Сон. Сон спасал его, помогал избежать жестокой реальности, позволял исчезнуть из неё на несколько часов. И практически каждую ночь в своих снах он видел Валери. Да, не всегда эти сны были по сути своей радостными, но главное, что в них была она. Кавински начал спать при любой возможности – во время долгого перерыва на алгоритме, пока не было клиентов, когда ему было скучно, когда ему нечего было делать, когда было плохо, когда было свободное время. Он очень много спал.

Это всё ломало его целый месяц, а теперь нужно было перейти к действиям.

Организму тяжело дался переход с долгого сна на долгое бодрствование – Винс точно в бешеном темпе начал работать на алгоритме, после него сразу же мчался к Ричарду, там общался с гостями «Dark Rise», с каждой встречей всё больше вливаясь в их тусовку, потом он ехал то на ночные гонки, которые проводили за Альт-Сити, развозил пьяных и обдолбанных до дома, чтобы заработать себе авторитет надёжного человека, то просто гулял ночами с компаниями, показывая места, где полицейским было бы сложно их поймать. Он ненароком возвращался в свои подростковые годы, которые ненавидел. Но сейчас... Ему не было хоть чуточку весело, как бывало раньше. Он ненавидел, когда люди, сидящие в его машине, блевали на соседнем сидении в пакет. Он ненавидел, когда к нему лезли с попытками поцеловать, стянуть какую-то вещь или раздеть. Он ненавидел, когда из его машины громко кричали проезжающим полицейским: «Сосите, сучки, не поймаете!» или чего ещё в подобном роде. Он ненавидел, когда его спрашивали о личном. Он всё это ненавидел, но терпел, потому что это приносило результаты.

Возвращаясь домой, юноша просто ложился на диван, не в состоянии дойти до кровати или хотя бы снять куртку – наутро ругал себя за то, что спал в уличной одежде. Кавински практически моментально отключался, забивая на то, что ему нужно было поесть хотя бы третий раз за день. В какой-то момент понял, что стал выглядеть иначе – словно был больным. Так оно и было.

Когда настало «Влюблино», бывший наблюдатель остался дома. Ему не с кем было идти, да и совершенно не хотелось никого и близко к себе подпускать, кроме Валери. Усевшись на кровати в её комнате, Винс начал листать фотоальбом, который до того боялся брать в руки. Дрожащие пальцы со страхом и трепетом переворачивать страницы, на которых была Валери, и она была вместе с ним. Рядом.

Фотографии заканчивались, и вот, он уже сидел с полными слёз глазами, проливая все свои чувства на маленькие картинки, которые запечатлели моменты счастья, утерянные навсегда. Было тихо, по комнате разносились только звуки тревожных вдохов, исходящих он нервно дышащей груди и дрожащих губ. У Кавински не было сил, чтобы закрыть альбом. Он не хотел. Вскоре, поняв, что свело руки, что сердце билось слишком тяжело, что он не мог сосредоточиться ни на одном объекте – глаза бегали от одного предмета к другому, оставляя на них скорые взгляды, он понял, что пропал. От этого стало ещё страшнее. Грудь сжало – сжало от страха. «Чего я боюсь? Что со мной? Что происходит? Почему? Почему я не могу нормально дышать? Почему я задыхаюсь? Я умираю?.. Нет, я не могу умереть!.. Нет, не сейчас, нет, нет, нет!.. Так, тихо! Тихо, мне нужно успокоиться!... Да почему я не могу?! – он упал на диван, закрыв глаза, глубоко вдыхая и выдыхая. – Сейчас я лягу спать, и всё пройдёт. Я проснусь, и всё будет нормально».

Он попытался заснуть. Не получилось. Час с лишним пролежав в тёмной комнате в абсолютной тишине, он стал чувствовать ещё большую боязнь... Чего?.. Чего он боялся? Разве он боялся умереть? Он боялся не сдержать обещания, обещания, данного ей? Он боялся расстроить её или расстроить себя? Он боялся заснуть, чтобы увидеть её? Он не знал ответа на эти вопросы.

Винс дотянулся до телефона, набрал первый попавшийся номер, который там был, по счастливой случайности это был Ричард.

– Извини, что так поздно, – прохрипел Кавински. – Ты можешь привести мне сейчас обезбол?..

– Тебе для чего, Винс? Что с тобой? – на другом конце провода не совсем понимали происходящее.

– Мне нужен обезбол. Любой.

– Для начала тебе нужно успокоиться, выпей пустырника или валерьяны, я по голосу слышу, что тебе крайне хреново.

– Они были у меня, закончились, – он начал отвечать с паузами, прерывисто.

– Ладно, понял, сейчас что-нибудь найду. Куда тебе привезти?..

Кавински назвал адрес поселения, попросил на главную улицу. Даже в такие моменты он не забывал о том, что никто не должен кроме его друзей знать об этом доме. И Ричард в число друзей не входил.

На дрожащих ногах Винс сам дошёл туда, куда просил, это заняло у него те же полчаса, которые потребовались Ричарду для того, чтобы приехать из Альт-Сити. Весь дрожащий, забывший надеть на себя куртку, он стоял под дождём, обнимая себя за плечи. Автомобиль, знакомый ему, остановился, оставив следы резины на сыром асфальте. Из него спешно вышел Ричард, у которого в руках был пакет, который он протянул Кавински, беспокойно смотря на промокшего насквозь парня. Бывший наблюдатель вцепился в пакет и на удивление громко сказал:

– Спасибо, Ричард, – он пытался держать себя в рассудке, поэтому говорил чётко.

– Винс, может, тебя проводить до дома? Там надо вводить внутривенно, были только такие, ты сам не...

– Я сам. – Отрезал он. – Я умею.

– Читай, пожалуйста, внимательно, что и в каких дозах. Там успокоительное и снотворное, и ещё... Там наркотическое успокоительное, но оно применяется в медицинских целях, но я тоже тебе его дал. На всякий случай. Ты прекрасно знаешь, как оно у меня оказалось.

– Да, я знаю. Всё, спасибо, Ричард, мне нужно идти, – он медленно поплёлся в сторону, прижимая к себе пакет. Провожаемый удивлённым и расстроенным взглядом, он тихо, сам для себя, пролепетал дрожащими губами, – Мне нужно идти, чтобы дожить до утра.

Он сам не верил, что ему сейчас придётся пить таблетки, чтобы успокоиться, придётся колоть себя. «Мне просто нужны таблетки, просто нужно пропить курс успокоительных, чтобы успокоиться... В этом нет ничего страшного. Это просто обезбол, это просто успокоительное, это просто снотворное».

А вот домой Кавински прямо-таки побежал. По лужа. Под проливным дождём. Пока поднимался на второй этаж, со штанов и кофты стекала вода, обливая пол и лестницу. Винс бросил пакет на кровать, сам пошёл в душ, там снял с себя одежду, повесив её на батарею, вымыл руки по локоть, потом надел пижамную одежду. В изнеможении сел на кровать, достав из пакета лекарства, отметя в сторону все наркотические. В пакете были и новые шприцы, один из которых он сразу достал, потом вспомнил, что для начала нужно обработать руку – пришлось сходить до комнаты Валери, которой он точно боялся из-за всего происходящего. Поведя себя так, будто что-то украл, парень вернулся в свою комнату со спиртом и салфеткой. Протерев сгиб локтя, взял в одну руку шприц, в который уже набрал обезболивающее, другую руку прижав к поверхности тумбы. Он вздохнул, намечая место глазами, отмечая чуть вздувающуюся от движений кулака вену. Смотря во все глаза, замерев телом на несколько мгновений, он проколол кожу, медленно начав вводить лекарство. Юноша и раньше чувствовал, как в кровь входило что-то инородное, когда ему ставили капельницы в больнице – после передозировки и во время курса витаминов, но сейчас это ощущалось как нечто некомфортное и неприятное. Сжав зубы, выдыхая носом воздух, максимально сосредоточив свою руку со шприцом и рассредоточив ту, которая свободно лежала, он ввёл лекарство до конца, осознавая, что только что своими руками же и сделал. Уставившись на иголку, которая до сих пор была в руке, Кавински не мог вынуть её, потому что мозг завис и не мог действовать. «Я только что?.. Мне только что пришлось ввести себе внутривенно то, что должно спасти меня от своих мыслей?.. Прямо вот так? Вот так просто я это сделал?.. Свет, какое же я, блять, позорище, как наркоман какой-то! Ебаный стыд!.. – он словил себя на мысли, что в голове стало слишком много ругательств, от которых он так долго избавлялся в своей речи. – Чёрт... Надеюсь, я не сторчусь, пока буду доживать остатки своей никчёмной жизни в этом... – Винс сам себя остановил, вынув наконец иглу и прижав к сгибу ватку. – Она бы была не довольна тем, что я делаю... Тем, что я убиваю сам себя, обесцениваю себя и извожу себя». Просидев так ещё несколько минут, сгорбившись, находясь в полной растерянности, он решил-таки просто лечь спать для того, чтобы покончить на сегодня со всеми мыслями, которые буквально разъедали голову. Сложил в пакет дрожащими пальцами оставшиеся ампулы, выбросил в мусорное ведро в ванной использованный шприц и потраченный пузырёк. На тяжелеющих ногах дошёл до кровати, свалившись в неё так, словно чувствовал себя большим валуном. Он лёг на спину, что делал крайне редко, положил руки непроизвольно параллельно телу и закрыл глаза, в конце шумно выдохнув и глухо произнеся, не найдя в себе силы на большее:

– Я люблю тебя, Валери. Вечно любящий и любимый тобой, Кавински. – Его пробрало от своих же слов точно первый раз, слёзы градом хлынули несколькими потоками из глаз, скатившись по щекам до самой шеи. Он не заметил, что об его руку уже тёрся мокрый нос Ваньиня, который, не дождавшись одобрения хозяина, всё же лёг в ногах, не думающий даже о том, чтобы бросить его.

Он видел большой прекрасный зал, подобный помещению сказочного дворца. Подняв голову, понял, что прозрачный купольный потолок открывал вид на звёздное небо, где маленькие бриллианты горели невероятно ярко, совершенно необычно. Вокруг было золото и серебро, чудесатые росписи на стенах и колоннах, а на полу синей и бронзовой мозаикой был выложен орнамент, сверху напоминающий цветок, неизвестный ему, но он почему-то знал, что это был какой-то «лотос». Парень не был в центре зала или в одном из его краёв, нет, он сидел где-то под крышей – там, где его никто не смог бы увидеть. Никто бы и в жизнь не догадался, что он пришёл на этот бал.

Никто, кроме неё.

Девушка поднялась на балкон, где они договорились встретиться.

– Княжна, многим ли ты уже отказала в танце? – спросил юноша, улыбнувшись.

– Достаточному количеству, чтобы все они поняли, что я ни в одном из них не заинтересована, – она встала подле. Тогда и удалось рассмотреть её наряд. От светлого сиреневого к тёмно-синему цвету с её плеч до пола стекал полупрозрачный плащ; широкие рукава, присборенные у манжеток, огибали изящные руки; фигурное декольте-иллюзия, которое на самом горле обрамлялось шёлковой лентой цвета низа плаща, открывал вид на ключицы, вид которых сводил его с ума; тёмно-синей корсет, обрамляющий кукольную талию; зауженные брюки с высокой посадкой, закреплённые ремнём с серебряной пряжкой, которые делали её силуэт ещё краше; а на голове у ней был изящный венок с листочками и шипами из серебра и железа, на нём также были маленькие пятилистные синие и чёрные цветки из сапфира и голубого топаза; на каждой руке было по кольцу с цветами, подобными тем, что были на венке; на ногах были красивые туфли на прямом не высоком каблуке... Кавински с жадностью рассматривал каждую деталь образа девушки перед ним, которая до боли в сердце напоминала ему о чём-то родном. – Ты же знаешь, что со мной хотят танцевать все, кто метят на высокую должность, но я всегда отказываю... А сколько мужей просили моей руки? И не сосчитать, вот только все они просили моей руки у отца – а то изначально провальный вариант. – С первого же «жениха» девушка сказала отцу, что ей не нужен мужчина, который будет интересоваться мнением её отца, а не её мнением, поэтому тот, прислушавшись к словам дочери, без объяснений давал отрицательный ответ всем и каждому...

Войд был Начальником Императорской Гвардии, Коммандором. Под его началом в Империи велась вся деятельность, касаемая защиты подданных, будь то убийство драконов, нечисти, шпионов соседних земель и всех остальных, несущих вред Империи. Имел титул Великого Князя и незавидные прозвища: «Убийца Драконов», «Тёмный Кзянь», «Князь Ада». Он получил своё прозвище «Убийца Драконов» заслуженно, у него дома было много драконьих клыков, когтей, лат из чешуи – и всё это трофеи, до которых ему дела не было ни малейшего. Кожа у него смуглая, с ожогами, шрамами и ранами, поначалу он не хотел показываться дочери в таком виде, но потом перестал об этом беспокоиться. Валери всегда залечивала, лечит и будет лечить его раны, синяки, сломанные кости, ожоги. А ещё Войд никогда не ездил на щуплых и стройных конях, наоборот, у него был свой любимый чёрный конь, огромный, который больше никого, кроме Коммандора не признавал. К слову о чёрном... Доспехи все находились вечно в саже и пепле, поэтому они значительно темнее, чем у обычных рыцарей.

Его дочь, Валери – Начальница Имперского Надзора, Прокуратор. Она имела высшую судебную и административную власть, призванная из тени наблюдать за деятельностью государственных служащих. Имела титул Великой Княжны и, подобно отцу, прозвища, «Око Государево», «Княгиня Преисподней», «Белиала». Она была одной из немногих в Империи, кто имел не только возможность, но и право использовать высшие заклинания и подвластную ей высшую магию.

Также у Войда был приёмный сын Калеб, по совместительству и его оруженосец, кандидат на место Высшего Наместника Империи, молодого князя.

А сам Кавински был наблюдателем Корпуса Безопасности Империи. Он находил и убивал подозрительных личностей или существ, несущих Империи вред. Был простым князем, а вот прозвища свои находил крайне интересными и гордился тому, что они были нестандартными: «Златокудрый бес» и «Щен».

– Ты так улыбаешься, точно просто смеёшься надо мной, – она, смирившись, с лёгкой разочарованностью посмотрела на Кавински, который пытался запомнить всё до мелочей.

– Нет, я не смеюсь, я радуюсь, – широкая его улыбка, кажется, удивила её. – Потому что благодаря ним у меня есть шанс предложить тебе свою руку, – и, галантно наклонившись пред ней, молодой человек протянул ладонь в перчатке. С надеждой взглянув, Валери согласилась.

Он привычно подхватил её под руку, смело положив свою на лопатки. Не отрывая взгляд от лица беса, Валери ладонью коснулась плеча юноши, а потом позволила войти ладонью в ладонь. Он проявил инициативу, поведя её в этом сказочном танце по поднебесной зале, которая освещала украдкой их лица. Он относился к ней, точно к принцессе, но не к той, которую нужно было спасать из башни от свирепого дракона, а к той, которая завоевала замок этого дракона, забрала его сокровища и приручила до ужаса опасного зверя. Он чувствовал уважение к ней, которая, кажется, первый раз танцевала с кем-то, кроме своего отца – то было простое правило этикета, по которому незамужняя дочь всегда должна была танцевать с отцом, а особенно, если тот был вдовцом.

Кавински был счастлив, осознавая, что он сейчас танцевал над всеми людьми и нелюдями, кружа в танце и нежа в своих объятиях ту, которая в один момент завоевала не только несколько покорившихся Империи народов, но и его сердце. Нежные ладони её ни в какое сравнение не шли с его грубыми руками, которыми он поначалу вовсе боялся дотрагиваться до неё. Они не открывали друг от друга взглядов... А именно друзьями пара тогда уже была. Но вся дружба разрушилась во время последних звуков композиции, когда они остановились, не расходясь.

– Госпожа, ты взяла мою руку, когда я тебе её предложил. Возьмёшь ли ты моё сердце, если я так же беззаветно отдам его тебе? – с замиранием сердца произнёс Кавински.

Валери сначала отвела взгляд в сторону, потом посмотрела на него, улыбнувшись, пальцами любовно касаясь скул. Потянувшись ему навстречу своими губами, закрыла глаза, чувствуя, как сжимались его руки на её талии. Она замерла, прошептав:

– Ты не испугаешься любви чудовища?

– Ты не чудовище. Ты моя любовь.

Он не почувствовал поцелуя в губы, но точно понимал, что он случился бы тотчас, если бы...

Кавински в панике открыл глаза, осознавая, насколько тяжело билось его сердце, готовое из груди вырваться. Он жадно глотал воздух ртом, сжав руками одеяло, вцепившись в него с бешеной силой. «Нет-нет-нет, я хочу обратно, я хочу в сон!» – он зажмурил глаза, попытавшись расслабиться, чтобы мозг снова воспроизвёл картину утерянного счастья. Но чуда не случилось. Будильник ещё не прозвенел, а это значило, что можно было ещё раз покинуть реальность на несколько часов.

Проснувшись во второй раз уже утром, во время похода в душ, он вспоминал детали из сна, которые врезались в память так, будто были событиями прошлого, а не сказкой, которую воспроизвёл мозг. «Будет смешно, если это было из-за таблеток, хотя я вообще не наркотическое брал, а обычное, там не должно быть никаких подобных побочек, только привыкание. Странно это всё».

Он даже не хотел идти на алгоритм, потому что все мысли были о его Валери, которую видел во сне. В машине Кавински попытался подобрать из своей музыки ту, которая, бы подходила под танец. Он вспоминал её бледные ладони, освещённые звёздами, вспоминал маленькие локоны по бокам от лица, вспоминал прикосновения, которые она дарила ему в каждом танце, вспоминал её иногда робкое лицо, слегка краснеющие щёки и улыбку на губах, которые ему безумно хотелось поцеловать. Но они так и не поцеловались в губы – ни наяву, ни во сне. И это осознание расстроило его. Кавински просто ехал, не позволяя себе окончательно забыться.

Кавински ещё не понимал, насколько опасны навязчивые грёзы.

Винс открыл мастерскую, вдохнув запаха машинного масла, которым пропитался воздух. Нужно было открыть все окна, которые, на самом деле, находились высоко, поэтому пришлось потаскать стремянку. Потом сразу же включил радио – чтобы не сдохнуть от тишины и кучи мыслей в голове.

Он прекрасно знал, что и как ему нужно было делать – несколько лет помощи Бобби, любопытство, энтузиазм, да и какая-никакая предрасположенность к работе руками, делали своё дело. Пока он перекручивал какие-то детали, выправлял их, заменял, бубнил себе под нос что-то по типу: «Да блин, чё ж ты не вставляешься?!», «Ох ёмаё, тут вообще всё сгнило, а я думал, что легче будет... Засада», «Нахера он себе машину такую купил, если ездить на ней не умеет, а обслуживать тем более?», «Свет упаси, он по каким болотам ездил, чего у него там за хрень болтается за колесом?..», «Фу, масло воняет». Морщился, кряхтел, пыхтел, переделывал – если с первого раза не получалось, был очень дотошен к своей работе. Он понимал свою ответственность как человека, который предоставляет услугу, и эта услуга должна была быть качественной, никак иначе. Ну и ценник на свои услуги он ставил соответствующий, потому что за качество отвечал и свой труд ценил. Его часы как наблюдателя, конечно, были хороши, когда он впахивал по шесть дней в неделю с утра до вечера, но там как-то всё напряжно было, шаг вправо, шаг влево – расстрел. А тут можно было полной грудью дышать... Рядом были какие-никакие друзья-товарищи, которые, конечно, иногда из-под палки алгоритм делали и пользовались тем, что их начальником был их друг...

И ещё за пару месяцев его это доканало полностью. Капля за каплей капало на мозги и вызывало невыносимо раздражение. А впрочем... Что угодно могло вызвать у него раздражение, порой совершенно необоснованное. Он мог накричать на кого-то за опоздание, мог попытаться поспорить с клиентом, мог просто из-за какой-то новости от Империи взбеситься, чуть ли не скидывая всё со стола, находясь в эмоциональном припадке.

Стиль его жизни изменился, и далеко не в лучшую сторону. Кавински приходилось пить всяческие снотворным, успокоительное и обезболивающие, потому что некоторое время после них он чувствовал себя хорошо. Он резко засыпал, резко просыпался, ел и пил всякую пакость – сладкое, солёное, мучное, острое, одним словом, всё вкусное, употребление чего впускало в жизнь немного дешёвого дофамина, который стал так позарез нужен.

У него не было сил заниматься чем-то обычным, прежним – занятия спортом он забросил, в бессилия лёжа на кровати; редко выгуливал Ваньиня, а если и выходил, то просто пускал его, сам усаживаясь на скамейку или куда-то ещё; стало скучно читать не художественную литературу – раньше он ещё интересовался политикой, но перестал, потому что эта политика доводила его до белого каления.

Объяснений по поводу убийства Генерального Прокурора Империи от Архонтов просто не последовало, все слова были подобны тем, что сказали Судьи в тот день и тому, что было написано на бумаге с приказом.

Бывший наблюдатель ходил по комнате из стороны в сторону, чуть ли не выдирая себе волосы на голове. За столом в его кабинете сидела уже знакомая компания. Хейго сжимал в руках приказ с подписью Войда, которого Кавински готов был прямо сейчас, сорвавшись, застрелить, перед этим избив до смерти. Винс часто дышал, он перебирал свои пальцы, царапая белеющие костяшки, корочки запёкшейся крови на которых приходилось обрабатывать каждый день – в конце концов парень стал работать в перчатках. Вероника смотрела на него, настороженно переглядываясь с коллегами.

– Кавински, ты можешь, кхм, присесть, пожалуйста? – вежливо попросили его.

– Нет, не могу, – сквозь зубы, но громко, ответил он. – Я не могу.

Хейго оторвался от документа, который вводил его в ступор, поднял уставшие глаза на молодого человека, снующего туда-сюда по маленькой комнате.

– Я понимаю, что ты терпеть не можешь его, Кавински, но тебе для начала нужно просто сесть. Он ответит за то, что сделал. Рано или поздно, но ответит. Все ответят, включая Архонтов. Но мы не можем целыми днями просто ходить вокруг да около, потому что это нам не поможет, – у него был размеренный голос, который раздражал ещё больше.

– Я так думаю, я так успокаиваюсь. Не обращайте на меня внимания. – Сухие просьбы, которые пытались звучать твёрдо. От него буквально веяло злобой, которая за несколько километров чувствовалась. Казалось, ещё секунда – и он взорвётся, как атомная бомба.

– Нет, Кавински, ты нервничаешь. Мы все нервничаем. – Просто ответил Лев, слова которого были услышаны, но оставлены без ответа. –Ты тратишь свои силы на это, ты не сможешь думать в таком состоянии, – Лев пытался вразумить его. – Это тебе не поможет, а твоя помощь нужна сейчас.

– Нет, он и так много делает, мне кажется, ему нужно отдохнуть... – шёпотом сказала Ника.

– Именно об этом я и говорю, пусть просто сядет и успокоится, – так же тихо ответили ей.

– Винс, сядь, пожалуйста, – холодно произнёс Хейго, не поднимая взгляда. Он и сам был в изнеможении от происходящего, частые мигрени начали преследовать Главного Секретаря. Юноша его не слушал. Тогда Хейго поднялся на ноги, ударив по столу. – Кавински, я прошу тебя сесть, пожалуйста, я не могу сосредоточиться!.. – вскрикнул он. – Я пытаюсь понять, пытаюсь придумать хоть что-то, что бы помогло и нам и тебе, так что, будь любезен, не мешай. – Отрезал он.

Кудрявый вздохнул глубоко, агрессивно, но сразу же свалился на пол по стене, прислонившись к ней спиной.

Он уткнулся взглядом в пол, руки от бессилия положив на свои колени, не слушая уже ничего, что говорили за столом. Ему вдруг стало невыносимо жарко и душно, дыхание, частое и прерывистое, захватило грудь, он не мог закрыть глаз, которые начало щипать от сухости воздуха и напряжения, руки начали трястись, пропуская через себя мелкую дрожь. Глаза начали слезиться, жгучие – даже не горячие – слёзы полились из них сначала тонкими струями, постепенно растекаясь по посеревшему и исхудавшему лицу. Он положил сначала лоб на колени, потому начал всё больше склоняться к полу, клюя его носом. В конце концов, с шумом упал на пол, ощущая невыносимой жар и боль в голове от того, что начал плакать. Абсолютно потеряв связь с окружающим, он закрыл глаза, слегка приоткрыв губы, прошептал единственное:

– Валери...

«Я бы хотел сейчас лежать на твоей груди или рядом с тобой, чтобы слышать, как бьётся твоё сердце, чтобы ты мягко перебирала мои кудрявые золотистые волосы, вновь и вновь сравнивая их с Солнцем. Я бы хотел быть сейчас с тобой рядом, потому что мне безумно тебя не хватает. Мне не хватает твоей нежности, твоей улыбки, твоего смеха, твоих шуток, твоих рук, твоих объятий, твоих слов, твоего голоса, твоего тепла... Мне не хватает тебя, Валери... Я готов прямо сейчас просто убить себя, чтобы больше не мучаться, но... Но я обещал тебе, что не сделаю этого. Я обещаю, что буду жить... Но мне так плохо, Валери...».

К парню подбежал пёс, который ранее просто ютился на своей лежанке в углу. Ваньинь начал лизать ладони и лицо Кавински, тычась в них мокрым и холодным носом.

– Чёрт!.. – выругался Хейго, встрепенувшись, бросаясь к Кавински, которого лихорадило на полу.

– Так, все уезжают, остаётся кто-то один, ему нужно вызвать скорую, это лихорадка, – Лев пальцами лишь коснулся лба парня, а уже точно обжёгся.

– Свет, да он весь горит... – с испугом и жалостью произнесла Ника. – Кто останется?.. – спросила, быстро всех оглядывая.

– Никто. – Резкий ответ Хейго. – Мы слишком часто тут появляемся. Нужно просто сказать его друзьям, чтобы присмотрел за ним и остались.

– Я сбегаю, позову, потом уеду. Свяжусь с вами позже, – Лев резво поднялся и выбежал.

– Ника, тоже езжай, я останусь. Моя вина, я на него сорвался. – Хейго опустился на колени рядом с Винсом.

– Никто не виноват, мы все на взводе. – девушка погладила его по плечу, поддерживая – это было в её взгляде, уверенно смотрящем. – Мы встретимся с тобой позже, мне нужно бежать на занятия, – она моментально поднялась, скрывшись за дверью, оставляя Секретаря растерянным.

В кабинет влетели Антон и Бобби.

– Что случилось? – на ходу сказал второй, кидаясь на пол рядом с Кавински.

– Вы ещё не вызвали скорую?.. – глухо спросил Хейго.

– Ему нельзя вызывать скорую. – Ответил Антон, копаясь в каком-то ящике.

– Это ещё почему? – Хейго заподозрил что-то неладное, нахмурившись, переводя взгляд с пса, не отходящего от хозяина, на Антона.

– Потому что он уже пару месяцев сидит на нелегальных, возникнут вопросы. – Антон опустился на колени, уже растирая Кавински вену для прокола.

– Что?! Какого Чёрта он подсел на наркотики?! Что это вообще?! – Хейго в ярости взял набор ампул, прочитав их названия. «Это обезболивающие, успокаивающие и снотворные... Не самые сильные но они очень быстро вызывают привыкание».

– «Какого Черта?!», спрашиваете? Да потому что по-другому справиться не получилось. – Антон без колебаний ввёл все нужные препараты, Бобби в это время смочил платок холодной водой, положив тот Винсу на лоб. Они взяли его под руки, сразу вспомнив, как тащили его полгода назад из моря, перенесли на диван. Бобби с болью смотрел на него, молчал. Все молчали.

Тишину прервал очередной вопрос Хейго:

– Сколько он уже?

– Месяца два или три, мы узнали позже. Ему было плохо в середине февраля, он и позвонил Ричу, тот ему уколы привёз. – Антон убирал всё с пола.

– Кому позвонил? – убитый голос.

– Ричарду. «Dark Rise» у которого. Он же все эти препараты и перебрасывает между теми, кто употребляет. Тогда просто некому было ещё звонить, аптеки не работали, а в больнице сразу стали бы наводить справки, хреново бы получилось.

– Вы хотите мне сказать, что вы – его друзья, с которыми он постоянно находился, не смогли быть с ним, занять его голову, вместо того впарив ему наркотики и даже не попытавшись отучить его от них?! – Хейго был крайне недоволен. – Чем вы вообще тут занимались, пока он один был?! Ясно же, что нельзя человека в таком состоянии в одиночестве оставлять!

– Он сам хотел остаться один, не заставлять же нам его с нами ходить по пятам, лишь бы он не скопытился? Он мужик, в конце концов, сам за свои действия отвечает! – грубо выдал Антон. – Что, мне, сопли за ним под играть вечно?!

– Это в любом случае было бы временно. Неважно – мужчина он или кто-то ещё, он ваш друг, а не незнакомый человек с улицы! – Главный Секретарь отчитывал этих двоих, не заметив, что в комнату вошёл ещё и Джеффри. Бобби молчал, как рыба, не встревая в разговор. – Это был важный этап, а вы его провалили, потому что посчитали его самостоятельным!..

Антон подлетел к Секретарю, схватив его за грудки:

– Мне плевать, кто Вы там такой – Главный Секретарь, Инспектор или хоть Архонт, я сделал всё, что смог! Если остальные – амёбы, которые нихуя сделать не могут, меня это не касается. Как, блять, нам спасать его надо было?! Если она за ним ходила, она его утешала, она сопли подтирала. А всё, нет её! – Хейго в бешенстве, которое как рукой смахнуло всю усталость, смотрел на Антона. – Он либо учится жить сам, либо сдохнет. Мне никто, сука, не помогал, я сам выбрался. – Хейго ударил Антона по щеке, отчего тот пошатнулся, затем встал над ним, упавшим, высокомерно смотря, наступая одной ногой на то, что находилось между ног, чтобы Антон, придерживающий опухшую щёку, не смел подниматься.

– У всех разная психика. – Металлическим голосом произнёс Секретарь. – Если справился сам, молодец. Но ему нужна была и до сих пор нужна помощь. И уже, видимо, профессиональная. – Мужчина посмотрел на Кавински, дыхание которого наконец наладилось, с сожалением посмотрел. Ваньинь лежал рядом, поджав хвост и уши, голову приложив к груди хозяина. Мужчина резко перевёл взгляд на Антона, он опустился на корточки, в следующий же момент положив ему пальцы на артерию, выведя из сознания, успев вовремя перехватить руки, которые до боли сжал. Блондин упал на пол. Секретарь приказал, – Погрузите его в мой автомобиль, с ним разберусь. Ликвидировать не буду. – Бобби и Джеффри взвалили на себя третьего, беспокойно переглядываясь между собой, уходя. Хейго ещё раз посмотрел на Винса нахмуренным взглядом, потому ушёл, набирая на ходу чей-то номер.

– Прокурор – не просто любимая дочка Инспектора, Кавински, – перед парнем сидел Главный Секретарь, Грегори. – Это очень опасная девушка, лучше тебе с ней не связываться. – «Ага, так я тебя и послушал, подлиза имперская. Ты погоди, скоро сам всё поймёшь, а меня учить ничему не нужно», – Винс с улыбкой усмехнулся, сделав вид, что его запястья оставались связанными, будто он их не развязал ещё минут десять назад, когда его поймали. – Мне кажется, она преследует какие-то свои цели, никому не понятные... Мне кажется, даже отец о них не в курсе. – «О нет, ты ошибаешься. Всё он знает. Просто делает вид, что никаких сомнений на её счёт у него нет. Он её отец, а она его дочь – они заодно. Вот только знать об этом никому не положено».

– Мне долго ещё тут сидеть? – уставшим голосом наблюдатель прервал речь.

– А ты недоволен? – Грегори выгнул поднял бровь, спрашивая.

– Ну, меня-то отсюда не под белые ручки заберут, мне пофигу, а вот Вы... Не завидую.

– Что? – Грегори совсем не понимал, почему мальчишка перед ним настолько уверен. И почему он так улыбался...

– Сколько времени, говорю? – Винс был абсолютно спокоен.

– Тебя, сейчас это волнует? Время?

– Конечно, мне же нужно понимать, сколько минут осталось... – заканчивать фразу он не стал.

– Без пяти девять, – с сомнением сказал Грегори.

«Ну ничего, мы до девяти ещё подождём, а пока сами справимся», – Винс и рассчитывал, что мужчина отвернётся, чтобы посмотреть на время. Парень вынул руки из-за спины, первый же попавшийся рядом предмет кинув в мужчину, им была обычная подушка с дивана, но и на неё Секретарь отвлёкся. Далее наблюдатель полетел к мужчине, снизу, ударив его по ногам, отчего тот упал, не успев ничего сделать. Кавински положил его на пол, всей массой тела прижав к плинтусу, скрутив руки и завязав их той верёвкой, которую зажал в своих руках и которой были связаны его запястья. Грегори прижало виском. Винс кулаком готов был приложить его, если бы он дёрнулся.

– Какого Чёрта ты творишь, наблюдатель?!

– Не двигайтесь, Главный Секретарь, мне не положено избивать заложников. Только в крайних случаях.

– Каких за?.. Ты на кого работаешь, щенок?! – возникал мужчина.

– На кого надо, – произнёс девичий голос. Кавински тут же поднял голову на вошедшую в кабинет с двумя охранниками девушку. Она держалась отстранённо, держа руки за спиной. – Главный Секретарь Грегори, с этого момента вы являетесь заложником и имеете полное плавно хранить молчание, о всех последующих правах Вас уведомят во время пути в камеру, где Вы будете содержаться до того времени, пока не будет принято решение о ликвидации, стирании, вербовке или обмене. – Валери смотрела на мужчину гордо, сказав напоследок, – Возьмите его.

Грегори и правда замолк от происходящего, только смотря широко распахнутыми глазами на Прокурора. С него слезли, предоставив охранникам, которые тотчас увели.

Пара вышла из кабинета последней, тихо разговаривая между собой.

– Ты дал себя поймать, – говорила она не совсем довольно, холодно.

– Я специально это сделал, – он гладил свои запястья, которые немного отекли от верёвок. В ответ – усмешка.

– Мы поговорим об этом позже.

– А почему не сейчас?..

– Потому что мы у всех на виду.

– Всё равно кто-то догадается, что мы друзья, – проворчал Винс.

– Я не хочу, чтобы за тобой начали следить.

– А, ну да, я же встречаюсь только с Цесарией...

Ничего на это не ответив, девушка пошла дальше.

«Тут мы знаем друг друга ровно с того момента, как она рассказала отцу о своих подозрениях по поводу Архонтов. Он не убил моих родителей...» – «Стоп. А почему это знаю?.. Так и работают сны?.. А что ещё в этом мире есть?» – «Войд поверил ей, вовремя остановился. Я рад, что моих родителей удалось спасти... И вот, я уже года четыре работаю под прикрытием на Империю и на Тайное Правительство, которое было организовано из тех, кто не был доволен действиями Империи. Для Империи я – разведка, но на самом деле всё наоборот, я веду её в интересах Тайного Правительства. После правды, которую мы узнали, доверять Империи, значит быть полным идиотом. И мои родители тоже, работают, как и я, в контрразведке. А вот Валери... Ей приходится быть очень осторожной, потому что она играет, конечно, против Империи, но никто об этом не знает. Грегори только догадывался, но его быстро устранили. Её личность Цессы поддерживается, но Империя и вовсе о ней не знает, а все остальные просто думают, что мы с ней в передружбе-недоотношениях», – «Впрочем, как и в реальности было», – «Мы часто проводим операции, которые и направлены на то, чтобы нас поймали, взяли, но специально попадаемся – как я сейчас. Общество знает, какие есть тайны у Империи, оно раскололось на два лагеря, при этом второй возглавляет непонятно кто, прикрываясь Судьями. Это всё смешно, конечно... Но главное, что мы с Валери общаемся очень давно и хорошо. Да и, честно говоря, она мне вообще самая лучшая подруга, ну или даже больше... Я сам не понимаю, я влюблён в неё или...» – «Ты дурак. Я не просто влюблён, я люблю её. Прямо сейчас бы просто взял и поцеловал, обнял, сказал бы всё, что хочу... Вот именно. Хочу, чтобы мы уже были в... В каком-нибудь месте, где нас никто бы не увидел, и мы были бы наедине».

В следующий же момент они оказались на крыше одного из самых высоких зданий Альт-Сити, напоминавшем собой «Сумеречную Звезду». Да, точно, это было под куполом, через который виднелись звёзды. Сцена напомнила сознанию о том, как они под этим же куполом назвали друг друга Солнцем и Луной. И прямо сейчас она лежала на его плече, уставшая. Закрыв глаза, обнимая его за руку, сказала:

– Ты поступил глупо. Так нельзя, Винс.

– Не беспокойся обо мне, я бы выкрутился как-нибудь, – парень обнимал её за плечо, слегка поглаживая и воротник шубы, которая была на ней – синяя.

– Я не могу не беспокоиться о тебе. Ты очень важен как для дела, так и для меня лично.

– Ты боишься меня потерять?.. – спросил юноша. Валери подняла на него испуганные глаза, слегка отстранившись.

– Конечно, – горячо прошептала.

– Я тоже боюсь, я, боюсь, что мы с тобой столько всего не успеем, – спешно начал говорить Кавински, понимая, что даже сейчас ему может не хватить времени.

«Мы не успеем». Сквозь сон Винс начал плакать.

– Что не успеем? У тебя есть какие-то мысли по поводу того, что мы делаем или?..

– Нет-нет, не по этому, делу. Не по тому, что мы, делаем как, аэм, как организация, а мы... Мы с тобой не успеем и... – он спешно говорил это чуть ли не заплетающимся языком, взглядом смотря, куда угодно, но не в её синие, как небо, глаза. – Это звучит странно, будто мы должны что-то успеть, но... – Пересилив себя, он убрал с неё ладони, своими тёплыми взяв её – холодные – маленькие, слегка сжав их. – Я несколько лет знаю тебя, и я не могу перестать думать о тебе, потому что ты мне очень нравишься, не только как человек, но и как девушка, и я даже могу с уверенностью сказать, что... – выпалив всё это за очень маленькое время, чудом не перепутал слова, он на миг остановился. С пылающим от чувств сердцем, с сияющими, словно звёзды, глазами, с губами, сил в которых осталось только на шёпот, произнёс, – Я люблю тебя. – Кавински вновь увидел её взгляд, которого удостаивался только он. Взгляд, которым на него смотрела только Валери. Он неторопливо выпустил её руки из своих, поджимая ладони под себя, боясь того, что сказал что-то не так. Сердце пропускало удар за ударом. Она слегка приоткрыла губы, не находя слов, потом сорвавшись с места, подавшись навстречу, сразу же нежно обхватив его шею, лбом прижавшись к его лбу. Валери остановилась, понимая, что может сделать ошибку, которая убьёт из обоих. Она хотела, но она боялась. И этот страх Винс чувствовал. Прерывисто дыша, он сказал с полузакрытыми и глазами. – Я не хочу, чтобы ты боялась меня и моих чувств. Если ты не готова, всё останется таким же, как прежде. Это не твоя проблема, это мои чувства и моя ответственность...

– Глупый, ты можешь просто помолчать, чтобы я поцеловала тебя?.. – выдохнула девушка. Он замолчал, вовсе замерев. И она поцеловала его – холодными и чуть важными губами, с лёгкой напористостью. Он чувствовал вкус её помады – глубокий, тягучий и сладкий, напоминающий шоколад. И он с жадностью целовал её в ответ, руками в нетерпении прижимая к себе за лопатки, взваливая на себя, опускаясь головой на скамью. Парень чувствовал её грудь на своей, её пряди волос на щеках, девичьи пальцы, которыми она зарывалась в кудрявые волосы. Её тело на нём, без возможности подняться, заключённое в крепкие объятия, укрытое юношескими руками, из которых ей не суждено было быть выпущенной ещё как минимум пять минут.

Винс вспомнил ощущение того, какого это было – быть рядом с ней, прикасаться к ней и любить её действиями, а не только на словах.

Ему начало не хватать воздуха – не в прямом смысле, нет, он просто был невообразимо счастлив. Она поднялась на локти, продолжая смотреть на юношу томным взглядом.

– Если это твоё единственное условие для поцелуя, я буду всегда молчать, – улыбнувшись, произнёс, одной рукой убрав кудрявую прядь её волос за ухо.

– Я не хочу, чтобы ты всегда молчал, потому что мне нравится твой голос и твои шутки.

– Но ты же только что попросила меня заткнуться, чтобы поцеловать меня, а поцеловать меня ты захотела, потому что я тебе чертовски нравлюсь!.. – блондин шутил, и они оба это знали. – Валери, мы с тобой в отношениях всего минуту, а я уже ничего не понимаю!.. – она рассмеялась. – Вы только посмотрите на неё, она смеётся надо мной!.. – Винс не успел договорить, хотя хотел – она снова заткнула его поцелуем, пальцами нежно водя по шее, отчего живот становился мягче, а грудь, подобно ему, распирало.

– Я знаю, как заставить тебя не молчать, но сделать так, чтобы я целовала тебя, – её плутовской взгляд ничего хорошего не предвещал, и всю суть этих слов Винс понял тогда, когда она поцеловала его в шею один... Два, три, четыре... Очень много раз. Все места, поцелованные ей, горели. Винс неожиданно для себя закусил губу, на мгновение задержав руки на её бёдрах, потом всё-таки опустив на них свои ладони, чуть сжав. Она продолжала расцеловывать его шею ещё с полминуты, доводя до стонов и вдохов. Поняв, что юноша начал возбуждаться, прекратила, просто улёгшись рядом, лёжа на его плече и обнимая за грудь.

– Эт-то очень действенный способ, милая, но я по-попрошу тебя пользоваться им только когда мы у друг друга дома, п-пожалуйста, – он до сих пор не мог отдышаться, рукой прижимая девушку к себе.

– Как приятно слышать, что ты просишь пощады, – она усмехнулась, ещё раз попытались задеть его шею руками, но Винс ловко перехватил её пальцы, поднёс их к своим губами поцеловав, потом просто положив на свою грудь.

– Как думаешь, тот факт, что мы лежим здесь как самые обычные впервые поцеловавшиеся подростки, является забавным?

– Мы и должны были быть обычными подростками, – лёгкая грусть в её голосе немного тревожила.

«Но повзрослеть пришлось раньше».