Даже переехав на винокурню и перетащив на нее большую часть своих вещей, оставив квартирку в городе только как запасной вариант для редких ночевок, Кейя все равно не может заставить себя делать некоторые вещи. В конце концов, у него есть две, пусть и уставших, руки, и уважение, поэтому, вернувшись затемно вместе с громко посапывающим Дилюком, обернутым вокруг шеи, он сам идет разогревать воду для ванной. Будь Дилюк человеком, Кейя бы, естественно, коварно предложил принять ванную вместе, экономя время и силы на разогрев воды, но мастер пребывал в состоянии засахаренного в желе закатника, служанки уже давно спали, поэтому, переодевшись, Кейя берет ведра, воду и направляется в смежную с ванной комнатку, где его ждет кое-кто рыжий, глупый и шарообразный.
— А вот в Натлане есть горячие источники, можешь себе представить? — глубокомысленно рассказывает он сонному маленькому пиро-слайму, спокойно сидящему внутри металлической печи. Заливая в большую емкость, установленную сверху, ведро за ведром, Кейя старается не греметь на весь особняк. Получается с попеременным успехом.
Принеся как минимум пять ведер для того, чтобы принять ванную в горячей, согревающей его усталые кости воде, он стучит деревянным черпаком об бок печи, будя слайма, и тот, лениво моргнув, подпрыгивает несколько раз, раскаляясь из блеклого охристого до огненно-алого за пару секунд. Перед тем, как начать источать вокруг себя жар, слайм слизывает несколько горстей лежащего на дне песка, с отвратительным хрустом пережевывая его, отчего Кейя страдальчески морщится, и начинает довольно волнообразно колыхаться, будто большое желе.
— Вкусно тебе? — оставаясь на безопасном расстоянии, Кейя наклоняется и заглядывает в прорези решетки, радуясь чужому аппетиту.
Примерно пятьдесят лет назад жителям винокурни пришло в голову использовать слаймов для облегчения быта, и Кейя уверен, что они подсмотрели у хиличурлов. Сам он в свое время вышутил всю коллекцию шуток по этому поводу, но задумку оценил по достоинству. Благо здесь, дома, слаймы были всего двух видов — Кейя уже пятый год отвечал за крио-малышей, поддерживающих холод в ледниках, а Дилюк, вернувшись, тут же наловил пиро-колобков, возвращая их под подогрев воды и котлы на кухне.
Слаймов время от времени нужно было кормить тем, что они обычно едят в дикой природе, или подпитывать элементальной энергией, иначе они сдувались, распадаясь. Поэтому на случай, если ни Кейи, ни Дилюка не окажется рядом долгое время, в ледниках всегда лежат запасы руды, а в печах дно посыпано песком.
Заметив, что слайм успел схрустеть уже почти весь песок и теперь время от времени грустно облизывает металлическое дно, подбирая завалявшиеся по углам крошки, Кейя поджимает губы и устало обещает:
- Ничего, Дилюк вернется и покормит тебя. Я тебе не доверяю, глазастый, — слайм глупо моргает своими круглыми желтыми глазами в ответ, Кейя выдыхает в него слабым морозом, подбадривая, и тут же отходит в сторону, уклоняясь от жаркого пара. Достаточно с него ожогов и травм, полученных от усталости.
Кожа на бедре все еще чешется и шелушится после мерзкой заживляющей мази, даже спустя месяц — он тренировал Беннета сразу после затяжной миссии, решив разобраться со всеми обещаниями как можно быстрее перед возвращением на винокурню, отвлекся, зевнул, моргнул, все, кажется, заняло буквально секунду, но этого хватило на то, чтобы Беннет разбудил свою знаменитую удачу. Кейе тогда достался обидный ожог, пламя прожгло одни из любимых штанов, вплавив ткань в кожу, Беннет, извиняясь, расплакался от нервов, да еще и Дилюк приехал, бросив все дела, чтобы проведать его в лазарете. Неудачная вышла неделя.
— Я тоже человек и тоже устаю, знаешь? — будто защищаясь, сообщает активно алеющему слайму Кейя. Металлическая печь быстро нагревается, потрескивая накаляющимся металлом, в воде появляются первые пузырьки, но, сунув в нее кончики пальцев на пробу, Кейя недовольно цокает и брызгает несколько капель сквозь решетку, подгоняя слайма нелюбимой влагой:
— Давай-давай, активнее! Я хочу лечь спать до восхода солнца.
И давно он стал разговаривать с глупыми элементальными шарами? После того, как все закончится, нужно будет отдохнуть хотя бы пару дней по-нормальному, завалившись с Дилюком в кровать и вылезая лишь для того, чтобы подышать сладким весенним воздухом да набить желудок.
Осталось только вылечить виноградник, успокоить Дилюка и разобраться с обнаглевшими охотниками за сокровищами на границе с Ли Юэ. Проще простого.
Сонно вздохнув, Кейя устраивает перевернутое ведро на своих коленях, присев на стул, стоящий тут же, и устраивает поверх деревянного дна руки, утыкаясь в них лбом. Пять минут блаженной тишины, наполненной лишь шелестом пузырьков в закипающей воде, и он вновь поднимается на ноги, устало поджав губы.
Заняв вялые мысли обдумыванием хитрого и простого плана по устранению разбойников, Кейя успевает набрать четыре ведра с кипятком, перенести в соседнюю комнату и вылить в высокую большую ванную. В ней он разыгрывал целые водные баталии в детстве, выстраивая замки из пены, а теперь, спустя много лет, провел уже не один десяток потрясающе-горячих помывок совместно с Дилюком. Ванная, хоть и старая, из непонятного сплава, такая внушительная в размерах, с легкостью умещает в себе их обоих.
Добавив сверху два ведра холодной воды и пару льдинок, Кейя быстро скидывает одежду, опускается в горячее блаженство и протяжно выдыхает, вытягивая гудящие ноги. Обернув скользкий бортик полотенцем, он распускает ленту в волосах и расслабляется, запрокинув голову и закрыв глаза. Повязка падает на пол с тихим шорохом, вода тихо плещется о бортики, когда он опускает руки в воду, и это становится последним звуком, который слышат его уши на следующие десять минут.
Чувствуя, как тепло проникает в каждую клеточку его тела, растапливая привычный невидимый силой элементального льда, намерзающий на кожу в течении дня, Кейя неспешно вдыхает и выдыхает горячий воздух, наслаждаясь.
Он всегда был мерзлявым — стоило подуть прохладному свежему мондштадтскому ветру, и он, родившийся и выросший в затхлом подземелье, где было неизменно темно, тепло и сухо, тут же покрывался мурашками. Первые месяцы он вечно болел, причем от всего подряд: сквозняки, холодный ветер с Хребта, туманы по утру, дождь — нос тут же переставал дышать, по горлу мерзко текли сопли, и он уползал, будто обиженная виноградная гусеница, в кокон из одеяла и подушек. Дилюк, шебутной и скучающий, постоянно сидел вместе с ним, читая вслух свои любимые книжки, и отважно обещал не болеть следом.
Потом, получив свой глаз бога и подчинив себе стихию, он подарил настоящее спасение — Кейя грелся об него, стоило только его ступням похолодеть на пару градусов, а Дилюк мужественно обнимал его в ответ и оберегал жаром алых волос. Стоит ли говорить, что с получением своего крио вижена Кейя чуть не замерз окончательно?
Теперь ему в принципе сложно было оставаться теплым — он остыл весь, полностью, кожа покрылась тонкой корочкой льда от частого использования крио элемента, ноги теперь вечно были не просто холодными, а ледяными, а пальцы на руках то и дело утрачивали чувствительность. Ему было холодно четыре долгих года: страшно, по-особенному — и внутри, и снаружи — а чужой пиро вижен укоризненно лежал в нагрудном кармане и вовсе не спасал. Спас его, как и всегда, Дилюк — своим возвращением, решительными попытками вывести на разговоры, искренностью, смущенным румянцем на бледных щеках, крепкими объятиями, теплыми поцелуями, жарким сердцем.
Лиза, с которой Кейя имеет привычку пить чай с молоком по утрам в Ордене вместо того, чтобы скучающе зевать на общих построениях, завидев его довольную помятость, всегда говорит со смехом о том, что он наконец-то растаял. Кейя в ответ на это обычно ворует последнюю печенюшку с блюдца, согласно кивая. Растаял и растаял, главное, чтобы лужа получилась красивой формы.
С превращения Дилюка в кота прошло всего пару дней, но ему уже не хватает родного присутствия до отвратительной сентиментальности. Да, конечно, Дилюк даже в облике кота остается самим собой — пушистым, роскошным и ворчливым, но теперь он может греть ему во сне только один бок, и в ответ на шутки только тяжело вздыхает или протяжно скрипит. Круглые рыже-алые кошачьи глаза слишком безнадежно милы для тяжелого взгляда, шерсть такая длинная и пушистая, а от белого пушка на пузике и вовсе можно сойти с ума. Никто не отвешивает ему любящий подзатыльник за особенно скабрезную шутку, не щипает за бока, прося перестать вертеться в кровати, и не кусает в шею во время жарких ласк. Ближайшие две недели будут бесконечными...
Окончательно утонуть в вязких, ленивых рассуждениях Кейе не позволяет резкий скребущийся звук, исходящий из-за захлопнутой двери. Еще не совсем вернувшийся в реальность, сонный и разморенный, он тихо называет первое имя, пришедшее ему на ум:
— Аделинда?
Активные скребущиеся звуки не останавливаются, он в задумчивом полузабытье слушает шум еще с минуту, пока тот резко не замолкает, отчего Кейя все же выныривает в реальность и поднимает откинутую на полотенце голову.
Слышится недовольный мявк, дверная ручка резко дергается, защелка натужно щелкает, а следом доносится громкий стук приземлившихся об пол кошачьего тела. Рыжая когтистая лапа ловко просовывается в тонкую щелочку, подцепляя дверь, тянет, и спустя пару секунд Кейя удивленно смотрит на недовольную рыжую плоскую морду, появившуюся совсем рядом с ним. Дилюк встает на задние лапы, оперевшись передними о бортик ванной, окидывает его обеспокоенным взглядом и протяжно скрипит, воинственно размахивая хвостом из стороны в сторону.
Кейя, проморгавшись, с трудом склеивает звуки в слово, восклицая:
— Дилюк!
Но это не помогает — Дилюк продолжает осматривать его снова и снова, будто проверяя, в порядке ли он, а шерсть на его хвосте пушится так сильно, что в ванной, кажется, скоро поднимется слабый анемо-ураган. Все это сопровождается душераздирающими длинными скрипучими воплями.
— Ты шутишь?
Дилюк в ответ морщит свою плоскую мордочку и тянется к воде лапкой, осторожно проверяя, а затем долго и протяжно скрипит снова. Кейя успевает порадоваться тому, что вода уже успела остыть до нормальной температуры, возится, усаживаясь по-нормальному, и кладет свои ладони рядом с вцепившимися в бортик лапками. Медленно поглаживая одну из лап пальцем, он наклоняется, прислонившись своим лбом ко лбу Дилюка, получает недовольный фырк в нос и тихо улыбается:
— Ну что, видишь? Я не тону, все в порядке. Ты переживаешь?
Услышав три положительных скрипа в ответ, Кейя прикрывает свои разноцветные глаза, стряхивает влагу с руки и нежно гладит Дилюка по голове. Шерсть под его пальцами шелковистая, длинная, но уже немного пыльная. Дилюк начинает слабо тарахтеть, возвращается на пол, но вместо того, чтобы выйти из ванной, продолжает сидеть и внимательно следить за каждым его движением. Стоит только Кейе на секунду погрузиться в воду с головой, чтобы смыть с себя дорожную пыль хотя бы немного, Дилюк вновь скрипит, в конце переходя на совсем уж укоряющий мявк. Фыркнув и пожав плечами, Кейя убирает налипшие на лицо волосы и пытается успокоить его:
— Инстинкты, солнце мое, я все понимаю. Дай мне пару минут, ради всех ветров.
Стоит ли говорить, что из ванной он вылезает уже через минуту? Наслаждаться теплой водой под аккомпанемент из постоянного скрипа, сопровождающего каждое его движение, абсолютно невозможно. Но как только его ноги опускаются на мягкое полотенце, постеленное на пол, Дилюк тут же недовольно взмахивает своим распушенным хвостом и выбегает в распахнутую дверь. Кейя по-кошачьи шипит ему вслед, передразнивая, и присаживается на край ванной, начиная вытирать и расчесывать свалявшиеся от воды волосы. Обычно они помогают друг другу, но пока что ему снова приходится вспоминать старые приемчики.
***
Он возвращается в их спальню, переодевается и ложится в кровать в одиночестве. Следовало, наверное, заволноваться, но Кейя истоптал сегодня с десяток миль в своих ботинках, устал и растерял все яркие эмоции, оставив их вместе с маленьким галстучком в кармане своих штанов. Стоит ему опуститься на подушки, как в ночной тишине становится отчетливо слышен топот маленьких кошачьих лап, который становится все громче и громче. Скрипит незапертая дверь, дрожит пламя на нескольких еще зажженных свечах, и Дилюк влетает на кровать алым распушенным вихрем, на ходу облизывая длинные белые усы.
Кейя устало фыркает, затем охает, когда ему наступают на грудь двумя лапами, позволяет обнюхать свое лицо, намазанное кремом, и мужественно терпит осуждающий чих прямо в нос. Закатив глаза и шумно принюхавшись лишь для того, чтобы передразнить Дилюка, он тут же растекается в улыбке и ехидничает:
— Чувствую, что поздний ужин ты приговорил. Была ряженка?
Дилюк отрицательно скрипит дважды, укладываясь на него сверху, подбирает под себя лапы и превращается в одну огромную алую буханку хлеба, теплую и очень тяжелую.
— Сливки? — Кейя отфыркивается, пытаясь вспомнить, как дышать нормально. Руки сами собой зарываются в длинную шерсть, гладят и почесывают, и пусть его несчастные ребра вот-вот сломаются под чужим весом, он не против. Разгадав наконец, чем именно сладко пахнет от Дилюка, он мечтательно хмыкает.
— Аделинда тебя балует.
Согласно скрипнув, Дилюк пристраивает свой шикарный хвост сбоку, окончательно становясь компактным и очаровательным, и Кейя уже собирается закрыть глаза, когда его живот громко урчит. Конечно, он опять успел только позавтракать, весь день мотался туда-сюда, а вместо ужина отправился принимать ванную. Но это была исключительно его проблема, Дилюк не ложился спать голодным, а это было самым главным. Поэтому он отмахивается, заметив, что Дилюк вскинул свою плоскую мордочку, и безразлично отвечает:
— Завтра поем. Мне слишком лень.
Дилюка этот ответ явно не устраивает. Он вновь поднимается, быстро лижет Кейю в нос, тыкается под подбородок, затарахтев, переминается с лапки на лапку, продолжая вдавливать Кейю в мягкий матрас своим немалым весом, а потом так же быстро, как и появился, срывается с места и исчезает во тьме коридора. Кейя обессиленно роняет голову на подушку, раскинув руки, и прикрывает глаза.
Видимо, с наступлением вечера и усталости в Дилюке проявляется больше кошачьих повадок. Когда у Кейи будет больше сил и энергии, завтра, или, возможно, к концу недели, он обязательно проверит свои догадки и расспросит самого Дилюка. Сегодня же он просто выбирает сон, пусть и на пустой желудок.
Ему почти удается задремать, когда Дилюк возвращается — более медленно, чем в первый раз, но не менее решительно. Вновь ощутив на своей груди давление двух лапок, Кейя тихо страдальчески стонет, поднимая голову, разлепляет глаза, но стоит ему увидеть Дилюка вместе с зажатым в пасти сэндвичем, как сонливость мгновенно пропадает.
Осторожно, но быстро сев, Кейя забирает подношение и с удовольствием начинает уничтожать его, свободной рукой приглаживая маленькие мягкие ушки к пушистой голове.
— Забудь все мои подколы. Я очень тебя люблю.
Дилюк в ответ гордо мурлыкает, спускаясь на кровать и сворачиваясь клубком среди одеял, лениво помахивая кончиком хвоста из стороны в сторону. Буквально вдохнув в себя сэндвич, явно оставленный Аделиндой для него на кухонном столе, до которого он не добрался ввиду кошмарной усталости, Кейя наклоняется и бодает носом пушистый теплый бок.
— Завтра зелье уже должно быть готово. Я тут же все опрыскаю.
Согласно скрипнув, Дилюк поворачивает свою плоскую мордочку в сторону подушки Кейи и заинтересованно засовывает лапку под нее, осторожно скребя когтями по простыне. Хмыкнув, Кейя тянется и достает пиро-вижен Дилюка, укладывая рядом с ним и задумчиво рассматривая спокойные переливы алой элементальной энергии, клубящейся внутри. Ее мерное свечение, мерцающее в такт чужого сердцебиения, яркое и уверенное, всегда вселяет в него спокойствие. Пусть Дилюк не может сказать ему сейчас многого, а если и будет чувствовать себя плохо, то навряд ли признается, имея скверную привычку пытаться быть сильнее, чем он есть на самом деле, его пиро-вижен не сможет соврать.
— Почуял? Храню рядом, как и всегда. Скоро сможешь снова забрать его обратно, — Кейя с мягкой улыбкой наблюдает, как Дилюк касается мягкими подушечками на лапке стеклянной сферы, а потом старательно заталкивает обратно под подушку к Кейе. Затем Дилюк падает на кровать, расслабившись и растянувшись, повторяя привычки самого себя в человеческом обличии, и Кейя не может не обвить его теплый бочек рукой, притягивая к себе ближе.
— Спокойно ночи, радость моя, — он накрывает их обоих одеялом, но так, чтобы Дилюку было удобно дышать, опускает голову обратно на подушку и наконец засыпает под мерное свистящее сопение.
***
После плотного завтрака Кейя забредает в ледник: проверить своих слаймов, наморозить побольше льда для хранения и осмотреть ящики с виноградом.
Ледяное вино — или айсвайн, как его по-пижонски называли в Фонтейне, было одним из его маленьких личных проектов, придуманных в попытках отвлечься от удушающей рутины года два назад.
Все началось с командировки по делам Ордена в Фонтейн, где по вечерам он со скуки перепробовал все местные винные карты, поговорил здесь, посмотрел там, очаровал сладкими улыбками парочку нужных людей и вернулся в Мондштадт уже с новыми рецептами и технологиями.
Ему тогда было особенно гнусно — шел третий год отсутствия Дилюка, все дела наконец были налажены, появилось хоть какое-то свободное время и все работало, будто ладно смазанный механизм в часах. Кейя начал постепенно прислушиваться к гулкой чернильной бездне, поселившейся внутри его грудной клетке и в мыслях. Расстраивать других и расстраиваться самому уже не подходило под его образ вечного лукавого пересмешника, информаторы, заметив его хандру, начинали нервничать и путать слухи, поэтому Кейя решил что-то придумать. И желательно связанное с вином — он и так видел рецептуры вместо кошмаров как минимум половину ночей на неделе, крио вижен наконец сдался, подчиняясь окончательно, и новые способы приготовления вина пришлись как нельзя кстати.
Невезучие фонтейнцы, жители теплых долин, словно гласа с небес ждали редких прохладных зим, чтобы подморозить свой виноград прямо на ветках, выждать определенное время и потом превратить все это в редчайшее вино — крепкое, сладкое и дающее в голову, будто виски. В отличии от воды, сахар и еще пара полезных веществ не замерзали внутри виноградин, и это позволяло сделать намного более концентрированную выжимку. Такое вино стоило каких-то совсем уж неприличных денег, продавалось в крохотных бутылках, всего на один бокал, и как раз было у всех на слуху.
Кейю тогда поразили цифры: из пятидесяти тонн винограда получалось всего две тонны вина, и правила заготовки — не ниже определенной температуры, после которой виноград леденел до состояния каменной гальки с пляжа и становился абсолютно непригодным к выжимке. Кто, как не он, новоявленный владелец крио-стихии, смог бы создать идеальные условия заморозки в любой удобный погожий денек, на который выпадали его редкие выходные?
Виноград стоило замораживать прямо на ветках, медленно и постепенно, и только потом осторожно срезать гроздьями и переносить на выжимку, или в ледник для дальнейшего хранения.
Он попробовал — и у него действительно получилось, Эльзар был в таком восторге, что за неделю заказал новые бутылки, отпечатал этикетки, утвердил партию в гильдии виноделов и подготовил всю документацию. Тогда это казалось нежданным успехом, который позволил Кейе всю осень проводить выходные на винокурне с пользой и не думать о грустных вещах.
Дилюк, вернувшись, долго изучал метод, внимательно слушал, понятливо кивая, десяток раз таскал его в ледник, наклоняясь так и этак над ящиками, пробовал виноград снова и снова, сминая тонкую, трескучую ледяную кожуру в пальцах, изучая срез на просвет. Они и поцеловались впервые тут же — Кейю усадили задом на бочку, стиснули бока и, спросив разрешение, глубоко и жарко поцеловали, и на вкус их долгожданное воссоединение было как ледяной виноград — сладким-сладким и удивительным.
С того времени Дилюк повадился абсолютно по-детски таскать себе замороженный виноград в качестве десерта, съедая за зиму целый ящик, но Кейе было не жалко — он всегда мог наморозить нового. Или снова съездить в Фонтейн, проехаться променадом по знакомым винокурням, вызнать рецептуру набирающего популярность заизюмленного вина, не отдав ничего взамен, и повторить прошлый успех винокурни Рассвет. Видят ветра, что угодно, главное — знать, что он может сделать это для Дилюка. И тому будет хорошо.
В этом было то самое очарование повторного узнавания друг друга, привыкания, моменты которого Кейе иногда мелочно хотелось растянуть на подольше, наслаждаясь. Помнить и знать чужие вкусы, привычки — часть его работы, скучная и сложная, но такая простая и радостная, когда дело касалось Дилюка. Каждый раз, предугадывая его поступки, оказываясь на местах ночных вылазок первым, договаривая про себя начало фразы во время бесед, Кейя чувствовал себя великим алхимиком, разгадавшим рецепт философского камня.
В знании было спокойствие. Уверенность. Понимание того, что любимый человек открывается тебе, день за днем, придавало Кейе столько сил, что на грусть и тревогу времени почти не оставалось.
Поэтому даже сейчас, подарив пару минут проверке крио-слаймов, Кейя использует именно знание чужих привычек, ловко выуживая покрытую инеем чавкающую морду из ящика с мороженым виноградом. Как человек, попросивший Дилюка ровно десять минут назад не ходить за ним и не трогать виноград, он имел полное право мягко, но настойчиво зажать трепыхающегося пушистого закатника подмышкой и, спешно покинув подвал, вынести на крыльцо, подальше от любопытных ушей служанок.
Там, присев на ступеньки и опустив Дилюка рядом с собой, Кейя терпеливо приглаживает спутанную шерсть на чужих боках и начинает объяснять:
— Я тебе не рассказывал, но в одно время я много помогал Дионе с котами. Любят они меня. Ты, скорее всего, не знаешь, но котам нельзя виноград.
Дилюк удивленно моргает, пошевелив ушами, лижет лапку и начинает умываться. Весь его вид буквально намекает на то, что он не верит Кейе и принимает его озабоченность за очередной глупый розыгрыш.
С одной стороны, это справедливо — Кейе иногда становилось настолько невозможно от переполняющей его саркастичной энергии созидания, что он выкидывал просто возмутительные шутки и розыгрыши.
Однажды он полгода убеждал каждого приезжего в Мондштадт богатея-аристократа о том, что местный воздух лечебный, а в зависимости от местоположения, в котором его вдыхаешь, можно обрести удачу, вдохновение или найти разгадку давно мучивших уставшие богатые разумы вопросов. На обязательных экскурсиях, которые Джинн вечно просила провести именно его — словоохотливого капитана кавалерии, который не только мог помочь наладить связи с городским управлением, произвести хорошее впечатление и совершенно не на что не намекающе со всех сторон разрекламировать продукцию винокурни — Кейя предлагал прикупить воздуха с собой. В дорогу. Вот в этих винных бочках, вы только подумайте, теперь это можно увезти с собой!
Стоит ли говорить о том, что ему просто было жалко отправлять на растопку хорошие, но слишком старые бочки за просто так? Катерина до сих пор время от времени передает ему заказы на “волшебный воздух”, а в какой-то газете даже писали, что некий художник Дэпьери смог излечить благодаря аэротерапии мучившую его большую часть жизни мигрень.
Ну какой здравомыслящий человек без бесконечного запаса наследственной моры бы поверил в это?
С другой стороны, Кейя очень редко шутил над самим Дилюком, тем более в таких важных вещах.
— Это не опасно, особенно если случилось всего один раз, но имеет кратковременные последствия для желудка. Как себя чувствуешь? — Кейя намекающе опускает взгляд на пушистый рыжий бок. Дилюк замирает на секунду, прислушиваясь, а потом округляет глаза и поднимается на все четыре лапы, начиная растерянно озираться по сторонам. Его хвост беспокойно мечется в воздухе, шерсть на загривке встает дыбом, а выражение плоской морды становится уж больно несчастным.
Понятливо кивнув, Кейя осторожно, не сжимая и не тряся, поднимает Дилюка обратно на руки и спускается с крыльца, постепенно отдаляясь от дома.
— Итак... мне отнести тебя удобрять растения в сад или в виноградник?
Дилюк скорбно утыкается лбом ему в ладонь, прикрыв глаза, и вытягивает одну из лапок в сторону зеленеющих виноградных кустов. Кейя, за свою долгую карьеру дегустатора всевозможных вин, настоев, рискованных экспериментов и даже некоторых ядов, которые иногда проходили сквозь него со свистом, не задерживаясь внутри надолго, не видит в ситуации ничего постыдного. Но это же Дилюк — безупречный мастер с отглаженным воротником, выше которого лучше не оставлять засосов на шее, поэтому Кейя удерживает в себе всю коллекцию тут же возникших в голове шуток, которые так и рвутся с языка.
— Значит, в виноградник. Как раз потом поможешь мне с больными кустами, как освободишься.
Он опускает Дилюка на землю в первых же рядах, успев только пригладить топорщащуюся шерсть на загривке, как Дилюк выпущенной стрелой в одно мгновение скрывается где-то среди пышных зеленых листьев на виноградных кустах. С минуту посмотрев ему вслед и покусав нижнюю губу в разочаровании от упущенных возможностей пошутить, Кейя, поддавшись чутью, поворачивает голову и безошибочно находит знакомый бело-золотой силуэт Альбедо, приближающийся к другой стороне посадок со стороны Хребта. От него привычно несет едва заметным запахом бездны, крови и мела, и это сочетание Кейя может учуять даже за пару километров.
***
— Зелье готово, — Альбедо отвечает как всегда: коротко и по существу. Его манера речи могла бы быть похожей на привычку Дилюка разделять информацию на сжатые порции, но Кейя видит здесь огромную разницу. Дилюк часто сдерживал себя, стараясь не сказать большего, храня в себе минуты и часы искренности, которые дарил только родным людям за закрытыми дверями дома. Альбедо же было по большей части плевать, будь его воля, он бы всем писал письма своим идеальным почерком и не издавал звуков вовсе. Кейя проторчал на Хребте слишком много времени для того, чтобы не знать этого наверняка. Поэтому он копирует чужой стиль разговора, зная, что примерно после третьего подряд предложения Альбедо начинает слушать речь все менее и менее внимательно, обращая внимание на суть, а не на красивую обертку из слов:
— Рассказывай.
— Разводить в воде — по две капли на ведро, опрыскивать обильно, потом — пролить корни. Одного раза будет достаточно. Не вредит самим растениям, плоды тоже будут в порядке, я создавал его с расчетом на все культуры и траву. Не ядовито — травой потом можно кормить скот, — Альбедо не говорит. Он читает лекцию, очередной материал под диктовку для трудолюбивой Сахарозы, записывающей все его исследования и открытия для будущих алхимиков. Его лицо остается бесстрастным, даже светлые ресницы не трепещут, когда он вытаскивает из своего подпространства бутыль с концентратом зелья и передает Кейе.
Это даже хорошо. Хотя бы на десять минут Кейя тоже может перестать быть мягким и искренним и вспомнить о жестком и жестоком внешнем мире:
— На ком пробовал?
Альбедо поднимает на него глаза — голубоватая прозрачность оконного стекла, запретные знания, подкупающая честность с теми, кто посвящен в сокровенность секретов:
— Рубедо выпил концентрат, сказал, по вкусу напоминает кабачки.
Кейя скалится в ухмылке, представляя, как Рубедо цветасто, по привычке, и очень подробно описывает все оттенки вкуса, побочные эффекты, свои ощущения, зудя и порхая вокруг Альбедо, как надоедливые электро-цицины.
— Передавай ему привет.
Альбедо, не выдержав, все же закатывает глаза, и Кейя громко фыркает от этого жеста отчаянной усталости. Наблюдать за двумя столь похожими, но столь же различными существами в замкнутом пространстве всегда ужасно развлекало его. Как и тот факт, что Альбедо в тот раз промахнулся специально, сохраняя чужую жизнь.
— Обязательно. Я сяду на вашу телегу до города? До собрания с Джинн осталось полтора часа, — стоит Альбедо моргнуть, и эмоции снова покидают его идеальное бледное лицо. Ухоженные брови, волосок к волоску, ладные крылья носа, плавный подбородок… в его внешности не было ничего настоящего, оригинального, в отличии от скверного характера, который время от времени выныривал из глубин безразличия и показывался на поверхности настоящими эмоциями. Кейя потратил несколько лет на то, чтобы научиться читать и замечать это — и по праву гордился собой.
— Конечно. Спасибо, как и всегда, — он и благодарит его — искренне, и во всем этом столько таинства их странных взаимоотношений, завязанных на общей крови, бездне, планах и секретах, что сам Кейя уже давно перестал обращать на это внимание. Это в любом случае было второстепенно.
Махнув в сторону ворот и попрощавшись легкими взаимными кивками, Кейя уходит к свободным телегам, зовя к себе незанятый персонал, и просит привезти как можно больше воды. Для полива понадобится развести зелье сразу, чтобы не переборщить с пропорциями, использовать лучше емкости, из которых потом не будут приносить питьевую воду на кухни, поэтому Кейе требуется сразу несколько рук помощи.
Для опрыскивания он использует бочку с давлением, нагнетаемым воздухом, и сразу двумя шлангами — так получается захватить больше рядов и не тратить воду попусту. Он успевает опрыскать около десяти рядов, прежде чем из-под одного из кустов с шорохом появляется Дилюк — пусть и недовольный, он по крайней мере больше не выглядит растерянным. Кейя не может не присесть рядом с ним и не погладить рыжую шерстку, пока Дилюк трется о его коленки своим боком.
— Я буду на этом участке, не пугай других, хорошо?
Дилюк согласно скрипит, выгибая спинку, и Кейя продолжает:
— Сегодня все опрыскаем, и за пару дней тля уйдет. Раствор не ядовитый, но все равно будь аккуратен. На крыльцо я поставил кувшин с водой. Почаще пей сейчас, иначе будет обезвоживание.
Совершенно по-человечески кивнув, Дилюк садится на задние лапки, большой и пушистый. Он всегда становится намного спокойнее в виноградниках — здесь ему известен каждый куст, многие он посадил сам, обновляя ряды. Теперь, вернувшись, он внимательно следит за созреванием винограда, начиная с ранней весны, проверяя гроздья на всех стадиях роста, чтобы потом превратить их в самое вкусное вино, которое Кейя пил за всю свою жизнь. Где бы он не пробовал другие сорта вина, технологии обработки, рецепты брожения, здесь, дома, вино все равно было особенным.
— Я знаю, что ты привык по-другому, но сейчас ты намного меньше и пушистее. Не перегружай свое тело, я очень тебя прошу.
Кейя говорит, хотя и знает, что Дилюк вряд ли последует его увещеваниям. Тот с самого детства старался быть первым во всем, даже если этого и не требовалось для того, чтобы его любили. Что ж, Кейя опытный рыцарь и знает, как сражаться с этим усатым упрямцем.
— Будет здорово, если ты будешь идти впереди меня и показывать на кусты, где особенно много тли. С земли это проще заметить.
Со стороны не сильно видно, но Кейя слишком внимательный и с улыбкой подмечает, как гордо раздувается пушистая рыжая грудка. Хвост взлетает вверх, нетерпеливо подергиваясь, Дилюк коротко мявкает, переступая с лапки на лапку, и поразительно легко для своего веса и буханкообразного строения перемахивает через ближайший куст, быстро отправляясь на поиски пораженных тлей кустов. Прикрыв на секунду глаз, Кейя накачивает больше воздуха в бочку и продолжает опрыскивание, благодарно кивая каждый раз, когда Дилюк появляется перед ним и начинает крутиться у определенного куста. Их Кейя поливает особенно тщательно.
Затем, закончив с верхней обработкой, он берет другое устройство — огромный шприц из металла, который постоянно мечтает утащить на работу и угрожать им на особенно медленных и безрезультатных допросах. Благодаря этому старому, но исправно работающему устройству, раствор можно впрыснуть глубоко под корни виноградных кустов, не выкапывая землю и не повреждая само растение. Дилюк не оставляет его и здесь — он рыжей молнией носится от куста к кусту, время от времени отдыхая на тележке с ведрами, из которых Кейя заливает жидкость в шприц.
Благодаря тому, что с самого начала весь виноградник был поделен на участки и помимо Кейи опрыскиванием занимались и другие работники, им всем удается закончить еще до ужина.
Убрав все инструменты в один из сараев и смыв с открытых участков кожи липкую пленку от зелья, Кейя возвращается обратно на крыльцо, допивая оставшуюся в графине воду. Уставший, но довольный, он нежно нажимает кончиком пальца на холодный розовый носик, гордясь собой, и протяжно выдыхает:
— Ну вот и все, дальше остается только ждать, — он говорит это о винограде, но на самом деле имеет в виду и главную проблему — пушистую и хвостатую. Одна из самых весомых нервных проблем Дилюка совсем скоро испарится, но что-то подсказывает Кейе, что дело было далеко не только в этом. Зато теперь у него будет намного больше свободного времени, чтобы во всем разобраться.
Прикусив кончики его пальцев, Дилюк возится рядом, пытаясь вылизать пыль и мелкий сор из своей шерсти. Больше не занятый внимательным осмотром виноградника, Кейя только сейчас замечает, что ярко-рыжий Дилюк теперь больше похож на блеклый цветок ветряной астры, растущий у самой дороги, по которой постоянно туда-обратно катаются повозки и пылят во все стороны. Шерсть на лапках выглядит совсем печально — на ней, запутавшись, висят целые комья влажной от опрыскивания земли. Дилюк старается очистить их другими лапами, но у него не всегда получается. На вкус земля тоже явно не очень — попробовав лизнуть свой бок несколько раз, Дилюк громко и очень забавно чихает, а потом высовывает свой маленький розовый язычок и морщит мордочку.
— Как себя чувствуешь? Виноград закончился?
Дилюк скрипит дважды, сузив круглые глаза, запрыгивает к нему на колени и демонстративно топчется, оставляя на рабочих штанах Кейи целую горку подсохшей земли. Затем он отходит в сторону и начинает игру взглядов — смотрит Кейе в глаза, потом на его грязные колени, а потом на свою шерсть.
Не нужно быть гениальным алхимиком для того, чтобы понять простой намек. Кейя согласно улыбается, бережно подхватывая Дилюка на руки, не переживая о том, что запачкает сам себя, и поднимается на ноги. В том, как теперь просто унести Дилюка туда, куда нужно самому Кейе, есть что-то особенное. Чувство сладкой власти, главенства, о котором Кейя, естественно, никогда не расскажет вслух. Ну хоть что-то хорошее в этой ситуации. Помимо невероятно мягких боков и очаровательного животика.
— Вот мы и определились с занятием на вторую половину дня. Время ванных процедур! — Дилюк согласно скрипит, продолжая морщить мордочку, и Кейя понимающе целует его в лоб, направляясь вглубь дома. Поздний обед — они оба его заслужили — быстрый душ для него самого, а потом королевское купание для усатого мастера.
***
Воду для ванны Кейя берет с кухни — нужно всего два ведра, а Аделинда как раз затеяла большую мойку посуды. Зацепив по дороге блюдце со сметаной, он сосредоточенно держит его между пальцами занятой ведром руки, это страшно неудобно, рук всего две, возвращаться обратно лень, поэтому до ванны он почти добегает, несмотря на усталость. Дилюк уже важно восседает на стуле у туалетного столика, в полутьме, и Кейя ставит перед ним угощение, выливает воду в ванную, а затем копошится в поисках спичек.
Служанки вечно убирают их в самые странные места, привыкнув к тому, что мастеру Дилюку достаточно лишь щелкнуть пальцами, и фитили на свечах спешат вспыхнуть сами собой. Ох уж это выпендрежное пиро. Кейя вот может только лед для коктейлей эффектно наморозить в бытовых ситуациях, не требующих внезапных атак льдом или холодом, да и там существуют оговорки — вино лучше остужать, а не разбавлять тающим льдом, и про свою способность Кейя в баре вспоминает только в те дни, когда они с Дилюком обновляют запасы. А еще элементальное ледяное крошево лучше не подавать людям, обладающим гидро глазом бога — наступает реакция. Поэтому Барбара пьет лимонады только с натуральным льдом.
Когда все наконец готово, десяток свечей довольно сверкают, отражаясь в большом зеркале у дальней стены, вода разбавлена и доведена до комфортной температуры — не горячей, но и не холодной, что очень важно для чувствительной кошачьей кожи. Дилюк заканчивает начисто вылизывать свое блюдце от сметаны, Кейя забирает длинную часть своих волос в пучок, чтобы те не мешались, снимает верхнюю накидку, оставшись только в домашней рубашке да стареньких облегающих штанах, скидывает сапоги и осторожно берет притихшего Дилюка на руки.
Тот сидит на руках со спокойной усталостью: набегавшись в течение дня, он не спал с самого утра, постоянно присутствуя поблизости, и Кейя может себе представить, как тот на самом деле устал. Тем более после обидного инцидента с виноградом. Прикрыв глаза и прижав Дилюка к себе в нежном объятии, он целует маленькое мягкое ушко и спрашивает:
— Ты не боишься воды?
Дилюк — полусонное сытое рыжее облако, потемневшее от грязи и пыли, отрицательно скрипит два раза, напрягая и расслабляя лапки, и это так похоже на его привычку разминать пальцы, что Кейя невольно улыбается снова.
— Хорошо, но мы сделаем все медленно и аккуратно. Я не буду мыть тебе голову, не хочу, чтобы вода попала в уши. У нас нет специального шампуня, так что постарайся не вылизывать шерсть после, хорошо? — он дожидается положительного мяуканья, прежде чем подхватить Дилюка под животик, донести до ванной, чувствуя, как начинает ныть от ощутимого веса в руках спина, но постоянное волнение, преследующее его с того самого вечера, когда вместо привычного широкоплечего человека Кейя обнаружил в кабинете растерянного кота, не позволяет сразу опустить его в воду.
Потому что Дилюк пока что не человек. И не сможет поправить температуру или уйти от жары, его кожа больше не оберегается пиро, привычная к высоким температурам. Кейе стыдно признаваться, но порой он думает об этой форме Дилюка как о чем-то стеклянном. И заботится с такой же аккуратной осторожностью. Пусть на него и фыркает плоский усатый нос время от времени.
— Нормально? — он опускает Дилюка совсем низко над водой, так, чтобы тот мог попробовать температуру лапкой. Дилюк смело топит правую лапу, тут же довольно заелозив в руках, вертит хвостом, пару раз мягко проехавшись Кейе по лицу, отчего тот спокойно, но протяжно вздыхает. Ну, будь у него самого хвост, он бы умудрился на нем повесится из-за вечной суетливости, Дилюк еще очень хорошо справлялся со своим рыжим опахалом, собирающим на себе всю пыль, мелкий сор и грязь. Это становится особенно заметно, как только Кейя сажает его в воду — той не так уж и много, она достает Дилюку только до середины и тут же начинает быстро менять цвет, из прозрачной становясь грязного землистого цвета.
Дилюк, заметив это, абсолютно по-человечески вздыхает и переминается с лапы на лапу, с плеском присаживаясь, и Кейя прикрывает глаза.
— Сейчас смоем все, и я поменяю воду.
Пушистый кот в воде — то еще удивительное зрелище. Длинная рыжая шерсть, погрузившись в воду, тут же начинает пушиться в разные стороны, и Дилюк становится похож на два кота в одном — объемный и меховой сверху, пусть и весьма встрепанный, в воде он буквально тает, заполняя собой большую часть ванной.
— Ты как одуванчик, душа моя. И как тебе только удается в любой ситуации выглядеть так замечательно? — Кейя присаживается на пол ванной, чтобы дать ногам хотя бы немного отдыха, перегибается через край и начинает осторожно поливать Дилюку спинку и бока, зачерпывая воду в ладони. Предусмотрительно оставив свой глаз бога на туалетном столике, чтобы пальцы не остужали остаточными реакциями воду, он прочесывает длинную рыжую шерсть, освобождая от грязи, и благодарит ветра за то, что Дилюк, даже превратившись в кота, сохранил свое меланхоличное спокойствие. Как бы он справлялся с буйным рыжим ураганом, опасающимся воды, вопящим и когтистым?
Дилюк, словно прочитав его мысли, важно поднимает правую лапку и вкладывает в протянутую ладонь, давая больше доступа к своим бокам. Кейя снова улыбается — широко-широко, не может иначе. Эти умные круглые глаза, маленькие ушки, спокойная статность, даже когда часть кошачьего тела буквально растекается, будто акварель на мокрой бумаге, и мерно колышется от движений воды.
Промыв животик и уделив особое внимание шерсти на хвосте, Кейя прочесывает влажную спинку пальцами, осторожно и медленно, чтобы не тянуть за колтуны и не спутать шерсть еще больше, и, потянувшись, вытаскивает пробку из слива.
— Я пойду наберу воду, никуда не двигайся, иначе я тебя потом не расчешу. Смешаю все прямо в ведрах и буду выливать сразу сюда. Ловко я придумал?
Кейя знает, что ему нужно будет сменить воду в ванной как минимум еще раз, а может быть, и два, и, будь он в других обстоятельствах, выпил бы сначала пару бокалов вина для мотивации. Но сейчас Дилюк полагается только на него, поэтому все нужно сделать идеально от и до. И как можно быстрее — мокрые коты часто болели, только этого им обоим не хватало.
Несколько лестниц вниз и вверх, Аделинда, свернувшая ветчину с пряными оливками и успевшая положить их ему в рот в те короткие минуты, пока они оба находились на кухне, и вот Кейя уже медленно вливает теплую воду обратно в ванную. Как они и предполагали, грязи почти не осталось, теперь можно браться и за шампуни. В этот раз воды немного больше — она доходит Дилюку почти до подбородка, его сухая пушистая плоская мордочка возвышается над поверхностью, будто верхний край валунов из красного песчаника на побережье. В последний раз полюбовавшись на огненную шерсть, текучими водорослями пушащуюся в воде, Кейя прочесывает ее, поражаясь длине, и все же немного спускает воду — иначе шампунем воспользоваться просто не получится. Дилюк, все это время сидевший почти без движения, с плеском поднимает лапку, ловя его ладони, несколько раз осторожно лижет запястье, благодаря, и начинает мерно тарахтеть.
— Спасибо, солнце. Я рад, что тебе комфортно, — Кейя вытирает мокрую ладонь о свою рубашку и нежно чешет мягкие ушки, проходясь большим пальцем по плоскому лбу. Дилюк выдыхает теплом в сгиб его руки, лижет еще несколько раз и прикрывает глаза, мурлыча еще сильнее. Его сонное спокойствие настолько заразительно, что Кейя вновь мочит ладони в воде и протирает ими свое лицо — нужно взбодриться, впереди еще сушка. За длинной шерстью нужно очень много ухода, а он был слишком занят в последние дни. Его юношеская мечта касаться алых локонов каждую свободную минуту воплотилась в реальность немного не так, но кем он был, чтобы жаловаться?
— Как тебе этот? — Кейя откупоривает бутылек с шампунем, который Дилюк обычно использует для мытья своей головы и подносит к плоской мордочке, позволяя понюхать. Дилюк делает задумчивый вдох, прерывистый и кошачий, шевелит белыми усами, а затем морщится и оглушительно чихает, чуть не утопив мордочку в воде. Далее следует недовольный скрип в ответ на сдавленный смех Кейи, но тот ничего не может с собой поделать — это слишком забавно. А ведь он сотню раз говорил Дилюку о том, что его любовь к горьким ароматам ощущается как щепотка перца прямо в ноздрях.
— А мой? — он подносит шампунь, слабо пахнущий лилиями калла, но и на нем Дилюк не останавливает свой выбор — он не чихает, но сужает зрачки, а затем очень говорящим жестом отодвигает его от своей морды мокрой лапкой. Кейя понятливо кивает, осматривая полки, пока не находит еще одну, новую и не тронутую баночку, подаренную, кажется, Джинн или Барбарой еще зимой. Открыв крышку, Кейя вдыхает полной грудью мягкий сладковатый запах, слишком романтичный и легкий для них обоих, но идеально подходящий под ситуацию.
— Мне кажется, победитель очевиден, — он дает понюхать Дилюку и тот, тяжело вздохнув всем тельцем, нехотя кивает.
Следующие десять минут Кейя занимается самым забавным занятием в мире — он набирает в ладонь шампунь, разводит несколькими каплями воды и поливает этой смесью мокрую шерсть, массируя и расчесывая пальцами. Частые совместные купания с Дилюком и его алой гривой помогают ему и сейчас: он знает, что нельзя просто добавить шампуня и взбить пену, беспорядочно ероша шерсть из стороны в сторону — так появится еще больше колтунов. Но это... это... как белые шапки снежных заносов на верхушке Хребта, будто укрытые сливочным соусом кусочки курицы в шапке из картофельного пюре, булочка, засыпанная сахарной пудрой по самую макушку.
Забывшись, он начесывает пену так сильно, что Дилюк превращается в большой пенный шар, из которого торчит недовольная рыжая мордочка, все такая же сухая и пушистая. Самая милая вещь в мире за всю его жизнь. Он не видел ничего более смешного.
Сорвавшись на бессовестное хихиканье, он приходит в себя только от недовольного протяжного мяуканья. Дилюк смотрит с осуждением, укор так и читается в его круглых рыжих глазах. Сморщив маленький розовый носик, он облизывает его языком и громко шлепает покрытым пеной хвостом по воде.
Кейя скажет это. Да, скажет, и пусть потом Дилюк укусит его за нос, ему все равно:
— Вот сполоснем тебя, высушим, и будешь не только выглядеть как чистый закатник, но и пахнуть им! Какой восторг! Мой фрукт в сбитых сливках, только посмотри на себя! — он воркует, отвратительно-слащавый, но ничего не может с собой поделать. Когда еще ему выпадет такой шанс?
Этот шампунь был на основе закатников и пах свежим сладким летом. Как же Кейе повезло. Он сохранит эти воспоминания внутри себя на долгие-долгие годы и будет думать о них каждый раз, когда станет грустно.
Осторожно усадив недовольно поднявшегося на все четыре лапы Дилюка обратно, он нажимает на нос-кнопку пальцем, не удержавшись, и начинает осторожно смывать пену, второй рукой оберегая мордочку и ушки от попадания воды. Дилюк выдает еще один недовольный скрип, видимо, заметив, что Кейя продолжает улыбаться, как пьяный дурак.
— Ладно-ладно, дай мне порадоваться, — он прикусывает нижнюю губу, стараясь сдерживаться, но все равно щурит глаз, когда Дилюк, заигравшись, поднимает лапку и лопает особенно большой мыльный пузырь на поверхности воды.
Ну как тут не улыбаться?
Спустя еще одну смену воды, слабые мыльные разводы, громкий звук шлепающего по воде хвоста и слипшегося в тощую, осуждающую сосульку Дилюка, которого хочется обнять и накормить всеми вкусными вещами в мире, купание наконец заканчивается.
— Не замерз? — Кейя поднимает мокрого Дилюка из пустой ванной, тут же заворачивая в огромное белое махровое полотенце, будто кусочек сыра в тесто, и взвешивает объемный белый сверток в своих руках. Тяжелый. И очень недовольный — Дилюк отрицательно скрипит два раза, но с таким нервным намеком, громко и протяжно, что Кейя, извиняясь, целует его в лоб не один, а целых три раза. Получив прощение в виде быстрого теплого прикосновения шершавым языком по носу, он довольно вздыхает и выходит из теплой ванной, направляясь в их общую спальню:
— Ну все, поехали сушиться. Камин как раз разожгли.
***
Кейя меняет полотенце трижды — первые два мокрой кучей лежат у камина, подсыхая, а вот третье он стелет на свои колени, устроив меланхолично жующего кусочек огурца Дилюка сверху, и медленно расчесывает его гребнем с редкими мягкими зубчиками. Действовать стоит аккуратно — так легко дернуть свалявшуюся влажную шерсть и причинить боль, поэтому он водит рукой осторожно и плавно, начав с шикарного мехового рыжего воротника на шее и постепенно спускаясь все ниже и ниже.
Дилюк активно тарахтит, бессовестно развалившись, все его четыре лапы раскрыты наподобие морской звезды, мягкая белая кучерявая шерсть на животике шелковистая, так и просит зарыться в нее пальцами и гладить, гладить до бесконечности, поэтому время от времени Кейя наклоняется и целует его куда-то в пузико. В комнате тихо — уже поздний вечер, все постепенно ложатся спать и особняк замирает, погрузившись в сонное спокойствие. Кейя сам с трудом держит глаза открытыми. Ему нестерпимо хочется спать. Тихое мурлыканье действует на него гипнотически, и, широко зевнув, вновь спрятав лицо в белом воздушном мехе, который, подсохнув, пушится во все стороны, он меняет гребень на другую расческу.
Теперь — шерсть по бокам, длинная и рыжая, сладко пахнущая закатниками и радующая его чистым блеском. Дилюк, заразившись от него дремотой, прикрывает свои круглые глаза и запрокидывает морду, расслабившись окончательно. Даже его беспокойный хвост замирает, укрывая ноги Кейи теплым меховым пледом. Расчесав всю шерсть на боках и лапках, Кейя потягивается, разминая уставшую спину, несколько минут рассматривает пламя в камине, дарящее необходимое для просушки шерсти тепло, и вновь опускает голову, рассматривая Дилюка.
Тот мерно и тихо сопит, окончательно уснув, его лапки расслаблены, а покатые бока опадают в такт его дыханию. Он — само спокойствие, тихо мурчит даже во сне, явно чувствуя себя в полной безопасности рядом с Кейей. Пришлось пережить много одиноких, горьких лет, десяток сложных разговоров, нервное притирание после примирения, ссоры от непонимания и целые недели обиженного молчания с обеих сторон, чтобы теперь, здесь, чувствовать себя друг рядом с другом в полной гармонии. Кейя ни на что бы не променял эти отношения.
— Почему ты такой замечательный? — он тихо шепчет, не желая будить Дилюка, оглаживает слегка влажную шерсть на его лапках и, подхватив каждую по очереди, целует мягкие розовые подушечки. Вначале передние, а потом и задние. Дилюк сонно и глубоко вздыхает, кончик его хвоста дергается, и, воспользовавшись моментом, Кейя медленно и осторожно переворачивает его на живот. Теперь и шерсть на спине доступна для расчесывания.
Подсыхая, она приподнимается, и Дилюк все больше и больше напоминает распушившийся на солнце одуванчик. Тихо улыбаясь, Кейя проходится по шерсти расческой, а потом пытается пригладить ее ладонью, но у него ничего не выходит - упрямая, как и ее хозяин, шерсть торчит во все стороны. Дилюк тоже не особенно помогает — он по-прежнему спит, так и оставшись в позе морской звезды, и Кейя ждет еще около пятнадцати минут, то и дело пропуская нежную шелковистую шерсть сквозь пальцы, когда та окончательно высохнет.
Только после этого он осторожно поднимает Дилюка на руки, опускает на мягкую подушку, быстро раздевается и, оставив пламя в камине гореть так же ярко, ложится рядом, прикрывшись только краем одеяла — пусть ему и жарко, лучше не открывать сейчас окно, весенние ветра по ночам еще довольно прохладные.
Сонный и уставший, он трет лицо ладонями, пропахшими сладким шампунем, тихо и довольно фыркает, разглядывая короля подушек несколько длинных спокойных минут, а потом проваливается в сон.