~

      — Вы, мальчики, такие глупые… — Мария поднялась с постели, совершенно не стесняясь своей наготы. Штейн проводил оружие спокойным, задумчивым, но безразличным взглядом. Ему нравилась эта красивая, мягкая девушка, и непривычное уважение не позволяло ему испытывать желание вскрыть бархатную кожу красавицы. Ей нравилось то, насколько она гладкая, нежная, пусть даже под руками оставалось фантомное ощущение чужих рубцов, немного выпуклых и длинных, словно дороги старой карты.

       — С чего ты решила? — Штейн поправил на бедрах простынь и потянулся за сигаретой. За окном была такая тишина, что становилось немного не по себе, глубокая ночь, и даже сумасшедшая луна молча, истекая слезами и кровью так привычно, что уже не вызывала того ужаса, который был в самые первые разы.

      — Что ты знаешь о резонансе, доктор? — Мария перемещалась по темной комнате и мурлыкала под нос незатейливую песенку, ища свои вещи.

      — Единение душ, — пожал плечами Франкен, пытаясь уловить, что же от него хочет его неслучайная любовница, и та чуть слышно рассмеялась, встряхнув светлыми волосами, приятно переливающимися в зыбкой темноте.

      — При единении душ все твои секреты и секреты твоего оружия становятся тебе известны. Вряд ли Спирит в восторге от того, что может всплыть при вашем резонансе, а еще от того, как на него может повлиять твоя душа. Да и вряд ли ты бы хотел сообщить Спириту, что все еще его любишь. Извращенно, странно, но все же, — Мария посмотрела на бывшего-нынешнего с легким сочувствием. — Пусть мы и срезонировали, мне было сложно это не заметить. Да и сейчас ты искал резонанс совсем не со мной, пусть секс и был великолепен.

      — Я не… — болотно-зеленые глаза скрылись за привычной пеленой очков, но Мария лишь устало качнула головой, гипнотизируя взгляд Штейна качнувшимся по спине золотом волос.

      — Ты был бы счастлив, если бы на моем месте лежал Спирит. Только ты сказал единственную фразу, которая уязвила нашу болезненно гордую Косу. Так что подумай, как ты можешь это исправить, — мурлыкнула девушка и, подойдя к врачу, целомудренно поцеловала его в щеку, а затем снова нырнула под простынь — в это раз только спать, а не… резонировать. А Штейн задумчиво смотрел в окно на смеющийся оскал безумной луны. При всей своей легкомысленности Мария в который раз оказалась проницательней, чем он, гений. Возможно, дело было в том, что Франкен был ближе к науке, а не к чувственной части, раз уж милашка догадалась о том, что сам Повелитель признавать отказался.

      Однако есть маленькая загвоздка… И эта загвоздка звалась Косой Смерти. Пусть даже само присутствие Спирита было целебным для Штейна, его настороженность и ментальные иголки в сторону бывшего Повелителя неприятно щекотали дух, отчего Франкен ежился и морщился, испытывая дискомфорт на уровне своей сути. Все же он слишком был зависим от спокойствия и уравновешенности Спирита. Холодный, будто сталь, Албарн не собирался сгибаться под напором знакомой беспокойной, хаотичной энергии, и от этого безумный ученый вспыхивал с каждым разом сильнее, сумбурно произнося то, ради чего вообще пришел к рыжему.

      — Ты хочешь от меня… что? — Спирит даже сигарету выронил, когда услышал предложение бывшего напарника. — Ты свой винт в голову слишком сильно закрутил, или как?

      — Мы не первый раз это делаем, так что ты способен укротить мое безумие. Как ни прискорбно признавать, даже я не всегда могу его обуздать, — болотные глаза Франкена мрачно сверлили Косу через стекла очков, даже не скрывая практически маниакального блеска. Выражение хищника, который уже держит клыками свою жертву, а та почему-то сопротивляется.

      — Мы были напарниками слишком давно, чтобы… — с глубоким сомнением протянул рыжий, отводя взгляд, и Штейн ощущал, как тот осторожно, едва заметно прощупывает, не откликнется ли резонанс.

      — Впрочем, если ты действительно против, я всегда могу обратиться к Марии. В конце концов, не настолько ты незаменим, — и это было ошибкой, о чем Штейн был оповещен тяжелым ударом в челюсть. Провоцировать и играть на комплексах было даже не просто ошибкой в стиле «упс, йод вместо зеленки», а катастрофой. Потому что глаза Спирита в этот момент стали напоминать стекло, а взбесившаяся от ярости душа оружия больно обожгла бывшего Повелителя, словно поддерживая желание придушить. Впрочем, Спирит не зря был одним из сильнейших — и через мгновение от вспышки ярости не осталось и следа.

      — Пошел к черту, — выплюнул с презрением Спирит и, развернувшись на каблуках, покинул общество Штейна, следуя своему же совету. Штейн хотел съязвить на этот счет, но ноющая челюсть намекнула, что не очень хочет повторения.

      И лишь когда про инцидент узнала Мария, она расхохоталась.

      — Ты как был бесчувственным, так и остался, — с неясной нежностью произнесла она, положив ладони на плечи Франкена, но все равно потянулась к тому за поцелуем. — Сказать такое, еще и Спириту. С его-то комплексом самозванца и желанием быть полезным, нужным и любимым. Впрочем, говоришь, безумие?.. Я и правда не против помочь.

      Кажется, крошка Мария все еще была неравнодушна к перештопанному мужчине, и тот справедливо признавал, что тонкое и изящное тело его новой напарницы вызывало определенный интерес. Но утром он вполне осознал справедливость того, что произнесла блондинка вечером: совсем не россыпь золота он хотел видеть на подушке и не мягкие округлые бедра чувствовать в своих руках. А вот кровавый рыжий, зажатый в своей ладони и натянутый так, чтобы было слышно болезненное шипение, казался куда более интересным вариантом. Не влажный бархат и мелодичные стоны, а болезненная, неподатливая узость и шипящая ругань сквозь зубы пополам с хриплыми стонами прокуренного голоса. Его энергия отчаянно искала совсем другую душу, с которой резонанс даже спустя столько лет обжигал и доходил до невозможного, отпуская все накопившееся и оставляя пустым и легким, словно воздушный шарик. Со Спиритом Штейн был способен на все, даже чувствовать как обычный человек.

      Мария была великолепна, прекрасна и совершенно уникальна. Но Штейн теперь должен был придумать, как поймать в академии совершенно неуловимого напарника. Все же этот безалаберный идиот умел быть «призраком», когда ему действительно хотелось. Но как невовремя! Ярость от неудачи заставляла подогреваемое Кишином безумие бурлить с новой силой, а искать покой у Марии было как минимум некрасиво по отношению к девушке. К тому же, Франкен не очень был уверен, что в этот раз подобная замена сработает. Албарн был необходим здесь и сейчас, а шепот иллюзорной Медузы у самого уха бесил все сильнее, заставляя время от времени скалиться и рычать в сторону полупрозрачных змей, видимых только самому Франкену.

      Однако в какой-то момент повезло даже беловолосому. Хотя он совершенно не предполагал подобного везения, и Штейн едва не уронил зубную щетку изо рта, когда увидел рыжего на своем пороге. Сквознячок из-за двери и от Спирита холодил обнаженную грудь и обласкивал шрамы.

      — Войти можно? — грубовато поинтересовался Албарн, окидывая взглядом комнату и словно выискивая кого-то в небольшой полутемной лаборатории. Впрочем, Франкен прекрасно понимал, чье присутствие ревнивая Коса могла искать. Однако малышка Мария уже пару недель как не появлялась во владениях своего ученого, отчего даже призрачный запах ее духов выветрился и не щекотал чувствительное обоняние. Штейн практически видел, как расслабились плечи Спирита, когда он заметил до боли знакомую гору из кружек с кофейными разводами, такими темными, что в их давности можно было не сомневаться. Разумеется, если бы здесь была Мьельнир, то этой горы посуды точно бы не было.

      Штейн сделал приглашающий жест внутрь и отступил в сторону, пропуская бывшего напарника внутрь. Само то, что Спирит на его пороге отдавало каким-то странным сюрреализмом, словно его снова решили приучать галлюцинации Медузы. Но нет — безумие свернулось где-то на самой границе сознания и не подавало признаков, что говорило о том, что вошедший только что мужчина — не плод его больного нервного воображения. Пусть привидевшийся ему однажды в бреду бывший напарник с собачьими ушами и в тугом ошейнике казался весьма соблазнительным, тот лишь распалял сдерживаемое безумие, однако совершенно не лечил истерзанный разум, в отличие от его аналога из плоти и крови. Пусть и без строгого ошейника на белоснежной, чистой шее. И вряд ли спирит оценит, если сейчас Штейн прямо с порога предложит тому примерить подобный аксессуар.

      — Чем обязан? Ты же решил меня избегать, — сбросив морок в виде такой привлекательной фантазии, немного неразборчиво поинтересовался Штейн, вытаскивая щётку изо рта.

      — Скажем так. Меня переубедили, — несколько уклончиво ответил Албарн, отводя взгляд, и учёный едва сдержал тихий фырк: следовало поблагодарить Марию за такой подарок. Пусть рыжий и ревновал до потери спокойствия, однако девушку он не избегал и даже слегка сочувствовал той. И словить неуловимую Косу той было намного проще, пользуясь его инстинктивной симпатией к коллеге по несчастью.

      Пребывая в состоянии полной прострации, Штейн ушел обратно в ванную комнату, тогда как Спирит отправился на кухню, скинув пиджак и ослабив свой замысловатый галстук. Ученый слышал из ванной комнаты, как тот перемещается по комнатам, гремя кружками, и греет чайник. По дому разносился запах свежесваренного кофе, когда Франкен зашел на кухню, лишь накинув на себя белоснежный халат, от которого слабо веяло лекарствами и химикатами. Албарн в полурасстегнутой рубашке был слишком домашним, навевая очень давние воспоминания, от которых болело то, чего, по мнению бывших пассий Штейна, у него не могло быть даже в теории. Только вот сам рыжий стоял с стола, опираясь бедрами о столешницу, и смотрел в окно, пока Франкен подходил все ближе и, наконец, встал напротив него, положив ладони по обе стороны от бедер Албарна, не сводя немигающего взгляда болотных глаз с равнодушно-спокойного лица своего бывшего оружия. Правда, ключевое слово тут все же «бывший» — ибо только оружием эта рыжая бестия никогда не была. В отличие от большинства, с кем он делил горячность битвы и время от времени — постель.

      — Ты просто вот так пришел и вот… предлагаешь? Как овечка, которая сама по себе пришла в логово дракона? — низко и глухо поинтересовался ученый, и в ответ Коса хмыкнул, снисходительно и в то же время весело. Будто обреченный, который добровольно выбрал свою казнь и теперь с интересом ждал, как все обернется.

      — Мне нужно было нацепить табличку «приятного аппетита»? — насмешливо спросил бывший напарник, прежде чем у Штейна окончательно сорвало ограничитель в голове. Руки сами собой оказались на бедрах, больно сжимая даже через ткань брюк, а губы столкнулись в кусачем поцелуе. Где-то на краю сознания у Франкена мелькнула мысль, что он никогда не мог бы позволить себе с Марией того, что считал допустимым в отношении Албарна. Они так давно были вместе, так глубоко ныряли в омуты друг друга и поименно знали демонов. Не было необходимости цеплять намордник и ошейник с поводком на собственное безумие.

      И в какой-то момент Штейн отчётливо ощутил разницу между Марией и Спиритом. Марию он уважал, ее границы, ее желания. Если девушка захочет его покинуть, он лишь поцелует ее узкую красивую ладонь и отпустит без сожаления. А Спирит уже уходил, и тогда Франкен пил, как последний алкоголик, и разрушал все вокруг. От мысли, что тот снова пропадет, хотелось выть. Хотелось втереться под кожу к нему, разорвать на сотню маленьких Спиритов, вгрызаться, оставлять свои метки, сжимать в объятиях так, что кости захрустят. Марию хотелось нежить и заниматься с ней любовью. Спирита же — присвоить, забрать себе без остатка, выдрать до сорванного горла и звёзд перед глазами, вцепиться в худые бедра до синяков и кончить так глубоко, что и шанса вырваться не будет. Он готов был делить Марию со всем миром, но не мог допустить даже на мгновение возможности, что Албарн будет принадлежать не ему — пусть даже чисто технически тот и был Косой Шинигами.

      Исчезновение Мьельнир будет неприятным и огорчающим событием. Уход Албарна — крушением целой внутренней вселенной. Марию хотелось нежно уложить на простынь. Спирита — раздеть догола прямо здесь и разложить на столе. Безумие Штейна ластилось и мурлыкало, тянулось к Косе Смерти, и в болотных глазах горели такие же болотные огни, заманивая в свою ловушку. Учёный прекрасно знал, что после его демоны надолго уснут, насытившись близостью со Спиритом. Но сейчас он ощущал себя голодным настолько, что готов был в самом деле сожрать своего любовника. Целовать Спирита с его табачным привкусом дорогих сигарет на губах и легким намеком на недавно выпитый кофе — не то травиться, не то напиться так, чтобы уровень никотина и кофеина в крови превышал все допустимые нормы.

      Штейн плавал на волнах своего безумия раз за разом и погружался в него тем глубже, чем ближе к нему был Албарн, вцепившийся пальцами в его плечи с такой силой, что едва не оставлял глубокие царапины. Собственные же пальцы совершенно не бережно, даже на грани с болью готовили Косу, растягивая неподатливые мышцы с такой настойчивостью, словно даже если Спирит решит повернуть назад, то его не отпустят ни за что.

      — Черт, твою мать, Штейн… — шипел рыжий при не особо удачных движениях, когда ногти слабо, но неприятно задевали внутри, заставляя вздрагивать всем телом и морщиться. Однако Франкен не очень обращал внимание на то, что говорил партнер, его больше интересовали реакции, и пока тот не сопротивлялся и не отталкивал его, для ученого не было существенно, даже если его будут покрывать бранью с ног до головы. Впрочем, когда растяжка принесла определенные плоды, и неподатливость превратилась в горячую покорность, граничащую с нетерпением, мужчина пошел на уступку: все же сбить себе бедра и стереть Спириту лопатки и спину о стол было бы не самой лучшей идеей. Как и сломать чертов стол на кухне, самому ж чинить придется. Так что Коса коротко охнул от неожиданности, когда сухие, худые руки крепко обхватили его, приподнимая и без того не низкого и достаточно тяжелого мужчину над поверхностью стола. Силы у Повелителя было явно больше, чем тот показывал, пусть даже назвать его «дрыщом» и «ходячим скелетом» было неправильно.

      От простыней ожидаемо пахло медикаментами и неуловимым запахом крови, вечно витавшим вокруг самого Штейна. Неправильно, странно, до боли интересно и завораживающе. Алые волосы Спирита на этом пепельном, как старые бинты, покрывале смотрелись эстетичным мазком крови и кармина. Алые губы искусаны в кровь, а крепкие, неприлично длинные для мужчины ноги напряжены, пока хозяин ругался половиной известных ему языков. Франкен никогда не был бережным и ласковым, стоило ему дорваться до желаемого. Во всяком случае, со своей любимой Косой. Перед глазами проносились воспоминания о тех временах, когда они были вместе: даже тогда юный и уже безумный Повелитель был груб в начале, не стремясь подготовить должным образом, но был относительно сдержан в процессе.

      Удерживать Спирита в своих руках, касаться, чувствовать его жар. Штейн дышал прерывисто, неглубоко, стараясь совладать с собой, насколько было возможно изголодавшимся телу и разуму. Узко, горячо, приятно настолько, что этот ураган эмоций выметает из головы даже намек на поползновения безумия захватить его, и обиженный голос Медузы пораженно замолкает, когда Франкен издает тихий, едва ли не мурлыкающий стон куда-то у ключицы рыжей Косы. Первые движения самые сложные. Не сорваться в резкость, потому что боль Спирит возвращал умело. Не замедляться, чтобы не потерять это чудесное чувство. Каждая клеточка Штейна была сосредоточена на сексе с Албарном, распятом под его телом, придавленном. И вскоре уже два тела сплелись, впитывая близость друг друга, в едином ритме, хриплыми вздохами и полустонами наполняя комнату и тишину, пока болотные огоньки в глазах Франкена не превращаются в сияющих светлячков.

      — Что ты творишь? — Спирит задыхался и шипел, однако не вырывался из хватки Штейна. Строптивый, непокорный и при этом податливый — у учёного сама по себе напрашивалась безумная улыбка, когда он видел такого Албарна. А ещё вопрос был совершенно риторическим: подобное всегда происходило во время их близости и оттого Франкен после ещё долго не мог прикасаться ни к кому, пока не забудется это восхитительное ощущение. Во время секса у них всегда срабатывал резонанс. То самое единение душ, полная синхронизация и понимание. И это всегда было восхитительно — ощущать эмоции своего партнёра, чистые, незамутненные, искренние. В момент резонанса ты не можешь скрыть даже малый оттенок эмоций, и Штейн упивался ими и вылизывал, будто зодиакальный Дракон — молочную реку.

      Албарн не превращался в оружие, но каждая его клеточка души словно была пришита наживо к лоскутной и шрамированной сути Штейна, превращенная в один оголенный нерв, к которому прикасались чуть шершавые пальцы. Словно играли мелодию, и в полыхающих неоновых вспышках перед глазами угадывался знакомый ритм, излюбленный и повторенный не один раз еще в студенческие годы, когда им было… пятнадцать? Семнадцать? Когда их резонанс был настолько сильным, что соседи по общежитию буквально начинали ощущать, насколько эти двое подходили друг другу. Пусть они стали старше, пусть у Албарна уже была взрослая и умная дочь, рожденная от той, к кому ушло строптивое оружие после их грандиозной ссоры. Пусть у Штейна был не один десяток любовников, и не все они до сих пор живы. Однако сейчас это было неважно. Все неважно. Даже то, что в отголосках резонанса мелькало сравнение Спирита и Марии, что в ответ вызывало ревнивые сполохи у рыжего. Все равно сравнение было в пользу его возлюбленной Косы, чьи ногти сейчас вычерчивали на лопатках ученого полосы под стать бешеной кошке.

      — Я бы хотел так остаться навсегда, — бормотал между рывками вглубь тела Франкен, склонившись ближе к любовнику.

      — Много хочешь, — полузадушенно стонал в ответ Албарн и выгибался навстречу, подставляя беззащитное горло под зубы. И Штейн с удовольствием пользовался этим щедрым предложением. Сложно было отказать себе не отметить бледную кожу своими знаками, особенно пока их резонанс полыхает, достигнув пика, и Штейн несколько замедляется, оттягивая оргазм. В его резонансе отчетливо звенело справедливое опасение, что другого раза не будет, а сам Спирит, стоит им закончить, снова растворится в бесконечных коридорах, будто чертов призрак. Выпрашивать у Мьельнир, чтобы та устроила им новую встречу, казалось несправедливым по отношению к девушке.

      — Да прекрати ты, Кишин тебя дери, думать о Марии хотя бы пока ты во мне, — зашипел внезапно Спирит и сильно дернул за волосы Штейна, заставляя прогнуться в спине и зажмуриться, на мгновение приостанавливаясь.

      — Не знаю, как насчет Кишина, но я предпочту драть тебя. Чем я и занимаюсь, — полубезумный оскал исказил лицо ученого, однако истинное безумие сейчас было полностью подавлено спокойной и резонирующей с ним энергией Спирита. Впрочем, тормозить сейчас Повелитель уже не стал, набрасываясь с жадностью оголодавшего волка на все еще хрипло ругающегося Албарна. Больше мысли о девушке его не посещали. Да и в целом мысли — он полностью погрузился в их единение со Спиритом, упиваясь эмоциями и удовольствием настолько, что едва не потерял сознание, когда они с непокорной Косой одновременно кончили, сдавшись в резонансе. На мгновение Штейн даже подумал, что его оглушило, контузило, разорвало и собрало воедино одновременно, и мужчина еще несколько минут приходил в себя, не обращая внимание на возню Албарна под ним. Тот, впрочем, не торопился уходить, лишь спихнул с себя полубессознательного любовника и дотянулся до сигарет. Штейн бездумно смотрел, как заалел кончик этой палочки смерти и к потолку взвилось облачко серого дыма. Спирит удобно устроился на подушка, подложив под поясницу еще одну, и слегка поморщился, проворчав что-то про то, что в следующий раз он заставит одного психа использовать презервативы.

      — Ты же не залетишь, — на автомате откликнулся ученый и поперхнулся воздухом, встретив довольно холодный взгляд Косы.

      — Вообще-то мне потом вымываться изнутри, — фыркнул недовольно Спирит. — И это все еще не особенно полезно. Ученый, вроде как врач, а такую элементарщину снова забыл.

      Впрочем, куда более интересным во всем этом был тот момент, что Албарн упомянул следующий раз. А значит, уходить с концами он не думает, и от этого внутреннее ликование топило Штейна настолько, что на губах сама собой рисовалась блаженная улыбка. Даже если сам Албран смотрел на него с легким подозрением, не вернулось ли слишком быстро разогретое пленной тварью безумие. Но в воздухе даже слабый аромат этой мерзости не витал, так что Коса только фыркнула, снова затягиваясь никотином.

      Пусть для Штейна сама концепция романтики была что-то из разряда глупых причуд для впечатлительных девушек, в голове рефреном вертелась мысль, что сейчас, полностью обнаженный Спирит с сигаретой в руках и россыпью меток по коже, а иногда и уже подживших укусов, невероятно красив. В этом расслабленном состоянии, с ленцой в льдистых глазах, с легкой задумчивой полууусмешкой. Какие глупые, несвойственные ему мысли.

      В пепельные волосы ученого небрежно зарылась шершавая от застаревших мозолей ладонь, расчесывая пряди, словно шерсть непривычно ласкового дворового кота.

      — Заканчивай уже думать свои коварные планы и засыпай, никуда я не денусь, — хмыкнул Албарн и потушил сигарету в пепельнице на тумбе, после и сам сползая в лежачее положение. — Явно не в ближайшее время.

      В ту ночь Штейну наконец-то не снились кошмары, порожденные безумием, только карминовые рассветы и закаты и тепло, окутывавшее его объятиями, будто волны океана. Все наконец-то было так, как он хотел, и даже без отголосков резонанса в его крови и сознании он все еще чувствовал близость своего избранного Оружия. Он наконец-то ощутил необходимый ему покой.