Стараясь отыскать в памяти начало своей истории, я задумываюсь, насколько уникальна особенность Тэ Джуна, и так ли далеко я ушёл от него. На самом деле, какие-то отрывочные воспоминания, разрозненные картинки периодически всплывают в памяти. Когда Тэ Джун рассказывал нам о помещении с инкубаторами, мне казалось, что я их тоже видел. Но с полной уверенностью не могу этого утверждать. Не исключено, что виной тому является хорошее воображение. В чём я уверен абсолютно, так это отпечатавшееся в памяти ощущение близости тех, чьё существование впоследствии тщательно скрывали.

Прежде, чем нас, слегка подросших, переселили в детскую спальню, которую мы занимали потом до самого распределения, было другое помещение, находившееся не в правом крыле лаборатории, а ближе к её центру, где никто из нас не бывал до самой НОМ. Вместо кроватей комната была сплошь заставлена кувезами, расположенными тесными рядами. Сейчас, анализируя те разрозненные воспоминания, я предполагаю, что, будучи младенцами, мы выделяли куда более сильный феромон, нежели потом, в раннем детстве. Мне удалось очень хорошо запомнить именно аромат каждого из альф, которые находились со мной в одном помещении, не видя при этом их лиц и не зная, кому какой запах принадлежит.

Позже я легко мог узнать любого из нас на расстоянии до нескольких метров, безошибочно определяя к тому же, какие эмоции он испытывает. Аромат лидера всегда был особенным, самым сильным и ярким, притягивающим и успокаивающим. Возможно, именно по этой причине альфы тянулись к нему ещё даже не научившись ходить и говорить. Я буквально боготворил Ко Джа, не желая расставаться с ним ни на секунду. Тогда он ещё не получил это прозвище, и все звали его Чо Джа, но для своего удобства я не буду использовать настоящее имя.

Возвращаясь к той комнате с кувезами, я вспоминаю, что ощущал не только феромоны альф, с которыми рос в дальнейшем, но и множество других. Я перестал чувствовать их сразу после переезда в наше крыло, но не придавал этому особого значения. Опознать их все мне удалось только в ангаре, когда мы начали жить вместе с омегами и проводить рука об руку много времени. Но первым я вспомнил запах Джу До. Отнюдь не сразу, он затерялся в реке времени, что утекло с той поры, когда нас разделяла всего одна стена. Однако воскресив его в памяти, я словно на нём помешался. Разлука с Джу До причиняла физическую боль, и я всячески пытался находиться всегда где-то поблизости. Но моё присутствие его пугало, и мне приходилось давать ему возможность от себя отдохнуть. Заставить страдать себя было предпочтительнее, чем мучить его. Хоть я и не мог понять, от чего он так враждебно настроен. И до сих пор не разобрался, откровенно говоря. Но я ушёл от темы.

Привязавшись к феромонам лидера с самого начала, я больше не расставался с ним, следуя всюду неотступно. Чем бы он ни занимался, я делал то же самое. Если Ко Джа садился рисовать, я тоже хватал фломастеры. Если читал книгу, я устраивался рядом и с упоением бегал глазами по строчкам, даже если ничего не понимал. Просил стричь меня также, носил такую же одежду, любил ту же еду, в целом, был словно одержимый. Благо, эти проявления одержимости быстро прошли с возрастом. Джи Ха страшно ревновал и регулярно ввязывался со мной в драку, но чем я больше всего походил на лидера – так это силой, и третьему ни разу не удалось меня одолеть.

Ближе к распределению мы естественным образом сблизились с другими лучшими и перестали конкурировать. Даже Тэ Сон, ходячая ярость и экспрессия, более-менее примирился с порядком вещей. Дон Гу и подавно никогда не рвался занять какое-либо место, он просто априори был одним из лучших. Рэн Ган, которого учёные подумывали водрузить на пятую позицию вместо Тэ Сона, изрядно уступавшего ему в физической силе, вообще не интересовался распределением, равно как и ничем особо не увлекался, будучи замкнутым и отстранённым с самого начала. Отсутствие рвения прочно закрепило его на шестом месте.

Вспомнился исключительный случай, когда он увлёкся игрой с нами. Нам было тогда около четырёх лет, и единственным занятием, приносившим удовольствие, была игра. Самые интересные придумывал, конечно же, лидер, но в тот день игру предложил Тэ Джун. Несмотря на то, что до распределения у нас не было личных вещей, кроме одежды и средств гигиены, мы всё же нарушали правило, запрещавшее присваивать что-то себе, и собирали тайком всякий мусор. Где-то удавалось припрятать украдкой фантик, где-то подобрать на полу необычную пуговицу, где-то стащить что-нибудь интересное из тренировочного зала, который мы начали регулярно посещать, едва нам исполнилось три.

Суть игры заключалась в том, чтобы спрятать настоящий клад, как в историях о пиратах, которые нам иногда читали завсегдатаи библиотеки – Дон Гу, Тэ Мин, Джин Сон и сам Тэ Джун. Благодаря своей ошеломляющей порой наблюдательности и пытливости ума последнему удалось отыскать крошечную щель в идеально уложенных досках пола в углу игровой, урывками тайком ковырять её, пока доска не начала легко отходить, и устроить там тайник. Тэ Джун предложил всем альфам спрятать свои сокровища и беречь клад от учёных, будто бы они – жадные солдаты, а мы – благородные пираты, защищающие свою честь и с честью же добытые богатства.

Многие отказались, не желая расставаться с дорогими им вещицами, или вовсе за неимением таковых, но большинство из нас с восторгом подхватили идею и ринулись выуживать из потаённых уголков милые сердцу безделки. Рэн Ган махнул было рукой, но тут зацепился взглядом за бусину глубокого синего цвета, извлечённую Ли Ханом из необъятного, набитого обрывками бумаги и разным сором, как у всякого порядочного мальчишки, кармана. Неясно, чем именно так привлекла его злополучная бусина, но он незамедлительно сунул руку в свой карман и извлёк оттуда небольшой стеклянный шарик не то яшмы, не то янтаря, который отыскал недавно на полу в столовой, когда остальные покончили с ужином и убежали играть.

Я в тот момент увлечённо выбирал с Кён Су фантики из нашей общей коллекции, которые не жалко было припрятать в тайнике, и краем уха слышал, как Рэн Ган предлагает Ли Хану обмен, но тот был непреклонен и твёрдо намерен поместить бусину в общий клад, хотя его глаза загорелись при виде необычного камушка идеальной формы и невероятного медового цвета. О чём они договорились в результате, я не слышал, но после, каждый раз, когда мы всей толпой улучали момент и открывали нашу сокровищницу, бусинка и шарик неизменно лежали там рядом с сухими листьями, болтиками, этикетками, ленточками и прочей нашей драгоценной ерундой.

Клад успешно просуществовал две недели, а потом, вернувшись в очередной раз из тренировочного зала, мы обнаружили на том месте новую доску и ни единой трещинки. Рассчитывать на то, что наши вещи лежат внутри, не приходилось. Нас не наказали, вероятно, лишь потому, что сочли потерю клада уже достаточной карой. Все мы были расстроены и подавлены, но Рэн Ган переживал утрату так тяжело, что заболел и слёг, попав в лазарет на неделю, а вернувшись, совсем перестал с нами разговаривать.

С появлением мелких он, тем не менее, немного оживился, наблюдая за ними с нескрываемым интересом, однако на контакт не шёл, игнорируя и их, и нас, даже несмотря на то, что пользовался у второго поколения завидной популярностью. В особенности у Чже Ина, не удостоившего подобной чести даже лидера. Чже Ин вообще представлял из себя личность экстраординарную с самых первых дней, заставляя недоумевать не только нас, но даже учёных. Он мог бы легко составить конкуренцию Кан Мину, однако сам намеренно отказывался от соперничества. Зато, когда подрос, яро полюбил драки. Причём не обыкновенные шутливые потасовки или тренировочные спарринги. Чже Ин искусно провоцировал дикие свары, заставляя Кан Мина разнимать их и краснеть потом перед Ко Джа.

Хотя за это, возможно, Чже Ину можно даже сказать спасибо. Кан Мин отлично натренировался в этом деле, и после ему было в разы легче справляться с буйством На Гёма, тоже частенько не брезговавшего развлекать себя стравливанием омег. У меня Чже Ин всегда вызывал противоречивые чувства. Не было случая, когда бы он оставил кого-то из альф без помощи в трудную минуту, но параллельно этому он словно считал всех вокруг недостойными и не стремился проявлять теплоту к кому бы то ни было. Меня злило такое его поведение, и вместе с тем я невольно восхищался им. Любовался невероятно-притягательной внешностью, острым умом, необузданным нравом, нечеловеческой силой, сочетающимися с холодной отстранённостью.

Он действительно чрезвычайно напоминал мне Рэн Гана. А ещё по их феромонам я очень ясно ощущал, как сильно они страдают. Ко Джа всегда безмерно жалел их обоих, но все попытки помочь заканчивались неудачей. Это терзало лидера день за днём, и когда Тэ Джун, печально заглядывая ему в глаза, попросил больше не вовлекать его в общение с нами, что-то в Ко Джа будто надломилось, хотя он не подавал виду и ни разу не дал слабину до сих пор.

***

Тэ Джун просил рассказать подробнее о мелких, в особенности о Чон Хо, сомневаясь, что они подойдут к созданию архивных записей ответственно. Начну с самого начала, с того момента, когда впервые уловил незнакомые феромоны. С этого дня до нашей встречи в игровой прошло почти полтора года. Ощутив где-то неподалёку присутствие других альф, я был обескуражен и, конечно же, рассказал об этом Ко Джа и остальным. Но никто их них не чувствовал того же, что и я. Тогда я задал вопрос учёным, но они запретили мне поднимать эту тему, и больше я к ней не возвращался.

Некоторое время спустя и другие альфы стали догадываться, что в лаборатории появились ещё дети. Иногда мы слышали приглушенный смех или плач, доносившийся из отдалённых помещений нашего крыла, и гадали, сумеем ли увидеться с ними когда-нибудь. Поэтому, когда долгожданный день настал, мы испытали настоящий восторг, полюбив малышей мгновенно и проникшись к ним желанием оберегать, лелеять и защищать даже без указки учёных. А такое распоряжение имелось. Собственное недавнее распределение натолкнуло Ко Джа на мысль, что младших ждёт та же участь, и мы с интересом рассуждали, кто из второго поколения спустя годы войдёт в число лучших. Хотя для нас они, конечно же, все были дороги в равной степени. И всё же у каждого появились любимчики, в ком мы души не чаяли, а они отвечали нам взаимностью.

Одним из моей обожаемой троицы был Чон Хо. Мало того, что он обладал ярчайшим феромоном среди малышей, так ещё и норовом привлекал к себе огромное внимание. Его взрывной характер неизменно приводил к ссорам с другими мелкими, особенно с Ю Чаном, являвшимся ещё большей занозой, и Ха Мином, обожавшим бунтарство и шалости, будучи по характеру точной копией Тэ Сона. Тем, кто постоянно разнимал этих задир и старался сгладить любой конфликт, попутно выгораживая друзей перед учёными, был Кан Мин. Не удивительно, что он и стал в итоге их лидером. Сила духа его превосходила в разы других альф, хоть он поначалу и проигрывал Чон Хо в учебных спаррингах, уступая тому в силе физической.

Ближайшим соратником Кан Мина всегда был Тэ Хан. Так же, как я неотступно следовал за Ко Джа, Тэ Хан всегда был рядом с Кан Мином, а с ними Дже Сон и Ю Чан, боготворившие старшего лидера не меньше них. Вот только одолеть Чон Хо Тэ Хан не сумел ни разу, хоть и был выше и шире в плечах любого из мелких, и потому остался лишь третьим. Чон Хо всегда был прямолинейным, шумным, увлекающимся, но быстро терявшим интерес что к учёбе, что к боевым искусствам, что к книгам и творческим занятиям. Можно сказать, что он был мечтателем, постоянно пребывавшим в поиске себя. Стараясь заполнить пустоту, свербевшую в сердце, не обошедшую каждого из детей лаборатории стороной, он искал всё новые развлечения, не сильно заботясь об успеваемости и репутации в глазах учёных.

Шалить и бедокурить второй предпочитал с Ю Чаном, Кан Дэ и Ха Мином, зачастую в сопровождении Тэ Сона, являвшегося в их глазах благородным капитаном пиратов. Но когда Тэ Сон и Джи Ха, нередко в компании Тэ Мина, оставляли мелких и затевали проступки посерьёзнее, чем пугать по ночам малышню, рисовать на классной доске карикатуры на учёных, поливать кефиром искусственные растения, воровать чистые простыни и носиться в них по коридору, швыряться едой в столовой, пачкать зеркала и умывальники зубной пастой, выцарапывать имена на стене в коридоре, Кан Дэ и Ха Мин объединялись с другими ребятами, Ю Чан ластился к лидеру, а Чон Хо возвращался ко мне, присоединяясь к Го Рану и Хэ Сону.

Драться с ними и со мной было его любимым занятием. Не по-настоящему, разумеется, но нередко Хэ Сон и Чон Хо входили в раж, всё распаляясь, и мне с Го Раном приходилось их разнимать. Силища в мелких таилась невероятная. Не только в лучших, но во всех. Им предстояло превзойти нас многократно, в этом не было сомнений. Ко Джа считал так же, изначально проча Кан Мина на своё место в будущем. Иногда я приходил к мелким после отбоя вместо Джи Ха, беря пример с лидера, помогал им с учёбой, читал книги, поправлял съехавшую постель и каждый раз наблюдал, как лучшие заботятся об остальных, хотя им не было и десяти лет. Меня распирало от гордости за этих очаровательных детей, и сейчас, спустя столько времени, я горжусь ими ещё сильнее. Им не страшно доверить не только наших крох, но и будущее всех детей лаборатории. Хотя жить с ними в общежитии оказалось той ещё задачей. Правильнее будет сказать, мучением.

Полной неожиданностью для меня стал характер На Гёма. При всех его отменно развитых качествах лидера, поведение соответствовало скорее Ю Чану, нежели Кан Мину. Тем удивительнее, что характер Сэ Хо как раз больше походил на лидера. Правда, со временем я перестал удивляться, глядя на то, как идеально в результате дополняют друг друга совсем, казалось бы, диаметрально противоположные характером и внешностью Дон Гу и Хье Ри, Тэ Джун и Ди Джи (да и сам я с Джу До похож лишь на первый взгляд), и просто во время переезда отселил Ю Чана с Сэ Хо подальше от общаги, к другим старшим. Сразу двоих таких уникумов, как На Гём и Ю Чан, я бы не выдержал.

И тем не менее, я просчитался. В ангаре, будучи перманентно загруженными рутиной и работой, заметить особенности характера каждого было невозможно, а потому при распределении мелких мы с Ко Джа всё равно собрали ядрёное «комбо». Мы предполагали, что лучшим решением будет поселить сильнейших возле их лидеров и лучших, дабы легче было их контролировать, но не учли, что конфликт с Джу До так сильно отразится на моём душевном состоянии и даст повод самым амбициозным и норовистым мелким расшатывать его ещё сильнее. Можно сказать, что за три с половиной месяца в общаге я постарел на десять лет, хоть это и будет преувеличением.

Первый день после переезда был последним тихим и спокойным. Мелкие, очевидно, вымотались в дороге, к тому же мне пришлось принудить всех заниматься уборкой общежития до глубокой ночи, чтобы не заставлять детей спать на улице и не тратить на эту задачу драгоценное время следующего дня. Закончив приводить здание в порядок, расстелив для мелких футоны, заботливо пожалованные нам председателем, а для себя спальники, мы погрузились наконец в сон, спокойствие которого не нарушалось ничем до самого утра. Знал бы я, что такого счастья мне не видать больше в ближайшее время. Сколько раз потом мне приходилось подрываться среди ночи, потому что кто-то из мелких усвистал гулять, кто-то застрял в учебном классе, намудрив с замком, кто-то поднял всех, устроив кипиш, подобающий больше младшеклассникам, нежели подросткам, и так далее, можно перечислять до бесконечности.

В здании имелось несколько больших помещений учебных классов, три на втором этаже, два на первом, и там же размещалась маленькая кухня и столовая. Центральное помещение второго этажа оставили для учёбы, пока не сумеем оформить мелких в школу в городе, а боковые переоборудовали под спальни. С первого этажа на второй вели две лестницы, расположенные с торцов. По этой причине для своего удобства мы разместили большинство мелких наверху, а сами поселились внизу, чтобы иметь возможность быстро добраться и до их комнат, в случае чего, и на улицу, где эксцессов происходило не меньше.

Справа внизу комнату делили Рэн Ган и Ли Хо, Ли Хан и Тэ Ун, Джин Сон и Рё Хэй, Тэ Мин и Хи Дэ, доставлявший, словно дитя, не мало хлопот наравне с мелкими. Над ними ютились Чже Ин и Чи Мин, Ши Вон и Мин У, Хо Чжин и Джон Хан, У Джин и Ли Сон. Таким образом спокойные, сильные и добрые альфы У Джин и Хо Чжин немного уравновешивали амбициозных и горделивых задир и провокаторов – Чже Ина и Ши Вона. Хотя даже при помощи Рэн Гана и Ли Хана им не всегда удавалось сдерживать темперамент этих индивидуумов.

Комнату первого этажа слева я выбрал для нас с Джу До, хотя сам он частенько избегал ночевать там. С нами разместились Кан Мин и На Гём, Тэ Хан и Со Джун, Чон Хо и Су Вон, которого требовалось перманентно держать под присмотром из-за его особенности. Над нами поселились Го Ран и Ли Тэ, Хэ Сон и Мин Хо, Чже Хван и Мин Су, Дже Сон и Хи Су. Здесь мы тоже в какой-то мере постарались соблюсти баланс. Омеги Мин Су и Хи Су, непревзойдённые милашки-очаровашки, на деле, как на подбор, оказались сорвиголовами и регулярно устраивали балаган, непременно объединившись с На Гёмом, Хи Дэ, Ли Соном и Джон Ханом. Мин Хо же беспрестанно задирал Хэ Сона и в целом имел характер весьма склочный. Спокойные альфы из числа лучших и ближайших к ним, вместе с Ли Тэ, нисколько им не уступавшим, в идеале отлично уравновешивали эту троицу.

Но никакие хитрые планы по распределению не возымели в результате большого значения. Мелкие всё равно буянили, что в школе, что в общаге. Поэтому решение расселить общежитие, однозначно, стало лучшим выходом. Хотя справедливости ради надо сказать, что к тому моменту, когда мы уезжали с Джу До в Мори, передав руководство над общагой Рэн Гану и Ли Хо, мелкие уже немного свыклись, притёрлись к новым обстоятельствам и друг другу и буянили в разы меньше. Всё-таки в ангаре им было проще, привычнее, ведь там рядом с ними постоянно находились и лидеры, и все остальные. Когда же следом за нами в Мори перебрались трое лучших со своими омегами, изъяв На Гёма и Су Вона, как катализатор и движущую силу большинства конфликтов, в общаге стало ещё спокойнее.

***

Отдельного внимания заслуживает происшествие, виновниками которого стали Тэ Сон и Джи Ха. Эти обалдуи перманентно влипали в неприятности, вызывая на себя гнев учёных, но та выходка стала последней каплей. Уж не знаю, каким было наказание, но после него ещё долго у них не возникало соблазна вытворять нечто подобное. Нам было тогда немногим больше двенадцати лет. Началось с того, что Тэ Сон пробрался ночью в столовую, прихватив с собой Тэ Мина и Джи Ха, оставил их стоять на стрёме, а сам влез в кладовую, где учёные хранили инвентарь для уборки и запас бытовой химии. Украл несколько упаковок зубной пасты, жидкого мыла и стирального порошка и пробрался с подельниками в учебный кабинет, где эти трое уникумов устроили такой погром, какого учёным прежде видеть не доводилось.

Войдя утром в класс, мы потеряли дар речи. Интерактивная доска, учебные пособия, парты, стены, всё помещение от пола до потолка было покрыто украденными средствами. Гнев учёных был колоссальным. Тэ Сона, как зачинщика, вывели в коридор, приставили к стене, отхлестали по щекам, облили холодной водой и заставили стоять так много часов к ряду. Джи Ха отстегали по рукам и отправили отмывать кабинет водой и тряпкой. Тэ Мина отвели в злополучную кладовую и заперли там на сутки без еды в одиночестве. Для каждого было безошибочно подобрано самое суровое наказание исходя из личных особенностей. Тэ Сон не выносил публичного позора, Джи Ха ненавидел уборку, Тэ Мин не мог находиться в изоляции.

Пятый затаил страшную обиду за глубоко уязвлённое самолюбие и подговорил Джи Ха сбежать. На следующий день они дождались отбоя, выбрались в коридор из спальни, прокрались к кабинетам учёных, подстерегли кого-то из них, вырубили его, стащили пропуск и ломанулись в запретную зону наугад, на деле лишь углубляясь в дебри запутанных лабиринтов, которые представляли из себя центральные помещения лаборатории. Их очень быстро обнаружили и схватили, после чего мы не видели их несколько дней. Как я уже сказал, наказание было, очевидно, настолько жестоким, что много месяцев после Джи Ха и Тэ Сона было не видно и не слышно. Они стали тихими и примерными ангелочками и вздрагивали от каждого шороха. Со временем ситуация подзабылась, и хулиганы вновь осмелели, но посягать на правила относительно выхода в запретную зону больше не осмеливался никто. Кроме Тэ Джуна, вот только об этом никто не догадывался.

***

Самое жуткое воспоминание для меня – ночь пятнадцатилетия. Я был в эпицентре драки с самого того момента, как проснулся, и долго не мог понять, что вообще происходит. Моя чувствительность к феромонам сыграла со мной в тот раз злую шутку. Вместо того, чтобы подавить ярость остальных и предотвратить свару, я провалился в забытие, утратив контроль над собой, и бросился в гущу событий, где альфы рвали друг друга, словно зверьё. Лишь мощь лидера смогла остановить бесчинство и вырвать меня из умопомрачения, заставив подчинить остальных и устремиться к пострадавшим сильнее всех Хо Джуну и Хён Бину. Как обычно происходило в критических ситуациях, Рэн Ган первым бросился на помощь и до того момента, когда Тэ Джун привёл учёных, не отходил ни на шаг от жертв внезапного помешательства. Находясь в прострации, я думал о всякой бессвязной ерунде, пока пострадавших грузили на носилки, и фоновой какой-то мыслью отметил, что феромон Рэн Гана в этот момент стал невероятно похож на феромон лидера.

Уже много позже, в ангаре, Тэ Джун рассказал подробно о том, что именно произошло в лаборатории в ту ночь, что явилось причиной, и каким образом учёные остановили этот кошмар. Объяснил, почему подобного больше не случалось, и не может произойти, по крайней мере, массово. Приведу по памяти основную информацию, которую усвоил, и начну с событий в правом крыле. Совокупность симптомов, накрывших альф первого поколения в ту ночь, назвали «гоном». Обоснованно, надо сказать, ведь мы действительно уподобились животным, утратив рассудок. Если бы не своевременно принятые меры в левом крыле, произошло бы нечто ужасное. Устав терзать друг друга, обезумевшие альфы ринулись бы напролом к омегам, бесчинствуя и разрушая всё на своём пути, даже убивая, и продолжая продвигаться, невзирая ни на какие препятствия. В этой ситуации омеги тоже могли сильно пострадать. Не говоря уже о мелких, которые были тогда лёгкой мишенью.

Последствия гона могли бы быть менее критичными, начнись он у одного-двух альф. Но учёные допустили просчёт, вскрыв инкубаторы в один день, позволив подопытным расти и развиваться абсолютно синхронно. Ликвидатором начинающейся катастрофы стал вожак, совершенное творение, абсолютный лидер, идеальное дитя лаборатории. Только благодаря его неизмеримой силе влияния на альф удалось избежать больших жертв. Но и он не продержался бы долго, и не среагируй учёные вовремя, Ко Джа сам повёл бы нас к помутившей рассудок цели.

Катализатором разворачивающейся трагедии послужили наши собственные феромоны. Гон альф спровоцировала «течка» омег в соседнем крыле, о которой расскажу далее. По системе вентиляции из левого крыла в правое проникли усилившиеся стократно феромоны омег. Тела альф среагировали молниеносно, выбросив обратно в злополучную вентиляцию свой феромон ярости. Он быстро достиг комнат омег и вызвал мгновенное усиление симптомов течки, новый мощный выброс феромонов, запустив зациклившуюся бесконечно цепную реакцию.

Почему учёные этого не предусмотрели, осталось загадкой, но хвала им, что догадались вколоть транквилизаторы и запустить резервную систему вентиляции. Итак, течка у омег началась по достижении ими соответствующего возраста, грубо говоря, степени созревания. На этом этапе она не должна была вызвать столь критического эффекта, однако скученность, тесные помещения, слабая вентиляция, недооценка рисков учёными усугубили ситуацию. Истинную мощь симптомов течки «лучшие» омеги испытали спустя пять лет, когда специально разработанные «лёгкие» подавители для неполовозрелых особей не оказали должного эффекта.

О подавителях – этот препарат не только ослабляет симптомы, но и снижает выработку феромонов, провоцирующих альф. По достижении половозрелости подавители планировалось заменить на другие, в разы сильнее. Но можно было обойтись и вовсе без них. Во время первого соития альфа ставил метку, вследствие чего со слюной в кровь омеги проникали молекулы вещества, устранявшего острые симптомы течки в дальнейшем практически полностью. Если происходило зачатие, течки прекращались и возобновлялись после родов, а их график, соответственно, сдвигался. Гон альф неотрывно был связан с течками истинных омег, но ровно до того момента, как была поставлена метка. Соответственно, стоило омеге, чей альфа не сумел его пометить, пропустить начало течки и забыть о подавителях, его истинный вполне мог утратить контроль над собой, впасть в беспамятство, став жертвой гона, и навредить себе или омеге. А после метки для гона, можно сказать, не было повода, и он больше не проявлялся никогда.

Благодаря тому, что во время НОМ из лаборатории удалось вывести всех её детей, обойтись без жертв среди нас, создать подходящие условия для того, чтобы метки были поставлены незамедлительно, в группе риска оказались лишь трое альф. По ироничному стечению обстоятельств, все из числа сильнейших, что, в общем-то, весьма опасно. Однако доверие к омегам незыблемо, и лидер уверен, что ни один из них не допустит просчёта. Я тоже не склонен сомневаться в Су Воне и Со Джуне, в Джу До и подавно.

***

Немного расскажу про обучение. Из огромного множества предметов самыми сложными дисциплинами для меня были языки. С точными науками я не испытывал проблем, но гуманитарные направления буквально сводили меня с ума. При этом Ко Джа, Джи Ха, Дон Гу, Тэ Сон и вообще подавляющее большинство альф из моего класса легко с ними справлялись. Лидер и Тэ Сон вдобавок прекрасно рисовали, Джи Ха и Дон Гу увлекались поэзией, Джин Сон писал прозу, Ге Он пропадал всё свободное время в музыкальном зале, забитом под завязку всевозможными инструментами, где ему периодически составляли компанию мелкие Чон Хо, Тэ Хан, Хэ Сон, Ю Чан, Дже Сон и Хо Чжин. Одно время и я увлекался сочинением песен под гитару, но не преуспел в этом и быстро охладел к музыке. Меня злило, что я стал сильно отставать от лидера в учёбе, но стыдно было просить его о помощи. Тогда я обратился к Дон Гу и Джин Сону, имевшим самый высокий уровень владения всеми языками, какие нам преподавали.

Учиться с ними было не только легко, но и любопытно. Дон Гу, внушающий уважение одним лишь взглядом и устрашающий шириной плеч, а на контрасте утончённый, нежный, как райский цветок, Джин Сон, которого, казалось, можно было сбить с ног лишь подув на него. Но когда они вместе занимались любимым делом, то внезапно начинали восприниматься как две части одного целого, настолько они были на одной волне. Ко Джа иногда присоединялся к нам, и тогда рядом неизменно появлялся как чёрт из табакерки Джи Ха, вставлявший неуместные комментарии и старавшийся перетянуть на себя всё внимание. Учёба быстро превращалась в весёлый балаган, и мне оставалось только смириться, ведь лидер в такие моменты светлел лицом и выныривал на время из тяготивших его размышлений. Тэ Джуна с нами рядом никогда не было. Он практически поселился в запретной для нас зоне и зачастую только приходил ночевать в общую спальню.

Незадолго до достижения нами двадцатилетия лучших начали обучать отдельно ото всех. Во время завтрака к столу, за которым мы всегда сидели строго в соответствии с распределением, подошли учёные, выполнявшие роль педагогов, и предупредили, что на уроки с остальными нам идти не нужно и следует дожидаться в спальне, пока за нами придут. Оттуда нас препроводили в кинозал, где обычно в составе сразу двух классов мы смотрели образовательные и документальные фильмы. В этот же раз учёные для нас пятерых включили без особых разъяснений фильм художественный, прокомментировав сие неординарное событие так:

– «С этого дня для лучших начинается новая жизнь, новый этап взросления. Вам необходимо как следует подготовиться к тому, что вас ждёт, поэтому вникайте со всей тщательностью во всё, что узнаете впредь. Не только в этом зале, но и в учебных классах. Прежде эта информация была вам недоступна, примите её с благодарностью и постарайтесь не разочаровать нас». Эта речь принадлежала первому, как я узнал значительно позже от Тэ Джуна. Безумец писал о ней с такой гордостью, что альфу, изучавшего после документы первого, едва не стошнило от безмерной спесивости этого типа.

Я помню первый фильм, словно видел его вчера. Это был «Дюнкерк». Разумеется, мы знали из уроков истории все мельчайшие детали, каждый эпизод чудовищной в своих масштабах войны. Однако теперь мы увидели одно из выдающихся, душераздирающих событий глазами людей, чьи чувства при помощи хитрых приёмов, используемых в художественной кинематографии, нам легче было проецировать на себя, и ощутили его совсем иначе. Сразу после первого фильма нам включили второй: «Искупление». Впечатления от него стали ещё более противоречивыми, и каждому казалось, что нас вывернули на изнанку.

Всё-таки читая книги, мы всё воспринимали иначе, пропуская через призму собственного опыта, которого, по сути, не имели вовсе. Общий смысл искажался, ускользал, и по итогу выяснилось, что за неполные двадцать лет мы не узнали о мире толком ничего. Я сумел особенно остро убедиться в этом, когда следующей парой фильмов стали «Список Шиндлера» и «Воровка книг». Мне довелось отыскать в библиотеке книгу «Книжный вор» и прочесть её в возрасте около семнадцати лет. Тогда я многого не понял, и лишь увидев события глазами режиссёра, ощутил весь спектр эмоций, уяснив с тех пор раз и навсегда, что не все люди могут быть «прочитаны» легко, с первого взгляда. И для того, чтобы обрести исчерпывающее знание о их природе, душе, мотивации не хватит вечности.

За месяцы подготовки мы увидели ещё массу картин, в числе которых «Молчание ягнят», «Побег из Шоушенка», «Зелёная миля», «Форест Гамп», «Леон», «Начало», «Сталкер», «Бойцовский клуб», «Интерстеллар», «Собачье сердце», «Вечное сияние чистого разума», «Белый Бим чёрное ухо», «Бегущий по лезвию», «Помни», «Альфавиль», «Пролетая над гнездом кукушки», «Чужой», «Психо», «1408», «Отступники», «Джокер», «Семь», «Знакомьтесь, Джо Блэк», «Загадочная история Бенджамина Баттона», «Храброе сердце», «Терминал», «Комната», «Солярис», «Заводной апельсин», «Сияние», «Лев», «Властелин колец», «Сестрёнка», «Престиж», «1984», «Дивный новый мир», «Цветы для Элджернона», «451 градус по Фаренгейту», «Будет ласковый дождь», «Шоу Трумана», «Матрица», «Гладиатор», «Семь жизней», «Парфюмер», «Игры разума», «Привидение», «Эффект бабочки», «Господин Никто», «Многоцветье», «Укрась прощальное утро цветами обещания», «Невиданный цветок», «Тетрадь смерти», «Твоё имя», «Могила светлячков», «Спасти зеленую планету», «Сказки туманной луны после дождя», «Семь самураев», «Тихая семья», «Раcсёмон», «Остров», «Паразиты», «Олдбой», «Женщина в песках», «Фейерверк», и это далеко не весь список. После каждого просмотра мы писали эссе, сравнивая и анализируя увиденное. Несмотря на то, что, погружаясь в хитросплетения людских пороков на экране, мы только больше запутались, распутывать нить истины нам предстояло самим.

Помимо художественных фильмов нам показывали короткие ролики, снятые людьми для развлечения, новостные сюжеты и многое другое, что прежде было недоступно. Но тем, что вызвало больше всего вопросов и стало главной темой обсуждения по ночам втихаря была порнография. Никаких пояснений учёные не давали, изучая нашу реакцию, и тем более интригующей была эта сторона обучения. Мы вели себя как малые дети тогда, высмеивая и осуждая, критикуя и досадуя, не осознавая, какую огромную роль в судьбе нас, подопытных, продукта эксперимента, предопределили ей наши аморальные творцы. Сейчас я понимаю, с какой изощрённой жестокостью эти безнравственные люди играли нашими жизнями, и кровь словно закипает в жилах, но уничтожить дважды этих тварей, увы, невозможно.

Сильнее всего последние месяцы обучения отразились на Тэ Соне. Он утратил остатки самообладания, проще говоря, слетел с катушек. Метался по ночам, скулил сквозь сон и рвался куда-то, а днём изводил не только учёных, но и других альф. Ко Джа, выглядевший в то время необычайно бледным и тревожным, едва с ним справлялся, в то же время переживал за него сильнее, чем за кого-либо, видя лучше других душевные метания пятого. Я на физическом уровне ощущал чудовищную боль, терзавшую их обоих, и изводился сам, не в силах повлиять на ситуацию. При всём при этом для остальных мы с лидером делали вид, что ничего не происходит, шутили и смеялись, скрывая напряженную атмосферу надвигающегося финала обучения для лучших.

Апофеозом умопомрачения Тэ Сона стала его выходка с пирсингом и цветными волосами, руку к которой приложил Тэ Джун. Сложно сказать, как пятый сумел выловить его и заставить сделать это с собой, но факт остаётся фактом. Ангельски красивый альбинос Тэ Сон превратился в красноволосого демона, идеально олицетворяющего собственный характер. Наказание того не страшило, вывести краситель учёным не удалось, а брить его налысо перед рискованным экспериментом они не посмели и теперь шарахались от Тэ Сона, встречая в коридоре по ночам, а он довольно потирал руки и склонял Тэ Джуна проколоть ему ещё нос и бровь. К счастью, тот был непреклонен, получив суровое наказание за «изувеченные» (со слов учёных) уши пятого, и твёрдо ему отказывал, не поддаваясь впредь на его провокации и угрозы.

***

Итак, лето 2025 года, август. Мы на пороге нового жилища, души переполнены смятением, нервы натянуты до предела, тела скованы страхом. Завтра нам предстоит впервые контактировать с кем-то, кроме учёных. Это жутко. Нет причин сомневаться, что встреча пройдёт гладко, но мы всё равно напуганы до тошноты. Ко Джа белый, словно полотно, с тёмными кругами под глазами, хотя в последние дни он всегда такой. Джи Ха покрыт красными пятнами от нервного напряжения, хоть и храбрится, стараясь подбодрить лидера. Тэ Сон выглядит безразличным и отрешённым, но я вижу, что руки его дрожат. Лишь Дон Гу, кажется, сохраняет хладнокровное выражение лица, но вполне возможно, что оно напускное, равно как и моё.

Ночь для меня выдалась, на удивление, спокойной. Даже несмотря на то, что Тэ Сон вновь метался во сне. А вот лидер, похоже, до утра не сомкнул глаз, глубоко увязнув в собственных тяжёлых мыслях, при этом перманентно наполняя комнату успокоительными феромонами. Утром мы позавтракали запасами, что принесли с собой из лаборатории, и разошлись по местам встречи с будущими подчинёнными, условившись собраться около полуночи на нейтральной территории, чтобы обсудить ситуацию без лишних «ушей».

Ко Джа предположил, что комната может быть оснащена прослушивающими устройствами и камерами, дабы контролировать нас. Однако у главы были мысли, которыми он не желал делиться с учёными. Лидер видел необходимость проводить такие собрания регулярно, каждое воскресенье, и решать на них, как нам следует вести себя дальше. Никакой конкретной цели учёные нам не обозначили, и мы понятия не имели, чего они ждут от нас. При таком раскладе следовало обзавестись собственной целью.

Несколько часов спустя я стоял напротив входа в высокое здание, напоминавшее офисное. Сквозь стекло виднелся просторный холл, где сновали строго одетые люди. Я должен был войти в здание и сразу же свернуть направо, пройти в ближайшую дверь, за которой располагался кафетерий, и именно там встретить своих людей. В этот час там не было посторонних, никто бы не помешал нашему знакомству. Но я не мог заставить себя идти. Мимо меня проходили какие-то посетители этого здания, косились с любопытством, но быстро пугались и спешили проскользнуть сквозь вращающуюся стеклянную дверь. На них влиял тяжёлый феромон подчинения, который я выпускал понемногу, собираясь с духом и настраиваясь сделать нечто невероятное впервые в жизни.

Наконец решившись, я устремился внутрь, прошёл сквозь холл к нужной двери, которая была чуть приоткрыта, задержался на минуту, сгущая, концентрируя ярость, усиливая феромон подчинения до предела, и вдруг услышал с той стороны тихий то ли возглас, то ли стон, за ним последовал грохот, как будто кто-то рухнул без чувств, и неразборчивые обрывки чьих-то фраз. На них зашикали, упавшего, очевидно, подняли и привели в чувство, и я внезапно с изумлением ощутил источаемый ими животный страх пополам с гневом. Это открытие подстегнуло меня, подарив уверенность, я решительно распахнул дверь и воззрился на устремлённые ко мне лица людей. Не старше меня, вчерашние дети. Но все в строгих костюмах, угрюмые, дерзкие. На миг мне показалось, что они прочтут на моём лице замешательство, поймут, что я слишком мягок и добр, несмотря на исполинскую внешность, и не признают во мне лидера. Но лишь на доли секунды.

В мгновение ока все они разом совершенно синхронно склонились передо мной, словно придавленные феромоном подчинения. Довольная улыбка сама собой расплылась на моём лице. Я испытал настоящий восторг, обнаружив наконец то, что давалось мне легче всего – власть. Безропотное следование за мной этих людей приводило в восторг, грудь наполнялась жгучим теплом, я чувствовал себя здесь с ними на своём месте. В нашей комнатушке я почти не появлялся больше, влившись мгновенно в кипучую уличную жизнь. Мои умения, искусство ведения боя, отточенное до совершенства, сделали меня идолом поклонения для окружавших людей, и слава среди подростков затмила даже Ко Джа.

Впрочем, этому он был только рад. Всё внимание было сконцентрировано на мне, и лидер мог беспрепятственно заниматься изучением мира и анализом планов учёных, не отвлекаясь на задачи, порученные мне. Джи Ха, Дон Гу и Тэ Сон, разумеется, тоже не остались без внимания в наших узких кругах благодаря ослепительной внешности, норовистости, рассудительности, ну и феромонам, конечно же. Но в тот первый день о нас ещё никто ничего не знал толком. Зато слух о левом береге быстро докатился до Ко Джа. Появившиеся там люди, вставшие во главе банд, мгновенно привлекли его внимание. Он постарался выяснить о них как можно больше и в тот же день, точнее в ночь со второго на третье августа, собрал нас всех в месте, которое выбрал для еженедельных встреч.

Глава коротко обозначил тему собрания, а именно – новоявленных лидеров противоположного берега, вкратце рассказал то, что ему удалось разузнать о них, и в завершение помахал конвертом. – Доставили в последнюю минуту, когда я уже собрался уходить, – произнёс лидер задумчиво, – сам ещё не видел, и мне немного тревожно. Конкуренты, да ещё мутные какие-то. Нелепое совпадение, почему именно сегодня? Словно там повторили нашу историю. Но это же бред, совершенно невозможно. У меня голова разрывается от этих мыслей и от того, что я не могу собрать все детали воедино. Увидеть картину происходящего целиком. Всё слишком запутано. Предлагаю подумать над этим вместе.

Но подумать мы как раз оказались не в силах. Едва снимки очутились на столе в слабом освещении телефонного фонарика, все мы замерли, словно громом поражённые. Мне показалось, что мозг вскипел и вышвырнул в кровь конскую дозу адреналина. Человек на фотографии был слишком дерзким, наглым, непокорным. И желанным. Никогда прежде я не чувствовал ни к кому ничего похожего. Или чувствовал когда-то, но успешно забыл. Ярость застлала глаза, я в бешенстве врезался кулаком в деревянную опору крыши беседки, перемахнул через перила и стремглав бросился бежать куда глаза глядят. В висках стучал гнев, не давая крупицам расколовшегося разума собраться воедино. Мелькали образы, словно галлюцинации, непонятно откуда взявшиеся в моём сознании, и везде был он.

Нахальный, самоуверенный, грубый, упрямый, самонадеянный, беспардонный, омерзительный во всём, он вмиг стал центром моей вселенной, к которому устремлялись, словно призрачные нити, все мои помыслы. Это новое чувство было столь пугающим и гадким, что я рычал и кусал свои руки, не в силах совладать с гневом. Свирепая ярость гнала меня в неизвестном направлении много километров, и я пришёл в себя лишь осознав, что давно покинул парк и нахожусь в незнакомом месте. Повезло, что телефон остался лежать в кармане. В это же время раздался звонок, лидер попросил вернуться и продолжить разговор, избегая щекотливой темы. Я кивнул, не понимая, что жеста Ко Джа не увидит, сбросил вызов и как сомнамбула поплёлся в сторону парка, глядя в карту на экране телефона.

С той поры мы старались не заговаривать о лидерах левого берега, точнее, о своей реакции, особенно при Ко Джа. Едва стоило упомянуть эту тему, глава словно каменел, выпускал удушливо-невыносимый чудовищно-сильный феромон подчинения и напоминал, что не давал позволения мусолить это. Дон Гу лишь задумчиво пожимал плечами и заверял, что у него нет никаких идей относительно случившегося. Джи Ха жутко бледнел и махал рукой, мол, не береди раны. Тэ Сон же окончательно помешался, его словно подменили. В присутствии лидера он как-то ещё держал себя в руках, но на своей территории лютовал, доставляя Ко Джа немало проблем.

А потом была ночь на девятое ноября. И пришёл Тэ Джун. Он нёс такую околёсицу, что у меня глаза мгновенно округлились, но Ко Джа слушал его предельно внимательно, кивая периодически, словно и сам что-то знал. По итогу глава принял решение поступить в точном соответствии с планом Тэ Джуна и никаких возражений выслушивать не пожелал. А они были, и преимущественно от меня. Однако не существует такой силы, которая могла бы противостоять лидеру альф. Мы подчинились и отправились в пункты назначения навстречу собственному страху и судьбе, неизбежно изменив будущее для каждого дитя лаборатории.

Оказавшись неподалёку от станции, я сразу ощутил чудовищной силы феромон противника. Спустя сотню шагов увидел его воочию. Замер, колеблясь, не в силах распознать сигналы собственного тела, сбивавшие меня с толку. Он тоже на миг застыл, а потом набросился яростно, чем вывел меня из оцепенения. Наши силы, казалось, были равны. Прежде мне приходилось проигрывать лишь Ко Джа, и я поверить не мог, что не в силах одолеть этого заносчивого наглеца, так нахально ухмылявшегося, едва стоило мне совершить тактическую ошибку. Часы битвы спустя меня начал сковывать страх, что этот бой не закончится вовсе, пока мы оба не падём замертво. Этот ужас вызвал мощный выброс феромонов ярости и подчинения, уже и так заменивших нам воздух, окутавший плотной не рассеивающейся завесой.

И вот, когда я уже практически полностью утратил веру в победу, Джу До оступился. Я не преминул воспользоваться этим и набросился на него, повалив на землю и прижав что есть сил. Но внезапно суть происходящего ускользнула от меня. Я возжелал обладать им, помахав ручкой собственному разуму, отдавшись велению глупого тела. И сделал бы это, не сдайся противник так внезапно, не преклонись он перед моей силой. Хотя, по существу, конечно же, это было не так, сдаваться вообще не в его характере. Однако его тело сигнализировало именно о капитуляции. Феромоны резко изменились, меня как ледяной водой окатило, ведь он молил о защите. Как ни иронично – защите от меня самого.

Это воспоминание стало для меня одним из самых ярких. Сколько бы я ни находился возле Джу До, то его выражение на заплаканном лице словно было выжжено у меня на сердце. Оно помогало мне держаться всё это время. И оно же стало моим проклятием. Я мало чего боюсь, но самый большой страх для меня – причинить ему боль. Остальное не имеет значения. Пусть он груб со мной, пусть продолжает отталкивать, пусть я страдаю. Защитить его – главная моя цель. Пусть даже от себя.

***

К слову, о ярких воспоминаниях. Во время НОМ я получил одно такое и даже узнал, что у Джу До есть похожее. За это «спасибо» нужно сказать Су Вону, обратившемуся «берсерком» и совавшему нам палки в колёса во время штурма лаборатории при попытке вывести альф как можно скорее. Благо, расправляться с лучшими альфами ему было сложнее, а потому мы не пострадали так сильно, как омеги во время первого буйства мелкого. Но времени пришлось из-за этого потратить немало. Я, как на зло, попался Су Вону под горячую руку первым и провалялся в отключке некоторое время, а когда очнулся, Ко Джа и Дон Гу уже волокли меня по коридору к спальням мелких альф. Оказалось, что на помощь нам пришёл Хье Ри с ружьём, со слов лидера. Мне стало не по себе, но позже выяснилось, что ружьё было ветеринарным.

Потом в ангаре я едва не поддался порыву, накрывшему меня под влиянием царившей там атмосферы, хотел обнять Джу До, но тот шарахнулся от меня с тем же выражением страха на лице, сердце кольнуло невыносимое чувство вины, и мне пришлось отступить, предоставив право наслаждаться победой другим детям лаборатории. Спустя короткое время в ангаре закипела жизнь. Деньги, добытые во время НОМ, стали заканчиваться, понадобилась работа, и так мы с другими альфами и омегами покрупнее оказались в казино в качестве вышибал. Работа была в целом нескучная и несложная, никто из владельцев и сотрудников там нас не знал. Ко Джа позаботился о том, чтобы его поверенный подыскал заведение, никак не связанное с нашим прошлым.

В нашу с Джу До смену были поставлены также Хён Бин с Нам Илем и Хо Джун с Ёнг Мином. Во вторую смену вошли Ли Хан и Тэ Ун, Гюн Тэ и Ки Рин, Ге Он и Мин Чон. Другие охранники относились к нам настороженно, возможно, побаивались, и мы в основном общались между собой. Очень быстро выяснилось, что мы во многом похожи не только внешне, но и характером, и интересами, поэтому работа приносила даже больше удовольствия, чем выходные. В казино Джу До чувствовал себя свободнее, в своей тарелке. В ангаре он вновь «ощетинивался», холодел взглядом, говорил со мной односложно и лишь по делу. Именно по этой причине, едва поселившись в Тани, я в кратчайшие сроки нашёл для нас похожую работу. Хо Джуна и Ёнг Мина удалось устроить туда же, только омеге пришлось занять роль хостес и встречать гостей. Однако это не мешало нам болтать урывками у стойки на входе, и я вновь мог видеть спокойную, счастливую улыбку Джу До, хоть и обращённую не ко мне.

***

Что ж, осталось воскресить и перенести сюда самые нежелательные воспоминания, которые я изо всех сил старался стереть, хоть это и невозможно. Воспоминания о НУЛ. Даже сейчас моя кожа густо покрывается мурашками от ужаса, стоит вспомнить те жуткие минуты. Они были столь чудовищными не потому, что мы опасались жалких учёных, и даже не потому, что мы сильно рисковали. Виной тому необъятный страх возвращения в стены лаборатории. Мы боялись не людишек, а матери, породившей и заточившей нас на долгие годы. Суеверный ужас эта развалина внушает мне и сейчас. Именно поэтому я так старался её забыть. Но больше рассказать особо некому.

Ко Джа не успел даже толком войти, а Джи Ха был не в себе. Видимо, «состояние берсерка» у беременных альф во время опасности, когда пара подвержена риску, выходит на иной уровень, стирая связь с реальностью. Дон Гу и Хье Ри больше оберегали третьих, крушивших всё вокруг, чем изучали обстановку. Тэ Сон ни на шаг не отходил от Джин Ву, который распространял феромон страха на всю лабораторию. Она стала для него кошмаром всей жизни в большей степени, чем для всех нас вместе взятых, по неясной причине. Тэ Джуна там вообще не было. А значит, придётся мне.

Ко Джа посчитал единственно верным вариантом не разделять лучших и сам не пожелал отсиживаться в ангаре. Поэтому в его группе были все из пятёрки сильнейших альф и наши омеги. В отряды, атаковавшие левое и правое крыло, вошли остальные беременные дети лаборатории, находившиеся в большинстве своём на ранних сроках, что уменьшало риски, но уже способные превращаться в мощнейших «берсерков» при первых же подозрениях об опасности. К лаборатории подошли в абсолютной тишине, словно дикие кошки на охоте. Жизнь на окраине леса, необходимость скрываться от посторонних глаз приучила нас двигаться бесшумно и незаметно, выходя в город или возвращаясь из него.

Лишь подойдя к дверям вплотную, лидер издал громогласный рык, служивший сигналом к атаке, и выбил дверь несильным для «берсерка» ударом ноги. Мгновенно учёные, чьи лица были нам знакомы, принялись сновать, как тараканы, в попытке скрыться, остальные же замерли, словно истуканы, и даже не моргали, тупо уставившись на распахнувшуюся дверь холла, через которую помещение наполняли диковинные для них «монстры». Я и сам был шокирован тем, как остервенело бились Ко Джа, Кён Су, Джи Ха, Ма Хен и другие беременные «берсерки». Ничего похожего прежде мне видеть не доводилось.

Если бы кто-то захотел нарисовать эту сцену, то ему пришлось бы изрядно помучаться, пытаясь передать те невероятные движения, скорость, а главное – всепоглощающую жестокость, плескавшуюся в чёрных омутах их глаз. Впрочем, остальные тоже не отставали. Я на миг залюбовался Джу До, как искусно он превращал тела учёных в фарш, но едва не пропустил удар от пытавшегося сопротивляться амбала и потерял омегу из виду. Разделавшись с гадом, я бросился догонять остальных, в холле всё равно практически никого не осталось. Лидеры немного отстали, оканчивая там зачистку, но за нами уже не последовали.

А нам, тем временем, было не до них. Практически синхронно все три группы добрались до центральных помещений, цитадели учёных, вламываясь во все кабинеты поочерёдно, не тратя времени на опознание врага, стирая их с лица земли одного за другим. Я ворвался в очередной кабинет и с размаху наотмашь ударил ближайшего ко входу человека, мгновенно погасив искру его жизни, немедля ни секунды обрушил сокрушительный удар на второго, и с внезапным озарением, пока он сползал на пол, узнал его. В глазах учёного мелькнуло сожаление прежде, чем они закрылись навсегда.

Горькое удовлетворение затопило мой и без того мутный от адреналина разум. Сквозь зубы я процедил, понимая, что услышать мои слова уже некому: – Ты был привязан к нам, а мы любили тебя, семьдесят шестой. Ты был так добр к нам, малышам. Так заботился, опекал, поучал. Жаль, что всё это оказалось фарсом. Не вышло у вас сделать из нас пушечное мясо. Так станьте им сами! Выкрикнув это, я вновь ринулся в коридор, вынося дверь следующего кабинета, забыв на время о своём омеге и других детях лаборатории, которых, в общем-то, следовало защищать и направлять.

Хотя, нагнав их таки, я убедился, что и без меня все знают, что нужно делать с учёными. Они разлетались во все стороны, осыпаемые градом мощнейших ударов, ударялись о мебель и стены, их внутренние органы лопались от силы, с которой они влетали в препятствия, но их тут же добивали, не давая возможности как следует помучиться. «Какая жалость», – думал я мельком, – «мало, слишком мало они страдают за то, что сделали с нами. Следовало бы отрезать им руки и ноги и залечить, чтобы не дохли, а потом подвесить в подвале, чтобы крысы глодали их до костей». Собственные мысли пугали меня, но распалённый битвой разум жаждал крови, и на самокопание времени не было.

Количество живых врагов стремительно подходило к концу, а с ним близился исход поистине легендарной Ночи Уничтожения Лаборатории. Разящие, словно молот, удары моих кулаков сыпались на учёных градом, и тела их ковром покрывали полы покинутых некогда детьми помещений. Уныло и жалко смотрелись в нынешней ситуации яркие стены игровых, изуродованные пятнами крови, разрушенные спальни, растрёпанные книги, разбитые зеркала, перевёрнутая мебель в столовой, разбитая посуда, к которой не успели притронуться осмелившиеся вернуться остатки величественной организации исключительных глупцов.

Всё это должно было неминуемо сгинуть в пламени, дабы разорвать нити, по-прежнему связывающие нас с этими некогда родными стенами. Мы свалили тела грудами для удобства, несколько раз обошли все помещения лаборатории, скрупулёзно проверяя, не осталось ли выживших учёных, уцелевших документов или других улик против нас, не притаились ли, трепеща от страха, везучие мрази в кабинках туалетов, кладовых и подсобках. Обыскали подвал, прихватили канистры, приправили бензином холодное блюдо, именуемое местью, покинули лабораторию, обратив к её убогим стенам прощальный взор. Джу До осклабился, вынул из кармана дорогую бензиновую зажигалку, которую берёг для этого момента, зажёг и швырнул в топливную дорожку.