1981 год
Тяжёлые шаги приближались неумолимо, словно в темницу к смертнику спускался палач.
«А что не так-то? — про себя усмехнулся Эрвин. — Мы и есть смертники, а это наши палачи».
В подвале стоял лютый холод, хоть иногда у него и получалось вызвать согревающие чары без палочки. Но все равно было очень зябко, до стука в зубах, поэтому они с Карадоком частенько жались друг к другу. Что ни говори, а вдвоём всё же не так страшно, хотя Эрвин очень хотел бы, чтобы Карадок внезапно исчез, удрал, аппарировал… Товарища по несчастью каждый день таскали на допросы. Точнее, допросом это может назвать только очень интеллигентны человек: на деле это были пытки, самые настоящие — Круциатусом. Впрочем, судя по следам на боках и животе Карадока, чистокровные господа не гнушались просто повалить пленника на пол и обрабатывать ногами.
Вчера Дирборна вернули едва живым. Перед «сеансом» он словно чувствовал, что Лестрейнджи с цепи сорвутся — отвернулся, жалко зажмурился и еле слышно шептал: «Не могу, больше не могу, не могу». Эрвину на секунду показалось, что рядом с ним сидит тот самый одиннадцатилетний мальчишка, который когда-то во все глаза таращился на алый поезд, и остро захотелось заавадить и дорогую сестрицу, и ее мясника-мужа. Но кто же даст ему палочку?!
Эрвин с Карадоком учились на одном факультете, только тот был на пять лет младше. А ещё он был магглорожденным и словно притягивал к себе самых злобных слизеринцев и самых беспринципных рейвенкловцев; Эрвину с Шив постоянно приходилось приглядывать за непоседой и отгонять от него обидчиков. А этот солнечный дурак каждый раз вставал, отряхивался и, широко улыбаясь, продолжал любить и этот враждебный ему мир, и тот, другой — не менее опасный.
Чтобы отвлечься от холода и боли, они постоянно болтали о всякой ерунде — хотя Эрвин не сравнивал своё состояние с тем, что приходилось переживать Дирборну. Его-то и допрашивали всего два раза, а Круциатусами швыряли так, для острастки.
Карадок, с трудом шевеля прокушенными губами, рассказывал о детстве в Рейнхилле, о маггловской школе, о тихих вечерах в небольшом городке, где сплетня может на время испортить жизнь, а неподходящая одежда расценивается, как вызов. Рассказал он и о своей однокласснице, Саманте Николс, в которую был влюблён с первого школьного дня. Дружбу с этой Самантой не разрушили ни отъезд Карадока в Хогвартс, ни новость, что он — волшебник, ни его постоянные отлучки.
— Мы поженились полгода назад, — Карадок измученно прикрывал глаза, но улыбался. — А недавно, перед той стычкой, Сэм сказала, что беременна… Я так офигел, ни полслова сказать сначала не мог!
Эрвин тоже улыбался: его реакция, когда Кэрол забеременела Финном, была похожей — выдернуло из прострации только напряженное женино «Ты не рад, я смотрю». Как хорошо, что ему хватило мозгов выслать их всех в Лионн! Там до них никто не доберётся, даже если Великий Сифилитик победит. Хотя нет, не может эта тварь победить — просто не может, и всё. Чистый урод: даже книжные злодеи, при всех своих зверствах, порой любили хотя бы близких — а этот придурок почти довёл родную дочь до гибели, до состояния обскура! Подумать только, обвинял Мину в сквибстве — вот только у них с Кэрол она через несколько месяцев заколдовала! Неровно, вспышками, но тем не менее. А уж какие прелестные порядки Сифилитик завёл в Блэк-Холле: являясь туда, он сначала осведомлялся, не осваивает ли шестилетняя девочка высшую магию, после чего брезгливо морщился и велел дочери целовать его руку. Однажды Мина по привычке попыталась проделать такое с ним — у Эрвина чуть у самого не случилась вспышка от жалости к ребёнку и бессильной злобы на ее родителей.
А Беллатрикс смотрела на это существо, словно на бога, и, судя по появлению Мины — не только смотрела…
— Почему вы тянули-то со свадьбой? — как-то спросил Эрвин, стараясь отогнать мысли об этом зоопарке любви. — Если у вас со школы…
— Сэм ценит независимость. Да и я заработать хотел, — простодушно ответил Карадок. — Я ведь нищий совсем, из родни одна старая тётка была. Вот и начал работать сразу после школы, где придётся. Даже у козла Фоули задержался, он такой забавный расист — грязнокровка грязнокровкой, а прибыль прибылью! — Дирборн хрипло засмеялся. — Не сидеть же мне у Сэм на шее!
— А была возможность?
— А то! У неё от родителей остались дом и аптека: они, бедные, в теракте погибли. Вроде бы проделки ИРА, но у нас не писали об этом, конечно…
— А она знает про Орден?
— В общих чертах… Ругала меня постоянно, требовала вернуться в маггловский мир или хотя бы перейти на другую должность.
И ведь далекая и незнакомая маггла Саманта была абсолютно права! Куда ему в Орден, да ещё и на полевую работу, в гущу стычек! Кто только принял его в боевики — неужто Аластор? Эрвин порой мрачно думал, что если выживет — обязательно даст бывшему однокурснику в морду. Хотя и низко это, у него на лице и так живого места нет… Вообще говорили, что Карадок неплохо владел щитами и обезоруживающим заклинанием, поэтому приносил в боях пользу. И всё же сюда он попал именно с поля брани, потому что не смог убить юного Упиванца.
…А шаги всё приближались. Упиванцы, кажется, были в отличном настроении — на лестнице слышались бодрые разговоры, шутки и смех.
Карадок со вчерашнего дня всё время спал — точнее, впадал в забытьё, трясясь от холода и, вероятно, жара. Эрвин проклял всё на свете, вспоминая, как лет шесть назад подумал было осваивать беспалочковую магию — и тут же забыл. У него, правда, через раз получалось наколдовывать слабенькое противовоспалительное, но разве это помощь…
Карадок дёрнулся и пришёл в себя — услышал это конское ржание, вероятно. Он беспомощно обхватил себя руками, с отчаянием посмотрел на дверь — и вдруг на его полудетском, несмотря на возраст, лице появилась холодная решимость.
— Староста Роул, ты там жив? — он легонько толкнул Эрвина в бок.
— А как же. Не дождутся, — мрачно ответил тот, стараясь не выдавать собственный испуг.
— Я почему-то знаю, что ты отсюда выйдешь, — твёрдо продолжал Карадок. — А вот со мной всё, ты это сам видишь наверняка. Так что слушай внимательно и запоминай, я очень тебя прошу.
Эрвин и хотел бы выдать какую-нибудь слащавую утешительную трель, но у него не хватило на это совести.
— Так, ну про Рейнхилл ты помнишь, наверное — это в графстве Мерсисайд. Там небольшая улочка, Суол-авеню… Да, мы на ней выросли, — Карадок тараторил, боясь не успеть рассказать всё нужное. — Дом 58, он узкий такой, зажат другими домами. У него дверь приметная, ярко-синяя, отец Сэм любил оригинальничать. И ручка забавная, в форме кисти. Ты этот дом сразу заметишь… А если нет — спроси Саманту Дирборн, ее знают хорошо.
Карадок немного задыхался — не то от нервов, не то пневмония начиналась.
— Я не в праве просить нести дурные вести… Но мне больше некого… Скажи ей, что я их не бросал, никогда бы не бросил! Просто так случилось…
— Я скажу, — Эрвин вдруг почувствовал, что голос совсем сипит, а по горлу катается ком. — Рейнхилл… Суол-стоит, 58-й дом…
— Синяя дверь, запомни!
— И ручка в форме кисти, да.
Карадок расслаблено откинулся на камни, будто боль его покинула, и спокойно улыбнулся:
— Спасибо…
Дверь наконец-то с грохотом отворилась — по-человечески Упивающиеся никогда не входили. Родольфус с доброжелательным интересом оглядел их, будто они и не пленники вовсе, а их гости. Беллатрикс смотрела презрительно.
— Ну что? — приветливо спросил Лестрейндж, склонив голову набок. — Не надумал поделиться с нами тайнами, а, грязнокровка?
Его жена расхохоталась:
— Дорогой, повтори ещё раз — животное явно не понимает нашу речь!
— Здорово, суки! — жизнерадостно проорал Карадок. — Никаких тайн от коллектива я не держу. А ваш хозяин как поживает? Ещё не рассказал на собрании о своей родословной? А то у нас много интересных слухов ходит — почему это вдруг самому чистокровному магу понадобился псевдоним…
Эрвин толкал его локтем, велел заткнуться — хотя и понимал, что Карадок нарочно нарывается, потому что нет больше сил терпеть.
Может, его план и удался бы — у Беллы раздулись ноздри, она схватилась за палочку — но Родольфус остановил жену:
— Тёмный Лорд велел добыть информацию. Потом с ним разберёшься, видишь — доходит уже, нельзя просто так… — и он, схватив Дирборна за шиворот, поволок его к выходу.
— Какой же ты, блядь, умный, — не выдержал Эрвин и даже попытался вцепиться в Лестрейнджа. — Как мозгов не хватает понять, что он у вас от первого же залпа умрет и ничего не расскажет?! Дайте хоть пару дней отлежаться, лепиле этому своему покажите!
Белла всё-таки удовлетворила свои наклонности: шарахнула его Круциатусом и за личную дерзость, и за слова Карадока о Милорде. На этот раз пыточное получилось превосходное: долгое и качественное.
Эрвин отключился и не увидел, как Дирборна увели. Только в ушах стоял смех Родольфуса:
— Да оставь ты, сам сдохнет! Природа закончит начатое. Герои… У вас даже могил не будет.
На прощание он связал ему руки каким-то жутким заклинанием — казалось, будто веревка вгрызается в запястья.
Эрвин все осознавал, несмотря на начавшуюся лихорадку и острую фазу сестрицы — у той были какие-то неприятности, она ещё несколько раз спускалась в подвал и отводила душу.
Он осознавал, что Карадока не вернули ни в тот день, ни в последующие семь. А на восьмой дверь взломали, и кто-то со смутно знакомым голосом куда-то его поволок. И полностью Эрвин очнулся только от ужасно резкого света в Мунго.
***
Кэрол тихонько открыла дверь — как в детстве, когда боялась разбудить мамашу с ее вечной мигренью. Вот, получилось совсем беззвучно — значит, не потеряла навыки за одиннадцать лет спокойной жизни.
Ей повезло: сейчас в палате никого, кроме Эрвина, не было. Здесь лежали лишь он, да ещё один человек, судя по идеально застланным койкам. Но тот бедолага куда-то подевался, только чьи-то заботливые передачки на столике указывали, что место занято.
Неслышными шажками Кэрол заскользила к койке Эрвина. Конечно, она сразу его узнала — и ещё в дверях почувствовала, как по горлу прокатывается спазм. Муж был сильно выше среднего роста, и вечно шутил, что ему было бы удобнее носить Кэрол за пазухой — а теперь, свернувшись под казенным одеялом, Эрвин казался таким маленьким и беззащитным… Как её кузен Кастор лет пятнадцать назад, когда дорогая тётя Минта розгами «делала из слабого отродья Мелифлуа мужчину». Но Кастор, покойник, никогда не был истощенным — а у Эрвина все вены просвечивались. Когда Кэрол подошла к нему вплотную, у неё совсем уж нестерпимо сжалось в груди — но шуметь было нельзя, поэтому она беззвучно заплакала, просто «пустила ручьи из глаз», как говаривала Колетт. У Кэрол с детства был идеально отработан этот механизм.
Эрвин всегда был таким сильным, таким выносливым, с ним Кэрол действительно ничего не боялась — а сейчас он больше походил на привидение.
Неудивительно — два с лишним месяца в подвале какой-то упиванской мрази…
Бёрк, активист, донёс дружкам, что целитель Роул тесно общается с орденцами. Эти варвары с грохотом нагрянули в их дом — Эрвин как раз говорил с Кэрол по каминной связи. Он наврал что-то про косорукость их эльфийки и грубо, с концами, разорвал связь, чтобы никто не мог отследить ее местоположение. Как ужасно было всё это время осознавать, что его скрутили грязные убийцы и уволокли в мучения и смерть, пока Кэрол удобно сидела в безопасности!
Она в какой-то момент почти сорвалась в Лондон — спрашивать, узнавать, искать, делать хоть что нибудь! — благо, Колетт осадила её так, как только она умела. Кэрол тогда впервые в жизни впала в истерику, но продолжалось это недолго: леди не может позволять себе такое безобразие, к тому же, её крики могли услышать дети. Ради них Кэрол и пришла в себя, оставив мысли о возвращении.
Страшно подумать, но у неё к двадцати восьми годам было уже четверо хулиганов — и с кем они останутся, если с их непутевой мамочкой что-то случится? Малышка Кэсси и так постоянно болела в, казалось бы, мягком климате. Да ещё у Мины, несчастной девочки, случались приступы паники, Кэрол нередко оставалась с ней ночевать. После них Мина выглядела смущенной и даже нездоровой, как будто была в чем-то виновата. Вот Финн и Эффи, как ни странно, почти не донимали выходками — удивительно! Решили пожалеть мать, не иначе…
Оставлять их одних Кэрол было мучительно. Ей ничего не оставалось, кроме густого, липкого, отупляющего ожидания. И она начала ждать. Связываться с Петером — и ждать.
Она знала, что Эрвин обязательно жив, другого даже не предполагала. Но когда Тедди Тонкс открыл камин и треснутым голосом крикнул, что он нашёлся — Кэрол почувствовала, как в душе растёт что-то огромное, распирающее, слишком большое и сильное. Поэтому и рухнула без чувств.
Приехать сразу она не смогла — Тед сказал, что Упиванцы совсем сошли с резьбы и особое внимание уделяют «предателям»: тем, кто их не поддерживает или вообще связывает жизнь с грязнокровками. Меди и Дора уже прятались под Фиделиусом, Тед же со дня на день ждал визита ублюдков, но больных не бросал.
Кэрол под понятие «предатель» с точки зрения волдемортовых прихвостней тоже попадала.
«Он все равно даже не в сознании, и посетителей я к нему ещё долго не пущу! Сиди там и не высовывайся!» — велел обычно вежливый Тонкс, тяжело моргая красными от усталости глазами.
Кэрол и засела — за письма. Ей очень хотелось быть рядом хотя бы так. И пускай Эрвин ещё нескоро их прочтёт — это совсем не важно. Как же она была счастлива, когда спустя бесконечную вереницу тягучих дней ей стали приходить ответы! Судя по кудрявому почерку, писала их одна из молоденьких медиведьм, Шерри Дэвис — но однажды Кэрол узнала размашистые, острые буквы целительницы Элпис Таунсенд. Замечательная девушка, такая серьёзная, хотя они с Кэрол почти ровесницы… Именно она помогла родиться на свет Эффи, в честь неё (второе имя целительницы было Юфимия) девочку и назвали.
Но всё это было неважно, совсем неважно. Какая разница, кто пишет под диктовку, если она узнаёт типичные фразочки и обороты Эрвина!
А спустя месяц Кэрол узнала, что Неназываемый погиб… Убился о годовалого мальчика, Гарри Поттера. Смешно даже. Было бы смешно, если бы он перед этим не залил Британию кровью. Его последнее свершение — убийство матери Гарри, молоденькой Лили Эванс, которая заслоняла кроватку собой. Безносая сволочь.
…Эрвин слегка пошевелился — напряжённо и очень осторожно. Так двигаются люди, которые боятся разбередить раны, и если это происходит даже во сне… Значит, страх боли уже очень глубоко въелся в разум.
Кэрол встала на колени возле кровати и стала жадно всматриваться в лицо Эрвина, которое она не видела так близко вот уже девять месяцев, а последние три — не видела совсем. Он дышал совсем тихо, как будто и спящим старался вести себя прилично. Иссиня бледный, полупрозрачный, стриженный, с жуткими следами на запястьях — чем его связывали, от чего такое вообще может остаться?! Одну руку Эрвин по-детски сунул под щеку, вторая безвольно свисала с койки. Кэрол, мысленно ругая себя за эгоизм, аккуратно погладила её. Вроде бы он спал крепко…
Она ещё раз невесомо прошлась пальцами по его запястью, и тут же замерла: Эрвин вздрогнул и разлепил веки. Удивления в его взгляде не было: он лишь слабо улыбнулся, потянулся к ней и легонько дотронулся до выбившейся прядки. Но на этом, видимо, силы у него кончились, и он снова уснул.
Кэрол неслышно выдохнула и решила уйти — нехорошо волновать больного человека ради своих прихотей! Она уже начала подниматься с колен, когда муж вдруг знакомо нахмурился и снова открыл глаза. На этот раз он смотрел совершенно осознанно. И так же осознанно заговорил тоном замученного геморроем Прингла:
— Ты что здесь делаешь?
От неожиданности Кэрол опешила и просипела:
— Я? Стою…
— Вижу, что стоишь, а пол холодный! — Эрвин, бледный и слабый, тем не менее, живо присел на кровати, ухватил её за плечи и попытался поднять на ноги. Кэрол, впрочем, уже встала сама.
— Зачем ты здесь? — он непонимающе смотрел на неё. — Когда ты здесь?… А дети? С тобой?
Кэрол отрицательно помотала головой, из-за чего прическа окончательно пришла в негодность, да и драккл с ней.
— Они с Колетт и Жаном остались.
Эрвин откинулся на подушку — всё-таки нельзя ему пока так активничать! — и потёр висок:
— Слава Мерлину, хоть их ты сюда не привезла! — он прищурился и тоскливо, обессилено посмотрел на неё. — Кэрри, здесь же война, здесь убивают!
Кэрол передернула плечами: дорогой муж иногда строил из себя всезнающего мудреца, который наставляет безмозглую студентку (то есть, ее), и, признаться, его тон страшно выводил ее из себя.
Но сейчас она постаралась сдержаться и лишь немного поджала губы:
—Я вообще-то тоже общаюсь с друзьями. Он умер наконец, разве нет?
И не надо держать её за глупую курицу!
Эрвин усмехнулся своей полуснисходительной улыбочкой — каждый раз хотелось дать ему по лбу, но слишком уж мило у него получалось — и покачал головой:
— Он-то, может, и умер, хотя тело не нашли — тебе не кажется это странным?
— После всего, что он с собой делал — не кажется, — нетерпеливо перебила Кэрол. — Да ты вспомни, он же на человека не был похож!
— Хорошо, но… — Эрвин кивнул и вдруг поморщился, схватившись за шею.
Кэрол мгновенно подлетела к нему и принялась поправлять подушку. В груди снова защемило от сочувствия и острого стыда: человек отдыхал, а она всё порушила! Ещё и заставляет его нервничать, дура…
— Может, тебе лучше лечь? Я позову дежурного — кто у вас сегодня, миссис Таунсенд?
— Прекращай, — он ловко перехватил ее беспокойные руки. — Это остаточное явление, скоро пройдёт. Ничего страшного.
— Для тебя всё – ничего страшного, разве что копье промеж глаз застрянет, — проворчала Кэрол. —Тогда ты заметишь, потому что смотреть мешает.
Эрвин рассмеялся — негромко, но все же. Она решила, что это точно хороший знак: когда людям совсем плохо, их не рассмешишь. Кэрол немного расслабилась, но когда он приобнял её за талию и усадил рядом с собой, вдруг почувствовала на щеках жар — всё-таки они не виделись почти год…
Замечательные мысли для больничной палаты! Что бы сказала на это миссис Гринграссдомашняя учительница Колетт и Кэрол, интересно? А Меди? Обе краснели бы, вот что!
— Они тебя Круциатусом мучили? — Кэрол отогнала недостойные помыслы и задумалась. Второе непростительное как раз могло долго отдаваться в нервных окончаниях.
— Будут они на меня Круциатус тратить, — хмыкнул он. — Думаешь, я такая важная птица? Никаких военных тайн я не знал, а то, что орденцев штопал — так они это сразу поняли. Застудился просто, пока сидел. Сейчас уже вообще всё хорошо, вот пару недель назад меня знатно лихорадило…
Кэрол вздохнула и прижалась щекой к его плечу. Слова Эрвина звучали логично, и она решила поверить.
— По поводу пыток… — он напрягся и сильно помрачнел. — Лорд, может быть, действительно преставился, но его свора шастает по всей Британии. Ты знаешь, что сделали с
Лонгботтомами? — спросил Эрвин совсем тихо. — Буквально… позавчера.
Кэрол зажмурилась и мелко закивала: о судьбе всегда спокойного Фрэнка и его улыбчивой жены Элис думать совсем не хотелось, мороз продирал спину. О том, что с ними случилось, не писали во французских газетах — только Мерлину известно, откуда Жан узнал эти жуткие новости. Поздний ребёнок в богатой семье, вечный баловень и просто жизнерадостный человек, он явно не привык к таким леденящим историям, и пока Жан рассказывал, на его лице стоял натуральный ужас. У бедняги, кажется, даже пальцы подрагивали — а вот Колетт отреагировала иначе: выслушав супруга, она лишь сжала кулаки и проходила весь день молча. Что ж, Лонгботтомы заслужили, чтобы о них хотя бы помолчали.
Эрвин снова болезненно завозился, и от Кэрол не укрылось, что он закусывает губы и смотрит в потолок. Она знала, почему: он всегда так делал, когда пережидал боли в искалеченной ноге. Значит, сейчас ему было плохо…
— Я позову целителя, — глухо пробормотала Кэрол, осторожно спускаясь на пол. — И пойду уже, тебе нужен покой.
Эрвин, однако, был не согласен с таким положением вещей.
— Пойдёшь, — он удержал её на койке. — Чуть позже пойдешь... И портключом отправишься в Лион – к сестре, к ребятам... Как они? С ними все хорошо?
Кэрол не стала рассказывать, с каким аппетитом в Кэсси вцепляются все сезонные вирусы, да и про состояние Мины решила пока помолчать – всё же ей стало гораздо легче, чем год назад, а это главное. Да и про то, что портключ у неё был в один конец, она решила сказать позже: когда Эрвин об этом узнает, он точно не обрадуется. Но что он понимает, в конце-то концов!