Серёгу Леха заново нашёл в фэйсбуке. Фамилию он не менял, но, не стесняясь, светил там фотками с гейской свадьбы и медового месяца на тех же Гавайях, в обнимку с серфингом, где откровенно счастливая парочка мужиков демонстрировала новенькие кольца на безымянных пальцах.

Леха с удивлением понял, что это больше не вызывает у него отвращения, скорее, колющую где-то в животе зависть. Вздохнув, он открыл личку и написал банальное: «Привет. Так и не поздравил, так что со свадьбой тебя. Видел фотки, красивого мужика ты себе отхватил».

Он ожидал, что Серёга может и не ответить или послать, но он ответил: «Привет, спасибо. Рад, что ты написал. Как ты?»

И у Лехи просто плотину прорвало. Он написал и про свою теперь жизнь, и про Еську, и про то, как много думал после того, как Серёга снова уехал, а еще попросил прощения, за все, что наговорил, и за то, каким идиотом был. Они помирились, и проболтали до самой ночи. А на душе после этого стало легче.

Еська же так и не угомонился и вытащил Леху к своим друзьям. Спасибо, что встретились не в гей клубе, а в простом итальянском ресторанчике. Публика и впрямь была расскованная и, как и опасался Леха, слишком юная. Две девчушки лесбиянки, Дана и Катя, одна из которых чисто по классике больше была похожа на парня, двое похожих, как два брата, накачанных паренька, имена которых Леха не запомнил, но окрестил про себя Биба и Боба. Сидеть там и впрямь было бы совсем тухло, но, слава богу, там оказался Олег. Ему было тридцать два, огромный, как шкаф, и не то что бы толстый, но рыхлый, уже лысеющий, но ещё не решившийся побриться наголо. И хотя по внешнему виду он больше напоминал вышибалу, оказалось, что он работает гинекологом в хирургии. Леха не относился к интеллигенции и не был умным, скорее мудрым по-житейски и прохаванным, Олег же оказался прям разносторонне образованным мужиком, однако общие темы у них нашлись. Так что вечер вполне можно было считать удавшимся, только вот немного отвлекало пришедшее с Олегом создание.

«Чудо» представилось Артуром, но Леха сразу добавил ему к имени пренебрежительный уменьшительно-ласкательный суффикс. Артурчик был мелкий и сухожарый, из тех, у кого и жопа в стразах, и которые Леху всегда раздражали. Про жопу, это, конечно, фигурально, но вот волосы выбелены в популярный нынче пепельный блонд (боже, до чего дожился, уже, и как краска называется, знает) и уложены нарочито небрежно и при этом дорого, длинные ногти выкрашены ярко, майка, отблескивающая розовым металликом, белоснежные джинсы и в ушах два совершенно бабских цыганских кольца. А ещё он был манерный, смазливый и с порога заявил, что он вообще-то художник и фотограф, хотя Леха не спрашивал, а остальные и так были в курсе.

Если бы он ещё общался с молодёжью или сидел тихо, но он упорно лез в их с Олегом разговор, называл того «Лелечкой» и усиленно перетягивал на себя внимание. Это бесило. А Олега было по-человечески жалко, он не был красавцем, но явно был хорошим мужиком, а умудрился же попасть на жадную до денег давалку и пустышку, которая скоро упорхнет к кому побогаче.

Примерно это он и сказал Еське на вопрос, понравились ли ему ребята.

Елисей расхохотался в голос и не мог успокоиться, пока слезы не потекли.

— Что не так? — мрачно поинтересовался Леха.

— Ой, не могу, а ты случайно не нас описываешь? Молодой красавчик и богатый мужик среднего возраста. Кормит меня, одевает, по заграницам катает. Может, я с тобой тоже из-за денег только, а, папочка?

— Тьфу на тебя, — скривился Леха, который, нет-нет да и думал иногда о таком, ну не о том, что Еська ради денег с ним, а том, что найдёт он себе кого получше. Слова задели, но виду он старался не подавать, — ты не сравнивай, ты пока учишься, у тебя хорошая профессия, и ещё не известно, кто кого в будущем будет содержать. Может, это ты моё долгосрочное вложение — не думал? А этому сколько? Лет двадцать пять? И все туда же — художник, фотограф. Безработный, короче.

Лис снова расхохотался.

— Двадцать пять? Да Артуру уже все сорок. Он старше Олега. И вместе они уже лет десять точно, так что вряд ли в ближайшем времени найдёт кого-то лучше.

— Сорок? — удивился Леха. — Да иди ты!

— Вот- вот, а еще, если кто-то кого-то в их паре содержит, то как раз Артур. Он достаточно известный и талантливый. У него только одна личная фотосессия полторы тысячи баксов стоит, и запись на год вперед, а еще выставки, фото для журналов, в том числе и иностранных. Олег идейный — денег за операции левых не берет, так что всего дохода — одна врачебная зарплата. А Артур с ним носится, как квочка с утятами: «Лелечка то, Лелечка это». Год назад на день рождения машину ему купил, потому что «у Лелечки последнее время спина болит, а в общественном транспорте толкнет ещё кто-то». Будто этого бугая можно с места сдвинуть, — Елисей снова рассмеялся. — Так что никто никого там не бросит. Там любовь.

Надо же, какой обманчивой могла быть внешность человека. Леха решил присмотреться к Артурчику по-внимательней. А ещё, любовь там… А у них с Еськой что? Ничего такого они друг другу не говорили, да и нахера? И так вроде все понятно. Вернее, с Лехой все понятно, а что там творится в той каштановой башке — сам черт ногу сломит.

Когда встретились в следующий раз, уже у странной парочки дома, Леха все время украдкой посмотривал на Артурчика, стараясь все-таки разглядеть возраст. А может, Еська прикололся так. Артур его взгляды заметил.

— Что ты сегодня ко мне повышенное внимание проявляешь? Я так решу, что тебе не безразличен. — Он подмигнул, и это тоже было как-то совсем по-мальчишески.

— Тебе правда сороковник, или Лис наврал с три короба? — решил спросить Леха в лоб.

— Сорок один вообще-то.

— И как тебе удаётся выглядеть в два раза моложе?

Артурчик рассмеялся звонко и задорно:

— Ой, ну спасибочки, порадовал. Ну, как говорила моя бабушка: «Маленькая собачка — до старости щенок».

— А ещё он каждую неделю проводит три часа у косметолога, — наябедничал Олег.

— Все-все, подловили. — Артур поднял руки вверх, сдаваясь. — Виновен, но в качестве расплаты могу дать телефон, тебе бы тоже не помешало посетить косметолога. Да и тебе, Лелечка, откровенно говоря.

— Ну уж нет! Я и так красивый.

— Безусловно, но вот если бы согласился на пересадку волос…

— Нет и нет, предпочитаю лысеть с достоинством.

Видимо такие перепалки были нормой, потому что Артурчик только махнул рукой.

— А ты, Алексей? Тоже собираешься лысеть с достоинством?

Рука Лехи невольно потянулась проверить волосы, заставив всех рассмеяться.

— Пойдём, — предложил неожиданно Артур, — покажу тебе свои работы.

— Не соглашайся, — серьёзным зловещим тоном заявил Олег, — обратного пути уже не будет, ты останешься там навечно, и никакая сила не сможет тебя оттуда вытащить.

— Пожалуй, рискну. Если не вернусь через полчаса, вызывайте спасателей.

— Это таких высоких, накачанных и в форме? — ехидно уточнил Еська. — Ты заставляешь меня надеяться, что через полчаса не вернёшься.

Квартира была небольшой, но светлой. Прямо с порога без коридора встречала небольшая кухня-гостиная с панорамными окнами, с одной стены были двери в санузел и гардероб, и вот теперь Леху повели за другую дверь с противороложной стороны. Там располагалась небольшая же по размеру спальня, девяносто процентов пространства которой занимал огромный траходром — по-другому круглую кровать, застеленную кроваво-красными простынями, язык назвать не поворачивался. В углу была небольшая ниша, где, судя по всему, обосновался кабинет-мастерская, потому что там стоял мальберт на застеленном клеенкой полу, пушистое кресло-мешок, возле которого прямо на ламинате отдыхал ноутбук, и неожиданно гамак, натянутый в углу.

Артур протянул Лехе папку, кивнул на мешок, а сам, на правах хозяина, плюхнулся в гамак.

Леха пролистал фотографии из вежливости. Ну, фотки, красивые, наверное, он в них не особо понимал. Аж уж что бы деньги за такое платить — увольте. Согласился он на просмотр, чтобы спросить другое:

— Ты это серьёзно? На счёт телефона косметолога?

Артурчик аж моргнул два раза от удивления:

— Да мне не жалко. Но вообще шутил. Такие как ты по косметологам не ходят, — он неопределенно взмахнул рукой.

— Какие — такие? — Леха нехорошо прищурился — не хватало ещё, чтобы это недоразумение, пускай сто раз известное и богатое, что-то там про него вякало.

— Ну, как же, мистер «не дай бог губы гигиенической помадой губы помазать, чтобы не узнали, что я гей».

Вот же пристал к нему: то голова лысеет, то губы не такие. Нормальные у него губы! Ну, немного шершавые, так что с того? Он не девка… Хотя, пришел ведь номер телефона просить. Сам. Никто не заставлял. И в спортзал втихаря записался. Разница в возрасте с Еськой напрягала, хотя тот вроде никаких поводов не давал. Только вот переодические его шуточки на эту тему бесили, да и не слепой был Леха, видел, как он на его фоне смотрится, и боялся, что однажды это увидит и Елисей.

— Зато ты явно боишься, что решат, будто ты натурал, — вернул Леха шпильку.

— Я — яркий, успешный, люблю цвета и красивую одежду, мне нравится, когда на меня обращают внимание, и плевать при этом, восхищенное оно или с отвращением. Так что я просто выгляжу, как мне нравится и мне скрывать нечего, — отрезал Артур.

«И скромный», — добавил про себя Леха, а вслух сказал. — Правда? А Олегу? Он-то как раз, как я. Не думаешь, что ты его подставляешь своей внешностью и поведением?

— Переживаешь за него? — Артур хмыкнул. — Знаешь, мы ведь тебя тоже обсуждали, не только вы с Лисом — нас. Ты Лелечке тоже понравился.

— А тебе?

— А мне тоже нет. Я прекрасно вижу, что тебя раздражаю. Но за Лелечку можешь не переживать, он не такой, как ты, просто ленивый, и знает, что я его буду любым любить. А вот ты, видимо, сомневаешься, раз даже на косметолога решился.

Прямота нравилась Лехе больше, чем всякие интриги, лесть и недомолвки, поэтому он тоже решил ответить честно:

— Сомневаюсь. У нас большая разница в возрасте и во внешности тоже, и он до определённого момента будет с возрастом выглядеть только лучше, а я уже буду выглядеть только хуже. И что ему помешает найти кого-то по-моложе и по-красивее.

— Дурак ты, Алексей, — вздохнул Артур, — но номер я тебе дам. Не потому что Лису нужна твоя внешность, а потому что, знаешь, для тебя это — шаг, решиться на что-то, что ты откровенно презираешь, ради него. Это даже романтично. Хотя ему бы больше понравилось, если бы ты попробовал разделить его взгляды.

— Жаловался на меня что ли? — нахмурился Леха.

— Немного, — ехидно улыбнулся Артур, — но сегодня, мне кажется, что ты все-таки не безнадёжен. Вряд ли мы конечно станем друзьями, но это не значит, что мы должны портить друг другу жизнь.

Этот разговор мнение Лехи об Артурчике все-таки поменял. Хотя он оказался прав — они не подружились. Слишком разные у них были взгляды на жизнь, темы для разговоров и любимые вещи. Зато с Олегом Леха спелся и часто заходил к нему и без Еськи, ну или вытаскивал нового друга на футбол или в бар — попить пивка. Если Артур был дома, то он не оставался с ними, заявляя, что у него полно работы, и уходил рисовать.

Было здорово получить и любовника и хорошего друга после стольких лет одиночества. Елисей снова оказался прав, а Леха просто зря сопротивлялся. Это наводило на мысли, что, возможно, он прав и в другом, возможно, им руководит не только юношеский максимализм, как изначально предполагал Леха. Он не был пока готов ходить на прайды или стоять с плакатами на митингах, ставить статусы в сетях или свободно говорить о своей ориентации. Но иногда стал выбираться в гей-клуб с Еськой и, по крайней мере, он научился слушать. И этого вдруг оказалось вполне достаточно. Как только Леха перестал воспринимать в штыки все, что было связано с ЛГБТ, как только его советы действительно стали советами, а не ультиматумами, то и Еська стал к ним прислушиваться и в большинстве случаев признавал дельными.

Он так и не рассказал ничего своим родителям, но откровенно говоря, не видел в этом смысла, а Еська больше не просил. Отношения с ними были нормальные, но близкими их не назвать: звонил он им не реже раза в месяц, денег пересылал, приезжал раз в год. Они по этому поводу не печалились, сына не пилили и в личную жизнь не лезли — так зачем же их туда насильно впихивать, если не просили. Про себя Леха решил, что если спросят — расскажет. Терять ему было нечего, он никак от них не зависил: ни материально, ни эмоционально.

Как они воспримет, в случае чего, даже предположить не мог. Знал только, что Елисея, вон, приняли, а Артурчика с Олегом — нет. Причём, если родители Олега отнеслись к ориентации сына холодно и негативно, но окончательно отношения с сыном не порвали, хотя и общались сквозь зубы, то Артура со скандалом вышвырнули на улицу и появляться на пороге запретили, впрочем, у него уже тогда была работа, и хотя поддержки родных не хватало, он справился.

Но, хотя теперь жизнь Леху полностью устраивала, он все-таки нет-нет, да и подумывал о том, чтобы переехать в страну, где проблем бы вообще не было. Впрочем, с Еськой об этом не говорил, просто втихую медленно перестраивал бизнес, чтобы он работал без его присутствия, так, на всякий случай.

Шумно и большой компанией, в которой можно было быть самим собой, отпраздновали Новый Год. Прошла первая годовщина их совместной жизни. Было немного странно, они оба были без опыта, они были слишком разные, и по возрасту и по темпераменту — да по всему. И тем не менее справились, прошли через скандалы, непонимания, и даже Леха начал верить, что не напортачит.

У Олега в последнее время были серьезные проблемы на работе. Насколько понял Леха, на операционном столе умерла женщина, родственники обвинили врачей и написали заявление в прокуратуру, а так как Олег давно там всем был как кость в горле своей порядочностью, то всех собак спустили на него, оставив кругом виноватым, и теперь, пока длилось расследование, он еще и был отстранён от практики. Леха с Лисом как могли поддерживали его, Артурчик без конца порхал вокруг, но, понятное дело, настроение у него было ниже среднего.

А потом вдруг в час ночи позвонил Артур, сказал, что у Олега инфаркт и он едет за скорой на такси, потому что в машину скорой помощи его не пустили.

Леха с Еськой примчались минут через пятнадцать. Опять будут штрафы за превышение, но было пофиг. Артура Леха узнал не сразу, к нему первым бросился Лис. Он сидел, сгорбившись, на лавочке возле больницы. В отделение его не пустили, потому что часы не приёмные, а он не родственник. Леха впервые видел его таким: в заляпаной краской серой футболке, растянутых спортивных штанах, и домашних тапочках на босу ногу. Волосы были растрепаны, потеряли свой лоск и вдруг сразу стало понятно, что никакие они на самом деле не «пепельный блонд», а почти полностью седые, лицо заострилось, чётко обозначив морщины вокруг глаз и носогубные складки, раскрывая настоящий возраст. А еще у него были сбиты костяшки на правой кисти.

— Эй, что случилось? — Леха сел рядом, Еська остался стоять, обнимая Артура.

— Лелечка снова говорил по телефону с главврачом, расстроился, а потом я рисовал, он меня позвал, сказал, что сердце давит, я за карвалолом пошёл, вернулся, а он без сознания, — голос звучал безжизненно, а вот руки начали подрагивать. — А потом скорая приехала, и фельдшер видимо из-за того, что одна кровать, понял и начал спрашивать, не педики ли мы, а потом сказал, что прикасаться к нему не будет, вдруг он «спидозный». Я сначала пытался объяснить, что он сам врач, а потом, кажется, нос ему сломал.

— В смысле сломал? — Еська наконец оторвался от объятий.

— В прямом. Я сначала все уговаривал, а потом как пелена какая-то. И вот он уже на полу, я на нем верхом, луплю кулаком куда попадаю, он кричит что полицию вызовет, а я в ответ ору, что пусть вызывает, я на него заявление напишу за отказ врачебной помощи.

— Вот сука! — кулаки у Лиса сжались.

А Леха, будто понимая, что Артуру сейчас надо выговориться, спросил:

— И что потом?

— Потом мы с медсестрой вдвоём пытались на каталку Лелечку уложить, он же тяжёлый, и вниз спускали, а в скорую меня не взяли, и тут не пустили, сказали только, что он в реанимации, и все… Господи, я такой идиот, надо было не спорить, а сразу самому все сделать… а я… Если из-за этого что-то… — Артур растерянно замолчал.

— Так, во-первых, тут не ты виноват, а этот сраный гомофоб!

Леха всегда, несмотря на все истории и попытки Еськи достучаться, считал гомофобию вымышленной проблемой. Ну, да, люди не любят геев, ну так не провоцируйте! Но вот только не было никакой провокации, они были у себя в квартире, за закрытой дверью, нуждались в помощи, на которую имели полное право, как любой человек, и им в ней отказали только из-за того, что они — геи. Это не укладывалось в картинку. Это никуда не влезало, и вызывало такую волну ненависти внутри, что встреть сейчас Леха этого фельдшера, сломанным носом он бы не отделался. Почти как тогда с Еськой и волосами, даже сильнее, чем с Еськой.

— А во-вторых, — он заставил себя пригасить волну гнева и говорить спокойно, потому что рядом был тот, кто нуждался во внимании гораздо больше него, — все будет хорошо, слышишь?

Артур кивнул.

— Вот и славно. А сейчас поехали к нам, сидеть всю ночь на улице все равно бестолку. А если что, тебе позвонят, и мы сразу приедем.

Дома они так и просидели всю ночь на кухне, практически не разговаривая. Только вот «хорошо», которое беспечно пообещал Леха, так и не наступило. В пять утра Артуру позвонили из больницы и сообщили, что Олег скончался, не приходя в сознание, а еще попросили сообщить ближайшим родственникам, потому что только им могут выдать тело.

Еська рыдал на полу в ванной, сжавшись в комок и закусив кулак, чтобы не выходило уж очень громко, а Артур, напротив, сидел молча, застыв, как изваяние. У Лехи внутри же был полный раздрай, сознание металось от «этого не может быть, просто ошибка» к «все, пиздец, нахуй». Хотелось присоединится к Лису и так же завыть. Это же Олег. Олег, блядь! Да как же так? Почему он? Он же никогда никому плохого ничего не сделал, альтруист долбаный. Это же нечестно, в конце-то концов!

Вот только на слезы времени вроде как не было. Надо было собраться, взять все на себя, потому что вроде как он здесь самый сильный и больше всех «мужик», и разобраться со всем этим дерьмом, что на них свалилось. Только вот пока он мысленно метался, Артур отмер и принялся звонить. Он сообщил родителям Олега и договорился о встрече, связался с похороным агентством, обзвонил друзей, работу Олега, отменил какие-то свои встречи. Чётко, спокойно, словно механический автомат, совершающий необходимые действия, раз за разом повторяющий слова, от которых у Лехи словно раскаленной кочергой ворошили в желудке: «Олег умер».

А потом были похороны, на которых Артур стоял отдельно, рядом с друзьями, потому что мать Олега отказалась пускать его к гробу, ведь там были их родственники, которые «не должны знать всей этой грязи». И поминки, на которые он не пошёл, а остался стоять возле заваленного венками временного креста. Леха с Елисеем тоже остались.

— Эй, — спустя полчаса Леха все-таки не выдержал и положил руку ему на плечо, Артур вздрогнул, будто не думал, что рядом кто-то есть, и повернулся, — пойдём уже.

Раньше Леха думал, что «почернел от горя» это образное выражение, но вот довелось увидеть. Артур и впрямь, будто был покрыт чёрной пылью, кажется ещё больше похудевший и уменьшившийся, постаревший, выгоревший и пустой. Он молча кивнул и пошёл к машине.

— Поедем к нам? — спросил Леха, поворачивая ключ зажигания.

— Нет, я домой. Лелечка… — начал он и споткнулся, снова замолчал, нахмурив брови.

— Давай-ка лучше к нам, тебе пока не стоит оставаться одному.

Артур кивнул:

— Да, одному… Знаешь, я просто все думаю и не могу понять, как это, что в моей жизни больше никогда его не будет? Совсем никогда.

В глазах предательски защипало, Леха стиснул зубы, чтобы не начать хлюпать носом. Выручил Еська, неожиданно вклинившись:

— Он всегда будет, просто не так, как ты привык.

Это было Лехе не понять. Он уже скучал и постоянно крутил в голове, что не успел сделать вместе, а каково тогда Артуру — даже представлять не хотел. И все же, казалось, самое трудное было позади. Они учились жить дальше, присматривали за Артуром, хотя он вроде не сильно в этом нуждался — сильнее погрузился в работу. Месяца через два Артур попросил их помочь разобрать его вещи. Больше он не называл Олега Лелечкой и вообще избегал произносить его имя, предпочитая безликие местоимения. Он вернулся к своему стандартному яркому стилю, хотя теперь он смотрелся так, будто не соответсвовал внутреннему содержанию. Но в принципе держался, держался так хорошо, как Леха бы на его месте не смог.

Они как раз перебирали одежду, решая, что выбросить, а что отдать на благотворительность, когда в дверь позвонили. Полиция, которая принесла ордер на выселение.

— Но я же здесь живу… — растерянно захлопал глазами Артур.

— Хозяин квартиры — Олег Константинович Хмара, ныне покойный, его мать — ближайшая родственница и прямая наследница обратилась в полицию.

— Подождите… — Артур с силой стиснул виски, — минуту. У меня есть завещание.

Он достал с верхнего ящика гардероба большую коробку с бумагами:

— Где-то… Где же оно. Вот. Точно.

Когда он протянул бумагу полицейскому, рука заметно подрагивала.

— Хорошо, — на документ тот глянул лишь вскользь, — но будьте готовы, что его будут оспаривать. И будьте готовы, что вам все-таки придётся съехать.

— Он что, завещание составил? — Леха не понял, что вообще произошло, но именно этот факт удивил его больше всего.

— Конечно. Но мы не думали, что до такого дойдёт. Просто я квартиру специально не на себя оформил, потому что, если бы со мной что-то случилось, то мои родственники точно бы жизни никакой не дали. Думали, что его родители ни на что претендовать не станут, но… это мне теперь адвокат нужен?

Он как-то сдулся и сполз по стенке на пол. Леха опустился рядом, взял бумагу из рук, Еська так и стоял с какой-то тряпкой в руках. Бред какой-то. Ну, то есть родители Олега серьёзно хотели выселить из квартиры Артура? Из их квартиры, которую, Леха уже знал, он же по сути купил? Какое они вообще имели к этому отношение, они же с сыном почти не общались? И завещание это. Они что, реально рассматривали такую возможность? И того, что Олег может умереть и того, что все так в итоге обернётся?

Это все он и высказал вслух.

— Ну, вообще это с моими родителями очень сложная ситуация. Когда покупали квартиру, то советовались с юристами. Мы, конечно, не думали, что все может так обернуться, просто старались все предусмотреть.

— Ну, тогда ведь все в порядке?

— Не совсем. Так как завещание по сути на чужого человека, юридически я же никто, то его можно оспорить. Господи, это ещё и суды, только этого этого не хватало, — он закрыл руками лицо.

— Эй, успокаивайся, я поищу адвоката, у меня есть знакомые, правда, один налоговый, а другой по уголовным, но они точно кого-то посоветуют. Все будет хорошо.

И снова он обещал то, что по сути от него никак не зависило.

Адвоката Леха нашёл, но все оказалось не так просто. Даже с завещанием шансы были не очень высокими. Артур, казалось, смирился, или ему на самом деле было все равно, отберут ли у него заработанную им же квартиру или нет. Еська тоже воспринимал все нормально, а вот Леха злился. Кажется, с того самого момента, как Артур рассказал про поступок фельдшера. Да что же это за хуйня!

— Это все нельзя так оставлять! Херня какая-то! Надо подавать аппеляцию, и на того урода заявление написать!

Лис смотрел на его метания как-то устало и совсем по-взрослому.

— Так происходит, Лёш, когда у тебя отсутствуют базовые права.

— Какие нахуй базовые права? Это обычные права, для всех людей. Я что, не могу свою квартиру кому хочу оставить?

— Ну, как видишь, не можешь, если человек не состоит с тобой в родстве и есть другие претенденты. Я думаю, что это на самом деле для безопасности, чтобы аферисты не могли этим воспользоваться.

— Да блядь, им как раз нихуя не мешает! Как они тогда поворачивают все это дерьмо?

— Не знаю, Лёш, я же не юрист, и даже не аферист.

— Пиздец какой-то!

— Если бы они могли заключить брак, ничего бы этого не случилось.

Леха открыл рот, чтобы гаркнуть, что опять он со своим активизмом лезет, но захлопнул на вздохе. Лис был прав. Всё это время он был прав, а Леха — слеп. Это же сюр какой-то. Брак. Да Артур с Олегом были дольше в браке, чем все натуралы, которых он знал, настоящем, а не на бумаге. А оказалось, что это не имеет значения. Что если нет юридического подтверждения, то для всех этого вроде как и не существует, даже если все знают. Ещё недавно Леха на все говорил «какая разница, главное, что существует для меня». А оказалось разница огромная. Он вспомнил, как Еська говорил, что, если он исчезнет, никто и не заметит, тогда он все списал на максимализм, а теперь по спине пробежали колючие мурашки. Вот Олег исчез, а Артуру даже не дали провести с ним последние часы, его даже к гробу не пустили нормально проститься, и для всех их жизни будто бы не было, как будто самые близкие друг другу люди — чужие. Он все это и так знал, конечно, но казалось, что можно, если есть желание, защитить себя, а по факту эта защита тоже была лишь фикцией.

А если с ним что-то случится? Ведь квартира, машина, деньги со счета… Елисею ничего не достанется. Да, они ещё вместе всего ничего, но! Наверное, что-то он бы хотел оставить родителям, но что-то, безусловно, Еське. Он ведь уже считает его своей семьёй. Гораздо большей семьёй, чем родителей. А что получится? Даже если он составит завещание, что сделают потом его родители, когда появится неизвестный парень, о котором они даже не знали. Да вон родители Олега все прекрасно знали, и как в итоге поступили с Артуром? Голова от всего этого болела. А у Елисея, получается, она болела всегда, и он реально пытался что-то изменить, пускай ничего и не получалось. Готов ли он так жить? Готов ли сражаться за право жить нормально?

— Слушай, — Леха подсел ближе, — я все ещё не думаю, что это к чему-то приведёт, но пока ты будешь бороться, я буду с тобой рядом. Хочешь идти на улицу и махать флагом — пойду, нужно будет подписывать петиции — подпишу. Но когда ты от этого устанешь — скажи, и я тебя отсюда увезу.

— Спасибо, — Еська подался вперёд и уткнулся ему лицом в грудь. — для меня это очень важно. Только я не устану.

Леха только кивнул. Но теперь ко всем страхами добавился новый, и у него все не получалось никак избавиться от него. Он рассказал про Лиса родителям, вернее, поставил их перед фатом, просто для того, чтобы если что, они хотя бы не считали Еську чужим человеком. Связался с нотариусом, пытаясь составить завещание так, чтобы не прикапаться. Но тот сказал, что такого не существует.

Суд закончился тем, что квартиру поделили пополам, а машина полностью досталась родителям Олега. Это был не самый плохой вариант. Оказывается, они в любом случае имели право на наследство, просто, если бы Олег с Артуром были женаты, их доля была бы значительно меньше. Артур решил продать квартиру и выплатить половину.

— Слушай, я могу одолжить денег, отдашь им, чтобы не продавать.

— Не нужно, — Артур покачал головой, — деньги у меня есть, я просто понял, что не хочу тут жить. Куплю себе что-нибудь в другом районе, а, может, и городе. Переберусь в Киев, например, все равно половина работы там.

— Ясно… — Леха помолчал, горе сблизило, и теперь он все-таки считал Артура своим другом, терять которого было жалко. — Слушай, а почему вы не уехали вообще куда-то, где не было бы таких проблем? Лис говорил, что у тебя бывают заказы в Европе.

— Мы думали. Но Лелечка бы не смог нигде работать врачом. Вернее, это было бы очень трудно. Пришлось бы начинать все с нуля, а никем другим он быть не хотел. — Он впервые за долгое время снова назвал Олега по имени. — А в остальном, я хорошо зарабатываю, а с деньгами в принципе везде жить нормально. Пока не прижмет… А почему ты спрашиваешь, думаешь уехать?

— Думаю, — не стал вилять Леха.

— А Лис?

— А Лис не думает.

— Вот и у нас была та же фигня. — Леха кивнул: «да уж, фигня — не то слово».

Дома он все же решил найти документы на квартиру и еще раз пойти к нотариусу, хоть что-то — это лучше, чем ничего. Но когда он доставал коробку, с верхней полки прямо на голову свалилась древняя приставка. Он покрутил её в руках, поставил документы на место, хмыкнул и пошёл в комнату. Подождёт денёк нотариус. В конце концов, он пока жив, жизнь тоже продолжается, и нужно не только бесконечно бояться, но и получать от неё удовольствие.

— Эй, Лис, не хочешь в приставку? Если выиграю, ты меня выебешь, — сказал он, пытаясь состыковать древний аппарат с новым телевизором.

Лис рассмеялся:

— А если проиграешь?

— Тогда я — тебя, — Леха ехидно прищурился.

— Ого! Тогда я в деле, — Лис подался вперёд, а Леха плюхнулся рядом, протягивая ему джойстик.