[ I ] 

ДАВАЙ ПО НОВОЙ

— Опять пьяный заявился! Нет, вы только поглядите на него. Ни стыда, ни совести!

Определенно не те слова, которые хочешь слышать, ступив, вопреки острому желанию остаться дома, на порог своей любимейшей работы. Но что уж тут поделать: любят меня здесь! Дверь за собой закрыть не успел, а уже во все щели любят, надо же!

— Нет, чудо, что живой, чу-до! Ноги не держат, руки не слушаются, а всё плетется! За мелочью на новую бутылку, портит нам весь имидж заведения!

Я, если честно, проработавши тут год с хуем, ни малейшего понятия, о каком имидже шла речь. Как и эти две одарённые не имели и тени мысли, что музыки в моих наушниках уже давно не играет. Ещё и замок на двери этот сраный, задержал меня на всеобщем обозрении. Как до моего отбытия сломался, так и не починили нихуя. Хотя тут в целом, как могу слышать, ничего не поменялось.

— Полегче с ним. Всё-таки алкоголизм. . . болезнь тяжелая.

— Ну да, тоже мне болезнь. Так уж тяжело вести себя как нормальный? Такая уж воля железная нужна не бухать каждый вечер как проклятый, прям не могу себе представить!

Тут она мерзенько рассмеялась. Ну конечно! Ей-то хорошо, особенно на фоне едва не спившегося в подворотне меня. Вся она такая умница-красавица, с новенькой красной помадой, что уже успела забиться в трещинки на губах, миленькой коротенькой юбочкой, от чего её не менее коротенькие ножки казались чуть длиннее, хорошеньким личиком. О, чуть не забыл, и девичьим смехом. Таким, что аппарат стоматолога визжит менее противно. Меня тут даже наушники не спасли: поморщился.

— Ты смотри, уволят его скоро, останешься должна мне денег.

— А ты думаешь у нас тут толпа желающих за дверью, чтоб его так увольнять? — у подружайки её, как я слышал, в голове было что-то чуть большее, чем цирковое представление.

— Да хоть собаку возьмут, какая разница? Кому здесь не плевать? Даже собака лучше, чем этот мусор. Мне собаки уж точно куда больше нравятся, чем это, — на вид то она может и хорошенькая, не мне судить, а вот на характер дрянь. Мразина, всё отъебаться не может.

— Да-да, драгоценная, — где-то здесь моё терпение окончательно кончилось, — так это потому твой дружочек собачьего кайфа искал? Как его там звали, не напомнишь? Или сама уже забыла?

Я видел, как она побледнела. Конечно, обсуждать смерть парня, который всего пару дней назад покончил с собой из-за твоих шуточек куда менее приятно, чем тыкать в меня пальцем и надеяться, что я окажусь там, где сейчас был он. Мне эта срань уже рутина: вмазаться в висящий на перекладинах посыпавшегося потолка труп это так, сюрприз для хорошего настроения утром. Кем бы ни был этот сюрприз до этого. Ей же — мечта. Чтобы я был там, спившись, или что там она хочет, среди улиц, наконец доведя себя до такого конца. Провоняв на весь этаж, испортив кому-то утро. Пока она будет здесь, так сказать, в контраст, доставляя людям удовольствие. В чистоте, и при, какой-никакой, а зарплате.

Не то, чтобы я был в корне не согласен с её желаниями, но сейчас во мне взыграла гордость. И потому я продолжал.

— Правильно помню, что он у тебя фанатом удушений был? Так, чтобы качественно, до синяков и звёздочек в глазах. Только без перелома шеи, это так себе совместимо с жизнью, как ты могла заметить. С чего он там шагнул? Дай вспомню, что там валялось, я же один из первых его нашёл. Вроде табуретка. А надо было из окна. И сальтуху ебануть.

Не было ничего приятнее в этом гадком сегодня, чем видеть, как самодовольная улыбка с каждым моим словом всё больше и больше сползает с её лица.

— Хотя фоточки бы вышли так себе. Ну, знаешь, повешенного фоткать это как-то наверное драматично-красиво, ты же выставила наверняка. Всяко лучше, чем фоткать типа. Кровавое месиво из органов и мозговой каши, которое было твоим. . .

Договорился до пощёчины, но зато она заткнулась. Ещё и свалила отсюда, замечательно! Её всё же заговорила со мной: сообщила, что я перегибаю. Я на это пожал плечами.

«Добро пожаловать! Мы рады вам!» — гласила неоновая вывеска нашего заведения. В общем-то даже не врала: гостям тут задницы вылизывали хорошо. Не любили только новеньких, тех, кто умудрялся с такой работой жить хорошо, и, как исключение — меня, хотя я работал тут уже целую вечность. Чаще за стойкой, реже на кухне, если вообще повезёт так и вовсе в задних комнатах с кем-то там в постели — без проблем! Раз в эту самую вечность начальству ебучее шоу устраивал, чтобы не вылететь отсюда. Сегодня не станет исключением.

«Добро пожаловать! Только здесь отдохнут ваши душа и тело!» — красовались на рекламных буклетах каллиграфические буквы, аккуратно выведенные кистью, и со всех уголков города по их зову тянулись желающие выпить и потрахаться. А кто эту всю красоту написал? Я. Настолько давно, что никто, кроме меня, в заведении об этом уже не помнил. Но зато тогда, в, так сказать, времена былой славы, целую неделю меня упрашивали расписываться на чеках и салфетках, чтобы заполучить красивые буковки себе. Как-будто это хоть что-то значило.

«Отличные условия для работников! Большие выплаты! Лояльное начальство!» — значилось в объявлениях по набору шлюх. И здесь не наврали: штат пусть и был огромный, но рук всегда не хватало. Так что, в итоге всех срачей с начальством, это привело к тому, что для отлынивающих и ебланов, вроде меня, появилась лазейка, которую все мы между собой называли «закрепительный день». Суть его была проста: успеешь отработать смену прежде, чем вызовут к начальству — штрафанут, снизят выплаты, могут наорать, но уже не уволят. Если клиента в постель затащишь так ещё и премию дадут. Ладно, здесь я уже шучу. В любом случае, эта дурость — мой грёбанный шанс. Меня не было. . . долго. Чёрт его знает сколько точно, я не считал, но тут уж так сука была права: не было меня достаточно, чтобы при всей текучке и вечной нехватке кадров выкинуть за такие проёбы к чертям. Но! Это только если заметят, что я появился. А заметят только если кто-то донесёт: всё же, во всей толпе абсолютно одинакового темноволосого персонала, поймать одну пропащую овечку будет не так просто. Особенно нашему слепому начальству.

— Добро пожаловать домой, — шепнул я сам себе, под все эти мысли успев привести себя в рабочий порядок, и толкнул дверь в зал. Оглядевшись, я привычно скользнул в поток официанток, а с ним добрался и к себе за барную стойку. Там перепроверил всё ещё раз: волосы заколоты, форма пыльная, мятая, но на месте. Перчатки, карточка с моим айди. «Пик» — вот и данные по сегодняшней смене. Повезло и здесь: минимум людей, которые должны были выйти обязательно, у них на эту ночь уже есть, значит моё имя не будет светиться в их числе. Больше шансов закрыть смену спокойно! Радует. Радовало, ровно до секунды, как, я опустил глаза на таймер: от двенадцати часов отняло несколько секунд. Долго.

* * *

Время текло алкоголем сквозь пальцы. За это я в ночь работать и любил, ведь ночь — это случайные беседы по душам с людьми, которые завтра не вспомнят твоего лица, алкоголь, выпитый за здравие тех, о ком слышал, наверное, первый и последний раз. Куча работы, конечно же, миллиарды дел, которые заставляют разорваться надвое между стойкой с образом доброжелательного собеседника, который понимает тебя, гость, лучше всех в этом мире, и кухней, где в такой наплыв посетителей обязательно нужна будет помощь. Дела-дела, дела и ещё раз. . . дела. Шум: пьяных голосов, расслабляющей музыки, звона бокалов. Всё это то, что вместе с выпитым, помогало наконец-то забыться и. Выдохнуть. И, может быть, жизнь ощущалась даже довольно терпимой, чтобы её жить, пока какой-нибудь засранец не выдернет тебя из этого кайфа своим басом:

— Какие люди нынче хуй на блюде! Ну ты и хер собачий, Паршивец, че, бухло у тебя кончилось наконец? Дополз? Ай молодца, без тебя жизнь — не жизнь!

Крепкая мужская ладонь бьёт по моей спине так, что воздух вылетает из лёгких куда-то в космос. След обитателя улицы Кольцевая остаётся на спине чёрной копотью. Он — весело смеётся, я — надрывно кашляю. По звуку выходит что-то примерно одинаковое.

— Блять, ты меня убьёшь так когда-нибудь, — мне пришлось согнуться, опираясь на стойку, чтобы иметь хоть какую-то возможность дышать.

— Раз тебя твоя дрянь уже взять не может, я думаешь возьму?

— И то верно, — согласился я, в подтверждение его слов, качнул ему прикупленной бутылкой, дернув немного с горла.

Так кем же был мой чудесный почти-убийца? Старый знакомый, коллега, просто прекрасный человек — тот, кого по обычаю давать клички от названий улиц, мы здесь называли Висельником. Когда же мне наконец удалось выпрямиться, я развернулся к нему, решив проверить, изменилось ли в этой махине хоть что-то в моё отсутствие. Так и обнаружил, что разительно изменилось. . . целое ничего. Разве что набрал он ещё парочку килограмм, от чего его и без того широкое лицо стало ещё шире. Огромный, размером в два, три, а то и четыре меня, со всем своим глупым видом, и едва не трещащей по швам рабочей формой, он счастливо улыбался мне, настолько широко, насколько вообще могла позволить его широкая щетинистая морда.

— Ты ерш свой на голове когда в порядок приведёшь?

— Э? А, ну . . . — задумавшись, он взъерошил рукой свои коротко стриженные волосы, от чего они стали ещё больше похожи на мёртвого, немного плешивого, ежа. Как-то девочки пытались ему проплешины чёрной краской замазать, похоже, наконец отмываться начала. — Да хуй знает, когда-нибудь. Как время будет. Собака то твоя как там?

— Живёт, жрёт. — ещё одним, радовавшим мою душу, плюсом этого человека было то, что за мою псину он всегда беспокоился даже больше, чем за меня. И, надо сказать, это было чертовски правильным решением. — Вон на корм ей и зарабатываю. Ты думаешь я сюда просто так запёрся?

— Ну вот видишь! Заботишься, молодец. Хороший хозяин, — он снова посмеялся, принявшись за работу рядом, и забрав у меня пару заявок на коктейли.

И тут я подумал: отлично! За ним-то меня точно хрен кому заметно будет. Остаётся только работать, шутить, и делать свои дела, пока смена не закончится, но он, зараза такая, как только заказов стало немного меньше, всё же влез мне в голову и высказал мои опасения сам:

— Начальство тебе башку скрутит, Паршивый. Ты хоть в курсе сколько тебя не было?

— Да какая разница? Если не донесут — не открутят. А кто, кроме тебя и пары этих, — я кивнул головой в сторону потока официанток, крутившихся между столиков. Все на одно лицо, все в одинаковых красных юбках. Так уж сложилось, что после пары случаев у меня с ними не ладилось, потому я и думал, что моё лицо они уж наверное помнят. Надо же им знать в кого плевать, в конце-то концов, — меня здесь вообще помнит?

— Любовник, например? — блять нахрен ты его вспомнил, Висельник. — Я б ему не доверял, но ты с ним вроде на тёплой.

— Только из-за того, что эта наркотическая принцесса сколется раньше, чем я сопьюсь. А к мёртвым сам знаешь: либо хорошо, либо никак.

Музыка прибавила в громкости и ответа Висельника я уже не услышал. Пожал плечами, постучал по уху: мы кивнули друг другу и продолжили работу. Хотелось, конечно, ужасно хотелось проверить таймер ещё разок, но я себя от этого сдерживал: весь этот разговор отнял от него максимум пару минут.

* * *

«И снова, и снова ты возвращаешься ко мне, чтобы совершить всё те же ошибки. . . », — тянул песню низкий мужской голос. Что-то джазовое, что-то про любовь. Что-то не в моём вкусе. Я, говоря честно, особо даже и не вслушивался — так, кивал посетителям, стараясь угадать их музыкальный вкус и подобрать правильный ответ на их вопрос нравится ли мне музыка. Непременно отвечал что «тут весьма неплохо» тем, кто спрашивал, нравится ли мне здесь. В целом-то ночь текла без происшествий: я разливал алкоголь, выслушивал чужое горе, подсказывал где туалет. На вопрос, чего это девочки у нас такие дорогие, смеялся, что мальчики, так к слову, не дороже, но это нравилось уже не всем. А жаль: кто-то, кто купит меня хотя бы на пару часов, да хоть на минут 15, мне бы точно не помешал. Но все старания на этом поприще катились в сливную яму: я улыбался им, я слушал их, и мурлыкал им мёдом на дырявые, как решето, души, а они оставляли мне половину своего кошелька. И заказывали девочек. Один за другим, стакан за стаканом. Бутылка за бутылкой. Девочка за девочкой. Моя дежурная, самая-счастливая-на-свете, улыбка, дрогнула, когда какой-то богатей чуть не вылил на меня свой мартини, заорав на весь зал что-то про баб и их сиськи. Я не мог разделить с ним эту радость, но мог навязать ему девочку — она же и увела его «отдыхать», едко усмехнувшись мне через плечо. У неё-то, в отличии от меня, теперь был хороший заказ.

Заебывало это всё неимоверно. В голове неприятно зашуршало усталостью и тревогой, и что-то, что я так хотел оставить за дверьми работы, забиралось мне в голову снова. Тогда приложился к бутылке. Снова. Висельник подергал моё плечо, бормоча что-то в духе «давай полегче» и то, что мне на сегодня уже хватит, но я его не слушал. Полегче — значит с вином. Когда в голове туман, в котором теряются и мысли, и желания, и ты сам, работать — куда легче. Работать хотя бы реально. Тогда же я, зажав пальцами на пару секунд переносицу, выдохнул. И, опустив плечи, новь натянул на лицо самую дружественную улыбку, которую только мог себе позволить, чтобы не выглядеть так, словно запущу стаканом прямо кому-то в лицо. Хотя хотелось.

Взгляд мой снова заскользил в поисках потенциальных клиентов, но, вместо золота среди говна, наткнулся на это самое говно посреди дороги. Прям с размаху ногой в новых ботинках в центр зловонной кучи: Любовник, чёрт бы его побрал. Его светлую голову я заметил сквозь прозрачные стены кальянной. Подумал: да нет, наверняка ещё какого блондина взяли. Вернулся к напиткам, а всё посматривал в ту сторону. Ждал: и вот, это нечто наконец вынырнуло из своих «владений», выискивая взглядом кого-то среди официанток. А столкнулся с моим. Что ж, не ошибся: это действительно был он.

Улица Возлюбленного. Четвёртый дом. Третий этаж. Старая дверь с тугим замком, которую кто-то принял за часть технических помещений и разрисовал граффити. Я как-то раз под его окнами часов пять простоял, только для того, чтобы он высунулся и послал меня нахуй.

А он, кажется, так и не в курсе, где я живу. Кроме того, что на Паршивой, само собой.

А он, кажется, так и не изменился: тот человек, при взгляде на которого сразу думаешь — курит, и курит много. Так и было у Любовника личико, совершенно не подходящее под это имя: худое, истощенное, всё в каких-то царапинах, прыщах и шрамах, светлые волосы до плеч, на спех собранные первым, что нашлось под рукой, в подобие то ли хвостика, то ли растрепавшейся кубышки. Глаза, цвета ясного, летнего неба. Были бы очень миленькими, если бы не его нервный, бегающий с места на место взгляд. Задержавшийся лишь на секунду, чтобы поймать мой: тут же и он улыбнулся. Довольно, почти что счастливо. Рад, мне, засранец? Соскучился небось? Знаю, что соскучился, пошли ко мне. Поговорим.

Он тут же отвлёкся на телефон. Я дождался, пока он что-то кому-то ответит. Поймал его взгляд ещё раз. Подмигнул — он закатил глаза. Я опёрся на стойку локтем, ждал, когда же наконец он сломается и подойдёт ближе, но. Но-но. Увидел лишь, как улыбка его замерла, а взгляд скользнул за моё левое плечо. Туда, где нет ничего, кроме. . . дверей администрации. Блять.

«Тук-тук-тук», — этот звук не спутать ни с чем: ебучая музыка надвигающегося апокалипсиса.

«Тук-тук-тук», — тихий, едва слышимый обычным посетителям, для нас же он звучал набатом сквозь звуки человеческого счастья. Чтобы каждый услышал и готовил задницу к тому, что сейчас будет жестко и без смазки.

«Тук-тук-тук», — и звук этот приближался ко мне. Я нырнул под стойку, чем поначалу заставил Висельника рассмеяться. Этот идиот решил, что я упал. Смеялся он ровно до того, как услышал и сам: редко я видел, как его улыбка исчезала настолько быстро.

«Тук-тук-тук», — всё ближе. Ближе. А ещё даже половины ночи не прошло! Чёрт, он никогда не выходит «поговорить» вот так в зал посреди рабочего дня, почему сегодня?! Почему, блять, сейчас ему это присралось.

Тук-тук. . .—

— Доброй ночи. Могу ли поинтересоваться: всё в порядке?

Прямо. Надо. Мной. Его грёбанный голос, в этой ебуче-вежливой манере вечной доброжелательности и «сотрудничества», зазвучал прямо над местом, где прятался я. Сука сраная, он же слепой, как он всегда понимает где мы находимся?! Я вжался спиной в стойку, закрыв себе рот рукой: даже в таком многоголосье, слышит этот слепец куда-лучше. Не двигаться. Не дышать. Никаких лишних звуков.

— Да всё как всегда, без происшествий, господин Реаль! Вот я типа. Работаю. Вроде того, ха-ха, — Висельник слышно нервничал, но Начальство это никогда не волновало.

— Никто не возвращался? — его пальцы застучали по стойке над моей головой. Тук. Тук. Тук. Блять. Уходи, пожалуйста, уходи. Возвращайся когда останется минута-две, но сейчас уходи. Проваливай.

— Ну что вы там, я бы вам первому сказал. Вы слишком хорошо цените возможность знать обо всём здесь, если вы понимаете, о чём я, — он пошуршал пальцами, говоря о деньгах. Даже я на это закатил глаза: идиот он СЛЕПОЙ. Он НЕ ВИДИТ твоих паясничеств. — Как сами то, Аларих? Всё путём?

— Всего хорошего.

«Тук-тук-тук». Я дождался, пока звук его трости направится туда же, откуда явился. Пока скрипнет тяжеленная дверь его кабинета. Ещё минуты две просидел на всякий случай, и только после поднялся из своего укрытия. Внутри всё дрожало. Я посмотрел на собственные руки — снаружи дрожало тоже. Висельник? Видя, как мне хуёво, только неодобрительно покачал головой:

— Не люблю я ему врать. Не проси меня больше о таком.

— Обещать не могу, — я этой собачьей преданности начальству не разделял, но хуй с ним. Пока мне прощают проебы претензий тоже особо не имел. Только головную боль.

Я вновь поднял взгляд на зал: Любовник уже успел скрыться. Вероятно, вернулся в кальянные — своё природное обиталище и главную зону ответственности. Пока у нас тут потоком шли улыбчивые официантки, там, под его прокуренным взором, маршировали ребятки с кальянами, всякими смесями и прочей дрянью, расслабляющей так, что потом оттуда на своих двоих не выйти. И там, среди дыма, туманящего твоё хоть какое-то понимание происходящего, и запахов, уносящих тебя куда-то далеко-далеко, хрен ты его отыщешь, если сам он тебя видеть не хочет. Скорее вернёшься, если вернёшься, за стойку весёленьким и готовым, а под утро перекочуешь в ближайший туалет, а то и кусты. Прочищать всё, что насобирал в этом адовом уголке.

* * *

Время шло, везение моё кончалось. Любовник так и не появился снова, за часик-другой спокойствия пришлось платить Висельником: отсалютовав мне, он ушёл в дальние комнаты со смеющейся дамочкой, которую его собственный смех, какого-то хуя, не напугал. Может, к его счастью, глуховата была, а может надеялась, что у такого огромного мужика такой же огромный хер. Завидовал ли я? По-хорошему — да. Всего один такой заказ поставил бы точку в сегодняшнем дне и дал бы мне ещё месяцок-другой спокойствия, но время продолжало тянуться, и, как на зло, по мою душу клюнула только пара девчонок, которым я совершенно ничего не мог предложить.

Людей становилось всё меньше. Грохот музыки сменился воем пьяниц, ряды официанток поуменьшились. Один за другим, все расходились по домам, и как бы стоило радоваться — смена-то почти закончена. Ещё немного и всё, задача сделана. Домой! Отсыпаться! Но что-то нихрена меня это всё не радовало: отвлечься было совершенно не на что. Ворох мыслей в голове зашуршал с новой силой, стучал по вискам головной болью от духоты и усталости. Глушить себя алкоголем приходилось всё чаще, от чего дозволенная мне порция всё быстрее подходила к концу. Это, как можно догадаться, радости не прибавляло. Но даже алкоголь не был способен заглушить этот глупый страх: я всё ждал, когда позади меня, слева, снова скрипнет администраторская дверь.

Скрипнул пока только каблук:

— Эй-эй, чего залип? — юбочка, так мы между собой называли официанток, пощелкала пальцами у меня перед носом. От неожиданности я вздрогнул, она на это весело улыбнулась. — Давай, милашка, сообрази что-нибудь впечатляющее, с дымком. И чтоб пахло вкусненько.

— Ты новенькая? — задал я встречный вопрос, слишком уж она показалось мне живой и весёлой для той, кто работает здесь достаточно давно. Да даже для этой смены она была слишком бодрой! Хотя, так на вскидку, она просто ещё слишком мелкая. А может ещё и здорово (побольше моего) накатила чего покрепче, но это среди юбок уже считается за дурной тон. Особенно если клиент не такой уж и страшненький.

— Про тебя я от девочек тоже ничего не слышала, мистер Одиночка, — ну точно юбка. Это их манера сводить все прозвища к числам. Значит не первый день здесь. — Меня кстати зовут. . .

— Спроси у твоей наставницы за случай с лимонами и поймёшь, почему тебе про меня девочки не рассказывали. Будь умницей, не болтай попусту. За разговоры с мелочью мне денег не платят.

Я хмыкнул, окидывая взглядом заготовки и пытаясь сообразить, что из этого можно соорудить похожее на её запрос. Даже если мне скучно, даже если мне одиноко, даже если от мыслей своих я на стену лезу, разговоры с малолетками в мои планы никогда не входят. Особенно если они ещё и пытаются познакомиться. И прям дважды подчеркнуть — никакой дружбы с Юбками, среди них, за всю мою работу, только одна нормальная была, да и ту вытравили.

— Случай с лимонами? — переспросила она.

— Ты знала, что цвет глаз можно поменять с помощью лимонного сока? — я хитро улыбнулся, надеясь, что она тоже купится. Кажется, тогда эта шутка почти стоила мне увольнения. Половину заведения отправили в больницу, кто поумнее отделался испугом за остальных. Мои, светло-желтые глаза, сияющие как подтверждение слов, приковали её внимание. — Стоит попробовать, это довольно быстро.

— Что? Нет, погоди, — сообразила в чем подвох, а жаль, хоть что-то весёлое в ней было бы, — ты меня совсем за дуру держишь?

— М-м, да, ты похожа, — я усмехнулся, выставляя на стойку то, за чем она пришла.

— Идиот, я вообще от блондинчика. Он тут подослал с тобой поболтать по делу. . .

— Так, постой.

— Но ты, смотрю, не в настроении общаться. . .

— Эй, да ладно тебе. Я просто пошутил.

— А я нет. Пока-пока!

Она забрала заказ, вильнула задницей и поцокала каблучками в нужную ей сторону. Нахалка. Я что, виноват, что тут половина кадров идиоты, которые ведутся на такие глупости? Просто проверял насколько она тупая! И проверку она, так к слову, даже прошла!

Постояв в тишине пару минут, я резко вспомнил, что пришла она, всё-таки, от Любовника. И хлопнул себя ладонью по лбу. Любовник, блять. Нельзя было по-нормальному? Время утро уже, смена кончается, кто в такое время вообще соображает здраво твои загадки разгадывать? Теперь ещё и думать, чего он там от меня хотел: не то, чтобы он хоть сколько-то меня любил, чтобы заботиться о моей скучающей заднице. Да и на разговор звать первым было не в его характере. Может, наркота наконец в голову дала, чёрт его знает. Но в зале я его до сих пор не видел. В зале, под закрытие, не осталось уже почти никого, кроме парочки заснувших на диванах, весёлых постоянников и юбок, которые крутились между ними, пытаясь о чём-то договориться. Краем глаза я заметил, что кто-то у стойки ждал и меня, и, кажется, прекрасно слышал часть наших рабочих разговоров. Ну ничего, сделаю что-нибудь на угощение, последний клиент всё-таки на сегодня. А там и конец смены. А там и домой. Всё не так плохо!

«Тук. Тук. Тук» — зазвучало, пальцами по стойке, прежде, чем я успел повернуть голову.

— Утра доброго, Ричард.

От одного только голоса внутри всё болезненно сжалось. Блять нет, нет-нет-нет, пожалуйста. Только не ты. Откуда ты вообще здесь взялся.

— Давно же тебя здесь не было, верно? Пройдём-ка ко мне в кабинет, поговорим.

Мне осталось меньше часа.

Ну и скотина же ты, Реаль.