Антон бегает по этажу как в припадке.
А до этого он минут пять ждал, чтоб кто-нибудь дверь в подъезд открыл. И кто-то да открыл, Антон просочился внутрь, а после — ступор. Он без куртки (она там), без ключей и телефона (они в куртке) без себя — он лежит там, внизу, пока он — здесь.
Пацан, открывший дверь, пронёсся мимо так будто ему пинка под сраку дали, Антон и пикнуть не успел, не то что как-то его затормозить. Рука, которой он хотел пацана остановить, просто до него не достала. Не достала, его-то рука, а не пролетела насквозь. Правда же?
Рука точно схватилась за плечо, но сжалась бесплотно, как клешня в автомате с игрушками. Он видел.
Истерика и ахуй накатывают штормовыми волнами. Антон теряет воздух, концентрацию, хватается одновременно за сердце в груди и стену.
Ни того, ни другого он не ощущает.
Антон проваливается сквозь. Ломится в квартиру как пьяный, неуклюжий матрос, складывается в бок и в коленях, вываливаясь на чей-то коврик в прихожей. Запахи квартиры бьют в нос, но как-то приглушённые, вроде есть, а вроде и нет.
Мелкая кошка, выскочившая в коридор, видит — видит, — его, гнёт трехцветную спину, шерсть на ней встаёт дыбом, и кошка боком идёт в стену. Утробный вой неожиданно громкий для такой крошки.
— Кис-кис, блять, — выдыхает Антон и вскидывает с пола, где ещё лежит кучкой, глаза на девушку, вышедшую следом за кошкой.
— Муся? — Девушка обшаривает глазами пространство, проходясь по Антону как по пустому месту, смотрит на кошку. На её лице недоумение.
На лице Антона нет лица, там огромные испуганные глаза, бледность и закушенные губы, лишь бы не заорать.
Она его не видит.
— Э… — Антон качается на месте, собирает колени в одной точке, поднимает дрожащую руку. Пальцы ходят ходуном, опять украли воздух. Он дышал вообще до этого? — Простите, я…
Кошка взвивается свечкой и бросается на него, девушка кричит, изумленная, а Антон как был, на карачках, так и ползёт быстро-быстро задом, спасаясь от кошки.
Кошка до него не долетает, звонко входит лбом в дверь, а он снова снаружи, на лестничной клетке и в ужасе. Он не кричит только потому что зажимает рот ладонью, сидя прямо на полу, забившись в угол, а второй вцепляется в волосы.
Под волосами влажно, на миг истерика словно стихает, он что-то чувствует кроме страха. Но стоит ему выпутать ладонь из волос — колечки кудряшек мокро облепляют пальцы, — и поднести её к глазам, как в груди теснится скулеж.
Пальцы красные, блестящие.
— Нет-нет-нет, пожалуйста, — непонятно кого умоляет Антон и жмурится, ресницы сыро слипаются, а перед глазами — он сам.
Неловко раскинувшийся, в зимней куртке, прямо на снегу в том засранном пятачке за домом. Но он — здесь.
Антон глотает всхлип, вытирает ладонь прямо о худи. То, что от неё не пахнет привычно железом, пугает ещё больше. Он с усилием встаёт на ноги. Он не устал, но ему словно нужно напоминать себе, где у него руки и ноги и как ими шевелить. Он боится посмотреть на себя внимательнее.
Следующая квартира скалится ему красиво отделанной дверью и белой панелью звонка. Антон хочет на него нажать. Ему стрёмно от мысли, что у него не выйдет. Помешкав, он заносит руку.
****
Квартире на десятой ему уже почти не страшно. Нет, он готов орать, особенно когда его видят кошки или собаки, реагируя в лучших традициях фильмов ужасов, а люди не видят. Но его заливает постепенно огромным равнодушным спокойствием.
И вот от этого как раз ссыкотно как никогда.
Он проносится сквозь стены, шагая в них поначалу осторожно, а потом просто бежит насквозь, будто опаздывает на поезд в Хогвартс. Никакого сопротивления, стены как рамки, те самые, которые только в голове.
В квартирах люди, семьи, чьи-то дети, и все они смотрят мимо Антона, а то и сквозь, занимаясь своими делами. Он пытался кричать, размахивать руками как мельница лопастями, вставал перед теликами, тянулся и избегал прикосновений, когда вспышками просыпалась разумность.
Один раз чуть не снял штаны и едва не повернулся задом, лишь бы хоть как-то завладеть чужим вниманием. Но не стал этого делать в последний момент. Не был уверен, что пальцы справятся с пуговицей и молнией, они и так ему подчинялись с трудом, теряя чувствительность.
Когда там наступает обморожение или он лежит как охлажденка? Мысль даже смешная, он ещё немного думает о себе внизу как об оставленной тачке, работающей вхолостую. Когда заглохнет движок? Смертельный процент потери (крови) масла?
В очередную квартиру на четвёртом этаже он шагает с обречённостью. Если ему и тут не повезёт, он ебнется с концами.
Антон минует чужой коридор, размышляя паралельно. Можно спуститься обратно к себе. Ему страшно за себя, оставленного на земле, с дыркой в голове. А может и не с дыркой, голова же вроде сильно кровит от ударов?
В одной комнате никого нет, и Антон идёт в соседнюю, такие условности, как двери, для него уже не существуют. Он не помнит их лиц, да и фонарь как раз бил по глазам из-за их спин, он помнит только тёмные силуэты. У него спросили закурить, но так и не взяли. Антон помнит удар, прилетевший из-за спины, а дальше — вот.
В комнате царит порядок, как в музее. Антон, сглатывая, смотрит в спины двух мужчин, склонившихся над ноутбуком за столом. Ему жутко открыть рот.
— Эй, мужики. Тут такая история…
Один, повыше, подскакивает на месте, и с охреневшим лицом оборачивается. Его глаза нашаривают Антона, и застывают на нём, округлившись как блюдца.
У Антона отвисает челюсть. Он чуть дёргается назад — зрачки высокого следуют за ним, — и подбирается на месте как для прыжка. Антон горбится, спина дугой, руки перед собой. Он то ли сбежать хочет, то ли броситься на него, слова умирают во рту.
— Какого хрена? Ты как сюда попал?!
— Арс, ты че орешь?
Второй оборачивается тоже. Арс, Арсений, ну конечно, Антон его помнит, тычет рукой в его сторону. Тот, что пониже, хмурит брови и смотрит на Антона, но не видит его, конечно. Антону хочется плакать.
Арсений тычет еще раз, уже обеими руками, и поджимает губы, вздергивает брови. На него оборачиваются и многозначительно молчат. Пауза затягивается. Антон стоит ни живой и, как он надеется — ни мёртвый.
— Арс, ты б поспал уже, наконец. Хватит на сегодня.
— Да там же!
— Всё, всё, я пошёл, а ты тут давай, успокаивай свои галлюцинации, попей чай с ромашкой. — Закрывает ноутбук, жмёт Арсению руку, двигает от стола в сторону Антона.
— Серёга, стой! — Вопит Арсений, и Антон ему вторит, только беззвучно. С места сойти у него не выходит, как врос в пол, и Серёга, невысокий и деловитый, спокойно проходит сквозь него, качая головой. У Антона по ощущениям кишки наружу, даром, что на Серёгу этого не наматываются.
Арсений у стола ахает и без сил, молча, стекает на пол, обнимая ножку стола. Он зажмуривается, часто дышит.
Дверь щёлкает замком, и они остаются вдвоём. Арсений его определённо видит, но у него самого вид такой, будто ему тоже по башке прилетело.
Антон выдыхает, ощупывает грудь, снова смотрит на соседа.
В этот дом он переселился недавно, недели ещё нет, и с жильцами знаком только по аватаркам в чате, но в живую, так, чтоб запал в память, знает только Арсения.
Арсений — скандалист и заноза в жопе, но сейчас Антон ему рад до усрачки. Он делает шаг, короткий, ещё один.
— Арсений? Слушай…
— Сука-сука, — бормочет Арсений и пятится ползком под стол, глаз так и не открывая, — заткнись, ты ненастоящий!
Антон сейчас готов согласиться с чем угодно, но мимолётно ему обидно. Сейчас он как есть настоящий, испуганный и, вероятно, почти замёрзший насмерть от потери крови. Ему сейчас очень нужен Арсений.
— Нет, Арсений, пожалуйста, открой глаза!
— Съебись! — Арсений не визжит, но близок к этому, голос даёт петуха, а Арсений упирается в стену под столом. Глаза все-таки открывает, и Антона прошивает синими испуганными радужками.
Он в жизни так не радовался пристальному, пусть и охуевшему, взгляду. Антон тоже опускается на пол, медленно сгибая колени и выставив перед собой руку, протянув её как к пугливому зверьку.
— Арсений, Арс, послушай, у меня мало времени, — он не врет. Он всё ещё не может заставить себя осмотреть своё тело, пугаясь того, что может увидеть или наоборот, не увидеть. Собственная цельность и существование поддергивается дымкой в мозгу, хочет того Антон или нет. — Мне нужно…
— Ты в крови. Какого хуя ты в крови?
О, осмысленность. Антон радуется, что даже в таком состоянии Арсений готов ебать всех мышей, каких поймает. И, видимо, кровь из-под волос стекла ему на лицо, но Антон не рвётся проверять. Ещё и худи грязное, это он помнит.
— Меня ударили, и…
— И ты пришёл сюда? Совсем ебнулся?
Да, хочется заорать Антону, а щас еще и откинусь, пока ты, доеба, пиздишь и не даёшь и слова вставить. Но он не орёт, только двигается ближе, маленькими ползками целеустремленной улитки.
— Да-да, сюда, ну слушай! Я там, внизу, за домом!
Арсений хомяком роется по карманам, что-то ища. Телефон, ага, вытаскивает его, наставляет на Антона.
— И? — Антону даже интересно, что задумал Арсений. Полиция или камера, чтоб рожу его снять? Он же тоже его узнал, не мог же Арсений забыть, как орал на него вчера за поцарапанный почтовый ящик? И позавчера, и вообще.
Арсений скулит. Опускает телефон, мечется взглядом между ним и Антоном, наставляет опять. Опускает руку и кладёт телефон экраном на пол.
— Не видно тебя, — ломким голосом сообщает он Антону. У него глазища на всё лицо, блестят в темноте под столом. Антон может разглядеть ещё и синичары под глазами, да и в целом Арсений выглядит не очень здорово, не такая кинозвезда дерзкая, каким успел его понаблюдать Антон.
— Правда что ли? — Тянет Антон и в два движения приползает к столу. Часики в его голове тикают, и это определенно таймер, кукуха из часов счастливо улетела часами ранее.
— Ага.
— Ну и насрать, не люблю фоткаться. Арсений, ну давай ты потом поорешь, пожалуйста, помощь твоя нужна.
— Помощь? — По голосу Арсений явно думает, что нужно ему уже в Кащенко.
— Да, она. Я — здесь. Но на самом деле, я — там, за домом. Где мусорные баки, знаешь? Мелкий такой пятачок, там никто, кроме бомжей не ходит, знаешь же?
Арсений грустно кивает, двигается, тянется к нему. Антон давится словами, когда видит, что двумя пальцами Арсений прикасается к его ладони, которую он опустил на вниз. Касается Арсений только пола и со свистом втягивает воздух сквозь зубы.
Антон всё бы отдал за чужое тепло.
— Ты умер.
— Очень надеюсь, что нет, — они оба смотрят на то, как пальцы Арсения застревают в ладони Антона как в текстурах. — Мы должны пойти и вызвать мне скорую, Арс, давай же, включай свой сучий мозг!
Арсений от крика дёргается, порывается встать, макушкой врезаясь в столешницу. Антон суетится под его скулёж, хочет положить руку на больное место, придержать, но это бесполезно. Рука проходит насквозь, и Антон готов заскулить тоже.
Он пятится, давая Арсению пространства, чтобы вылезти, тот появляется на свет в пыльных катышках, качается, сжимает в руке телефон. Кидает на Антона странный, ещё более странный, чем до этого взгляд. Антону чудится в нём сожаление, накатывающее синим цунами.
— Что там про баки? — Антон вскидывает руки вверх, торжествуя. Арсений словно собрался как самый лучший в мире трансформер.
— Пошли, вниз, начинай набирать скорую, быстрее!
Они несутся в коридор, Арсений ныряет в ботинки, Антон, забывшись, хочет протянуть ему куртку, но Арс успевает быстрее, стучит пальцами по телефону. Оба слушают громкие короткие гудки.
Лифт ожидаемо торчит где-то наверху, и Арс, шипя ругательства, с грохотом несётся все четыре этажа по лестнице вниз, Антон за ним поспевает едва-едва.
Налетев на подъездную дверь грудью, Арсений не глядя ищет кнопку, нажимает и бросается в ночь, стоит двери распахнуться. Они с Антоном обегают дом, делая приличный крюк, на улице пусто, и времени похоже натикало за полночь.
— Туда! — Орёт Антон, машет рукой, но Арсений знает и сам, бежит, шумно дыша через нос.
Одинокий фонарь, торчащий как хуй во лбу, освещает всё до боли ясно. Арсений спотыкается на ходу, когда глазами находит его.
Антон лежит, разметав конечности. Арсений оборачивается и видит, как Антон стоит за ним и заламывает руки, его лицо скорчилось в страдальческой гримасе. Он кусает губы и не решается подойти ближе.
— Видишь?
Арсений видит. Он отворачиваются к лежащему Антону, силясь выровнять дыхание. Антон лежит на спине, полы длинной чёрной куртки разметались вокруг как крылья, возле головы и под ней — потемневшая лужа крови. Непонятно, дышит ли Антон там, на снегу.
Арсений подрубается в коленях и ползёт по снегу ближе.
— Антон? Антон, очнись!
Надо же, успевает подумать Антон, знает имя. Он видит, как несмело дрожащей рукой Арс касается его шеи, не прекращая звать по имени.
Успели, думает Антон и жмурится под вой скорой издалека, темнота находит на него разом, обволакивая тяжелым одеялом. Зрение и страх гаснут, а дальше Антон ничего не чувствует, блаженно отпуская реальность.
***
Приходить в себя — больно.
Антон мычит сквозь зубы, когда его толчком вышвыривает в сознание. Разлепляет глаза. Белый, в сеточку трещин, потолок. Пахнет ещё, ну не восторг, но запах чёткий, лезет в нос настойчиво, и Антон пытается набрать его полные лёгкие. Кашляет.
За запахом накатывает слабость, головная боль, сухость во рту. А ещё на его руке кто-то лежит. Антон двигает шеей, как может, а может не очень, и видит у себя на локте чужую голову.
Сердце пропускает удар. Он, конечно, не уверен на все сто сорок шесть процентов, и все равно он узнаёт эту тёмную лохматую макушку. Хотел когда-то плюнуть с лестницы на неё в порыве злости, а потом тупо залип.
— Арс, — хрипло каркает Антон, от усилий расцепить губы на них трескается кожа, и Антону снова больно, но он готов обоссаться от счастья, было б чем.
Арсений сонно ворочается, а потом резко выпрямляется, садясь на стуле у больничной кровати ровнее. Его глаза красные, как у кролика, у него щетина и изможденный вид. Он лупает на Антона своими синими океанами и заполошно дёргается.
— Антон! Очнулся! Сейчас я!
— Да стой, стой, — хрипит Антон и еле двигает рукой, желая перехватить его пальцы. Арсовы пальцы вздрагивают, будто он хочет отобрать руку, а после сжимаются капканом. Пальцам немного больно, и Антон мысленно записывает себя в мазохисты, но пока карандашом. — Вода есть?
Горло дерет пиздец. В голове — воскресная служба, и сам он как язык в колоколе, и им ебошат из стороны в сторону. Арсений быстро кивает и шарит не глядя по тумбе рядом, что-то роняет, чертыхается. По звуку — свинчивает крышку, отпуская его руку, и скоро подносит к губам Антона бутылку с соломинкой.
Антон посылает ему благодарный взгляд и присасывается к трубочке. Протестует, когда Арсений тянет бутылку обратно, без сил валится на комковатую подушку.
— И? — Вопросительно тянет Антон, потому что Арсений молчит, как рыба об лёд, только смотрит на него в упор, поджимая тонкие губы. — Сколько я здесь?
— Дня три, — тихо отвечает Арсений, пальцами водит у его руки. Антон снова слабо за него хватается, и пофиг на всё, он в больнице, в шоке, ему больно и можно.
Арсений, судя по хватке, совсем не против. Внутри тепло и хорошо, даже гул в голове понемногу стихает.
— А кто-то ещё приходил? — Сквозь больничную дымку проступают долги и обязанности, дедлайн на работе и пиздюли на блюдечке.
— Дима. Дима Позов, сказал с твоей работы. Был вчера, просил ему позвонить, как ты очнешься, — Арсений действительно дёргается за телефоном, но Антон сжимает из последних слабеньких сил его пальцы, и Арсений замирает. Гладит большим пальцем ладонь. — Ещё полиция приходила, посмотрели на тебя, ушли, я показания тоже давал.
Антон вскидывает брови. Димка это хорошо, тот отмажет покрасочнее перед Пашей. Полиция — так себе. Он и лиц-то нихера не помнит.
— У нас там камера оказывается есть, — продолжает Арс, всё ещё поглаживая его руку, — на видео видно как двое тебя отвлекают, а третий бьёт со спины. Утащили у тебя кошелёк похоже, и телефон с ключами — это точно, я их там так и не нашёл. Этих ушлепков ищут, а квартиру твою на всякий случай опечатали.
Антон вздыхает. Телефон жалко и ключи тоже, а кошелёк скорее всего остался в квартире, он же только за сигаретами вышел. Покурил, конечно, на пятерочку.
— Не страшно, — говорит Антон, Арсений округляет глаза, и он добавляет, — теперь не страшно. Телефон и так менять пора уже было, замки тоже сменю. Что у меня, сотряс хотя бы? Нет пластины в башке?
Арсений качает головой, коротко улыбается. Его пальцы теплые-теплые, а у Антона слипаются глаза.
— А скорой ты что сказал?
Арсений медлит с ответом, ерзает. Антон пытается оглядеться — палата совсем небольшая, и он в ней один, не считая Арса. Окна за занавесками светлые, время для посещения в самом разгаре, раз никто Арсения ещё не вытурил.
— Сказал, что пошёл мусор выносить и наткнулся на тебя. А про всё остальное, ну… Кто б мне поверил, — шёпотом говорит Арсений, будто боится, что их подслушают. Антон бы не поверил, факт, но он здесь, а не в морге, так что остальное неважно.
— Спасибо, — от всей души говорит он Арсу и пытается взяться за его ладонь второй рукой. Арс краснеет как рак, пылают даже уши и кончик смешного носа, он шипит на Антона и укладывает на место.
Встает со стула, игнорируя Антоново хныканье и зовёт врача. Обещает зайти завтра, и оставляет Антона с обещанием в красивых глазах и с глупой улыбкой.
***
А завтра приходит Димка Позов и даёт Антону по шее, после того, как душит его в крепких объятиях. Заглядывает ему в глаза, явно хочет отвесить подзатыльник, но жалеет покалеченную голову.
Приходит полиция, и Антон, как может, рассказывает, что было, но о части с беготней по этажам он, конечно же, умалчивает. Ему обещают разобраться.
Приходит Арсений. Сам берётся за его пальцы, перебирает в своих и тихим, серьёзным голосом рассказывает, как хотел прийти к нему до этого, типа поздравить с новосельем, а на самом деле — на разведку, но замотался. И вообще — Антон заноза в жопе и дикий хам, но он так испугался за него, когда подумал, что Антон умер, а особенно, когда он чуть не умер на снегу.
И ещё, сказал Арсений, смотря на него в упор своими синими глазами, мы должны выпить кофе, Антон, выздоравливай быстрее.
И Антон соглашается. Он согласен на всё, пока жив и его так трепетно держат за руку.