Дворец Шэньу, где сегодня было оживлённее, чем обычно, явно был отшлифован временем, при этом выглядел многое повидавшим на своём веку, но не состарившимся. Золотые крыши высились друг над другом сверкающим каскадом, ослепляя своим блеском. 

В главном зале давно собрались небожители, и теперь либо стояли группами по двое-трое, либо в молчаливом одиночестве. Исключительно небожители Верхних Небес, пережившие вознесение, удостаивались права стоять здесь, каждый являлся баловнем судьбы, повелителем одной из сторон света. Зал дворца Шэньу всегда был украшен богаче, чем любой другой дворец в Небесной Столице когда-либо мог быть.

Се Хуа уже не ценил подобное.

Точнее, он никогда не уделял внимания ни золотым украшениям, ни изящным узорам, ни богатой отделке. А с тех пор, как попробовал на вкус обе жизни – и королевскую жизнь в роскоши, и жизнь простого нищего, вынужденного скулить от голода, – особенно мало значения придавал такого рода ‘красоте’.

Он стоял ближе остальных к трону, стоящему на возвышении.

Принц стоял, покорно опустив голову, до тех пор пока его не окликнул глубокий голос, как никакой иной подходящий владельцу – статному Богу Войны и Небесному Императору в белом доспехе, восседавшему на троне в конце зала.

Небесные чиновники, падкие на пустую болтовню и зрелища, которые собрались по случаю суда, до этого шептавшиеся, встрепенулись, обращаясь в слух. 

Стоило Цзюнь У заговорить, голос его без каких-либо усилий мощной волной прокатился по дворцу Шэньу, привлекая внимание всех находящихся здесь небожителей.

— Юань Сянхуэй, — Се Хуа медленно поднял голову. Цзюнь У обращался к нему по титулу, который принц избрал себе при вознесении. Се Хуа с юности имел страсть к поэзии, поэтому и титул он себе выбрал соответствующий: Юань Сянхуэй – часть идиомы “Даже тем, кто находится в разлуке, предначертана встреча”. Он искренне надеялся, что этот титул воплотиться в явь.

Глаза, годы назад горевшие надеждой и радостью так, словно в них запутались и потерялись солнечные лучи, теперь были самого обыкновенного карего цвета.

— Да, Владыка?

Он знал.

Он знал, что сейчас будет и, видимо, он был идиотом, раз так отчаянно не хотел в это верить. 

Ссылка означала «временное низвержение». В случае если небожитель совершил преступление, но такое, которое всё ещё можно пересмотреть, у него есть возможность восстановиться в должности. И однажды, если он проявит себя с положительной стороны, его, вполне возможно, вытянут наверх. Это могло случиться как и через три-пять-десять лет, так и через сотню-другую. Это не было критично: он не лишится бессмертия, его не лишат зрения, осязания или обоняния. Это уже впору считать большой удачей. 

Но это был его последний шанс. Последний шанс на спасение того, кого он так долго искал. Се Ляня.

И он потерял это по собственной глупости. Или—

—  Ты знаешь, что грозит за нарушение порядка небес. И всё-таки, Его Превосходительство Шангу стал свидетелем того, как Ваше Высочество нарушил разом три завета.

Лицо Бога Войны отличалось красотой, однако сейчас он смотрел на Се Хуа беспристрастно, и только внимательно присмотревшись можно было обнаружить пелену жалости в строгом взгляде. За спиной его высились блистательные стены дворца Шэньу, под ногами сверкали белоснежные верхушки облаков.

Из толпы небожителей вышел господин в тёмных одеяниях с золотыми орнаментами. Он спрятал ладони в рукавах, являя собой воплощения достоинства и чести. 

Се Хуа кивнул. Он чувствовал на себе горький взгляд выступившего вперёд чиновника. Он не смел оспорить обвинения. В конце концов, ему стоило быть благодарным хотя бы потому, что Шангу не рассказал всей правды: всего, что видел и слышал в тот роковой день. Если бы в нём взыграл благородный порыв, и он сообщил всё как есть, Се Хуа бы наверняка казнили прямо перед дворцом Шэньу на обозрении у всей столицы, как бесчестного пса.

Цзюнь У, кажется, совершенно не торопился с вынесением приговора.

Нутро Се Хуа вопило: ”быстрее.”

Он хотел уже просто того, что бы небесный владыка не насмехался над ним таким долгим ожиданием.

Он слышал как группа небожителей позади него, даже не стараясь скрыть этого от принца, зашепталась о нем:

— Бедняжка. — Вот так да, братец духа поветрия и так стремительно скатывается вниз? Смехотворно! — Что один, что другой – на небесах делать нечего.

Голоса их были приглушёнными достаточно, чтобы Цзюнь У мог пропустить эту болтовню мимо ушей, не расслышав слов. 

Но принц их слышал.. Се Хуа мог вынести многое: он уже перенес все возможные осквернения тела и души. Он был согласен опуститься на дно океана позора, но даже оттуда он бы стал защищать своего брата. Свою семью.

Его пальцы впились в его ладонь, когда он беспомощно стоял, ожидая вердикта Цзюнь У. Он не мог ничего. 

— Боюсь, что я не могу закрывать глаза на подобное. Мне придётся попросить тебя покинуть небеса на две сотни лет.

Се Хуа снова кивнул.

Он не противился, когда Владыка, сойдя к нему по ступеням, взял его запястье.

Се Хуа поморщился, когда почувствовал жгучую боль от обруча чёрной канги, обвившей его запястье, словно ядовитой змее, медленно впрыскивающей яд под бледную кожу в вены, по которым неспокойное сердце гоняло кровь.

Но с его губ не слетело ни одного стона боли.

Повисло напряжённое молчание, наполненное пониманием и принятием дальнейшей судьбы.

Се Хуа и Цзюнь У обменялись красноречивыми взглядами.

Принц чувствовал себя ничтожеством.

Беспомощным, бессильным, вынужденным не только плыть по течению жизни, но и тонуть, захлебываясь водой, и ударяясь о камни.

Он поклонился Владыке в последний раз и уже собирался уходить, дойдя до дверей дворца. Стоило ему выйти за пределы павильона Шэньу, как он встретился с новым потоком высказываний о нем.

— Какое ничтожное зрелище. Даже не верится, что он смог вознестись. В последний раз, когда о нем было слышно так это, когда его старший братец учудил сцену на горе. 

Се Хуа шагал вперед на ватных ногах, стараясь не слышать ничего.

— Верно-верно. Что и говорить: старший — отдается сброду за гроши, — говорящий не потрудился даже понизить голоса, — кто знает, может и младший на руку не чист.

Се Хуа остановился и обернулся через плечо, взглядом выискивая того, кто посмел сказать подобное. Кровь закипала в его венах, пусть его лицо и не выдавало бушующих внутри эмоций. Только тонкие брови сошлись на переносице.

Он хотел забыть об этом случае, как о страшном сне: заткнуть уши и закрыть глаза, повторяя как мантру: “я никого не слышу! Я никого не слышу!!”

Случись бы такое годы назад, он бы не поверил ни единому слову, но сейчас… Ему оставалось только горькое чувство бессилия. 

Ему казалось, что он задыхается.

Он не мог сделать ничего, кроме как бросить в их сторону: “Если Вы хотите что-то обо мне сказать, то вы пока что можете сделать это в лицо. Но не смейте приплетать сюда Наследного Принца. “

Голос Се Хуа всегда был мягким, сколько он себя помнил. Казалось, он вовсе никогда не говорил грубо, не повышал голоса. Исключением были лишь случаи, когда его голос перерастало в рыдания. А после становился хриплым и совсем тихим. 

И сейчас, несмотря на всю кипящую в нем обиду и ненависть (до конца не ясно – к себе или к тем, кто посмел припомнить подобное о его брате в его же присутствии), он не мог заставить себя звучать грубее. 

Только его взгляд, суровый и холодный, говорил о его истинных чувствах.

Бог литературы – по крайней мере, так думал Се Хуа, раз этот господин был одет в не вычурные тёмные одежды и носил очки, — фыркнул и развернулся к нему.

— Ваше Высочество, боюсь, но к вам это отношения не имеет. По крайней мере, не теперь.

Горечь обиды в Се Хуа забурлила только пуще, когда небожитель с извращённым удовольствием указал на тот факт, что Се Хуа с этого дня больше не причислялся к пантеону божеств.

За короткие несколько лет после вознесения Се Хуа смог взлететь до уровня божества высших небес, о чем господам перед ним оставалось только мечтать, и они смеют говорить такое?

Даже Се Лянь — божество, до чьего уровня не дотянуться практически никому во всем пантеоне,– тот, кого признал сам Владыка, никогда не смотрел на тех, кто ниже его по статусу так.

Это мелочно. Эгоистично. Жалко.

Какие же они …

Жалкие.

Се Хуа никогда в жизни не смел допускать о других людях таких нелицеприятных мыслей. Так вот, что люди называют “ненавистью”? 

— Неужели? Тогда, быть может, расскажете: к кому же это имеет отношение?!

— … — все те несколько небожителей, что до этого обменивались мнениями, теперь смолкли. Их было пятеро: четверо из них взглядом просили говорящего с принцем потереть и закончить эту перебранку мирно. 

— Ваше Высочество, уже ли вы хотите сказать, что мы клевещем? Будьте разумны.

До конца не было понятно, что послужило причиной такого прилива храбрости, чтобы младший Се заговорил подобным образом: может тот факт, что это невежи оскорбляли его род, а может – отчаянье, которое обрушилось на него, точно гром среди ясного неба.

Принц уже хотел выплюнуть что-то в свою защиту. Его руки всё ещё подрагивают от напряжения.

Он не понимал, зачем ввязался  пустую перебранку. Наверное, ему просто нужно было выпустить всю ту желчь, что скопилась за эти годы.

Но его прервали. Он почувствовал, как кто-то подошёл сзади, так близко, что их плечи почти соприкасались.

— Что здесь происходит?

Нет.

Нет, нет, нет.

Се Хуа моментально узнал этот голос. Он узнал бы его где угодно.

Фэн Синь.

Как бы принцу хотелось, чтобы он не приходил вовсе. Не видел и не слышал. 

Ему стыдно, даже если он прекрасно знал, что Фэн Синь уже всё знал.

— Ваше Высочество?

Фэн Синь всё ещё не смог подняться до высокой должности, оставаясь на низших небесах, поэтому не мог видеть сцены, развернувшейся внутри дворца, но мог догадываться по шепоткам чиновников вокруг. Фэн Синь сейчас принадлежал к дворцу одного из Богов войны, но даже так, рискнул вступиться за него, Се Хуа, кто никогда не был его обязанностью.

. . .

Они шли в тишине. Се Хуа молча плёлся рядом с Фэн Синем, пристыженно опустив взгляд под ноги. Именно Фэн Синю пришлось выкручиваться из этой ситуации, придумывая на ходу причины, по которым им пора идти. Теперь они здесь, в миру людей, бредут по заросшей лесной тропе, где не один раз ходили до этого.

– Что будешь делать теперь?

Се Хуа ничего не отвечал в первые пару минут после вопроса, и Фэн Синю пришлось откашляться, чтобы привлечь внимание принца.

– Ждать.

Фэн Синь повернулся к нему лицом, когда они оба остановились перед ветхой хибарой. Вокруг всё заросло ещё сильнее с тех пор, как место оказалось заброшенным. Раньше заросли у дома всегда были скошены хозяином, но теперь беспрепятственно стремились ввысь: вьюны уже доставали до окон, разрастаясь вверх по стене, кусты почти полностью скрывали колодец.

– Продолжишь искать?

Голос Фэн Синя звучал тихо, что было ему совершенно несвойственно.

– Разумеется.

Они неловко переминались с ноги на ногу друг перед другом, когда Фэн Синь наконец нашёл в себе силы сказать: “Будь осторожен. И если тебе что-то понадобиться, я постараюсь навещать тебя как можно чаще.”

Се Хуа знал, что обещания Фэн Синя никогда не бывали пустыми словами.

И он не хотел, чтобы он что-то ему обещал.

– Нет, нет.. – Принц выставил ладони, мотая головой, – Не нужно. Я не останусь.. Здесь. 

Он кивнул на обветшалый домик, прежде чем вздохнуть.

– Я справлюсь,–принц слабо улыбнулся– Спасибо, что нашёл время сопроводить меня и…

Се Хуа замялся на полуслове, склонив голову вбок. 

– Береги себя.

Принцу оставалось наблюдать, как последний человек, готовый протянуть ему руку помощи, уходит прочь.