Наблюдатель прекрасно знал места, в которых люди передавали друг другу оружие, не попадая под прицелы камер и взгляды полицейских. И знал потому, что сам их и организовывал. Опыт работы наблюдателем, знание дежурств, систем и мест камер, углов обзора и того, как можно скрыть действие, знание того, как можно было убедить наблюдателя в том, что ничего необычного не происходит – всё это было на удивление приятным послевкусием прошлого.

Кавински был в курсе, что завод, ранее управляемый матерью Киары, достался одному мужчине, которого было достаточно просто подкупить... Женщинами. Именно потому некоторая часть оружия изготавливалась по личному заказу без чипов, по которым их можно было бы отследить.

Винс знал, где и когда можно было найти женщин, которые занимались проституцией – в базах Империи они стали числиться как домашние сиделки, личные помощницы, уборщицы, которые оказывали услуги далеко не только те, которые предполагались их официальным алгоритмом. Совесть не позволила Кавински просто подложить под того мужчину любую женщину, поэтому они отбирали тех, которые добровольно шли на это – желающих было крайне мало, что в принципе-то радовало – было бы страшно, будь на такую работу целая очередь. На так называемом «отборе» бывший наблюдатель сидел угрюмо – на него, переставшего выглядеть так же привлекательно, как и прежде, чуть ли не лезли, оставляя на пороге нижнее бельё, после чего он перестал винить себя за то, что делал, потому что знал, что девицы сами по себе были озабоченными. Он спихивал с себя тех, кто норовил подойти близко, прикоснуться, пытался погладить по плечам. С ним пытались флиртовать, пошло облизывали губы, садились в позы, открывающие то, до чего ему дела не было. После пары десяток попыток он начал подпирать щёку кулаком, на безымянном пальце которого было кольцо Валери, чтобы хотя бы статус женатого мужчины оттолкнёт от него совершенно ненужное внимание.

– Так чего же ты здесь, парниша? – ухмыляясь красными губами, спросила одна, намекая на место – клуб Ричарда, и на сам запрос. – Не доставляет тебе твоя жена удовольствия? – внутри он взбесился, удивительно, что не сорвался, вышвырнув проститутку из-за стола.

– Я выступаю в роли работодателя, а не клиента. – Чётко отвечал, опуская вольное обращение.

Он объяснял условия алгоритма, права и обязанности, показывал текст договора – кто-то отказывался, но практически все соглашались.

– Здравствуйте, Герберт, – произнёс Винс, войдя в кабинет, держа за своей спиной девушку.

– Здравствуйте, бывший наблюдатель, – тот сидел с папиросой в своём кресле. Мужчина в возрасте, немного седой, похожий на амбала. – Значит, именно с Вами мы договаривались об услугах «уборщицы»?

– Не совсем. Я здесь только для контроля и, так скажем, знакомства. – Винс продемонстрировал девушку, галантно указав на неё рукой. По внешнему её виду нельзя было определить характер деятельности, она просто была ухоженной. Герберт усмехнулся, сравнивая рост девушки и рост Кавински, который был ниже её практически на две головы. – Это Сюзанна. С этого дня она будет работать здесь. Надеюсь, вы внимательно прочитали все условия договора? – несмотря на то, что организация проституции воспринималась и, по сути, была дикостью, Кавински и Хейго кое-как составили договор, который прикладывался к тому, который представлял официальный алгоритм. Копий договора было две, одна – в архиве Главного Секретаря, вторая – у девушки, что было гарантом того, чтобы мужчина, получив на руки договор, не побежал сдавать её Полиции. В этом договоре, как в любом другом, были прописаны права и обязанности сторон, над которыми пришлось дискутировать несколько недель, прежде чем быть удовлетворёнными.

– Конечно. В конце концов, ни вам, ни мне не нужны неприятности, – он уже жадно, но хотя бы не пошло, смотрел на девушку, которая во всю заигрывала с ним, закусывая губу, накручивая локон на палец.

– Верно, – Винс тихо вздохнул, чувствуя себя явно лишним. – Надеюсь, вы не забудете о всех мерах предостережения, которые нам нужно обеспечить. Теперь я должен получить от вас договор на мою партию.

– А, да-да, верно, – моментально оторвавшись от девушки, Герберт из ящика стола достал документ в файле, наилюбезнейшим образом подвинув его Кавински по столу. – Вот, собственно, ваш договор. – Бывший наблюдатель тут же достал его и начал читать, чтобы во всём удостовериться. Он знал, как именно нужно читать договоры, где в них чаще всего совершались ошибки, на чём можно было подловить – всему этому его как-то раз научила Валери. Читая текст, он вспоминал весь алгоритм, которому должен был следовать, вспоминал её слова, запомнившиеся наизусть.

– Хорошо, всё верно, тогда я оставлю вас, по поводу первой передачи партии мы свяжемся ближе к дате.

Подобным образом он поступал всегда: сам всё проверял, сам присутствовал, сам договаривался, никогда не шёл на уступки – точнее, лишь делал вид, что шёл на них, на самом деле искусственно завышая часы или требуя взамен большего, понимая, что его требования могли быть невозможны в реализации.

Столкновение его деятельности с принципами в голове для него самого делало из себя идиота: «Практически всю жизнь я считал и мне твердили, что нарушать закон – плохо, что так поступать нельзя, что нормы созданы не просто так, что правила не созданы для того, чтобы их нарушать, а это несчастное выражение – бред собачий. И чем я по итогу занимаюсь?.. Заказные убийства на властей, шантаж, мошенничество, взяточничество, контрабанда оружия, организация проституции, торговля наркотиками, спекуляция, торговля органами, сокрытие преступлений, подделка документов, организация экстремистского сообщества... Прекрасно, просто прекрасно. Нет, оправдывать я себя не буду, я пока что не научился так лицемерить – только иногда и только на публику. Для чего я это делаю? Хах, да чтобы это ебаное государство само себя сломало, пусть гниёт, как труп под мухами, мне вообще до пизды, всё равно... Или не до пизды? Или я должен делать по-другому? Должен мыслить по-другому?.. Но нельзя же разрушать государство, не разрушая жизни людей? Могу ли я взять на себя ответственность за то, что очень много людей, не виноватых, живущих именно в этом государстве, пострадают? Невозможно отказаться от этой ответственности и считать себя хорошим человеком. Да, не буду я добрым и справедливым, не буду героем, не буду ангелом воплоти, но я буду честен с собой. Хах, и даже так все мои мысли звучат как ебучее оправдание всему тому дерьму, которое я делаю. Нет, ничего подобного, я себя не оправдываю. Если мне назначат наказание, то я его понесу, я заслужил, и ничего грандиозного в этом нет, я не святой, чтобы приносить себя в жертву, но и говорить о своей непричастности было бы слишком мерзко. Я не такая тварь, А другая…». Тварью он считал себя из-за другого…

«Я так хорошо помню её руки, её талию, её взгляд, тон и ощущение её кожи, её фигуру, её прикосновения – особенно к моей шее, – Винс ради интереса прикоснулся к кадыку, чуть сжав шею, со всхлипом вздохнув. В голове пронеслась мысль, которая была ранее совершенно чужда ему. – Я бы хотел, чтобы она сжала эту шею руками, чтобы она целовала её, пока я не потерял пульс, вдавливаемый в кровать её бёдрами... – он подавился слюной, тотчас одумавшись. – Блять. Сука, я как извращенец ебаный. – Как бы он себе не внушал, что это плохо, но мысли о том, как она могла бы... С ним. Как они бы были близки друг к другу. Как он брал бы её бедра в свои руки, с нежностью сжимая. Как его руки лежали бы на её талии. Как он бы неспешно целовал её от губ к груди. Как бы мог ласкать её грудь, а она бы таяла в его руках, выгибаясь. Как она бы могла двигать своими бёдрами, поднимаясь и опускаясь, доводя их обоих до долгожданной истомы... Закрыв лицо руками, раскрасневшись со стыдобы, он сжался. – Нет. Нет. Нет. Я не должен. Я не могу. Блять, какой же я противный. Я лежу на её кровати и представляю, как мы бы занимались любовью. Блять. Блять, какое же я... Да её ещё и нет в живых, и... – резко перевернувшись, лицом простонав в подушку, он понял, что ему срочно нужно уйти в ванную комнату. В свою. В её ванной он бы подобных вещей сделать не смог, которые планировал. Закрыв дверь прямо перед носом собаки, он сполз по стене душевой, приспустив с бёдер штаны и бельё. Запрокинув голову, охватил рукой чуть припухший от возбуждения орган. Трогал его, опуская и поднимая ладонь, чуть постанывая. Член не только набух, он ещё и побаливал от того, насколько сильно было желание Кавински. Хотелось побыстрее с этим покончить. Ладонь вся его была уже измазана в биологической смазке, которая стекала по пальцам, горячая. Мастурбировал он, специально сняв перед этим с правой руки кольцо, потому что стыдно было пачкать то, что он берёг как зеницу ока. Он закрывал глаза, видел её силуэт, отчаянно пытаясь заглушить влажные и пошлые звуки. «Блять, мне пиздец как хочется, чтобы это со мной делала она... Да я бы хоть сейчас отдался ей, как мальчишка... Чёрт. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Фу, блять, какой же я мерзкий. Но я хочу... Хочу... – Бёдра охватила судорога, прошедшая по всему телу, сердцебиение было бешеным, и ничего не оставалось, кроме как размеренно дышать, боясь самого себя. Да ещё и стыдясь. Сбросив с себя одежду, он хотел смыть позор. – Заниматься этим – нормально, – пошло в ход самовнушение. – Все занимаются этим, и ещё с подростковых лет, когда гормоны... А я – бывший алкоголик, сейчас ещё и наркоман, это может быть побочкой. Слышали и о таким – кто по пьяни, кто под кайфом, ебутся друг с другом, как кролики, противно аж. Эти, млять... А я чем лучше?» – он уже вовсю до боли проходился по оголённой коже мочалкой, оставляя царапины, чтобы хоть как-то символически стереть с себя все эти чувства, которые он считал порочными.

На самом деле Винс просто не привык испытывать к кому-то сексуально влечение, он давно понял, что любить человека он может вообще без того, чтобы хотеть его телом. Секс отходил на дальний план. Ему куда больше нравилось просто проводить время вместе, дарить подарки, разговаривать, заботиться друг о друге. Он какое-то время даже отрицал то, что у него будет с кем-то настолько тесный физический контакт. При этом в голове было ещё и понимание того, что связана его могла быть с ситуацией с Линой, когда он побоялся. Ему до сих пор было страшно, но теперь уже больше стыдно. Над ним вообще часто шутили, что он весь из себя такой крутой, харизматичный, уверенный, покоритель сердец, что с ним многие мечтают переспать, да и вообще, что в постели он ещё более горяч, но всё это было просто выдумкой, которая была основана на образе, который Кавински показывал обществу. Сам парень вообще не интересовался никогда ничьей интимной жизнью, это было неинтересно и явно не для того уровня доверия, который он давал приятелям и друзьям... И сейчас он просто смог вот так быстро возбудиться, представив умершую любимую? Звучало просто отвратительно – она же умерла. Но не для него.

Его интерес к Валери как к девушке появился где-то в середине их общения, когда он действительно начал делать что-то, чтобы впечатлить её и понравиться. Он отказывался пить алкоголь даже не под предлогом, что не хотел, а потому что: «Ей это не нравится. Я не буду». Специально уезжал в клубы на машине, чувствуя ответственность, не позволяя себе ни малейшего глотка. Поначалу было неловко сидеть в окружении выпивающих друзей, но со временем наблюдатель привык. Ещё Кавински стал больше следить за своим внешним видом – часто занимался спортом, преимущественно правильно питался, пользовался каждый день уходовой косметикой, уделял внимание состоянию рук, волос, полностью сбривал щетину – она мало того, что ему самому не совсем нравилась, так ещё и Валери как-то прохладно относилась к мужскому полу с бородой. Не в том смысле, что игнорировала, а просто говорила: «Не знаю, почему, мне как-то не очень смотреть на бороду или усы, но меня это дело не касается, главное, чтобы ухаживали за всем этим».

Как-то раз между ними состоялся диалог об этом.

– Тебе вот вообще внешне какие парни нравятся? – внезапно спросил Кавински, плюхнувшись на один край её кровати, держа телефон в руках. Подняв руки от книги, девушка, выгнув бровь, с лёгким удивлением посмотрела на него. Она была в халате, который закрывал её ноги, на которые Винсу с недавних пор смотреть было... Стеснительно.

– Ты что-то вычитал опять? – дерзко усмехнувшись, она села в пол-оборота, поджимая ноги под себя. Кавински знал, что Валери никогда намеренно не красовалась перед ним, нет, ей, просто было так удобно. Она даже не замечала, как халат мог распахиваться, показывая спортивный топ и совсем слегка обнажая белоснежные бёдра. Девушка положила под голову руку, ожидая, пока ей ответят.

– Да не знаю, у меня часто спрашивают, какие девушки мне нравятся. И у тебя, наверное, тоже много кто спрашивал, какие парни тебе нравятся, – и его интерес был самой наичестейшей любопытностью.

– Ну, мало кто спрашивает про внешность, – она даже задумалась, но врасплох застигнута не была. – Ну, конечно, ухоженные. Спортивные, не выглядевшие в два раза меньше моей ноги, но и не наоборот. Не нравятся те, кто ходит с каре – это однозначно. Брюнеты или блондины. Со слишком тёмной кожей тоже не нравятся, как бы это не звучало. Не нравятся парни с щенячьим лицом. Растительность на теле тоже считаю противным, ну, разве что если не много на руках или ногах. Борода и усы, щетина, бакенбарды – мимо. Не люблю толстых, не люблю слишком худых, не люблю тех, у кого фигура прямая, груша или круг. Много чего не люблю, – и новый смешок.

– Тогда, может, проще сказать, что любишь?

– Ну, это всё равно зависит от общего внешнего вида... Как я уже сказала, брюнеты, блондины, с прямыми или волнистыми, кудрявые тоже хорошо смотрятся, бледные или смуглые. Хорошо выглядят те, у кого широкая спина и есть пресс, сильные руки, – пока она перечислила это, Винс в голове прикидывал, сколько ему часов придётся торчать в зале. Внимательно следя за реакцией выражения лица юноши, она внутренне усмехнулась, не показав виду: «Свет, да тебе ничего из этого не нужно, дурачок, ты же и так мне нравишься». – Может, ты тогда тоже расскажешь, какие девушки тебе нравятся? Я никогда не слышала, чтобы ты при мне говорил об этом. – «Я попал». Задвинув руку за голову, Винс отвёл взгляд в сторону, за секунду облизав губы, а потом вернув взгляд на неё.

– Да я не задумывался о том, какие девушки мне нравятся, ни о внешности, ни о типаже, хотя какие-то вещи выделить, наверное, можно... Ну, мне нравится, когда у девушки бёдра широкие, по крайней мере, когда они выделяются, вот как у тебя, – последнее он проговорил так быстро, что она сначала не поняла, что только что Винс выпалил, но, даже осознав, прерывать не стала, – И мне не нравятся острые черты лица, не нравится много макияжа, не нравится детский стиль в поведении внешности, да и спорт в одежде тоже не совсем. А ещё приятно, когда девушка ухаживает за собой. Ну и, как ты, слишком толстых и слишком худых как-то, бе, не люблю, – он так смешно это сделал, что она рассмеялась. – А ещё я не люблю громких, не люблю серых мышек, не люблю мужеподобных, грубых, а слишком ласковые вызывают какое-то недоверие... Если я начну перечислять все критерии, то мы будем сидеть тут до самой полуночи.

- А разве мы куда-то торопимся? – лукаво и даже с лёгкой надменностью улыбнулась она.

– Нет, но я устану думать, что мне ещё нравится, а что нет!.. – он растянулся на постели, упав лицом рядом с ней. Валери похлопала его по плечу, с ухмылкой уведя взгляд в сторону.

– Внешность, конечно, важна, одна опрятность чего стоит, но если тебе нравится человек, ты начинаешь понимать, что тебе нравится он не за внешность, а за личные качества, и только потом ты начинаешь находить в его внешности то, что считаешь красивым, каковы оно и становится. По крайней мере, так написано в книгах.

– Я думаю, это верная мысль, – он положил руки под свой подбородок, смотря в изголовье её кровати, не горя желанием куда-то уходить. – И почему многие любят только за внешность? Это же такая брехня, особенно если человек сам по себе кусок дерьма.

– Не забывай о том, что часть общества живёт только физическими желаниями. Трогать красивого человека, целовать или обнимать его, спать с ним – они думают, что это максимум, на который они способны. Многие думают, что секс – вся суть отношений, просто приятное времяпровождение, просто чувство удовольствия. Мне не нравится так думать. Всё зависит же от границ доверия, которые ты выстраиваешь с человеком. Я не знаю, насколько сильно мне придётся доверять кому-то, чтобы переспать с ним. Я не хочу, чтобы это было мимолётно. Скажи, что я ханжа, но я думаю, что спать нужно только после вступления в брак или в крайнем случае, если до него осталось совсем немного.

– Не, на самом деле, то, что ты говоришь, это нормальная точка зрения. Ты считаешь так, пусть будет так. Никто тебя заставлять не будет, если любит тебя, потому что будет знать, что это для тебя важно. – Она утешительно улыбнулась, что Винс заметил, подняв взгляд.

– А ты сам какого мнения? – взгляд её обратился на него.

– Да такого же. Хотят спать друг с другом – пусть спят, мне-то чё от этого? Ни горячо, ни холодно. Если уж до брака или до того, как не запланируют завести детей, то надо предохраняться, это аксиома. Нет, конечно, я хуею с тех, кто уже в тринадцать говорит о том, как, кого и когда поимел после тусовки – наслушаешься много чего после, работая наблюдателем...

– Свет мой, – она была крайне неприятно ошеломлена. – Куда катится этот мир...

– Очевидно, куда-то в очень дерьмовое место, – он посмеялся. Девушка убрала книгу на тумбочку, что не осталось незамеченным. – А ты чего убрала?

– Так ты же не уйдёшь до полуночи, зачем мне книга? – предовольная собой, Валери легла поперёк кровати, головой устроившись на спине Кавински, чуть подогнув под себя ноги, практически лёжа на боку.

– Я вообще щас усну... – промямлил он, опустив голову.

– Что сделаешь? – со смехом, переспросила.

– Усну. А тебе что послышалось?

– Я не буду говорить, – девушка прыснула смешком.

На осознание ушло три секунды.

– Ах ты!.. – он попытался скинуть её голову со спины, но она тогда вовсе положила на неё руку, смеясь. – Подстава пришла оттуда, откуда её не ждали! – вскипел, веселясь, свернувшись клубом, запрокинув ногу на тело девушки, с силой прижав в её к кровати, но Прокурор ловко подхватила эту ногу, подняв и мигом перевернувшись по кровати, пока парень, взбунтовавшийся, схватил девичью талию руками, вновь повалив на кровать, нависнув над ней, нахмурившейся и улыбающейся, пока он сжимал запястья.

– Спина не устала? – сладко спросила.

– Чего? – не поняв, он взлетел в воздух, поднятый её ногами за туловище вверх, слегка подкинутый. Переместив центр тяжести на грудь, а силу в руки, Валери смогла уложить Кавински на спину, сама резко поднявшись и сев на его грудь, придавив собой, держа руки на шее, чуть сжимая её. – Нет! Это не по правилам!

– Когда ты захватываешь человека, у тебя есть единственное правило – не убить его. Чтобы его сейчас соблюсти, мне пришлось удержаться от того, чтобы не приложить тебя о стену, – опасно сказала Валери, смотря на него сверху, чуть наклоняясь. – Мои руки на твоей шее – тому доказательство.

– Хорошо! Я сдаюсь!.. – и он показал ей пустые руки, которыми в следующий момент охватил её талию, попытавшись поднять с себя, и частично ему позволили ему это сделать, но потом, поваленная вновь, резко оттолкнулась ногами, отъехав к подушке, зажав его лицо... Между своих бёдер, практически около колен, что не считала чем-то неприличным. А вот Винсу стало неловко... Максимально неловко. Он опирался руками о простынь, сжимая её. – Валери, это плохая идея!.. – простонал Винс, зажмурив глаза, который не мог сдвинуться из-за силы её ног.

– Не двигайся, иначе я сломаю тебе голову.

– Какого хрена это звучит, как угроза?! – рассмеялся он, не смотря на её лицо.

– Это рекомендация, – и она ослабила ноги, отпихнув Винса за плечи. – Всё, можешь открывать глаза.

– Мне кажется, я не должен был так делать, – механически сказал он.

– Это сделала я, а не ты, так что причин для беспокойства нет. И меня это ничуть не смущает. – Она встала на ноги, поправляя халат и перевязывая его.

Тем же вечером, когда это произошло, он лежал в кровати, широко распахнув глаза и тупо глядя в потолок. Под одной рукой была акула. Внешность выдавала то, что было внутри. «Моя голова была между её бёдрами! Между бёдрами, Чёрт обери! А-а-а-а-а! Све-ет! – пришлось сдержаться, чтобы не закричать. – Так, она зачем-то именно так сделала... Зачем?! Почему?! Свет, я сейчас с ума сойду, да плевать, зачем и почему, главное, что это было!.. У неё такие мягкие, но такие сильные бёдра... Хорошие бёдра... Не большие и не маленькие, идеальные бёдра!.. И ещё талия, свет, такая тонкая и красивая талия, такая... Такая!.. – всё внутри переворачивалось, не могло остаться на месте, кровь кипела, разгоняясь из-за разгорячённого сердца. – И вся она, вся такая!.. Свет, как же я её люблю!..» – чувства влюблённости и восхищения в нём с каждым днём в отношении Валери росли, и он поставил себе цель – стать для неё идеальным мужчиной, и лишь поэтому медлил, боялся, что отвергает, что не посмотрит на него, как на мужчину...

«Медлил, блин. Надо было с первой же встречи брать её и вести на бракосочетание. Дурак! Дурак! Дурак! Ну она же всё говорила обо мне - у меня всё это было! – готовый биться, головой о стену юноша действительно касался её макушкой, сгорбившись, сидя на её кровати, на которую у него хватило сил вернуться. – Я бы сейчас в любой момент что угодно для неё сделал, да хоть себя убил!.. Только бы она была рядом... Да пусть, пусть и не рядом со мной, но хотя бы были жива!..» – от бессилия юноша упал на кровать, давясь собственными слезами, привкус которых на губах был уже чем-то сродни воде, которую он пил каждый день. Нащупав рядом с собой акулу, он положил ту под бок, оставив одну руку, как и прежде, для собаки, которая послушно легла подле.

Стёртый Антон стал холоднее относиться к Кавински, но общаться они продолжали. Антон негласно должен был часть поручений Винса передавать нужным людям, потому что второй не особо хотел слишком часто светиться в криминальное мире, иначе его заподозрила бы сама Империя. А Бобби вечно ходил по пятам за Винсом в качестве поддержки, которая ему, на самом деле, была очень нужна.

Они сидели в «Вишнёвке», куда Бобби ну уж очень давно просился сходить, чтобы понять, где же началась история Валери и Кавински. Они даже сидели за тем же столиком, что раньше – на балконе у самой стены. На Винса особо никто уже не смотрел, его узнали только хозяин заведения да диджей.

Скрестив руки, хмурый и тихий, бывший наблюдатель сидел, расставил широко ноги, смотря, на искреннее удивление друга относительно места. Он красноватыми от напряжения глазами смотрел на места на диванчиках, представляя, как на тех сидели его бывшие знакомые. Но, ладно, пусть они... Он прекрасно помнил, как она всегда была рядом с ним, забирала его отсюда пьяного, как дремала на его плече, как они танцевали, а потом, совершенно уставшие, шли отдыхать. Кавински точно помнил и её чёрные туфли на высоком каблуке, и бордовую шубу, и... То, как их считали Императором и Императрицей, всего раз прежде того увидев их танцы.

Воспоминания накрыли с головой, когда он взглянул на танцпол. И накрыли тогда не только воспоминания.

Кавински с опаской посмотрел на массу людей ещё раз, потом перевёл взгляд Туда, откуда только что в страхе отвёл его. Рядом с перилами стоял знакомый силуэт – её силуэт. Девушка опиралась на перила, без особого интереса, даже с насмешкой и надменностью глядя на танцы пьяных подростков и молодых. Прогибаясь в пояснице, она находилась в такой позе, что её бедра были в очень хорошем ракурсе для извращённых взглядов и мыслей, которые, к слову, уже были в голове молодого Кавински, который перестал абсолютно слушать Бобби, потому что мысли были лишь об одном: «Валери... Валери... Валери... Мы с Валери... Обнажённая Валери... Её грудь, её талия, её бедра... Её руки на моей шее, её бедра на моих...». Кое-как держав себя на несколько секунд, он выпали для Бобби:

– Подожди, пожалуйста, я отойду, – сорвалось с бедных губ. Друг проводил его настороженным взглядом, сказав лишь:

– Ладно, – осознавая, что что-то было не так. И дело было не в тоске и печали.

Спешно дойдя до туалета, Винс закрылся в кабинке, сразу же прижавшись спиной к стене, спешно расстёгивая ремень и ширинку брюк, со стыдом и горячкой доставая изнывающий от вожделения половой орган. Закрыв себе один рот рукой, сжав зубы, он начал дрожащими пальцами водить прямо по головке, намокшей. Его движения были дёргаными. В любой момент могли зайти, могли услышать – и это был бы невообразимый позор. «Блять, я... Я не могу... Я хочу... М-м-м-х... Надо просто быстрее закончить, а потом я вернусь, посижу здесь ещё полчаса и уйду... Так, туалетная бумага тут есть, я смогу хотя бы вытереть всё. – Он уже вовсю быстрыми движениями проводил от начала до розового конца, налившегося кровью. В последний момент, непонятно, для чего, задержал оргазм, и всё чувство было утеряно, несколько минут, как одержимый, он выполнял рукой одни и те же движения, пытаясь закончить. Но не получалось. Хотелось, но не получалось. – Да блять... Я хочу сейчас!.. У меня мало времени, не полчаса же мне в туалете сидеть!.. Сука-сука-сука. – Выругавшись, он размеренно вдохнул и выдохнул, оставив орган в покое на пару секунд, представив её вновь...

– Да, пожалуйста, да, – он стонал, закрывая себе рот рукой, чтобы никто не услышал. Она сидела на нём, двигая бёдрами, чуть сжимая член. Винс держал её за талию, смотря в потолок, сам выгибаясь от удовольствия. Глаза закатывались, сердце билось сильнее. Она брала его шею, сжимала её руками, холодными пальцами, особенно любезно проводя по кадыку. Кавински был чертовски слаб, чувствуя себя маленьким мальчиком. С силой подняв его, изменив позу, она прижалась к нему грудью, руками перебирая его рёбра, целуя ключицы и шею, Винс закрыл глаза, откидываясь назад, не в силах удерживать тело. Потом она взяла его лицо в свои руки, охватив скулы, начав целовать. Приоткрыв веки, он понял, что не может увидеть её лица, точно был какой-то блок.

Кавински вспомнил её глаза, когда-то фиолетовые, доставшиеся от отца. Да и его самого тоже вспомнил, начав дрожать от страха. Он безумно боялся Войда, он его ненавидел, придушил бы своими руками, пристрелил на месте. «Он убил её, убил. Её нет, её больше нет, она мертва, мертва, она... Не передо мной... Не она, не она, не Валери...». Жгучее отвращение ко всему происходящему захлестнуло, но тело продолжало довольствоваться, наслаждаться.

Он упал на её плечо, словно сквозь губы, на миг представил, нет, точнее, вспомнил, как действительно лежал на её плече, пьяный, в хлам.

Вспомнил, как она в любой момент могла забрать его, дать воды, удержать на руках, чтобы не упал, выплёвывая из себя всё грязное и низкое. Вспомнил, как она держала его трясущиеся руки – в те моменты её ладони казались ему тёплыми, словно облака. Вспомнил, как она, скрывая своё беспокойство и страх при взгляде на него, смотрела холодно, пристально и серьёзно, а потом давала ему пощёчину, чтобы отрезвить. А потом, когда он рвал себе волосы на голове, укладывала себе на грудь, чтобы успокоить, как гладила по золотым вьющимся волосам, пока он плакал, считая себя самым ничтожным человеком на свете, самым отвратительным и мерзким. И он винил себя за это, но справиться не мог, потеряв свою реальность.

Окунутый в воспоминания о нашатырном спирте, запах которого точно ударил в нос, он открыл глаза, поняв, что уже закончил. Пульсирующий, весь в смазке, его член твёрдо стоял, хотя Винс совершенно его не держал уже, точнее, только у начала. Отдыхиваясь, он взглядом нашёл туалетную бумагу, вытер о неё руку, которая всё равно пахла от смазки – стоило помыть руки с мылом, а потом и свою голову, предварительно вскрыв. Вытерев член, попытался убрать его в бельё и застегнуть ширинку брюк, но... Он был слишком твёрдым и болел, обтянутый брюками. «Блять, и чё мне делать», – Винс нервно выдохнул, закатив глаза. Сняв с себя куртку, он обвязал ей пах, только потом вышел. Намывая руки мылом, он вздрогнул, когда в туалет зашёл Бобби.

– Всё норм? – Бобби смотрел на Винса с подозрением, которое, как бы тот не скрывал, его друг различать очень хорошо. Шум воды из-под крана прервался. Винс смотрел в раковину, не поднимая взгляда на зеркало.

Кажется, этот вопрос добил его.

– Нет. – Его плечи содрогнулись первый раз, а потом ещё и ещё. В конце концов трясся он уже всем телом, опустившись коленями на пол, хватаясь за края раковины. – Я не могу без снотворного... Хрен с ним, обезбол, но я не могу спать. И, кажется, у меня есть побочка... – тяжело сглотнув, он пристально смотрел на свои колени.

– Кажется или есть?

– Какая? – Бобби стоял над душой, опустившись на корточки и держа блондина за плечо.

– Повышенное сексуальное влечение, – пересилив себя, закусив до боли губу, всхлипнув, ответил.

– К кому? – Бобби уж боялся подумать, что на него самого, но то, что он услышал в качестве ответа, было ещё хуже.

– К ней... Хотя она умерла... – тихо, практически не слышно. Оба замерли. Первый – со стыда. Второй – от шока.

– Винс, может, тебе просто переспать с кем-то?.. – Бобби тут же получил с разворота пощёчину. Увидев бешеный взгляд Кавински, он понял, насколько плох был его ответ. Пошатываясь, но поднимаясь, бывший наблюдатель встал над ним, грозно смотря:

– Нет. Мне не нужна другая, девушка. Мне нужна она! – чуть ли не прокричал он. – Мне вообще мало кто нужен, а если и да, то чисто для работы в криминал, – сказал максимально приглушённо. – Я не буду ни с кем спать, потому что все после неё мне противны.

– Так ты... Спал с ней? – с опаской уточнил Бобби, удерживая больную щёку ладонью.

– Нет. – Отрезал Кавински. – Это не важно. Секс – это не важно. Вообще ничего не важно.

– Нет, Винс, это не так, – похряктев, Бобби встал. – Важно то, что её больше нет. Нет. И тебе придётся с этим смириться, как бы ты не хотел верить в обратное. И тебе придётся жить дальше.

– Это не важно. Её нет, но я всё равно люблю её.

– Удовлетворять себя, представляя образ погибшей девушки, и любить – не одно и то же. – Фатальная ошибка.

Кавински посмотрел на чёрные глаза, почувствовав всё осуждение, которого на самом деле и в помине не у Бобби не было. Нет, это было зеркало взгляда его самого – полного ненависти и отвращения ко всему себе, паршивому, мерзкому, зависимому и совершенно пропащему – он выхватил из-за пазухи пистолет, но направил его не на Бобби, а на себя, прямо в грудь, чем испугал друга.

– Стой! – Бобби замер, подняв ладони. – Винс, стрелять не надо. Не здесь.

– А где? – хищная улыбка Кавински испугала до Чёртиков.

В мастерской? В Башне Света? В Триумвирате? В Полиции? У меня дома? Где мне будет удобно себя убить, а? Может, подскажешь местечко? - весь страх испарился, беспросветное пропал и от Винса, который ещё минуту назад чувствовал себя вошью, не было и следа.

– Да я!.. Я не это хотел сказать!.. – пришлось думать очень быстро. - Хорошо, ты прав, не здесь, тебе лучше убить себя не здесь. В другом месте. Я отвечу тебя...

– Ты думаешь, если я зависимый, у меня мозгов нет? Я не дебил, я с тобой никуда не поеду. Ты меня сдашь Хейго или кому ещё.

– М-м-м... Ладно, я не повезу тебя никуда, но ты должен убрать пистолет – мы в клубе.

– И чё? – резко перебили.

– Мы в клубе, в котором вы танцевали! Выйди элементарно, посмотри, вспомни, что между вами было! Вспомни всё хорошее и!.. Да живи ты хотя бы ради воспоминаний!..

– Браво! Браво, Бобби! Мне нужно жить ради воспоминаний, из-за которых мне хочется сдохнуть! Замечательно!.. – Бобби из последней надежды посмотрел на него, нервно и резко перевёл взгляд на дверь, потом обратно на грудь друга.

– Винс, не кричи сейчас, если нас услышат, нам будет крышка, а если тебе будет крышка и ты умрёшь, ты не сможешь сделать то, что тебе доверила Госпожа Прокурор. – Блондин сразу же похлопал глазами, переведя взгляд с Бобби на пистолет, дуло которого упиралась в грудную клетку. Во взгляде начала проявляться ясность. Бобби аккуратно опустил запястье Кавински, в котором он расслабленно держал пистолет. Парни смотрели в пол отстранённо, осознавая, какие дерьмовые слова они наговорили друг другу только что и с какой ненавистью их можно было воспринять.

– Хорошо. Ладно. Да. Пошли отсюда, иначе я вскроюсь. Бесит это место. – Будто в горячке сказал Винс, выводя за собой друга.

Парни вышли из «Вишнёвки» и, если бы они курили, то сейчас было бы самое время, но нет... Они пошли пешком до машины, которую удалось припарковать только на парковке в десяти минутах ходьбы от клуба, ближе мест попросту не было. Засунувши руки в карманы, хмуро гл, ля на дорогу впереди, чуть влажную от дождя в начале сентября, шли, не смея больше и слова друг другу сказать всё время, что были на виду – это стало небезопасным. Как только влезли в машину, Бобби заговорил:

– Твоя побочка как часто проявляется?

– Ну, бывает, раз в дня три, или когда я часто вспоминаю. Бывает реже, бывает чаще. Таким скотом себя после этого чувствую. - Радости в его голосе было примерно столько же, сколько не было иронии.

– Знаешь, это не было бы проблемой, если бы...

– Да, я знаю. Если бы она была жива. – Винс закрыл лицо руками на пару секунд, потом потёр переносицу, до скрипа дотёр и глаза, а потом взялся за руль.

– Так, нам сейчас вот по этим завезти бензин, - сказал Бобби. Никакой бензин, конечно, они никому завозить намеренно не собирались, но это был отличный способ перекрыть запах дурманящих веществ, которые были основным товаром. Пальцем он указал на экране навигатора точки, на которые Винс мимолётно глянул, спустя секунду уже осматриваясь в поисках машин сзади и спереди для возможности выехать.

– Понял.

– Может, ты всё-таки сходишь к знакомому психотерапевту? Это же не дело совсем...

– Ага, чтобы меня отправили на стирание? Вообще никто за один тот день ничего не понял, что мы были в отношениях, ну, пару дней посвистели и всё. Не хочу, чтобы кто-то ещё знал. – Знали, между прочим, Бобби, Джеффри, Кирилл, Хейго, Ника и Лев. Антон вообще не понимал, с чего это Винс стал таким странным – слегка припадочным, то истеричным, то апатичным, то ещё что... Никакой жены у Кавински, по его мнению, быть не могло и не было. – Может, это просто галюны, пото... – Винс понял, что пиздец как сильно проболтался. Бобби сразу же посмотрел на него с ещё большим удивлением. Скрывать было бесполезно.

– Нет, с этим надо заканчивать... – сухо произнёс, понимая, что к чему: «Тогда, в клубе, он видел её, поэтому у него встал». – Ты больше не будешь принимать эти лекарства.

– Я не могу их не принимать, мне тогда ещё хуже станет.

– Так быстро выработалась зависимость?.. Ты точно принимал в тех дозах, которые написаны на упаковке?

– Да, но, кхм, приходилось чаще, чем рекомендовано...

– Свет, какой же ты дебил, – вздохнув, Бобби отвёл взгляд на вид из окна. – Тебе...

– Миллион раз говорили, что это нихуя не игрушки, что это тяжёлые препараты, которые нужно употреблять чётко по инструкции, а любое отклонение рано или поздно сведёт меня в могилу, да, я это слышал, но... Мне терять-то нечего. – «Действительно, в какой-то момент я просто перестал бояться умереть. Это, наоборот, лишь ускорит встречу с ней, так что... Я даже смирился с тем, что мне будет безмерно стыдно перед ней за то, что я не сдержал ни одного обещания ей, смирился с тем, что она может найти кого-то другого, да и с тем, что мне придётся просто смотреть на неё издалека, наблюдая за её счастьем... А я уверен, она будет счастлива».

– Ну, дак какого хрена, если тебе миллион раз говорили, и ты это понимаешь, и понимаешь, что ей бы это не понравилось, ты это делаешь?!

– Хах, ей бы не то что это не понравилось, она бы мне руки сломала... Нет, я шучу, не смотри на меня так. Какой абьюз? – отмахнулся, но Бобби уже не знал, чему верить, а чему нет. – Ну, давай, выгружай бенз и иди, я в машине посижу.

Не проронив ни слова, Бобби ушёл, а Винс в мыслях своих явно ушёл не в ту степь.

Валери, она сидела перед ним, нагая, юноша видел её спину, на которой красовалась пара шрамов, а ещё тройка на плече, по одному на одной и другой ноге. Она закрывала свою грудь руками, боясь, что на неё посмотрят. Винс понимал, что стоял рядом с ней. «А где мы вообще?». Оглянувшись, нашёл ответ – в её комнате. Чуть внимательнее присмотревшись, понял, что за окном была довольно светлая Ночь, точно сумерки, свет которых падал сквозь белую тюль, редко вздымающуюся от прохладного ветра за окном. У него было чувство, будто он только что её до невозможности оскорбил... Точно!.. Он же представлял её такой несколько минут назад, когда удовлетворял себя. Боясь к ней подойти, держась на расстоянии, он смотрел в пол, одними губами проговаривая:

– В-Валери, я... Извини меня, я, я поддался эмоциям, поэтому... – стоял молодой человек достаточно близко, чтобы она могла протянуть до его волос руку, второй закрывая пышную грудь, на которую юноша всё равно не смотрел.

Нежно поглаживая кудрявые волосы, девушка с печалью смотрела. Нет, в её глазах не было ни ненависти, ни обиды, ни слёз. Наклонившись к нему, двумя руками она охватила его щёки, мягко поцеловав в лоб. Он точно понимал, что грудь её была открыта, и он старательно жмурил глаза.

– Почему ты не смотришь на меня, Винс? Тебе неприятно?.. Тебе не нравится моё тело?

– Н-нет, нравится, твоё тело очень красивое, я не видел, но уверен, потому что... – спешные слова произносились с волнением и в лёгкой эйфории.

– Просто посмотри. – Она подняла его лицо на своё, глубоко взглянув в глаза, которые Кавински медленно открыл, только позже поняв, сколько же в них было скопившихся слёз.

На него смотрела та же Валери, что и прежде, не измождённая, не уставшая, не худая. В надежде он взглянул на её тело, чтобы убедиться, что девушка набрала вес, стала здоровее – и точно. Рёбер он точно не видел, талия была словно идеальные песочные часы, переходящая в бёдра, пышные и такие маняще, что он не удержался, лёг, закрыв глаза и обняв её поясницу руками, просто спокойно вдыхая запах девичьего тела, казавшийся ему воплощением её духов, точно она принимала в них ванны часами. Девушка с нежностью гладила, перебирая золотистые, словно жжёные пшеничные колосья, волосы юноши, ставшие грубыми, ломкими и секущимися. Он чувствовал себя уродцем, находясь с ней, вспоминая о её чудесной внешности, которая была для него воплощением истинной красоты.

– Прости меня, – сиплый шёпот.

– Тебе не за что извиняться, – Валери подняла его, прижав голову к своей груди, продолжая успокаивать.

– Нет, скажи мне – у тебя всё хорошо? Ты была такой слабой тогда, когда мы танцевали... – она молчала.

Долго молчала, а потом от её тела начал исходить фармацевтический запах, резкий, сладкий и дурманящий, от которого Винсу стало дурно. Попытавшись взглянуть на лицо девушки, Винс разочаровался – это был фантом, он ничего не знал, поэтому не выглядел, как та Валери, которую он знал. Но расстроится сильно юноша не успел, он очнулся.

Вспотевшими руками держа руль, он смотрел затуманенным взглядом на значок – серебряный круг со звездой, словно распятой в этом колесе. Кавински с отвращением смотрел на этот значок Империи, как и на все прочие её символы. Он ненавидел Империю, не просто терпеть не мог, не просто не мог. «Я устал. Я чертовски сильно устал. Физически, морально. Я устал. Хотел бы лечь сейчас закрыть глаза, заснуть и больше не проснуться. Чтобы это всё закончилось, чтобы жизнь без тебя закончилась. Я уже начал верить в то, что я не справлюсь без тебя, потому что я слаб».

– Потому что ты слабак, – сказал её голос откуда-то сбоку.

В страхе он поднял голову, перед тем вздрогнув.

Перед ним снова была Валери. На ней даже была прокурорская форма. Девушка сидела на пассажирском переднем сидении, скрестив руки и хмурясь.

– Я бы никогда не полюбила такого слабака, каким ты стал. Ничтожество, – она была точно змея, когда с губ срывались такие слова.

Кавински почувствовал себя тем, как его назвали. У него загорелась голова от давления, а особенно затылок.

– Ты никогда не мог сделать что-то самостоятельно, а всё, что у тебя есть, не принадлежит тебе. Потому что оно нажито моим трудом, по ошибке перешедшее к тебе. Я думала, что ты станешь нормальным, когда перестанешь пить. Я возлагала на тебя большие надежды, а ты провалился, сторчался. Проклятый наркоман. Некому больше тебе сопли вытирать, как мамочке? – от этих слов было безумно больно. Ты не мужчина, ты трус, и ведёшь себя как маленькая девочка. Мог бы хотя бы попытаться спасти меня, а не пялиться как олень на то, как меня убивает отец, – она фыркнула. – Лучше бы ты умер вместо тебя, так бы от тебя толку было больше. – Злость. Ледяная злость в её голосе наносила столько ножевых, что казалось, четыреста пуль были бы после них пухом от одуванчика, летящим в сторону.

Кавински, губы которого обсохли, а глаза норовили налиться слезами и кровью, а затем лопнуть, вмиг выпрямился, решившись-таки посмотреть в правую сторону.

«Нет, это не Валери… У Валери не фиолетовые глаза, а синие».