«Сделать кого-то виноватым? Подделать доказательства вины? Разыграть всю страну и доказать, что поджог и убийство совершил перешедший мне дорогу? Можно ли позволить себе так убрать с пути врага, которого тереть не можешь? Остальные только и будут бояться, но не поймут. С чего торговец наркотиками убил Хейго, заодно и невинную девушку? Нет, так дела не ведутся. Найти того, кто точил на него нож, выдать доказательства для покушения, а дальше никто и разбираться не будет – этого уже могло бы быть достаточно для того, чтобы удовлетворить интересы обычного гражданина, жаждущего справедливости, но далеко не Войда, который обязательно спросит, потребует и упрётся в недоказанные факты как баран. Хотя есть и шанс, что он тоже не станет вдаваться в детали, заведётся как игрушка на батарейках и продолжит гнать, пока человека не станет. Инспектор, наверное, не до конца изменяет своим человеческим качествам, так что за племянника в порошок сотрёт. Что же… – отодвинула от себя ладони, сцепленные в замок, Кавински прохрустел ими, как бы разминая ь перед тем, чтобы прошерстить всю информацию о нескольких людях, тот час пришедших на ум. – Так-с, первым в списке у нас незамысловатый секретарь, коллега, который только и делал, что метил на место Хейго, был выскочкой, судя по его словам, при этом, хах, прекрасно мы знаем, кем является его секретарша, с которой он неразлучен который год. Но, по сути, его неприязни не хватило бы на такое покушение, это слишком мелко для того, чтобы спалить к Чертям Башню Света, не хватило бы амбиций, хотя это самый лёгкий вариант, потому что подделать доказательства при помощи спящей с ним каждую неделю проститутки – как два пальца об асфальт. Второй вариант – кто-то из его друзей, и иногда мы так и делаем, когда хотим кого-то подставить, но не в этом случае, они хорошие ребята, гадить им не престало хотя бы из-за факта, что, как раз, они друзья Хейго. Драму на пустом месте разыграть явно не получится… Это должен быть кто-то, имеющий доступ к таким ресурсами, с помощью которых, ясное дело, вообще есть возможность провернуть такое. Хотя, наверное, это слишком очевидно, сделаем в точности до наоборот…».

Кавински решил использовать не совсем типичный подход, чтобы подставить некую личность и выставить всё как покушение, тщательно спланированное и осуществлённое... Однако, не настолько идеальное, чтобы он не смог не найти преступника, в глазах Войда рассчитывая на укрепление своих позиций бывалого любимца.

Первым делом, создал фальшивую историю. Начал собирать информацию о старых конфликтах и недовольствах среди граждан, связанных с Хейго, это не заняло так много времени, как ожидалось – от силы дня четыре.

Удача повернулась лицом, протянув руку, − нашёлся человек, когда-то обиженный на Главного Секретаря, бывший торговец, у которого сорвалось несколько сделок из-за установки новых требований к характеристикам технической продукции, поднявшихся по требованию Хейго. Прибыли ушло много – даже Кавински проявил сочувствие. Вот только в остальном сочувствия он не заслуживал – подделывал документы, совершал финансовые операции не со своих счетов, чтобы не платить налоги, практически всё имущество переписал на дочь, оставшуюся жить с матерью после развода. Было и несколько слухов о физическом насилии и шантаже. Если бы за этим человеком не стояло больше ничего, Винс бы искал дальше – он не собирался так гадить человеку иначе знал бы – поступит несправедливо.

Затем подделал улики − подстроил ситуацию так, чтобы в день пожара этот человек был замечен вблизи Башни Света, использовал доступные фотографии и записи, чтобы создать фальшивые визуальные доказательства – сгенерировал фрагменты фото- и видеозаписей при помощи искусственного интеллекта – запрещённого ещё очень давно как раз из-за произвола, связанного с использованием технологии. Винс потерял часы, но он знал, что они окупятся, пусть и не в материальном плане.

Он ощущал себя создателем новой реальности, виртуальной реальности. Были созданы также аудиозаписи, разговоры личных бесед, в которых невиновный признавался в том, что желал смерти Хейго, несколько раз представлял, как это происходит, даже предпринимал попытки покушения, сожалея об их тщетности. Записи были распространены среди различных слоёв населения, быстро набрав популярность, создав общественное мнение против гражданина. Хейго, и даже несмотря на свою немедийность, был любим гражданами Империи, а новость о его смерти была не просто описана как задевшая сердца многих, но и по реальному положению вещей являясь таковой. Инициативная группа даже создала петицию о создании небольшого памятника, с чем, конечно, согласилось Правительство. Некоторые пытались даже вести своё расследование и создавали теории о том, кто мог стоять за покушением.

Прошло ещё две недели.

При помощи нескольких своих человек Кавински пустил по подполью слух о том, что преступник давно известен – и из подполья эти слухи благополучно вышли в свет.

Слежка за обвиняемым дала понять, что он начал испытывать паранойю почти в любом месте, прекрасно понимая, что доля правды в показаниях против него есть, но она раздулась до немыслимых размеров. Он мог ужинать в своей пустой квартире и дёргаться от каждого шороха, постоянно оглядывался, чесал шею, подпрыгивал, когда его окрикивали друзья и знакомые. За его спиной постоянно шептались, но в лицо никогда не показывали своей неприязни.

Один день – звонок в дверь от самого грозного человека в Империи, момент − надетые на руки наручники, чередом за ним шли всхлипы и крики, о которых соседи ещё долго будут вспоминать, понося мужчину. Под конвоем преступника увезли в отделение Полиции, там даже допрашивать не стали, всё было против одного несчастного мужчины, все факты против. Процесс, однако, был освещён в телевидении. И в прямом эфире исполнили приговор, хоть и применив цензуру. Показательные процессы были одними из самых действенных превентивных мер. Вся Империя знала имя, номер, родственников, слышала обвинение и факты. Сама Империя не позорила никого, это делали сами граждане, презирая преступника. Общество разгоняло ненависть в совей крови до предела, иногда толпы собирались по окнами Судов или Полиции, требуя выдать преступника, чтобы расправиться самостоятельно. Однако, сам он готов был умереть на месте от чего угодно, это было во много раз лучше, чем отдаться на растерзание разъярённой толпе. В этот раз было точно так же…

Мужчины и женщины всех возрастов скандировали под окнами: «Выдайте убийцу!», на что правоохранительные органы уже и не обращали внимания…

Кавински всё это не нужно – он дал наводку ещё давно, подводя следователей к каждой оставленной собой зацепке, поставив блок прямо перед разгадкой, явившись с ней к Инспектору, точно прошедший по ковровой дорожке.

Встретились они тайно, никто не должен был знать об участии Кавински в следствии. О том, что Винс делал, знали только Бобби и Кирилл, остальных решено было оставить в неведении. Именно после того, как Кавински предоставил неоспоримый доказательства, Инспектор с конвоем явился на квартиру этого мужчины, а Винс поспешил ретироваться, зная, какое торнадо накроет Полицию.

Кавински покидал место преступления, и его даже никто не пытался остановить.

Его просили выполнить задание – он сделал, нашёл козла отпущения, который был виновен в совершенно другом, но в данном случае и для Кавински значения это не имело. Желания или интереса испытывать гнев Войда, тем более на себе, не было, а вот страх перед этим… Нет, бессмертным чувствовать себя было рано, и как бы бывший наблюдатель не был уверен в себе, он знал, что не самый сильный и не самый умный, и как минимум по этим параметрам Войд может обойти его в два счёта. За время, отведённое на поручение, Винс нервничал, не подавая виду – то трясущаяся нога или рука, тремор пальцев, губ, век, то дёрганые движения, неспокойный сон, но это нельзя было сравнить с тем стрессом, который испытывал обвинённый.

Для Империи преступник найден, всё ясно, даже придумана легенда о пропаже тел. Но для знающего правду эпизод оставался загадкой.

«Если Войд лично просил меня найти виновного, какова вероятность, что не он стоит за покушением? Если бы был он, то, хах, переиграл меня старый, но так правдоподобно врать… А зачем ему так делать, только в минус же? Если так рассуждать, у Инспектора есть всё, чтобы совершить это преступление, кроме мотива, субъективная сторона полностью мимо, если, кон, он не злой гений, которым Войд не может являться даже в тысяче параллельных вселенных, он слишком любит Империю. С одной стороны, он, бесспорно прав, с такого патриота можно брать пример, но с другой – да он порвёт любого, кто посмеет встать поперёк его идеологии. Однако, я до сих пор жив, что не может не радовать. Но есть ли в Империи ещё хоть кто-то, кто так же опасен, как Войд?.. Я в этом сомневаюсь и этого не знаю, хотя изучал ситуацию много раз. Имя должно было появляться хотя бы в разговорах подполья, но и там ничего. Чёрт, не нравится мне всё это… Единственное, что хорошо – новым Главным Секретарём стала Нэо, мы делали на неё некоторые ставки, Хейго даже подсобил ей пару раз, но в основном – женщина она сильная, да и никаких сдвигов по фазе, как у нашего уважаемого, я не заметил. Пусть пока и будет она».

И если Нэо сама была хорошей по мнению Кавински и Льва, то люди, которых она стала рекомендовать для повышения на должности отраслевых секретарей, смещая почти всех прошлых… Бывший наблюдатель хотел уже браться за голову, а кругами по комнате холил давно. Среди них надёжных – не для него самого, а просто надёжных политиков, которые не брали взяток, не имели тёмных секретов или хотя бы толп негодующих, можно было по пальцам сосчитать. Лев обычно сидел и молча слушал кудрявое негодование.

− Да это просто пиздец какой-то! Она что ни ткнёт, то на гандона какого-то, ну вот чуйка просто у женщины на мудаков! И ладно бы они сидели и штаны дырявили на своих местах, так нет же, суёт их повыше – вот, смотрите, какая пакость у нас есть! Ко мне подкрадывается чувство, что она всё же тупая… Нет, конечно, я нашёл и плюсы в этом – теперь у нас точно появился повод хлопнуть и того, и другого, и пятого, и десятого, но их слишком много, а мне так-о палиться нельзя.

− Хочешь сказать, у тебя график убийств по дням расписан был?

− Ну, вообще-то да, − пауза, − это же всё надо рассчитать, продумать, в первую очередь – продумать. Какой яд, как достать, где достать, у кого достать на такие сроки и средства. Ну или вообще придумать что-то новое, ещё лучше – походящее на самоубийство. Преступления в Империи совершать это тебе не фигня, тут мозги нужны, потому что попасться можно на раз-два, а иногда и на раз. И надо опять просматривать списки на замену этим клоунам, иначе всё развалится и в одно больше не соберётся, проще говоря – нам придёт пи…

− Я понял, понял. Раньше как-то недооценивал твою работу, честное слово, − Винс фыркнул.

− Посмотрел бы я на тебя, если б тебе пришлось постоянно подстраивать смерти людей, хотя, они вполне похожи на нелюдей.

− Кхм, напоминаю, какой у меня алгоритм… Не наблюдатель, и не ликвидатор, но отнюдь не простой полицейский.

− Твой алгоритм не так сильно ассоциируется с убийством, как мой.

− На моей практике было не то чтобы очень много убийств, точнее говоря, «ликвидаций», − последнее слово было произнесено с насмешкой. – Но для некоторых одно дело это уже конец Света, сидят потом по несколько месяцев или лет и думают, кого убили, мучаются. Нужно просто знать, кого убивать, тогда и никаких дилемм не будет, по моему мнению. Я знаю, что можно ошибиться в доказательствах, как это было раньше, но в Империи не допускают таких поблажек.

− Ты в осознанном возрасте начал убивать?

− После совершеннолетия, и я горжусь своей должности.

− Ну вот… А мне было четырнадцать, и я совсем не в восторге, что мне дали такой алгоритм, скинули на меня грязную работу и ответственность и сделали управляемой машиной для убийств. – Кавински отошёл к мини-бару, недавно приобретённому. – Мои родители были наблюдателями, и я в полной мере прочувствовал, каково это – быть потомком убийц, которых все боятся. Меня ненавидели за то, что родители стирают и ликвидируют, и я относился к ним точно так же, хотя и с некоторым уважением, потому что это было не от хорошей жизни. А из-за того, что по молодости нахватались долгов, там ещё и я родился, тяжело было, ну и… Через одно место всё по жизни шло, потому что нужно было головой думать. – Лев не особо слушал то, о чём говорил Кавински после того, как речь зашла о родителях, он как раз задумался об их смерти.

− Извини за вопрос, а ты тела своих родителей видел?

− Видел, все в крови измазанные, кое-кто постарался скрыть то, что сделал, но сейчас я понимаю, как это жалко смотрелось.

– О ком речь? – собеседник стал внимательно смотреть за движениями Кавински. Он изначально думал, что из маленького холодильника будет достан алкоголь, но нет, всего лишь заранее приготовленный бутерброд к чаю.

– Догадайся с двух раз, – усмешка, сопровождающаяся разбалтыванием сахара в кружке и дребезгом ложки по стеклянным стенкам. Нахмурившись, Лев сразу же отбросил мысль о том, что это мог быть Инспектор, потому что она показалась дикой. – Войд, разумеется. – Сиюминутно Лев развернулся на Кавински, понимая, к чему были слова.

– Так ты думаешь, это Инспектор?!

– Я могу лишь предполагать. Впрочем, до сих пор не вижу в этом смысла. Это всё равно никак не повлияет на мои планы.

«А в мои планы входит вытравить всех сволочей из этого грёбаного города».

«Пятого Сентября государственный служащий был доведён до изнеможения. Оказалось, что недавно он стал жертвой политических интриг и его чуть не ликвидировали, однако чудом смерти удалось избежать. Это показало на него достаточно сильное влияние, особенно на нервную систему. Не обрати должного внимания к своей головной боли, он скончался от инсульта в момент совещания, пав замертво.

Был некогда уличён в незаконном получении сведений, составляющих государственную тайну». 

«Первого Ноября государственный служащий по пути в Омен-Сити был подорван в машине. Он ехал с проверкой, используя не личный автомобиль, а служебный. Славится своими обвинительными приговорами, зачастую жестоким, резкими, молниеносными.

Был некогда уличён в эмоциональность и субъективизме при рассмотрении дела, опустив себе ликвидировать оскорбившего его подростка». 

«Двадцать Восьмого Декабря государственный служащий погиб в автокатастрофе, не сумевший избежать столкновения с другим автомобилем, несущимся по косой линии прямо на него, точно имея прямой умысел на убийство способом дорожного транспортного происшествия.

Был некогда уличён в многочисленных убийствах при превышение пределов необходимой обороны».

«Тридцать первого Декабря государственный служащий погиб от отравления при посещении ресторана в честь Новогоднего праздника. Поначалу не заметив никаких признаков, он отправился на своей машине домой, но по пути его веки просто закрылись, а он сам опустился по креслу водительского сидения от смертельной сонливости. По итогу автомобиль врезался в одну из витрин магазина, протаранив её.

Был некогда уличён в совершении действий, явно выходящих за пределы его полномочий и повлекших существенное нарушение прав и законных интересов граждан Империи».

«Десятого Января государственный служащий, был задушен ядовитым газом в здании Главного Архива Империи. Он обращался в него с целью найти материалы для того, чтобы сопоставить новый отчёт и несколько заархивированных. Окна и двери помещения оказались закрыты, вскрыть их не удалось.

Был некогда уличён в распространении государственной тайны, касающиеся убийств, от которой зависело несколько жизней, своему знакомому».

«Четырнадцатого Января государственный служащий был застрелен в драке, произошедшей по причине отказа в повышении и последующем снятии по его решению с должности покусившегося, целью которого оказалась месть.

Был некогда уличён в укрывательстве преступления, связанного с совершением убийства двух лиц в состоянии аффекта».

«Пятнадцатого Января государственный служащий был задушен в драке, произошедшей вследствие отказа прекратить производство по только возбуждённому уголовному делу, обращённому близкому родственнику виновного.

Был некогда уличён в создании, использовании и распространения вредоносных компьютерных программ, подорвавших компьютерную безопасность Империи». 

«Четырнадцатого марта государственный служащий в собственной квартире был заколот насмерть неизвестной из антиправительственной группировки по той причине, что являлся негласным преемником одного из вышестоящих по должности.

Был некогда уличён в организации несанкционированного митинга против главных лиц Империи, переросшего в бунт, на разгон которого отправили несколько высших должностных лиц, включая Инспектора Войда». 

«Десятого Декабря государственный служащий был застрелен настроенными против него коллегами. В народе это прозвали «тёмной», устроенной подло и, очевидно, противозаконно, однако вставать на защиту чести и достоинства никто не решился, комментарии из верхушки власти не дал никто.

Был некогда уличён в государственной измене…».

Он даже не читал эти новости. Сидел где-то дома, в кресле, почёсывая пса за ухо, попивая чай и перелистывая страницы нового детектива, мотая себе на ус то, как можно замести за собой следы.

Грубо говоря, его жизнь напоминала юридический анекдот: «Господин Судья, вас там даже не было!», и это из раза в раз смешило его. Совершать преступления из раза в раз было всё легче – он уже не так волновался, будто потерял весь страх. Он не страдал бессонницей оттого, что думал, как к нему ворвутся в дом «Церберы», перевернут всё вверх дном, самого его сиюмоментно лишив жизни. Даже если бы и ворвались, Кавински продолжал бы тихо сопеть во сне, жевать приготовленные на ужин макароны с сыром или читать. Бежать бы смысла не было – он не спасётся ни от чего. Никакого оправдательного приговора, никакого помилования. Его убьют, не став даже разбираться во всём совершённом этими ручонками, которые по самые плечи были в кров, да что уж там руки… На нём висело столько убийств… Нет, их можно было определённо точно сосчитать – что-то около тридцати пяти. Кавински мог «гордо» назвать себя серийным убийцей. Он не искал оправданий, но иногда в качестве жвачки для мозгов думал о том, как бы его пришлось отмазывать Адвокату, если б тот вообще взялся за такое неблагодарное дело. И всё становилось до боли просто, когда дело переходило к тому, чтобы определить объект преступного посягательства. Точнее, потерпевший были предметом, но в суть уголовно-правового науки можно было и не уходить.

А кого он убивал?

Преступников. Тех, кто за свои деяния и без того был бы моментально приговорён к ликвидации.

Так и получается, что Кавински всего лишь исполнял приговор без судебного разбирательства и без юридического оформления смертей.

А почему же скрывал всё это?.. Было бы не сладко, узнай народ о том, что любимый политик насиловал детей, участвовал в контрабанда наркотиков или получал взятки. Кавински же, как бывший наблюдатель, зная о всех этих злодеяниях, беспокоился об Империи, о людях, и не мог он просто так сидеть и смотреть на ужас, что творили эти люди… Но разве дело это – всему свету говорить, что среди кумиров сотен тысяч людей были такие отродья? Нет, иначе доверие общества к правительству ослабло. Конечно, только во благо юноша действовал скрытно, никого не беспокоил…

«Если бы мне пришлось строить из себя самого благодетельного человека в Империи, я бы справился с этой ролью на ура, – ухмылка появилась на лице. –Мерзавец, избежавший правосудия, вот кто я. Самый низкий из всех, кто хочет казаться вершиной добра и Света. Если бы мне не было глубоко плевать на свой авторитет, я бы рассмеялся им прямо в лицо, потому что они стали бы такими жалким и глупыми, если бы поверили этому… Мне даже не жаль будет людей, которых я обведу вокруг пальца, им же покрутив у их виска – давно перестал ценить кого-то, кто мне является никем».

В моменте юноша завис, поглаживая ухо собаки, трепля его. Стало слишком холодно – на ноги повеяло холодом, что было неладным, потому что балкон отапливался, даже Зимой Кавински никогда не мёрз на нём. Холод шёл будто от крови в его теле, застывшем. Моментально накрыли воспоминания о том, как он проводил дни в холодной квартире, где полгода не давали тепло или горячую воду, или всё вместе…

Кавински приходил в квартиру после алгоритма уставший, и повезло, если не голодный. Но в этот раз был голодный. Ржавый ключ проскрипел в скважине, после чего дверь в «родную» квартиру открылась, впуская внутрь. В подъезде ещё было маломальски тепло, кто-то постарался и накурил, а вот в квартире сигаретами только пахло – и от этого смрадного табачного запаха у парня вечно чесался нос. Он даже не снимал обуви, иначе ноги стремительно замёрзли в одних-то носках, так и шёл в кроссовках на кухню, волоча за собой пакет с продуктами, которыми предстояло питаться две недели до следующих рабочих часов. На счету их было совсем немного, да и те придётся скоро отдавать за аренду, которую, как назло, недавно подняли из-за смены труб, что каким-то никому неведомым образом, а, как говорил Винс: «с какого-то хуя», повлияли на сумму арендного и коммунального платежей. Аргументировали это тем, что стало лучше, поэтому и цена поднялась. Никому из жильцов это не нравилось – многие сводили концы с концами, а у некоторых были ещё и дети, которых нужно было кормить и одевать. Поддержка от государства была минимальная, ну один раз в год отдавали сто часов, которых хватало на половину месяца. Кавински жил один, но и без детей или животных чувствовал себя помойной крысой. «Мне кажется, скоро я вполне могу оказаться на улице, потому что у меня нихуя не хватает этих ёбаных часов даже на квартиру… А я итак живу почти на отшибе, ещё и за транспорт платить, а если перееду дальше, то вдвое больше, потому что автобусы так далеко не ходят. Вообще, нужно было идти в какую-нибудь шарашкину контору под названием академия и получить общагу со стипендией. Но нет же, я же дохуя умный и мне не нужен был этот контроль со стороны. Я же сам всё смогу и сделаю, блять, − со злобой пнув пакет с продуктами, принялся их раскладывать по местам кухни. Хлеб, первая банка консервов, вторая, третья, заправка под консервы, макароны по акции – хотя, почему только макароны? Он всё брал по акции, − растворимые витамины, от которых пользы ни черта не было, но ими, в понимании Кавински, можно было заменить завтрак, просто залив кипятком и выпив перед работой, чтобы не потерять сознание от голода. Из сладкого, одновременно находясь в категории «к чаю» была банка варенья, которую ему любезно дала Лаванда. В морозилке таились покрытые льдом пельмени, которые приходилось есть почти каждый вечер, если он намеренно не пропускал принятие пищи после алгоритма, ложась спать, чтобы отдохнуть и сэкономить силы и продукты.

Иногда настолько исхитряясь, чтобы сэкономить, он придумывал идеи, абсурд которых сложно было и самому принять. «Интересно, а будет дешевле, если я буду жарить хлеб не на сковородке, а спичками, как на костре?». Нет, дешевле не выходило, и это он осознавал после того, как тратил на спички в несколько раз больше, чем за электричество, расходуемое плитой. Хозяйка квартиры наотрез отказывалась заменять конфорку на газовую, поэтому пользоваться приходилось «сматью, которая не работает, когда выключают свет».

Кавински сидел и ел на кухне обернувшись в одеяло, перед тем прогрев ладони над плитой, ну или тарелкой, которая была теплее, чем еда в ней. Он дрожал, поджимая под себя ноги, пережёвывая нечто с ярким химический, дешёвым вкусом – неудивительно, почему были проблемы с желудком и кишечником. После мыл посуду и шёл в комнату, чтобы лечь спать.

Однако, если было слишком холодно. То приходилось покидать дом в поисках тепла.

Он искал ближайшие клубы, относительно маленькие, но с большим скоплением людей, знал – будет душно и жарко. А если будет жарко – он полетит как мотылёк на этот огонь.

Первый раз оказываться в клубе было неловко, и Винс долго не мог найти себе места, чтобы встать и начать танцевать под бодрую музыку, бьющую по перепонкам. У уборной, где его точно бы никто не заметил, стоять было позорно, у края тоже, поэтому парень забился в толпу, не обращая внимания на косые взгляды со стороны взрослых и подростков старше него. Был бы он один в комнате, стесняться было бы некого, но когда вокруг тебя толпа людей, у каждого из которых есть своё мнение… «Ай, впрочем, наплевать на них всех», − щёлкнуло в голове. Не по сценарию, ну и ладно.

Сначала парниша просто отбивал такт песни ногой, потом начал качать головой, играть плечами. Широких движений в первые разы не было, появились они через случая три-четыре, когда и места вокруг него стало больше. Он не знал ни одного танцевального движения и вёл себя в танце исключительно интуитивно. Каково же было удивление, когда спустя минут пятнадцать становилось уже настолько жарко, что хотелось снять куртку, а вместе с ней и водолазку. Моментами физического тепла от того, что по его венам текла горячая кровь, он наслаждался вдоволь, выдавая из себя с каждым разом всё больше.

Юный блондин стал небольшой знаменитостью, виной была смазливая внешность и стиль танца, не поддающийся никаким правилам. Вроде бы и не беспорядочные движения, но и чего-то профессионального в них не было. Да и на обычного посетителя баров и клубов, куда приходили граждане Империи после алгоритма, не смахивало. Было в нём что0то необычное… Может, то, что Кавински любил больше смысл и историю песни, пытался в действиях изобразить её, как актёр на сцене? Но до чужого внимания он был безразличен, устраивая шоу на одного себя.

Становилось тепло, наблюдатель покидал заведение, быстрее застёгивая куртку и несясь домой, чтобы не утратить энергию и чувство, что всё вокруг него горело.

Дома, не снимая куртки и уличной обуви, забегал в спальню, брал потрёпанный утюг и несколько раз грел им постельное бельё, а потом, только выключая, сразу лез в постель, обматываясь ещё держащей внутри себя тепло тканью, разве что обувь успевал снять.

Бывало, и не шёл в клуб – это когда вход был платный или просто не хотелось. Тогда танцевал прямо на кухне, выкручивая громкость в наушниках на максимум, кривляясь как сколько и как душе угодно, позволяя себе более свободные и даже неприличные движения. Он прыгал, топал ногами, раскидывал руки, кружился по всей комнате, ходил будто по подиуму, отыгрывая разные настроения. У этого способа были только два минуса: первое – музыка в наушниках не была такой громкой, как в клубе, чо лишало атмосферы; второе – тепло было только в своём теле, в то время как пространство вокруг оставалось холодным. Зато он сам выбирал музыку, и это было самым классным, потому что иногда в клубе приходилось простаивать песни, которые ему не нравились, и юноша только переминался с ноги на ногу, чтобы сохранять движение».

Столько воспоминаний было вызвано одним лишь холодным дуновением ветра, пробравшим до самых костей. Детектив пришлось отложить в сторону – Кавински не смог бы дальше спокойно сидеть, не прогрев своё тело снова, но на этот раз пользовался он самым простым способом на свете – горячим душем. У дома была личная скважина, поэтому за воду он не платил ни единого рабочего часа, а ещё стоял котёл – горячая вода не могла уйти в небытие на несколько дней по решению Правительства Империи или службы Жилищно-коммунального хозяйства.

В этот раз просто хотелось сидеть под струёй кипятка и обнимать свои горячие, раскрасневшиеся плечи. «Какое же простое счастье – иметь горячую воду. Иметь тёплую кровать. Иметь у себя в доме еду на несколько дней, зная, что завтра ты можешь позволить себе купить столько же или в несколько раз больше. Людям, которые не росли в бедности, никогда этого будет не понять. Я как никто знаю, каким трудом получаются блага, хотя… Мне помогали. Неоднократно. И я благодарен всем, кто это делал, даже если по воле судьбы мы больше не вместе, − мысли только о Хейго и Нике, вести про которых уже не было надежды услышать. – Хотя, Чёрт, даже если пожар действительно был вызван сверхъестественной силой, но что-то мне подсказывает, что я не должен разбираться с этим… По опыту жизни могу сказать лишь, что совать нос в то, чему не находишь объяснения, это плохая идея».

− Как бы они не улучшали систему безопасности в попытках найти крысу, они не найдут, я гарантирую это, − Лев, проходя мимо Кавински на улице, бросил это на ходу.

Подозрение могло вызвать слишком частое их взаимодействие, поэтому юноши делали вид, что не являются закадычными друзьями, вот так встречая друг друга неожиданно для самих себя, произнося что-то, относящееся к теме дел, чтобы не писать это в сообщениях или не ждать случая для того, чтобы встретиться и сказать.

Вот только Кавински не понял, к чему было такое заявление, поэтому сразу же открыл телефон в попытках отыскать в новостях что-то важное. И он нашёл, чуть ли не выронив из рук телефон, который благополучно упасть в канализацию.

«Они нашли отпечатки… − внутри похолодело. – Но как, я же всегда в перчатках… Так, нашли на руле машины, которую та-та-та,.. Н-ну, я же прост смогу отмазаться тем, что ремонтировал машину, делал тест в качестве водителя, вот и брал руль, а то, что эта машина потом была замечена где-то близко к месту, где мы чуть до смерти не довели одного огузка, это не так важно… Мало ли кто вообще ездил на этой тачке, а я так, механик, алгоритм свой выполнял. Ох, как меня спасает мой фактический алгоритм, это вообще…» − Шёл беспокойно, чуть ли не держась рукой за сердце.

Ещё пару дней, проведённый в беспокойстве, и дело разрешено в пользу Кавински – никто ничего не узнал, а Льву при помощи Кирилла удалось переделать отпечатки на другого человека, что было совершенно незаконно, но Кавински им нужен был живой и без ещё одного стирания памяти в базе данных, так что пришлось чем-то пожертвовать. Но принципы оставались теми же – найти гражданина, действительно в чём-то виновного или как минимум мыслящего в направлении, мало поддающемуся адекватности. «Кем-то» оказалась женщина, не занимающая никакого положения в Правительстве, но пропагандистка, в открытую травившая молодёжь – и даже мотив у этой женщины на угрозу и применение насилия был, ведь этот юноша был журналистом, задавшим ей вопрос о том, почему она сама не выполняет на добровольной основе переработки пл алгоритму, хотя призывает к тому. Не было бы даже вранья в том, что, по показаниям парня, его избил какой-то мужчина, потому что вряд ли женщина приложила к такому свою руку, а преспокойно наняла кого-то, кого и привезла на положенное место. Это всё было так натянуто и глупо, что Кавински не мог поверить, что отмазываться пришлось именно таким путём, но после того, как он понял, что на одну съехавшую с катушек женщину, абсолютно мерзкую и противную, стало в Империи меньше, а на одного бывшего наблюдателя меньше не стало, он порадовался, выдохнув наконец.

Кирилл, принимавший в этом участие, даже не противился тому, чтобы быть тем человеком, который подделает отпечатки, сыграв ключевую роль в привлечении к ответственности и одновременно в освобождении от неё.

Её было ничуть не жаль. Подставляющая других людей, которых приговаривали к принудительным часам, стираниям или даже ликвидациям, она не заслуживала никакого сочувствия, а у некоторых, углубляющихся в ситуацию, возникали мысли о том, что она была правительственным агентом, который лишь для вида представлял из себя порядочного, заинтересованного в жизни граждан человека.

Из-за шума, которого бывший наблюдатель навёл в Альт-Сити, все правоохранительные органы стояли на ушах, вечно гудели сирены машин, полицейские из которых готовы были вот-вот и скрутить руки первому попавшемуся им на глаза, не так посмотревшему на них или прячущему глаза от чёрной формы. Гудела и голова Кавински – три раза за неделю он просыпался с болью посреди ночи, страдая в ожидании, когда подействует таблетка обезболивающего, стонал в подушку и чуть не бился этой же головой о стену. Вместе с ним просыпался и Ваньинь, сопровождающий хозяина от спальни до кухни и обратно, пытаясь поддержать кудрявого тем, что лежал на спине и утешающе скулил.

Принятое решение не было озвучено никому, кроме Льва, у которого действительно могли возникнуть вопросы крайней важности, требующие ответа от Кавински.

Настроение было отчего-то такое – взять из гаража чёрный внедорожник и махнуть куда-то, где никто не найдёт, кроме Света сущего. Кавински сел на кресло водителя, включая разогрев автомобиля, из открытой двери наблюдая то, как Ваньинь с сомнением смотрел на машину, на которой они почти не ездили – и это неизвестно почему. Пёс не двигался с места, продолжая сидеть на задних лапах.

Парень повернул на него голову, зазывая к себе кивком:

− Эй, малыш, садись, машина скоро прогреется, − любимец должен был запрыгнуть сначала на колени Кавински, а потом уже с них уйти на переднее пассажирское сидение. Пёс молчал, что вывело Кавински из состояния спокойствия. – Ты чего?.. Поехали. Ну или я один поеду, как хочешь, еду ты знаешь, где достать. – Всё же подождав ещё немного, грустно смотря на животное, совершенно не понимая такой реакции, Винс положил руки на руль, и в тот же момент их сбили лапы. Но и в следующий момент Ваньинь немало удивил – он не пошёл на свою подушку рядом, а попытался калачиком уместиться на коленях мужчины. Если бы Кавински был хотя бы размеров Инспектора Войда, это ещё могло бы получиться, но он был меньше по росту, потому вышло так, что лечь не удалось, разве что сесть, половиной тела находясь на коробке передач. – О-ке-е-е-ей, хочешь так, поедем так… Надеюсь. нас не оштрафуют, − пришлось извернуться, чтобы обхватить руль и суметь включить музыку.

Чёрный автомобиль вновь уехал, заставив местных жителей шушукаться вслед и размышлять, что же случится на этот раз.

Это уже было каким-то дурным поверием: если внедорожник чёрного цвета покидает гараж, то за его отъездом последуют мрачные новости, чаще всего – о чьей-то смерти. Но для Кавински выбор машины был очевиден – ехать на не самой высокой посадке, которая была на другой его машине, было чревато испорченным дном, а красный спорткар он и вовсе берёг как зеницу ока, оставив в качестве воспоминания, сдувая с него пылинки.

Ехал туда, не знал куда, да ещё и неведомо зачем, насколько долго и для чего… Плана не было, да и та же цель представлялась лишь отдалённо – отдохнуть. Цель становилась по совместительству процессом, на котором он был сосредоточен.

Где-то там, в мегаполисе, оставленном за спиной, проворачивались дела представителей Кавински с главами районов города – у кого-то выкупали территорию или точки сбыта наркотических и иных запрещённых веществ, у кого-то их просто перекупали, кому-то, наоборот, продавали. На своих местах алгоритма грязную работу, однако, приносящую удовольствие, выполняли девушки. Перестрелок сегодня по расписанию не было, так что об этом мыслей не было. В подполье проходило несколько собраний, но не настолько важных, где обсуждали всего-то пару-тройку теорий заговора Империи, чего Винс наслушался вдоволь ещё давно, поэтому интерес присутствовать там потерял. Чем дальше он уезжал, тем меньше было мыслей о том, сколько дел велось под его начальством.

Отдыхать в клубе ему нравилось, всё так, но иногда хотелось и абсолютной тишины, в которой гудел только мотор машины и больше ничего. Музыка была благополучно выключена спустя тридцать минут после того, как он понял, что в данный момент слушать песни желания не было.

Кавински просто равномерно нажимал на педаль, крутил баранку и ехал, куда глаза вели – по каким-то непроторенным дорогам, и даже туда, где их в помине не было. Трасса закончилась несколько десятков километров назад, поэтому колёса шли по просёлочной дороге.

Парень наблюдал из окна поселения, которых раньше не видел, высовывал голову из окна, что-то фотографировал. Приятно было смотреть на припорошённые снегом поля, где из-под белой шапки торчала сухая серо-зелёная трава. Вдалеке рисовались леса – бескрайние, хвойные, лиственные – голые, но они были не так интересны, всё ещё было слишком близко к цивилизации – это было видно на навигаторе. А хотелось уехать куда-то чуть ли не на край вселенной, чтобы присесть, и мысли чтобы в тот же момент замолкли окончательно.

Он вспомнил о куполах. «Где-то же у них должны быть границы, вот туда мне и надо. Интересно, может, за ними и правда какой-то другой мир, а мы живём на каком-то клочке, из которого пытаемся выжать максимум? Может, там и жизнь другая, и люди другие, и всё… Не такое, как в Империи. Может, туда и ушли Хейго и Вероника, узнав какую-то тайну о том, что мы не одни на Земле?».

Он останавливался только на то, чтобы зажевать булку или выпить горячего чая из термоса. В багажнике было много бензина, поэтому вернуться назад и проехать ещё столько же несколько раз он мог себе абсолютно спокойно позволить.

Музыка уде то включалась, то выключалась.

Винс ехал, как бы это ни звучало, машинально. На определённых местностях, крайне отдалённых, навигатор перестал показывать дорогу, тогда пришлось включить функцию редактирования, чтобы хотя бы по своему же пути вернуться. По степям, а затем и по пролескам он ехал в том направлении, где карта то ли обрывалась, то ли просто не прогружалась, что было странно – несмотря на редкое пользование, приложение юноша обновлял.

С другой стороны, это было верным знаком, нужно было ехать туда, где не было абсолютно никого. Раза два или три машина качнулась, проехав по ямам, тогда Ваньинь чуть не свалился с ног хозяина прямо под руль, а сам хозяин лишь пару раз выругался, помолившись тем, в кого не верил, чтобы от его транспорта ничего не отвалилось.

Вдалеке стало вырисовываться нечто… Пустое.

Нога всё с меньшим давлением нажимала на газ – ехать осторожно было предпочтительнее, мало ли чего может с ним случиться на границе. Оставив машину в пяти метрах от абсолютного ничего, за которым скрывалась глухая пустошь, юноша вышел, взяв в руки ветку, чтобы её кончиком дотронуться до места, где заканчивалась трава, переходя в песок. Он шёл осторожно, прислушиваясь к звукам леса, но не замечал среди него ничего, кроме скрипа подошвы собственных сапог и лап Ваньиня, шедшего рядом с ним, крадучись.

«Да не может быть, чтобы мир так заканчивался. Как будто кто-то текстуры в видеоигре с открытым миром не прорисовал, снег просто по ровнейшей линии переходит в песок. Ещё и ничего за этим песком нет, кроме каких-то холмов… Или это просто иллюзия? А если в это ничто можно зайти, если за ним скрывается какой-нибудь лес или лаборатория, внутри которой кто-то создал модель государства, и кто-то просто наблюдает за тем, как мы живём и развиваемся?» – он не мог не быть охвачен теориями заговора, которые некоторые новостные псевдонаучные каналы вещали с сетевых каналов и передач.

Пугало его происходящее неимоверно – по телу катились мурашки, вместе с ними и пот. На расстоянии вытянутой руки он ткнул концом палки в «ничто», и, по ощущениям, ничего не произошло – не было никаких визуальных или звуковых эффектов. В голове лишь разочарованное: «И чё?.. Это всё?». Палку он со всей аккуратностью двигал дальше к границе. В какой-то момент передёрнуло – потянул на себя, и тут же понял – деревяшка стала короче… Намного короче. Переглянувшись шоковым взглядом с доберманом, сказал:

− К ноге. Сиди рядом, палку не лови. – Помимо этого, он ещё и взял пса за ошейник, удерживая рядом с собой. Замахнувшись, бросил её, ещё и пригнулся. Палка беззвучно исчезла. – Ахуеть. Во тебе и ничё…