеящаяся меж рек и лесов уходила дорога к Старому Прииску — столице округа и главной железнодорожной станции в окрестностях; это был город золотодобытчиков и ничего, кроме золота, на его территории не имело ценности. Указатели этих двух городов были им под стать — броские, но отчасти нескладные, они крепились на самом верху, а под ними на ржавых гвоздях, зачастую вырезанные небрежно, а то и торопливо накарябанные краской мостились друг на друге всевозможные Долины, Заводи, Поляны, Заставы и Переправы; о многих из них никто бы и не узнал, если бы не снисходительная щедрость комитета по надзору дорог. Минуя очередной столб, Гил мысленно хмыкнул: два года прошло, а следы четырёх пуль, что предназначались ему, до сих пор оставались в табличке Мирного, хотя само поселение уже сгинуло.
Когда на небе разлились холодные тени, они наконец достигли покрова леса. Потянуло сырой прохладой. Ветер затих, оставляя запахи на местах. Осмелевшие звери провожали насторожёнными взглядами путников, а те лениво размышляли, доставать ли ружья ради свежего мяса. В лесу стояла тишина. Лошади пошли шагом, мягко ступая в податливый грунт. Гил опустил руки, едва придерживая поводья, и прикрыл глаза, вдыхая бодрящий запах весенней хвои и терпкий аромат дубовой листвы. Только теперь он ощутил, что тело уже затекло, пропотевший воротник натёр шею, а от жевательного табака во рту смердит, как от дешёвого самогона — хорош «презент» к купленной шляпе. Так ещё и в шляпе теперь дыра…
Раздался свист. Гил опомнился и торопливо поймал за шиворот сползающий с седла свёрток. Тео тем временем поднял руку и негромко крикнул: «Это мы с Гилом!». Откуда-то из сумеречных теней отозвался женский голос: «Точность, как у поезда! С возвращением!».
— И правда, Гил, тебе уж можно свою компанию по перевозкам через Пустоши открывать, — заметил Тео.
— Ага, — саркастично протянул Гил, — чтоб ты меня грабил. Нет, спасибо.
Тео расплылся в широкой обманчиво-заискивающей улыбке:
— Ты можешь платить мне и парням — и я стану грабить только твоих конкурентов.
— Зачем? Я и сам с ними справлюсь, — в тон ему отозвался Гил.
За занавесом густого подлеска показались огни, затем деревья отступили — кромка леса, как обрыв, нависла над просторным полем. Под сенью дуба-исполина, высившегося, точно башня, скапливалась чернильная темнота; а вокруг него мерцали огни — горел костёр, в доме светились окна, пара ламп стояла на вытянутом трапезном столе. Те, кто когда-то построили, а затем покинули здешнюю лесопилку, случись им вернуться, вряд ли бы узнали её. Водяная мельница простаивала, а колесо всё глубже уходило в ил. Однако теперь это место больше походило на усадьбу — с собственной конюшней, жилым домом, амбаром, хлевом, загоном и даже небольшим огородом. Усадьбу, обустроенную так, чтобы дом можно было за минуту превратить в оборонительный пост. И чтобы любой из фургонов мог тут же катить прочь, едва на лошадь накинут хомут. Но с виду эти замыслы было не угадать.
Гил спрыгнул на землю и с наслаждением прошёл несколько шагов до коновязи, разминая затёкшие ноги. Приветливо махнул фигурам у костра, ласково прихлопнул Пшеницу по холке, раскурил сигарету и принялся неторопливо снимать сумки и снаряжение. И за каждым его движением следили блестящие глаза над замшевым воротником: девчонка проснулась ещё на подъезде к лагерю, но не давала о себе знать, только наблюдала. Гил тоже сделал вид, что она — такая же поклажа, и примостил её на траве вместе с остальным скарбом.
— Блудные сыны вернулись! — К ним вразвалочку направлялся Бурмистр в привычной манере показного высокомерия. — Есть что-то для меня? — поинтересовался он, поигрывая цепочкой золотых часов.
— Ещё нет, — протянул Гил, расстёгивая крепление подпруги. Но Бурмистр уже узрел через его плечо свёрток и лисьей походкой подался ближе. Косой взгляд Гила приметил, что девчонка с головой скрылась в коконе: неужто даже этот зверёныш чуял гнилую натуру Бурмистра? Тот присел на корточки и прищурил маленькие бегающие глаза. — Осторожнее, — предупредил Гил, — там девчонка... Кажется...
— Скорее, дикая мартышка, — вставил Тео.
Глаза Бурмистра засверкали интересом циркача, готового пополнить свой причудливый зверинец. Он смело развязал рукава, покопался, отыскал полы и театральным жестом, точно раздвигая занавес, распахнул сюртук. Девчонка без промедления цапнула его за руку, пихнула в подбородок и, нырнув под локтем, со всех ног припустила в лес. Несколько секунд все трое молча провожали её ошарашенными взглядами. Затем гаркнул Бурмистр: «Эй! Стой!», и за ней, — оправдывая своё прозвище, — тут же метнулся Койот от костра.
— Оставь её! — прикрикнул Гил. Юноша резко остановился и вопросительно обернулся. Гил махнул рукой: — Пусть бежит…
Лес, отделявший их лагерь от полей и дорог, был недостаточно большим, чтобы в нём заплутать, но достаточно густым, чтобы скрывать усадьбу от чужих глаз и чтобы дозорные могли заблаговременно подмечать незваных гостей. Девчонка помчится куда глаза глядят, так или иначе выскочит из леса, а там рукой подать хоть до проезжей дороги, хоть до ближайших ферм — кто-то да подберёт. С этой мыслью Гил вернулся к лошади, пропуская мимо ушей спор Бурмистра и Тео.
За столом было свободно и нескучно — всё-таки не каждый день кто-то возвращался с той стороны Пустошей. Тео завладел бутылкой виски и всеобщим вниманием. Гил изредка отзывался протяжным «Угум». Постоянных жителей Опилковой усадьбы можно было пересчитать по пальцам одной руки. Последний год они редко собиралась в полном составе: одни приходили, принося ворох новостей, баек и мешочки с добром, другие уходили, воодушевлённые этим рассказами и звоном монет и раззадоренные чувством соперничества или старой доброй зависти. Тем не менее, несмотря на расстояния и расставания, лагерь всегда наполняла атмосфера большой дружной семьи. По крайней мере, какой её представлял себе Гил и его товарищи.
Ближе к полуночи Гил сидел на берегу реки, сунув ноги в прохладную воду. Ленты синеватого дыма неторопливо таяли на фоне облачной луны. Гил услышал за спиной шаги, насторожился на мгновение, а после, беззвучно усмехнувшись, обратился к ночному небу:
— А как же твоё правило «дела лучше обсуждать на свежую голову»?
— Я здесь не за этим, друг мой. Мне, разумеется, крайне любопытно узнать подробности вашей поездки, но я удовольствуюсь и объяснением в общих чертах. Ах, умиротворяющее зрелище!
К нему присоединился Феликс — самый опасный человек из всех, кого Гил встречал. Лицо аристократа, повадки истинного джентльмена, разбитые угольной пылью лёгкие и — натура дьявола. Чуть прикрыв глаза и обеими руками упираясь на трость, он плавно водил взглядом по серебряной воде. Гил затушил сигарету.
— Всё прошло как надо. Ты не прогадал. Этот сударь чуть слюнями не захлебнулся при виде облигаций. Как будто не знал, что заказывал! — фыркнул Гил. — Всё ещё не понимаю, как он думает с их помощью раздеть Казьмира… — Гил многозначительно развёл руками. — Но дело сделано.
Феликс слегка усмехнулся, хотя маска меланхоличной сдержанности на его лице не изменилась.
— А сейф?
— А, по дороге подобрали. Даже трудиться не пришлось. — Гил потёр шею. — С утра займусь, может, недолго возиться придётся, хотя с виду мудрёный…
Губы Феликса разошлись в покровительственной улыбке. Он перебрал пальцами по набалдашнику трости, попытался сделать долгий глубокий вдох, но зашёлся болезненным кашлем. Гил продолжил выковыривать кончиком ножа грязь из-под ногтей, не обращая внимания на жуткие хрипы. Наконец Феликс выровнялся, расправил плечи и спросил чуть ослабевшим, но всё таким же мягким голосом:
— Уже подыскали новый повод покинуть нас?
Гил иронично хмыкнул: ох уж эти высокопарные речи — так сразу и не скажешь, опечален ли Феликс тишиной в лагере или мягко напоминает, что бездельникам здесь не место. С другой стороны, Гил не нуждался в подобном напоминании.
— Да, — хрипло протянул он, — думаю, подыскать какую-нибудь тихую работу.
Феликс медленно кивнул и скосил к нему лукавый взгляд.
— Вы не находите, что быть охотником за головами несколько... лицемерно?
— Ну, — Гил сунул сигарету в зубы, но зажигать не стал, — я поразмыслил. Если бы я встретил кого-то из этих парней на дороге, он бы мог убить меня, хотя куда вероятнее, я бы пристрелил его первым. И не получил бы за это ни гроша. А так я не стану никого убивать... возможно... — и получу за это деньги! На один грех на моей душе будет меньше, так ещё и сослужу службу на благо дорогому обществу, а!
— Подобные речи вызывают во мне опасения, не решитесь ли вы податься в шерифы, — с ироничной тревогой проговорил Феликс.
Гил задумчиво почёсывал затылок, а затем запрокинул голову.
— А что? Стать шерифом, сидеть в уютной конторе, иметь право стрелять в того, кто мне не нравится, так ещё и ты будешь мне платить, чтоб я закрывал глаза на ваши делишки. Отличный план!
— Сидеть в уютной конторе? — Феликс усмехнулся. — Тогда первая выпущенная вами пуля будет в вашу же голову, шериф. — Оба рассмеялись, Гил закивал. — Как долго пробудете с нами? — поинтересовался Феликс.
Гил приподнял плечи.
— Отдохну пару-тройку дней, с сейфом разберусь... Ещё мне нужна новая шляпа. Снова...