— Что ты имеешь ввиду?

Мартин просыпается медленно — под потолком птицы больше не кружатся, раскинув крылья в стороны и застыв в духоте фургона. На них падает призрачный свет из под его красного флага.

— Док- Док!

Он поднимает голову, тяжело переворачиваясь набок. Фолс сидит у руля, но они не едут — она тревожно стучит по радио ногтями, в надежде выудить из него хоть какой-то ответ.

Док пробивается сквозь помехи:

«Фолс, он уехал!»

— ЧТО ТЫ ИМЕЕШЬ ВВИДУ? — срывается она, — ДОК, КАКОГО ХРЕНА ТЫ-

«Я не знаю, Фолс, он просто уехал!»

Мартин не знает, что отражается на ее лице, паника или злость, но она щелкает зубами и одним движением заводит машину.

— У тебя была одна задача, Док! — сообщает она, — Где он? Какого хуя он вообще решил поехать к нам?!

Она топит педаль газа в пол, и фургон срывается с места; Мартин почти падает с кровати, удерживаясь лишь чудом и ничего не понимая. В визге колес и грохоте он пропускает следующие слова Дока.

— Что случилось? — спрашивает Мартин. Фолс смотрит на него в зеркало.

— Рен случился!

Ох, блять. Ладно, это многое объясняет.

Мартину приходится перевести себя в вертикальное положение, и на повороте его снова чуть не заносит за пределы кровати; он находит свою рубашку на верхней полке и натягивает её сверху.

Вставать на ноги — не самая хорошая идея, и все же он успевает прошмыгнуть вперед и упасть на пассажирское.

— Он едет к нам навстречу?

Фолс поджимает губы.

— Уже несколько дней.

— Уже- Черт возьми!

Ещё один поворот — Фолс и вправду не самый аккуратный водитель когда дело касается скорости, однако комментировать это не хочется от слова совсем, ситуация критическая. Видимо, они сменили маршрут.

— Как это произошло? — вопрошает Мартин, не то чтобы ожидая ответа. Скорее, он спрашивает это у самого себя.

Мысль о том, что он прямо сейчас встретится с Реном, отзывается в его груди одновременно животным восторгом и первородным страхом.

— Он соврал и уехал, — отвечает Фолс, — Нетерпеливый-

Он снова не может расслышать второе слово — он чуть не бьётся головой об стекло. Дорога становится недружелюбной, из-за чего их начинает качать ещё сильнее; Мартин пристёгивается впервые за всю поездку.

Он все ещё мало что понимает. Темп из унылого и медленного сменился на быстрый и кружащий голову, и он не может за этим угнаться: Рен. Рен едет навстречу к ним. Он сделал это, буквально обманув Фолс и Дока.

Зачем он делает это? Почему он не мог просто дождаться их?

Сердце в груди екает и сжимается, пока Фолс обгоняет впереди едущие легковушки. 

Куда они сейчас едут?

— Что ты делаешь?! — вместо этого спрашивает он грубее чем хотелось, и голос Фолс из гнева, наоборот, перекатывается в панику.

— Я не знаю! 

— Мы в дерьме!

Диалоги, достойные Голливуда.

Фолс успевает вернутся обратно в их линию ровно за секунду до того как в том же месте пролетает машина.

— Слишком медленно, — говорит Фолс, оглядываясь по сторонам, — Слишком. . .

И тут она съезжает на обочину. Всё внутри начинает стучать и двигаться — они переезжают поросший пустырь и пару раз Мартин задумывается, насколько высока вероятность аварии в таких условиях. А потом Фолс выезжает к реке, и-

Ну, да, Мартин должен был ожидать чего-то такого.

(Он точно не визжал как девчонка когда она направила Лодку строго в реку. М-м. Неа.)

. . .

Этот — Прайм, какое слово то подобрать, пиздец? — заканчивается через некоторое-колличество-неопределенного-времени, потому что от подскачившего адреналина реальность смазалась к чертовой матери. В конце концов, Фолс выезжает на одинокое разбитое шоссе и начинает преследовать какую-то определенную машину, и когда они вместе сворачивают на площадку перед какой-то дерьмовой закусочной, Мартин понимает — это момент истины.

Он путается в ремне, предпринимая слишком много попыток, чтобы его расстегнуть, но из фургона он вылетает быстрее Фолс — его тело слишком легкое, и он чуть не бьется об дверь, когда спрыгивает на асфальт.

Дверь чужой машины открывается, и Мартину хочется бежать и кричать одновременно. Но вместо этого, он останавливается.

Рен. 

Рен. 

Рен.

Рен, в своей любимой фланелевой рубашке и подтяжках. Рен, в черных очках и со сверкающей улыбкой, обнажающей клыки. Рен, что задолбал своих друзей буквально до спасательной операции незнакомого им человека.

Король, милорд, сеньор — все вещи на свете, закованные в простое и теплое, театр одного актера.

Рен налетает на него и обнимает, поднимает и раскручивает — у Мартина кружится голова, пока Рен громко смеётся:

— Мартин! Приятель, рука!

Мартину нужно сделать физическое усилие чтобы ответить на объятие, когда Рен ставит его на землю — в основном потому, что иначе он бы упал. По крайней мере, так убеждает себя он сам.

— Я не видел тебя так долго, — говорит Рен, — Я так, так по тебе скучал.

У Мартина пересохло в горле — он смеётся, но утыкается носом в плечо Рена, думая, что вот-вот из его глаз хлынет та самая река, что они с Фолс едва пересекли. Чужие пальцы путаются в его волосах, пока он цепляется за его рубашку.

— Спасибо, — шепчет он, — Спасибо. Спасибо.

Рен улыбается — даже если Мартин не видит, он знает, что он улыбается. Мартин шепчет «спасибо», пока вообще может, потому что он знает, что потом сил сказать это у него не будет совсем.

Ему казалось, эта встреча будет холодной — как встречаются старые сослуживцы, с острыми улыбками и морщинами под глазами, на расстоянии вытянутой руки. Но Рен теплый, и он заполняет всю его голову, потому что ему нужно заполнить пустующее в ней пространство хоть чем-то.

Рен держит его, пока Мартин осознает, что у него всё ещё есть хоть что-то. И Мартину хочется, очень хочется верить, что сейчас, может быть, наконец-то наступает весна.

. . . 

Фолс притаскивает им подносы с тарелками и стаканами. На секунду Мартин задумывается, сядет ли она на диван к нему или к Рену, но через мгновение Фолс подтягивает к их столику стул.

Кафе (хотя «кафе» назвать это весьма сложно) является очень маленьким местом, однако тут буквально никого нет — человек за стойкой скрылся в задней комнате и оставил их в зале совершенно одних. Мартин уверен, что если быть достаточно осторожным, тут можно ограбить кассу.

Правда, с таким количеством посетителей тут вряд ли есть, что грабить.

— Рен, — говорит Фолс спокойно и прямо, с самым серьезным лицом на свете.

Рен неловко улыбается:

— Фолси.

У Фолс дергается глаз.

— Рен.

Рен прижимает уши к голове — видно, решил, что эта игра свеч не стоит, и потому держит язык за зубами. Он продолжает криво улыбаться, немного отодвигаясь к стене, словно эти сантиметры пространства защитят его от чужой атаки.

Фолс немного трогает такая реакция, и она вздыхает: ее плечи опускаются, и волосы падают на плечи, закрывая её внезапно повзрослевшее лицо.

— Что ты здесь делаешь, Рен?

С улицы течет солнечный свет, но из-за туч он кажется скорее белым, чем желтым. Качаются немного занавески у окна, и тихо. Совсем, совсем тихо. Но не как в фургоне, когда они сидят вдвоем, и статика из радио разбавляет их скуку.

Тут действительно, действительно тихо.

Рен делает вдох. Потом он открывает рот, словно хочет что-то сказать, и делает выдох, разочаровавшись в своих способностях. Он кидает взгляд на Мартина, и тот, растерявшись, может лишь кивнуть ему в качестве поддержки.

— У меня. . . Были дела? — начинает Рен, — Так что я отпросился и поехал. А потом я подумал, что. . . Могу заехать дальше. 

Фолс делает вдох. Пауза. Выдох. Их дыхание в этом месте слишком громкое.

— Ты бы мог, — Фолс кусает губу и отводит глаза на голубую плитку стены; она больше не выглядит страшно или серьезно, скорее разочарованно, непонимающе, — Ты бы мог сказать нам. 

Рен поправляет очки.

— А вы бы меня пустили?

Вдох. Фолс издает влажный смешок, и она снова наклоняет голову, полностью пряча лицо за волосами.

— Действительно. . . Да. Действительно.

Мартин наблюдает за ними из своего угла, как за странным старым кино: их позиции зеркально сменились, и теперь Рен прячет свой острый взгляд за очками, в то время, как Фолс пристыженно разглядывает картошку в тарелке.

Вдох.

Это, кстати, был его.

— Так! — он хлопает в ладоши, и иллюзия кино развеивается: Фолс резко поднимает голову, Рен поворачивается к нему, и Мартину почти неловко от нарушения этой сцены, — Я знаю, знаю, «как ты посмел», «у меня не было выбора», траляля, тополя — но ребят, давайте, ну. Поедим?

На мгновение, повисает тишина, и Мартину кажется, что сейчас его разорвут в клочья, но потом оба его собеседника заметно расслабляются. И всё. Они поднимают свои столовые приборы — пластиковые.

— Еда тут — отстой, — сообщает им Фолс.

— Ну, слушай, не плоть — и хорошо!

Рен фыркает:

— О, Пустота, не напоминай мне об этом!

— Это ты ещё сок не пробовал-

И как-то всё пошло своим чередом. Еда и вправду отстой, но это хоть какое-то изменение, так что Мартин не жалуется: вместо этого, он перебрасывается шутками с Фолс и Реном, и почти распадается на атомы, когда Фолс начинает тыкать пластиковой вилкой Рену в линзу.

Это. . . Хорошо. Почему-то, напряжение пропало совсем, и сейчас просто так, по щелчку пальцев, всё стало хорошо.

Это потому, что Рен теперь тоже здесь, в силе уравновесить их обоих? Или потому, что ситуация не имела выхода, и потому они просто решили забыть о ней?

В любом случае, Мартин вылизывает тарелку дочиста, а владелец заведения смотрит на них из-за стойки так, словно они — случайно зашедшие во дворец городские сумасшедшие.

. . .

Они наводят небольшую суету, пока перетаскивают вещи Рена в фургон и приводят в порядок верхнюю кровать: Рен жалуется, что у него нос практически упирается в потолок, и Фолс внезапно заводит рассказ о каком-то фольклорном герое, вросший нос в потолок которого означал, что он спит в гробу. Каким-то образом Рен разбирает свою машину на три шалкера, и Фолс с Мартином лишь неловко переглядываются, гадая, точно ли это вообще машина. Рен лишь сверкает своими кривыми детскими клыками. Чем-то он немного похож на гордого фокусника.

— Это флаг Догвартс? — спрашивает Рен, когда наконец-то получает шанс осмотреться, — Черт возьми, я думал, ты забросил шитье!

— Он ничего не делает, кроме как шьет, — комментирует Фолс, и Мартин застенчиво улыбается. Рен падает на кровать рядом с ним, и он просто. . . Рен. Мартин не понимает, нравится ему флаг или нет.

Он показывает ему то, что делал в последние дни; Рен заинтересовано кивает, расспрашивая, все ли с ним в порядке.

— Приятель, я не могу поверить, — задыхаясь от восторга говорит он, — Ты сможешь вернуться домой!

— Конечно, — улыбается Мартин в ответ до боли в щеках, — Я смогу вернуться домой.

. . .

— Я чуть не забыл!

Фолс и Мартин смотрят на Рена, неловко переглядываясь, и наблюдают, как он роется по своим шалкерам. В конце концов, он достает коробку, и разворачивается к ним, триумфально прочищая горло.

— Мартин, — говорит он, — Это — тебе.

У Мартина перехватывает дыхание. Он медленно подходит и берет из чужих рук коробку, сначала осматривая её на предмет какой-либо опасности. Рен бы не стал сувать ему под нос сюрпризы с тротилом, конечно, это не в его стиле, и все таки, Мартин слишком привык не доверять таким вещам. В итоге, не найдя ничего выразительного, он садится на свою кровать и открывает её.

Его старые документы: устаревшее id, которое он таскал с собой во времена ЭВО, подтверждения участия в чемпионатах, бумага о получении ника; старые признаки его существования, что-то из далекой, гражданской жизни. 

Записка от Гриана: «Я рад, что ты больше не там. Прими это, как извинения лично от меня». Прикрепленная к ней сережка с перьями альбатроса и канарейки — Мартин готов расплакаться. Маленький бумажный журавлик из салфетки — Клео учила его делать такие, но он абсолютно не помнит, когда.

У Мартина дрожат руки, и он всхлипывает; Рен говорит: «Ох, приятель» и садится рядом, приобнимая его за плечи. Он видит, как Фолс расправляет свои крылья вокруг них, словно пряча от остального мира.

Этого слишком много. Слишком много для него одного.

. . .

Мартину больше не снятся кошмары. По крайней мере, ему так кажется.

Оказывается, это очень здорово — когда в твоей голове блаженная тишина.

Это не продлится долго. Но он рад, что хотя бы один раз он сможет проснутся без крика.

. . .

Это вечер, и они остановились у заправки, не желая попасть в неприятности из-за внезапно налетевшей метели. Они сидят, попивая отвратительное какао с перебором сахара, и болтают в основном ни о чем. Когда темы для разговора кончаются, они начинают играть в города — когда кончаются и они, начинается игра в слова.

В общем, увлекательнейший досуг.

У Рена словарный запас больше них обоих, но он такой древний, что им никто не пользуется — Шекспирово чадо; Мартин просто знает много случайных слов, при этом не совсем имея понятие, что они значат; Фолс использует свои знания профессиональной сферы — оказывается, когда-то она была художницей.

Они идут уже на Прайм знает какой круг, когда Мартин спотыкается, не в силах снова придумать слово на букву «А».

Рен прочищает горло и скатывается в свой фирменный шотландский акцент:

— Моя рука, мы не можем проиграть в этой битве!

Мартин смеётся от узнавания, но после пытается принять более спокойное выражение, кладя руку на грудь:

— Как прикажете, милорд.

Фолс смотрит на них с искренним непониманием, переводя взгляд с одного на другого; очевидно, театральность Рена никогда не была секретом, но неожиданность тут привносит участие Мартина. Или, по крайней мере, он так считывает это — может быть, её внимание привлекло что-то ещё. Может быть, ему вообще кажется.

— Эти ваши игры не звучат особо весело, — с неловким смешком говорит Фолс, и в ответ Рен ей агрессивно кивает.

— Это не было весело, но Догвартс не мог пасть! 

Она моргает, и почему-то останавливает свой взгляд на Мартине; он пытается сделать вид, что он его не чувствует.

— Почему вы вообще в этом участвовали?

— Ох, ну, знаешь-

— У меня не было выбора.

На секунду, все наполняется статикой: тишина фургона, снег за окном, бормотание из радио на низких частотах. Он делает вдох, и на секунду, он задыхается.

И секунда проходит.

— Что ты имеешь ввиду?

Рен смотрит на него из под очков, с искренним любопытством и эмоцией, что Мартин считывает, как жалость, и он ежится, отворачиваясь.

— Ничего. 

— Это связано с тем, почему ты не мог уйти? — спрашивает Фолс.

«Может быть», хочется ему закричать, «Вполне может быть!»

Но он пытается себя успокоить, запихивая слова обратно в глотку через боль. Нет смысла с ними ссориться — не сейчас, по крайней мере, не по этому поводу.

— Не совсем, — вместо этого говорит он, — Там было много факторов. Я был их любимчиком.

Он проглатывает ком в горле; не задавайте больше вопросов, пожалуйста, не надо, он не хочет врать, но он и не хочет говорить правду.

Рен немного прижимает уши, и Мартину хочется спрятаться от его взгляда.

Но тут Фолс начинает смеётся. Искренне и звонко, так громко, как он ещё не слышал — это не хороший смех, он знает, что это что-то другое, и этот смех вызывает у него мурашки.

— Так ты не патриот! — произносит она, заливаясь смешками, и почему-то это доводит что-то внутри Мартина, и так чуть не лопающееся, до состояния кипения, — Ты просто травмированный!

— Прошу прощения?!

И она смеётся вновь — Мартин не понимает, в чем шутка: либо он тупой, либо лыжи не едут. Он смотрит на нее, пытаясь понять, хоть как-то прочитать посыл, но кроме оскорбления он ничего не слышит.

— Вау, — говорит он, — Просто вау. Рен, ты слышал это?

Он поворачивается к нему, но Рен не изменился в лице. Он замер, смотря на него, и взгляд жалости прожигает в нем дыру.

«Почему ты так смотришь на меня? Что я сделал не так?»

— Мартин, — голос Фолс звучит далеко от него, и в смехе и чужом взгляде он теряется, погружается в момент слишком глубоко, пока он не становится странной сюрреалистичной картиной, пока она не плывет перед его глазами, — Мартин. Ты думал, так будет лучше?

Он протягивает руку вперед, и реальность отступает от нее. Он хватается за что-то, и это оказывается ручкой двери.

На улице идет снег. И там просто ужасно холодно.

. . .

— Он спит?

Нет, Мартин не спит.

Но Мартин лежит с закрытыми глазами, имитируя сон, и вслушивается в завывания Элвиса Пресли по радио — он не может разобрать ни слова. Он знает, что Фолс и Рен сейчас сидят спереди, и. . .

Он не то чтобы хочет подслушивать разговор. Но выбора у него нет.

— Должен, по идее. Он много спит.

— Это хорошо. Я. . . Я рад.

— У него кошмары.

— Ох.

На мгновение, повисает пауза.

— Фолс, ты не в порядке.

— Я в порядке, большое спасибо.

— Фолси, твои крылья выглядят ужасно.

— Я делаю то, что могу.

— Ты можешь попросить помощи, ты знаешь об этом?

— . . .

— . . . Фолс. Ты не доверяешь ему.

— Немного.

— Он тебе не нравится?

— Быть может.

— Это плохой ответ.

— Я просто не хочу подпускать его ближе. Он хороший парень.

— Я получаю какие-то смешанные сигналы.

— Он просто затронул пару вещей, что я не хотела бы обсуждать. Иногда я хочу его ударить.

— О, черт возьми, ты хочешь с ним подраться? Пожалуйста, не надо драться.

— Я не сказала «драться», сказала «ударить».

— Фолси, ты ведь знаешь, что после удара обычно идет драка?

— М-м, не страшно.

— Пустота. . .

— . . .

— . . .

— . . . Я просто не хочу, чтобы он ранил нас, осознанно или нет. Вот и всё.