Кавински вроде и был доволен, что сделал дело с Филом тихо, но радость продлилась ровно до того момента, как ему по «случайности» на пути встретился Инспектор, подозрительно часто ошивающийся в районе, где находилась мастерская. «Свет, да сколько можно задницу свою тереть тут, а? Я всё сделал по закону, не надо тут мне втык давать, но, блять, почему так не комфортно перед ним? – замечая чёрную машину с сотыми номерами, бывший наблюдатель старался всеми силами избегать даже пересечения взглядов со своим начальником. – И вообще, пусть дует отсюда, мне итак пришлось два дела переложить и все точки менять из-за того, что этот рыщет, как псина».

Руки лежали на руле, в то время как он сам хмурился, глядя вперёд в желании быстрее преодолеть пару десятков метров до того, как смог бы свернуть в тоннель и уехать по нему домой. Вот только звук открывающегося стекла сбоку от него, разрушил все мечты остаться обделённым вниманием. Как ошарашенный кот, Винс покрылся мурашками, а волосы на голове заходили ходуном.

– Наблюдатель, давно не виделись, – голос, от которого по спине вместе с ледяным потом сходила кожа. Винс замедлил ход, чуть опустив нажим с педали газа. Но он понимал, что сильно тормозить дорожное движение ради разговора Войд не станет, это вне рамок разума. На секунду повернувшись, чтобы не выглядеть неуважительно, Винс ответил:

– Здравствуйте, господин Инспектор. – Только он повернул голову, из-за неё увиделась морда пса, разглядевшего знакомые черты в машине напротив. Ваньинь злобно гавкнул, чем испугал своего хозяина, готового и сквозь землю провалиться: «Ваньинь, нет, пожалуйста, рычи на кого угодно, но не на него…». – Извините, господин Инспектор, он в последнее время сам не свой, – попытка сгладить ситуацию под снисходительным взглядом пустых фиолетовых глаз выдалась не самой удачной.

– Бывает. Возможно, есть, за что волноваться?.. Слышал, недавно твой знакомый попал в аварию. Соболезную. Но, пусть будет для всех уроком. – Отстранённый голос напыщенного мужчины с высоким самомнением выводил из себя, но самообладание было нерушимо. – К сожалению, это лишь один из многих случаев, не разбился бы он, рано или поздно произошло бы с другим. Вот только, знаешь, вряд ли другой наблюдатель смог сделать то же самое, на что пошёл ты. – «О да, конечно, он читал отчёт», – если б мог, закатил глаза. – Хотя, я надеюсь, что таких наблюдателей станет больше. Корпус же не должен распасться из-за того, что ушёл один-единственный, верно?

– Ну, да, я тоже думаю, что подобному можно подобрать замену, но иногда незаменимых нет.

– Ха-ха, ты мыслишь так… По-юношески. Должен тебя переубедить – замена есть всегда, иначе механизм бы перестал работать. Вместо тебя появились другие наблюдатели, например, Дэрри – талантливая юная леди, – пустым стал взгляд не только полицейского. – Замена может быть и мне, и Главному Секретарю, и любому Судье. Даже Архонты со временем меняются, отдают места преемникам, – он говорил это как будто учил непоседливого сына жизни, становилось тошно.

– Не вижу смысла кого-то заменять, если он есть и хорошо выполняет то, что нужно, – буркнул под нос, не задумываясь, что Войд сможет расслышать.

– Мы задаётся этим вопросом, когда расследуем преступления о покушение на жизни высокопоставленных и уважаемых нами лиц. И кому они не угодны?.. – вопрос был задан не напрямую собеседнику, а скорее риторическим, как размышление. – Впрочем, мы оперативно смогли найти замену, и так будет всегда. Государственный аппарат должен работать как часы, где каждый его член – шестерёнка, которую при поломке можно заменить другой выкованной деталью. – Такое поведение Войда ввело в состояние, когда понимаешь, что слова произнесены не просто так, при этом прямой угрозы нет, но их смысл настолько пугает, что приходится сосредотачивать разум, дабы не уйти в пространные мысли о всём сущем, которые Кавински считал бесполезной болтовнёй и всячески пытался избегать.

– Я всё же другого мнения. Есть незаменимые люди, и мне не нравится, когда человека обесценивают до простой, как вы выразились, детальки. Есть вероятность, что человеку не будет равных, потому что мы не одинаковые. – Кавински перебили:

– Я не понимаю, о чём ты говоришь, в Империи все равны. – Дискуссия посреди автомобильной пробки образовавшаяся в одночасье, стала напрягать.

– Я не такой же, как вы, а вы не такой, как я. Мы равны, но не одинаковы, – «Да и не равны вовсе, но, Чёрт, я вообще не хочу об этом с ним разговаривать! Не надо на меня давить и пытаться переубедить, это бесит. Я же не призываю легализовать детскую порнографию, что он вцепился в эту тему, как репейник?!».

– Ох, ты ещё молод, Кавински, но я уверен, сможешь прийти к этому, понять, что это правильно. – «Епа мать, изыди уже. Свет меня прости, как же ты меня уже затрахал со своими длинными нравоучениями о морали и нравственности, резонёр хренов. Постоянно об одном и том же – ты у нас всегда лучше всех про всё знаешь. То мне надо вернуться в Корпус, потому что я писец какой незаменимый, то он уже какую-то девчонку научивает там быть мне уровней в наблюдателях. Чёрт проклятый, биполярочку не словил ещё? Ох, как хорошо, что мои мысли читать нельзя, хоть так можно Войда пидорасом назвать».

– Может, наоборот, вы сможете взглянуть на мир по-другому? Правильных вариантов может быть несколько, – оставалось ответить только так. Реакция Инспектора говорила сама за себя – он на минуту скривился лицом, как бы испытывая неприятность от одной мысли об этом.

– Не думаю. Ладно, застой прекращается. До свидания, наблюдатель.

Только были закрыты стекла, Винс выдохнул, измученно посмотрев на добермана, всё ещё злящегося, провожающего гневным взглядом начальника Полиции.

– Знаешь, мне как-то не очень нравится твоя реакция на это, Ваньинь…

– Он так и сказал! – эмоциональный шёпот молодого человека вводил Хейго в ступор. – Ну и к чему это?.. Нет, я, конечно, знаю, что можно почистить воспоминания, стереть память, но нельзя же их переписать и заставить сделать что-то? Это невозможно. Как он спланировал аварию?!

– Мне кажется, это не он. Как ты говоришь, это совершенно невозможно, – мужчина замечал, как собеседник уходил в крайность, будто бы с ума сходил.

– Тогда зачем он это говорил?.. Просто зачем? Окей, сначала Фил, потом ещё кто… Ну не может это быть теория заговора, о которой даже ты не знаешь, хотя ты Главный Секретарь, да и вообще…

– Кавински, прошу, успокойся и послушай, – медленный и низкий мужской голос действовал как ораторский, что на Винса действовало всегда. – Он сказал, что мы все заменимы, и отчасти абсолютно прав. В конце концов, Войд подтвердил и свою заменимость, даже заменимость Архонтов.

– Да про них любую чушь можно сказать, всё равно никто и никогда не видел… – ворчание. – Я не схожу с ума, я прекрасно понимаю, о чём он, но я не хочу, чтобы мои друзья и знакомые погибли как десять негритят. – Увидев непонимание, объяснил, − Это старый детектив, очень старый, я читал просто когда-то. Суть в том, что все чередом погибают.

– М-м, не читал, опустим. Никто никуда не пропадёт просто потому что этого захотел Инспектор. Ты, конечно, можешь сейчас нервничать, выпусти эмоции, но не доводи себя до тревожного состояния. И, послушай, если бы он понял, что… Ликвидируем мы, то мы бы с тобой и не сидели сейчас друг напротив друга.

– Это верно, даже сказать нечего. Но, Хейго, будь осторожнее, я же совсем с катушек полечу, если один останусь.

– Безусловно, я всегда осторожен.

На этом разговор был окончен, к тому же, Хейго спешил на День Ноября, который считал самым лучшим и любимым на свете.

Свой День Рождения он любил чуть ли не меньше, потому что больше был благодарен всем Небесам за то, что в этом мире была Ника. Хейго был почти что самым настоящим романтиком, описыва чувства к ней – писал стихи, сочинения, трепетно подходил к выбору маленьких подарков. В каждом жесте было заметно, что он любил эту юную девушку с серьёзным взглядом серых глаз.

«Нет, точно не золото – я никогда не видел на ней золотых украшений, разве что белое? Не знаю, почему, но само слово даже не идёт к мысли о ней. Серебро? Но не простое, а тёмное, должно быть прямо как железо. Чернёное серебро?».

С такими любопытными лицами Главного Секретаря провожали из ювелирного салона, описать нельзя было. А он всё не мог перестать рассматривать пару колец, обёрнутых в бархат синего бриллианта.

Своя квартира стала напоминать ему кладовую, хотя в ней было и чисто, но пусто и одиноко. Они ни разу не встречались в её стенах, искали места отдалённые и скрытые от наблюдения, либо, в очень редкие моменты, Хейго приходил к Веронике. Вопросов могло возникнуть достаточно, особенно учитывая, что Ника была формально в подчинении Главному Секретарю, что и побудило её год назад запросить перевод в Полицию, подпись согласия на котором должен был поставить сам Войд. И он её поставил. С того момента «свои» люди появились и в Полиции напрямую. Косвенно же кооперации шла через множество знакомых Кавински, в том числе и через Кирилла, работающего в следственном отделе.

Чуть ли не вприпрыжку мужчина шёл на встречу, по привычке избегая мест с избытком камер. Тенью подойдя к двери, открыл дубликатом электронного ключа – можно было и механикой, имевшейся только у Ники. Без того, чтобы дверь была открыта механически, войти по электронному было невозможно.

Ещё в коридоре слышны были аромат пирога, звуки новостного канала и кипение чайника. Девушка тут же вышла встречать, ненароком попадая в объятия, поднявшие ввысь и прокружившие в воздухе. Ладонями вцепившись в его плечи, прижалась ближе, сжавшись, как птенчик, поднимая ноги к телу. Тихонько она только и успела прошептать поздравление с Днём Рождения, на что её тотчас поцеловали в щёку, крепче прижимая к груди, в ответ горячо шепча: «Спасибо…». Ноги коснулись пола, но она продолжала держаться за сильные плечи, поднимая взгляд.

− Пойдём, у меня практически всё готово. − Взглянув на часы, он пошутил, уводимый Никой за стол:

− Госпожа Вероника, отстаёте по срокам, алгоритм уже должен быть выполнен, − она усмехнулась на это, заваривая ему цикорий.

− Между прочим, никогда не слышала от тебя это, когда выполняла алгоритм.

− Потому что ты ответственная. Я даже не удивлён, что Инспектор согласился забрать тебя у меня в один жест и почти без раздумий. Отойду помыть руки. – Ванная была открыта, разговор вёлся и так.

− Ну он точно не сверкает, как звезда, когда видит меня на алгоритме, хотя и жалоб я не слышала.

− Это хорошо. Я никогда не был склонен оценивать твою работу по субъективным критериям.

− Для тебя я всегда лучшая, что бы я ни делала, − «Как же так получилось, что ты создала идеальный момент?». Хейго вышел из уборной, встав перед Никой, точно держа что-то маленькое в ладони. Ника поднялась, предчувствуя, что должна так сделать, чтобы, как думала, с чем-то ему помочь – Главный Секретарь выглядел слегка взволнованным, растерянным. Прежде, чем Вероника успела у него спросить, что ему нужно, дрогнувшими губами он сказал, тотчас смелея:

− Ты права, ты для меня всегда лучшая, лучше мне никого не найти, и я даже никого не хочу больше искать, потому что хочу быть только с тобой, и я, я надеюсь, что ты тоже… − медленно соединяющиеся ладони и едва заметные их движения ускользали от её взгляда, но были чересчур волнительны для него. Хейго открыл кольца, достав одно из них, а бархат отложив на стол подле них. Ника только тогда и поняла, к чему были его слова – она отвлеклась на этот жест, не сразу заметив, что он просил её ладонь, протянутую ей через несколько секунд. Она не знала, что говорить – сердце внутри то ли сжимало, то ли распирало, и оттого молчала не в состоянии до конца осознать, это казалось таким очевидным и неожиданным одновременно, таким далёким в мечтах и почти неосуществимым из-за обстоятельств. На безымянном пальце левой руки теперь находилось кольцо. Сама она крохотной рукой взяла его ладонь, беря второе кольцо с подушечки и надевая на безымянный палец, поджимая губы, понимая, что голова крылась жаром, а её касания будто ледяные, отнюдь не тёплые и нежные. Только кольцо оказалось и на его руке, Хейго со всей силы прижал Веронику к себе, теперь уже…Свою невесту.

Вроде бы и смотрелось немного несуразно – она в домашней одежде, чёрной и ничем не примечательной, он – в костюме алгоритма, форме с погонами, точно при параде. Стояли обнимались в однокомнатной квартире рядом с обеденным столом, у которого обменялись кольцами. На холщовой скатерти стыли две горячие кружки, ужин и пирог, сухоцветами застыли подаренные в канун Нового года цветы. Жёлтый свет шёл от ламп с кухни и гостиной, пересекающихся на месте стола. Новостная передача с минуты на минуту закончилась и из динамиков телевизора раздавалась песня, её слова расплывались в дыхании и стуках сердца, но отчего-то создавалось ощущение, что песня непременно была про любовь.

Родители Ники не знали о существовании у их дочери возлюбленного, они бы явно не обрадовались тому, что их новым родственником станет Главный Секретарь, на треть лет старше их дочери. Но и без того отношения с родителями были не самыми лучшими – вечное недопонимание, ссоры, конфликты, но это ничуть не останавливало Веронику от того, чтобы быть с любимым человеком, который, даже несмотря на недоразумения, шёл навстречу и старался их разрешить вместе с ней, не «извиняясь» подарками или добрыми жестами. Садиться и долго разговаривать – их язык любви. Не только о проблемах, не только об алгоритме, но обо всём, что окружало, включая сны и далёкие воспоминания.

Хейго задумчиво сидел за столом, рассказывая под звуки капающего с чужого окна тающего снега,

− Меня всё волнует то, что забыл Кавински, и ещё эти первые вопросы после того, как пришёл в себя после стирания.

− Он до сих пор не понял, что это была за девушка? – Ника грела свои ладони о горячую кружку, то обнимая её пальцами, то отпуская, обжигаясь.

− Не понял. Но перестал спрашивать об этом, совсем. Наоборот, отмахивается и меняет тему, будто и нашёл ответ, но он ему настолько не понравился, что решил не говорить не вспоминать об этом вовсе. Вот только если у Кавински вопросы исчезли, у меня появились, − как-то не очень хорошо звучали эти слова.

− Самому стало интересно, что за девушка?

− Да, но не в том плане, чтобы она мне нравилась, ни за что. Дело в том, что я будто тоже был с кем-то в прошлом знаком… Я тоже нашёл пробел в своей памяти – совершено не помню, кто порекомендовал меня на должность.

− Я думала, у меня просто память плохая, но я тоже в последнее время начала заметила, что не помню кое-что, и это так странно. Я же не хотела идти в Полицию, хотела быть кем-то другим – это точно было другое слово, но не пойму, что за слово, − Хейго посмотрел на Нику распахнутыми глазами, внимая к её словам. – И не помню, с кем проходила первая моя практика, до того, как пришла в Секретариат. Относительно места помню Полицию, но не такой, какой она является сейчас.

− Полицию перестраивали после аварии, неисправность проводки. Но тоже не помню, с кем ты была до Секретариата. Даже не… Не помню, у кого просил советы, до того, как, кхм, решил покончить с собой.

− Я не помню, как тогда поняла, что ты был именно в Секретариате. Думаешь, это всё была она?..

− Человек, растворившийся в истории, воспоминания о котором стёрты у всех? Не знаю, возможно ли такое − подчистую вычеркнуть все знания и информацию о человеке… − мужчина взялся за переносицу, массируя её. – Мне казалось…

«Мне казалось, когда-то в детстве я бегал к маленькой девочке, лишь бы увидеть её, потому что она была кем-то важным для меня. Мы были связаны не то ли кровью, не то ли чем-то, что предрекало нам быть братом и сестрой.

Бежал, спотыкаясь, зная, что мне достанется от матери за то, что я пришёл сильно позже окончания своих уроков, но слишком уж велико было моё желание. Мне дали адрес. Я знал, что увижу её там, должен увидеть, и хотя ничего зазорного в моём действии не было, но я так волновался. Нажимал на кнопку чужого домофона, теряясь в незнакомых зданиях – высоких, где были большие и светлые квартиры, отличные от большинства квартир Альт-Сити. У меня спросили:

− Кто?

− Хейго! – Моё имя этим людям было известно, их предупредили.

− Заходи, малыш, − женщина с милым голосом назвала меня так, но я вряд ли походил на малыша, потому что в свои одиннадцать был ростом практически в полтора метра – длинный, но крепкий мальчуган.

Я бежал по лестницам на их этаж, пропуская ступеньки – пытался сократить время на путь, зная, что смогу потратить его на то, чтобы посмотреть. Открытую для меня дверь квартиры под номером тридцать три я видел ещё с пролёта. Меня встретила в коридоре та самая женщина, озабоченная тем, что я выглядел как взъерошенный стриж – чёрные острые волосы торчали по сторонам, куртка была расстёгнута – а это же было Зимой, я мог запросто простудиться, но раскрыл замок ещё на подходе в дом, да и мне было слишком жарко бежать. Сняв ботинки, встал перед ней, протягивая руку в знак приветствия.

− Здравствуйте, я Хейго, я племянник Войда… − женщина сразу обняла меня под спину, проводя вдоль коридора, к ванной, где я мог бы помыть руки.

− Я знаю, Хейго, а меня зовут Лаванда, − спокойно отвечала, не в состоянии налюбоваться на меня – мальчика, который был примером для подражания всем остальным мальчикам. – Пойдём, я покажу тебе.

Я молча пошёл за ней, так тихо, как только был способен. Издалека увидел деревянную колыбель, в ней лежали два младенца – один из них был сыном этой женщины, а вот второй…

− Вот, смотри, − шёпотом, показывая мне на девочку, сказала Лаванда. Её саму так умилял вид того, как я смотрел на спящих малышей.

Я встал около кроватки, через решётчатые бортики рассматривая ребёнка. И я замер – никогда мне не доводилось видеть таких крох, особенно её – едва ли голова этой девочки была больше, чем моя ладонь. Женщина достала её, тихо, на своих тапочках, отправляясь в другую комнату, ведя меня за собой. Я так же тихо прошёл следом. Лаванда села в кресло, начиная гладить ребёнка по голове, перебирая её белые волосы, завитые на концах как хвосты полумесяца. Она хотела разбудить, чтобы я смог посмотреть на неё не только спящей. Нарушая дневной сон малышки, Лаванда заговорила с ней: «− Милая, просыпайся». Девочка начала зевать, открывая свои маленькие губки и ворочаясь, тянувшись кверху руками, укрытыми рукавами комбинезона, который был немного велик. Я сел на диван рядом, чтобы не стоять перед ней, хотя и тянулся к лицу. Волосы её отчего-то я уже не помню, отчего, сильно напоминали мне о ком-то другом− наверняка, о её матери или о ком-то из родителей. Я не знаю наверняка, чьей дочерью она была, но я знал, что точно не Лаванды – совсем уж непохожа была, но сейчас, увы, не вспомню, кто же то был. И именно из-за того, кем были её родители, мне было так важно её увидеть. Я точно осознавал, что кроха выглядела как маленькая копия молодой девушки, красавицы, с которой я тоже был знаком. И хмурила едва видные брови она так… Так похоже на меня, на мою маму, на дядю.

Лаванда осторожно передала мне это маленькое существо в руки – они не дрожали, хоть я волновался так, что, наверное, ноги не подкашивались по чуду. Маленькое тёплое создание напоминала мне то ли бусинку, то ли маленький белый камушек… Жемчужину ли? Боялся держать её, двигаться хоть на миллиметр, элементарно дышать, потому что мне казалась она такой хрупкой и маленькой, что была возможность ненароком сломать что-то.

Она открыла свои глаза почти перед тем, как мне нужно было уже уходить. Два тёмных глазика, которыми смотрела на мои, удивляясь чему-то, тянувшись руками к моему лицу и улыбаясь. Её счастливое лицо мне напомнило чужие черты, и отчего-то стало так обидно, так грустно, что, держа её в руках, я сидел, а по щекам текли скупые слёзы, которые я не мог вытереть занятыми руками. Она смотрела на меня, тянула ручонки к лицу, поворачивалась во все стороны, разглядывая незнакомую комнату своими глазками.

− Кажется, я вспомнил, что её глаза были фиолетовыми, − его взгляд стал светлее. – Мне так кажется… Должно быть так, должны быть фиолетовые.

− Как у тебя и у Инспектора?.. – она сама только что поняла, что сказала. Переглянувшись в волнении, они молчали несколько секунд, прежде чем сказать:

− Его дочь?

Они неслись в распахнутых пальто по центральной улице Альт-Сити, обегая прохожих, не держась за руки, но было ясно, что куда-то вместе, преследуя общую на двоих цель. Ника запыхалась, поэтому была вся красная, но даже невозможность дышать не останавливала её. Наверное, стоило взять машину, но они слишком торопились.

− Если эти книги сожгли, мы её не найдём!.. – сказала Ника, огибая ворота, ведущие в Башне Света.

− Она должна быть не только в книгах, ищи в картинах и изображениях, как я рисовал!..

Вбежали в церковь, и там остановились. Мужчина держался за свои колени, нагибаясь, тяжело выдыхая, так резко поднимая голову к внутреннему куполу, что в глазах потемнело. Привычные изображения религиозных и исторических сюжетов, знакомых детям с самого малого возраста, Алла и Терра, Кроули Возвышенный, Паркомоло. Анафема… Нет, они искали другое лицо, не такое же значимое для Империи, но всё же вошедшее в её пантеон. Ника обвалилась спиной на стену, упираясь затылком в холодную стену, разгоняя черноту перед глазами, моргая, задыхаясь.

– Мне кажется, мы допустили ошибку…

– В любом случае уже поздно, мы неслись сюда сломя головы, это явно не останется без внимания… Отчасти, это нам и надо, мы же пробежали мимо центральных камер, да?.. – он видел, что к ним уже торопливо шли в подрясниках.

– Да, так что они должны переключить внимание.

– Надеюсь, парни справятся, а сейчас надо выполнить и наш с тобой план.

Взволнованный священник с монахинями подошли к паре.

– Господин Главный Секретарь, что-то случилось? Вы выглядите неспокойно, – старик, кажется, был искренним в своём интересе.

– Ничего критичного, но, господа, не могли бы вы провести нас на балкон?.. Мне… Нам… Очень важно рассмотреть купол как можно ближе.

– Простите, а девушка с Вами?..

Просьба, показавшаяся странной, была выполнена, и через несколько минут Хейго и Ника уже смотрели с высоты на зал, не обращая ни малейшего внимания на происходящее внизу – так всем и показалось. Пока Хейго рассматривал витражи в поисках героини воспоминаний, Ника казалась непричастной, прислушиваясь к диалогам доносящимся с нижних этаже. Девушка была непримечательна относительно него, несмотря на то что вбежала вместе с ним, − это помогло без лишних взглядов и вопросов уйти с балкона в узкие коридоры, ведущие в архив церковных писаний. Еле освещённые помещения скрывали за собой маленькие залы с низкими потолками, предназначенные для писарей. Записи хранились по несколько лет, отсортированные по годам, и ей нужен был 2394. Убедившись, что ни одного писаря внутри комнаты нет, девушка вошла, заперев. Глаза только привыкли к темноте, от пыли чесался нос. Включив фонарик, пошла к стеллажам, нагибаясь, пытаясь отыскать нужный период времени. «Будем надеяться, что я успею найти нужный том, иначе меня сожгут на костре в этой же самой церкви как юродивую… − Книга нашлась спустя несколько минут, написанная на церковном языке, лишь отчасти понимаемым, нелюбимым ей всю жизнь. – Похоже, вот и пригодились курсы, которые я прошла прошлым летом, хотя, мне кроме имени ничего искать не нужно. − Судорожный поиск по оглавлению, шелест страниц, пролистывание целых десятилетий одним махом руки. Она наклонялась к тексту, пытаясь разобраться в рукописи – не самым аккуратным почерком было это сделано. – Так, девяностые годы, девяностые годы… − наткнувшись на красную тушь, поняла, что, вот оно, что-то важное. – Что?.. Красная луна? Разве такое бывает? – замечала она что-то неладное, будто от прикосновений её стирались буквы. – Дьявол, это термоисчезающие чернила! Ещё и с такой низкой температурой максимума. А я-то думаю, почему так холодно в комнате? Тогда придётся сделать так», – она принялась фотографировать страницы, не дыша на книгу – от любого градуса, даже от дыхания, текст мог исчезнуть навсегда. Около тридцати снимков вплоть до следующего десятилетия должно было хватить сполна.

Она так же незаметно, как и вошла, покинула место, как ни в чём не бывало встав подле Хейго, сминая в кармане перчатки, в которых работала, шепча с мерзким послевкусием на душе:

− Чувствую себя воровкой.

− А я богохульником, − стоило многих усилий даже не сметь улыбнуться в этих словах, учитывая, что он сложил руки в молитву и делал вид, будто был увлечён религиозной обязанностью.

− Вымоли нам прощение, если Богини существуют, будет несладко, − а вот девушка не боялась использовать сарказм.

− Кхм!.. – на этом сохранить самообладание не удалось, поэтому пришлось скрыть смех за кашлем, одновременно и прекратившим молитву. – Ты нашла?

− Да, и это выглядело очень странно, я даже засомневалась, верно ли перевела красный текст. – Разговор вёлся настолько тихо, что различить слова можно было разве что стоя лицом к лицу. Но на балконе стояли только двое.

− Красный?..

− Термоисчезающие чернила. Книгу пришлось оставить на месте, я повредила только кусочек заглавной буквы, всё остальное в целости и сохранности, − девушка делала вид, будто обсуждали они нечто формальное, а ничуть не то, за то можно было бы пойти на эшафот вслед за Кавински. Церковные книги, несмотря на то что почти не охранялись, были самым ценным в Империи, а незаконное проникновение в архив приравнивалось к государственной измене.

− Хорошо. Будет славно, если эта книга так и останется в церковной библиотеке, не тронутая никем.

− Обижаешь, мне хватило ума использовать перчатки, − лисья улыбка расплылась по её лицу.

− Ах, да ты… Самая настоящая воровка!.. – озорным шёпотом.

− Не удивлена, что Архонты не дали разрешение на посещение архива.

− Ты успела прочитать?.. – пара начала спускаться со ступеней, Хейго рассматривал изображения с другого ракурса, пытаясь не невежественно мотать головой в разные стороны.

− Лишь первые слова. «Красная Луна». И что-то мне даёт понять, что это далеко не необычное лунное затмение в полнолуние, когда Солнце, Земля и Луна встают в ряд – слишком незначительно для красной каллиграфии. − Ника рядом выглядела как маленькая советница Главного Секретаря, идущая с убранными за спину руками.

− Девяностые? – кивнула. – Я помню это, как все удивлялись, нам просто сказали, что это знак от Богинь.

− Погоди, можно легко проверить, было ли это природное явление или нет. – «Если Кровавая Луна это полнолуние, то исключаем все остальные дни месяца, и если запись другой даты, то…». − Мы имеем дело со сверхъестественным, поздравляю, − сказала спустя несколько минут, сверив информацию. Хейго взглянул на неё с искренним непониманием, хмурясь, но поднимая одну бровь. Они застыли посреди первого этажа, не совершивши и одного круга по церкви. – Кровавая Луна была в новолуние, а не в полнолуние, как могла бы быть. Нет ключевого фактора − это невозможно. Полнолуние было двадцать шестого Августа, а новолуние одиннадцатого.

− Что изменилось после?

− Появилась Ева, − как только Ника это прочитала, в Башне Света стало чрезвычайно тихо. Казалось, слышен был даже треск десятков тысяч огоньков на свечах. Ветер не мог пробраться внутрь, но холод окутал ноги и тело, вызвав мурашки по телу.

− Я чувствую, что мы в каком-то произведении и сейчас должно случиться что-то плохое, − глухо обратился Хейго, одними глазами оценивая обстановку внутри. Священнослужители застыли на местах, посетители − в вечном молчании, склонив головы в молитвах за иконостасом. В основной части церкви не было никого, кроме обручённых. Исчезли запахи благовоний, растворившись в пространстве. Внутрь уже давно никто не заходил, несмотря на час пик.

− Мы в реальности, этого не может быть. И не может быть никакой «Кровавой Луны», либо вселенная тогда нарушила свои же законы, я не могу найти другого объяснения этому коллапсу.

− Нет, постой, я попробую прочитать текст…

«Ночью тёплого Августа Небо над Империей озарилось яркой алой вспышкой, упавшей где-то на далёких от Альт-Сити землях. Падение, вызвавшее собой небывалый восторг, развеявшись красным фейерверком, предшествовало ещё одному чуду.

Луна налилась кровью, озарив Землю розовым Советом.

Граждане выходили на улицу, не веря своим глазам. Те, кто ехал домой, останавливали машины, выходя из них или выглядывая из окон, обращая восхищённые взгляды на Небо. Люди выходили на балконы, маленьких детей поднимали на окна – малыши радостно смотрели ввысь, на красный круг, окутанный тёмным бархатом. Это действительно было чем-то невероятным – современный город окрасился ярким, сменив и своё настроение, вместе с тем придав атмосфере загадочности и тайны. Чего только стоили многочисленные узкие улочки, в которых геометрия чёрных и красных теней взращивала внутри всего живого страх и чувство опасности.

Поля пшеницы были накрыты красным, как будто вот-вот начнётся бедствие, нападение саранчи, после которого не останется ни одного колоска. Было безумно тихо, как и в лесах – не пели птицы, не колыхалась листва, звери тоже замерли. Лишь мотыльки, хлопая крылышками, кружили прямо под Небесным сводом, точно под яркой лампой.

Вскоре появилось сообщение, что в честь такого события можно нарушить комендантский час. Архонты поведали народу, что это временное пришествие душ Богинь Аллы и Терры в мир, поэтому в Ночь было запрещено совершать грехи, чтобы не разгневать Их.

Люди облюбовали крыши высоких зданий, на которых чувствовали себя ближе к божественному.

На самом деле ничего подобного и не происходило, души Двух Богинь не приходили в Мир».

Лицо Хейго выразило не удивление, но неприятное понимание. Мужчина подмял под себя губы, выдохнув.

− Я не нашёл изображения нигде, но она точно была в пантеоне, снимать с которого строго-настрого запрещено, что бы ни сделал человек. Я бы мог подумать, что она и не входила в него, но…

− А как она выглядела? Они могли просто перевернуть изображение так, чтобы напрямую оно не читалось в ряде с другими.

− Она не похожа ни на одну, кого я видел в жизни. Белые волосы, волнистые, почти как кожа, кукольное лицо, пышные губы, глаза восточные, но не узкие, а наоборот, и… – Главный Секретарь напрягал голову, пуще хмурясь и опуская взгляд. Совсем закрыв глаза, стоял, замерши.

− Красные? – предложила вариант она уверенно, будто и не спрашивала вовсе, а констатировала факт.

− Да!.. Да, красные, точно!..

− Тогда посмотри на Северо-Западное окно, − Ника сама смотрела туда.

− Но как ты увидела?..

− Очертания и пятна слагают силуэт, попробуй прищуриться.

Встав вровень, смотря в одну точку. Они выглядели не иначе как странно, но внимание было обращено далеко не на них. Беспокойно шепчущиеся люди обсуждали огни, тени которых начинало кружить не то ветром, не то чем-то потусторонним. Хейго же понял, о чём говорила девушка. Нет, конечно, окно и узоры в нём в точности не изображали девушку, так что описание черт лица было бессмысленно, но вот сами волосы, которые, в его памяти, струились по плечам, так же были образованы витражом. Стоило раскрыть глаза полностью, весь шарм пропадал, вид разрушался, но и его сохранение было не нужно, потому что всё вспомнилось.

− Она была её матерью… − одними губами. – Но вошедшая в ряд святых далеко не потому, а из-за чего-то другого…

− Хейго, она точно не была альбиносом. – девушка смотрела совсем в другую точку храма, просто задумавшись.

− Точно, а что?

− Много ты знаешь кого с красными глазами от природы? Лично я – только Кавински, но он ничуть не альбинос, если, конечно, я чего-то не знаю. – Теперь взгляд Ники был сосредоточен на Хейго.

− Не альбинос, это верно. Но, да, я понимаю. К чему ты клонишь, и – нет, она не могла быть его матерью. Они были наблюдателями, я разговаривал и с его отцом, и с матерью, хоть и немного. Он чрезвычайно похож на них, Кроме того, ты же знаешь, отцовство и материнство давно подтверждается генетически, когда мы рождаемся, у нас берут образец, сопоставляя его с ДНК родителей или по базе ищут подходящий. Он не приёмный.

− Хорошо, если Ева не мать Кавински, то чья?.. 

− Девочки, к которой я сбегал в детстве, моей племяннице, потому что Ева – жена Инспектора. – Произнести это было − почти дать ответ на главный вопрос. В то же время мим них шли люди, покончив с обращениями к Небесам на сегодня.

− Всё же… Всё же у него была жена, − Ника смотрела практически испуганно, больше отрешённо. – Если у него была жена, а у неё дочь, то Кавински знал дочь Войда и Евы, за что поплатился.

− Перед кем? Почему Империи было так важно скрыть всё о прошлом дяди? Доктора сослались на то, что без извлечения импланта проводить другие операции будет практически невозможно, и ему просто вставили новый.

− Это полный бред, − перебила, − они могли поставить другой имплант, но наша память не хранится в этих микросхемах, вшитых в висок.

− Войд забыл Еву не из-за того, что ему поменяли имплант, иначе Империи пришлось бы заставлять всё население, знавшее о Еве, сменять импланты, это даже звучит как… Полная чехарда. – Мужчина то и дело хотел сделать что-то, смотрел по сторонам, пытался прислушаться к окружению, то задерживал взгляд на Северо-Западном окне, то хрустел костями пальцев, то ходил по месту, на котором стоял. Таков он, мозговой штурм.

− Может, Империя нашла способ заблокировать воспоминания после и сделала это, а Войду просто не повезло?.. В любом случае, мы не знаем, почему всё это произошло – я пролистала текст до девяносто пятого года, но тут Еву лишь восхваляют, особенно после того, как она спасла мертворождённого мальчика. И, Хейго, кажется…

Их голоса были заглушены золотистым набатом.

Никогда ещё не доводилось им слышать такого громкого звона церковного колокола, тревога от которого произрастала из самых недр и выходила наружу как стремительно поднимающаяся вода, накрывающая с головой. Но что-то явно было не так…

Содрогались стены, дребезжали окна, ходуном ходили свечи в медяных и золотых подставках, поднималась пыль. Колонны у вершин в считанные секунды треснулись, извергнув из себя крошку и камни, разбивающиеся при падении или пускающими по нему трещины. Хейго крепко взял Веронику, накрыв её голову своей рукой, сам нагибаясь. Они бежали к огненной черте, но в последний момент она стала слишком высокой и пришлось иди внутрь круга. Метнуться к выходу они не успели – свечи пали, окружив центр. Маленький, невысокий костёр, который в первые секунды можно было перепрыгнуть, стал непреодолим, высящийся чуть ли не до половины потолка.

− Чёрт подери!.. – Хейго выпустил Нику из рук, начав максимально раздвигать от них скамьи, чтобы было пространство и огонь не подходил ближе. Девушка тоже пыталась, но выходило у неё это куда хуже. – Ника, не надо, я сам! – кричал, оглядываясь.

− Я не хочу сгореть на костре посреди церкви, как ведьма!! – прозвучало в ответ.

Через несколько мгновений лопнули стёкла и витражи, их осколки полетели наружу, а мелкая крошка, неспособная выстоять Апрельский ветер, стала завеваться внутрь. Открытые окна усугубили ситуацию – костёр начал расходиться, с ветром переходя с дерева на дерево. Нетронутым оставался только иконостас, который сдвинуть с места было невозможно, особенно в одиночку – Хейго пытался.

− Ника, всё!.. – чуть ли не за шкирку схватив, он прижал её к себе, закрывая.

Она тряслась, оглядываясь на пламенные языки, высящиеся по комнате. Огонь переходил на стены, покрывал ковры на лестницах, плавил золото, стекающее ручьями по чугунным перилам. Трескались полотна картин, лопалась краска на иконах, но это всё можно было просто исключить из поля зрения, чтобы не видеть кошмар.

− О Свет… − побледневши, произнёс мужчина, задрав голову. Качавшаяся на верёвках люстра, по контуру которой горели свечи, вдобавок расходящиеся лучами от центра к краям, сорвалась с петель и полетела вниз. – В сторону, в сторону. В сторону! – быстро, неся девушку за собой, пересчитывая места падения перекладин с каждой секундой.

И грянул гром – рухнули высшие огни Башни Света, с новой силой обрушившись пламенем на и без того гигантское пламя. Перекладины находились слишком высоко, спину Хейго не задело, они сидели под своеобразным куполом из огня, от которого постепенно по всему помещению шёл чёрный едкий дым.

− Закрой чем-нибудь нос. У тебя есть платок? – Хейго заслонял нижнюю часть лица рукавом пальто, приподнимаясь и глядя в сторону выхода.

− Нет, увы… Думаешь, мы выйдем?

− Я очень сильно сомневаюсь – шерсть и твоей, и моей одежды слишком быстро горит, она не сможет нам выиграть даже несколько секунд на то, чтобы перепрыгнуть огонь и не остаться без кожи. Остаётся надежда только на спасателей. Горит Башня Света, они уже должны были созвать весь состав пожарных, чтобы потушить.

− Л-ладно, пока есть время поговорить о том, чем же связаны Ева, Войд, Кавински и твоя племянница.

− Ты серьёзно можешь говорить об этом?.. – обернувшись. Хейго чуть дар речи не потерял, увидев, насколько спокойна была Вероника. Она точно знала, что их спасут ровно в какую-то минуту и всё наладится. Вокруг них всё пылало и рушилось, но Ника и её поведение внушало спокойствие. – Хах, а ты ведь права… Мы просто с тобой обречённые обручённые.

Даже в дьявольском пламени он нашёл свой покой.

− Твою мать, твою мать, твою мать!!! – Плевать он хотел на дело, плевать на это сраное покушение, плевать на то, что смог всё провернуть без опасных для него последствий и вышел сухим из воды. Сейчас Кавински гнал на мотоцикле по тротуарам и улочкам до Башни Света, услышав новость. Он давно не испытывал страха потерять что-то… И в этот раз он мог потерять своих товарищей. Да, он не мог назвать Хейго и Нику своими близкими друзьями, да и друзьями в общем, но они были важны для него. Ваньинь бежал рядом, то и дело нагоняя – посадить его вместе с собой Винс просто не мог, но и оставить – тоже. Он чуть ли не сшибал прохожих, пролетал на красный свет, то и дело пытаясь понять, как ему пробраться через перекрытые почти во всём районе улицы. Сирены оглушили Альт-Сити полностью, на Церковь был выслан весь отряд пожарного отделения города, созвана практически вся свободная полиция для перекрытия и контроля улиц. Одними из первых на место выехали и медики. Внутри всё сжималось, ещё хоть одно дёрганое движение мышц – он слетит с мотоцикла, разобьётся сам, но не останавливало даже это. Он не знал, что как только увидит пылающее за несколько километров здание, то не сможет сохранять самообладание, протаранив заградительные блоки, плюя на гневные полицейские восклицания. Клубы рыжего цвета из-под дымовой завесы всё сильнее закрывали за собой шпили и купола, едва за ними можно было разглядеть само здание.

Кавински подошёл как можно ближе, на все вопросы в ответ крича: «Я наблюдатель!», отпихивая от себя руки, чуть ли не с пеной у рта во весь голос крича: «Там внутри Главный Секретарь и девушка, какого Чёрта вы ещё их не нашли?! Почему все просто, блять, поливают снаружи водой?! Идите внутрь! Внутрь! Они внутри!» – он каждую секунду молился, чтобы они сами вышли из здания каким-то неведомым чудом Кавински осел около одной пожарной машины, схватившись за голову. Качаясь, трясясь всем телом и зубом на зуб не попадая. Он бы и сам давно вошёл в горящую Башню, но его чуть ли не выпнули оттуда. «Я не могу туда войти, не могу, но я знаю, что они там, потому что видел записи с камер, пока эти камеры не сплавились к Чёрту… Какое же дерьмо. Что я не могу просто посмотреть на импланты, не могу понять, живы они или нет. Это бесит!!» – он кулаком вмазал по машине. Мимо Винса пронёсся чёрный пёс – Ваньинь следовал приказу хозяина. Но кто-то гаркнул на собаку, не послушавшуюся, но вскоре остановленную тем, что перестала слышать голос хозяина. Кавински то ли хрипел, то ли стонал: «Малыш, стой, стой, не беги туда, не смей, Ваньинь!!» − он боялся потерять ещё и пса. Собака замерла у самого входа в церковь, навострив уши, раздумывая над приказом. Он обернулся головой на церковь, под срывающий горло крик своего имени немедленно убежав с места прямо к нему. Винс с распростёртыми объятиями принял пса, наглаживая его по спине, прижимая к груди, второй рукой держа телефон – на вечной попытке дозвониться экран и застыл, повторяя одно и то же. Его трясло, перед глазами шла пелена. Он почти утратил способность дышать, как доберман начал лизать щёки и лоб, целовать носом нос, губы, скулить и топтаться вокруг, давая понять, что он рядом. Пелена шла перед глазами долго, в ушах и висках звенело точно так же, как от недавнего набата.

Минута. Две. Три. Телефон разрывает от пришедших уведомлений, и все с двух адресов. Он видит первые строки, понимает, что отправлено автоматически. И он понимает, что это конец, шепча:

− Мы встретимся где-то там, даже если «где-то там» будет Адом…