Утро Кейя встречает в подвалах особняка, склонившись над коробками и ящиками в поисках нужных приспособлений для окуривания виноградников. Последние несколько лет выдались особенно теплыми, и виноград не нужно было оберегать от заморозков, поэтому все сложили и убрали достаточно далеко, заставив поверх прочими вещами.
В окуривании всегда было что-то ироничное на личный взгляд Кейи, ведь материалом для розжига служила сухая прошлогодняя листва с тех же кустов. Виноградники поражали его с первого дня попадания на винокурню — бесконечные ряды одинаковых кустов, долголетних, каждую весну выпускающих новые нежные, зеленые ростки, плачущие соком, крохотные снежные цветы, затем превращающиеся в налитые соком крупные плоды, трехконечные виноградные листья, которые умельцы из Спрингвейла даже умудрялись мариновать, будто овощи. Кейя сам бы не поверил, если бы не попробовал умопомрачительно приготовленное мясо, измельченное и завернутое в ту самую зелень, за ростом которой пристально наблюдал последние четыре года на протяжении всего сезона.
Масло из виноградных косточек, богатая синяя ткань, окрашенная отваром на виноградной кожуре, изюм, вино, один из ингредиентов хлебных заквасок, безалкогольные соки, коньяк и уксус, приятный фрукт в виде десерта, листья — Кейя до сих пор иногда прикрывает глаз, поражаясь дальновидности и прозорливости первых Рагнвиндров, решивших заняться именно этой культурой на своих землях. Количество применений винограда было колоссальным. На компосте из отходов с выжимок всегда удавалось вырастить богатый, сильный урожай, часть листвы отправлялась туда же, а часть засушивалась для других нужд. Помимо всего этого вокруг винограда и виноградников всегда ходило столько поверий и примет, что Кейя, проживший в Мондштадте уже двадцать лет, кажется, все еще не услышал все из них.
Помнится, в первый год без Дилюка, по осени, он, замотанный рядовой в Ордо Фавониус, отпросившись со службы на сбор винограда всего на неделю, с удивлением узнал у Эльзара о том, что по суеверным традициям сборы начнутся только во вторник. Потому что понедельник, как и тринадцатое число, считались несчастливым. И как он тогда не сошел с ума? Одному ветру известно.
Это сейчас, уже спустя пять лет, он чтит традиции и знает, что перед сбором персоналу стоит выдать двухдневный выходной для всеобщего боевого настроя, первую телегу с собранными гроздьями обязательно встречают все работники, связанные с производством, а наливать вино в бокал на весу считается дурным тоном и неуважению к виноделу, создавшим напиток. О пустых бутылках, что, стоя на столе, приносят несчастье и голод, он знал и до этого.
В ухаживании за самими виноградниками Кейя съел не один пуд соли: были и засухи, и мучнистая роса на паре кустов, появление которой чуть не заставило его пойти и написать увольнительную в Орден — времени тогда не хватало катастрофически. Поэтому волнение Дилюка Кейя понимает, хоть и подозревает, что дело тут не только в винограде. Даже обернувшись котом, которого спящим Кейя осторожно перенес вчера ночью в их общую кровать и уложил рядом на соседнюю подушку, Дилюк остался такой же скрытой за сотней слоев капустной кочерыжкой, добраться до которой было той еще задачей.
Взять, к примеру, сегодняшнее раннее утро — Кейя проснулся, почувствовав на себе пристальный взгляд рыже-алых круглых глаз, вздохнул, позволяя обнюхать себе лицо и даже мужественно не поморщился от щекотных белых усов. Затем они обсудили план на день, как это было возможно, Кейя в основном говорил, а Дилюк скрипел в ответ, и каждый разбрелся по своим утренним делам — Кейя в подвалы, а Дилюк, видимо, исследовать винокурню снаружи и внутри. Теперь, зная, что тот разумен и явно не собирается сбегать, Кейя спокойно отворил перед сном окна и перестал запирать двери, напоминая себе о том, что у котов вместо рук лапки, и дверными ручками, а уж тем более ключами Дилюк воспользоваться больше не в состоянии.
С окуриванием виноградника он справляется за пролетевшие будто мимо три часа, солнце окончательно восходит на небосвод, и, возвращаясь с полей, Кейя ощущает легкое чувство усталости, которое меркнет по сравнению с голодом.
Интересно, что же предпочтет Дилюк в своем новом обличии? В человеческой форме рыбе он всегда предпочитал мясо, что неимоверно веселило всеядного Кейю, а также служило поводом для бесконечных шуток. И если в первое время после возвращения на подобные подколы Дилюк отвечал только блеклой улыбкой, уставший, исхудалый и какой-то призрачный в своей задумчивости, постепенно он обвыкся, вернул себе прежнюю роскошность и с более широких улыбок перешел сразу на затыкающие рот поцелуи, от которых Кейя всегда сладко обмирал внутри. Пусть это и случалось только когда они были наедине, шутить от подобного метода отвлечения он стал еще больше. Дилюк, впрочем, против тоже не был.
Глубоко задумавшись над вопросом выбора блюд к завтраку, Кейя едва не проходит мимо привычно алеющих кустов с розами у самого входа в особняк, но вовремя замечает новый рыжий оттенок. Кусты, едва заметно подрагивая, скрывают Дилюка почти полностью, за исключением его шикарного пушистого хвоста — он игриво виляет из стороны в сторону, выдавая хорошее настроение своего обладателя.
— И чего ты там удумал, сокровище мое? — Кейя наклоняется над зарослями роз, пытаясь разглядеть, чем именно занят Дилюк, но у него не выходит. Когда он вернется обратно в человеческое обличье, у Кейи будет так много вопросов — измененное мышление, инстинкты, другое восприятие цветов, запахов и вкусов, недоступное людям. Коты, иногда замирающие на месте и неотрывно смотрящие в одну точку, пугали не его одного, но узнать о том, что именно они видят, возможности никогда не было.
Дилюк, услышав вопрос, коротко мявкает в ответ, шуршит еще с пару секунд, а потом сам выходит на каменную дорожку, встрепанный и с налипшими на густую рыжую шерсть комками земли. Кейя тихо вздыхает и поднимает покорное животное на руки, отмечая немалый вес, и осторожно начинает отряхивать Дилюка от грязи.
— Ну посмотри на себя. Весь в земле, как упавшее яблоко. Завтра будем купаться, не ходить же тебе чумазым.
Дилюк начинает согласно тарахтеть, а когда пальцы Кейи зарываются в светлый мех на его животике, переходит на совсем уж довольное урчание. Вытянув свои мягкие лапки с нежными розовыми подушечками вверх, потягиваясь, затем он осторожно прикасается несколько раз к лицу Кейи, словно благодаря за заботу, на что тот в ответ звонко целует плоский рыжий лоб. Очистив большую часть грязи, Кейя перехватывает кота поудобнее, укладывая в своих руках на манер ребенка, запутывает ладонь в меху снова, не в состоянии прекратить слабое почесывание, от которого Дилюк довольно тарахтит, и бодро интересуется:
— Готов позавтракать?
Дилюк три раза скрипит, отвечая согласием, и Кейя, кивнув, направляется в сторону кухни, отмечая, что от былой усталости не осталось и следа. До его встречи с Дилюком в кустах спина просто отваливалась от трех часов постоянных наклонов и приседаний в виноградных рядах, он расставил, поджег, подождал, пока прогорят, а потом собрал обратно около двух сотен специальных факелов из металла. Теперь же, неся в руках тяжелого, будто рыжая тыква, Дилюка, Кейе чудится, будто он только поднялся с кровати. Не пахни от его рабочей одежды горьким дымом, подумал бы, что ранний утренний подъем ему просто приснился. Все же коты — удивительные животные. Теперь он больше понимает тех многочисленных хозяек, готовых искать своих сбежавших питомцев вместе с рыцарями. Но для самого себя он бы, наверное, кота не завел — слишком много нервов, да и на два дома он жил слишком часто. Вначале нужно разобраться с этой пушистой нервной проблемой.
На завтрак Аделинда подает яйца с тостами, беконом, булочки с ягодным джемом, холодный морс и горячий ароматный чай в красном пузатом фарфоровом чайнике, черные витые рисунки на котором чем-то напоминают Кейе узоры на сюртуке Дилюка. Для Дилюка, что удивительно, выбор блюд получается даже больше — это молоко в фарфоровом блюдце, а также разделенные на две плоских тарелки угощения: мясные — свежие куриные сердечки, несколько шеек, тонкие полоски свинины и курицы, и более легкие — пара ложек творога, сырой куриный желток и мелко натертый огурец.
— Где хотите покушать, мастер? — Аделинда замирает перед столом с подносом в руках, ожидая, пока Дилюк сделает выбор, и весело улыбается, наблюдая за тем, как тот неспешно подходит к заранее отодвинутому стулу напротив Кейи, ловко запрыгивает на него, устраиваясь поверх положенных подушек, и усаживается на них, важно возвышаясь над уровнем стола. Благодарно скрипнув в ответ на поставленные перед ним тарелки и блюдца, вначале он осторожно лакает молоко, чтобы не намочить усы и свой роскошный пушистый меховой воротник, а затем без посторонней помощи пододвигает лапой остальные тарелки к себе ближе и принимается за основные угощения.
Кейя, то и дело похрустывая тостом, слушает аппетитное чавканье и прячет улыбку за чашкой с чаем. Даже став котом, Дилюк все равно помнит свои привычки и манеры, и как же сейчас не хватает под рукой новомодной фонтейнской камеры, чтобы запечатлеть это мурчащее изящество. Даже Диона ела грязнее, впиваясь своими длинными клычками в мясо и разбрызгивая воду вокруг себя, если особенно сильно хотела пить. Дилюк же, кажется, может по праву претендовать на самый аристократический и чистый прием пищи: смотреть за ним — одно удовольствие.
Расправившись со всей едой, Дилюк облизывает свою плоскую мордочку розовым языком и начинает умываться, то и дело замирая и удивленно обнюхивая облизанные самим же собой лапки. Животные инстинкты явно борются с его человеческими привычками, и вот тут Кейя решает спрятать лицо уже за утренней почтой, чтобы не сверкать улыбкой слишком сильно. Постепенно он так увлекается написанным в письме, что чуть не дергается, когда четыре тяжелые лапы вдавливаются в его колени. Дилюк, соскочив со своего места абсолютно бесшумно, теперь решил посидеть на нем, и Кейя покорно отодвигается на стуле немного дальше от края стола, освобождая место для внезапной компании.
Слегка потоптавшись на месте и грузно усевшись после, Дилюк складывает объемный пушистый хвост Кейе вдоль груди, что теперь напоминает странный шутливый галстук, но надетый вверх ногами, и, то и дело слабо дергая им из стороны в сторону, что ужасно щекочет голую кожу в вырезе полурастегнутой рубашки.
Он обнюхивает вначале ладони Кейи, в которых тот держит письма, а потом принимается внимательно рассматривать неровный почерк на бумажных листах.
Кейя сперва освобождает одну из рук, чтобы была возможность погладить пушистую голову с маленькими ушками — он не может отказать себе в таком удовольствии — а затем интересуется:
— Можешь прочитать?
Дилюк тратит еще пару секунд на попытки, но потом разочарованно скрипит два раза, задрав мордочку кверху. Кейя целует его в лоб, поддерживая, и складывает бумагу, убирая в сторону.
— Жаль. Ничего особенно важного, просто новости с границ. Все спокойно.
Дилюк несколько раз тычется своим прохладным крошечным мокрым носом ему в ладонь, подставляясь под поглаживающую его руку, а потом шумно принюхивается и поворачивает морду к столу. Миновав пустую тарелку, с которой Кейя счистил остатки яичницы гренками, не оставив даже крошек, он заинтересовано нависает над полупустой чашкой с чаем.
— Учуял мяту? — Кейя продолжает улыбаться, чувствуя, как уже слегка начинают болеть щеки, но стоит Дилюку податься вперед, поставив передние лапы на стол, и склониться над чашкой уже серьезнее, явно намереваясь лизнуть, как Кейя ловко поднимается с места, унося с собой и недовольно скрипнувшее меховое облако:
— Нет-нет, чай горячий, да еще и с сахаром. Вам такое нельзя, кошачье величество.
Дилюк в ответ слегка впивается коготками в ладони, но позволяет унести себя в гостиную, где Кейя осторожно опускает его на диван — а после милостиво разрешает погладить себя снова.
Распутывая пальцами свалявшуюся на лапах длинную шерсть, Кейя мелочно радуется тому, что хотя бы сейчас может вот так унести, оберегая от опасности, Дилюка прочь, чего ему очень не хватает в обычной жизни. Останавливать пышущего справедливостью и долгом Дилюка, с двуручником наперевес отправляющегося на ночную охоту каждую вторую ночь он не вправе, как бы ему самому этого не хотелось.
— Ты наелся?
Кот согласно мурчит три раза, прикрывая круглые глаза, и растекается по дивану в одну большую пушистую лужу. Теплый, пахнущий молоком, он кажется чем-то удивительным, словно ожившее солнце.
— Хорошо себя чувствуешь?
Получив и на это положительный ответ, Кейя наклоняется, зарываясь лицом в мех на пузе, чешет его носом, фыркая, но потом заставляет себя прекратить и выпрямляется, нехотя поднимаясь на ноги. Будь его воля — он бы сидел так весь день, вычесывая и поглаживая Дилюка, уже успев соскучиться по привычным тактильным ощущениям, но дела, к сожалению, никуда от этого желания не девались. Чем быстрее он разберется со всеми проблемами, тем больше сможет посвятить все время Дилюку, помогая ему перестать испытывать стресс, ставший причиной его перевоплощения.
— Я собираюсь в город, нужно известить Джинн о том, что я беру отпуск сейчас. У тебя есть срочные дела в городе, которыми я могу заняться?
Дилюк лениво приоткрывает один рыжий глаз, помахивая самым кончиком хвоста, и скрипит дважды.
- В баре?
Кейя слушает два повторных отрицательных скрипа, в последний раз проводит по мягкому меху раскрытой ладонью и прощально машет ему рукой:
— Хорошо, я вернусь к вечеру.
***
У Кейи всегда были особенные отношения с волосами Дилюка — алые, роскошные, они крупными кудрями спадали ниже плеч и всегда притягивали внимание к себе. Кейя, обладатель прямой и не такой объемной шевелюры, всегда по-доброму завидовал и был первым, кому Дилюк разрешил еще в детстве заплести себе толстую косу. С того дня это вошло у них в привычку, и каждое утро до завтрака, а также каждый вечер перед сном Кейя шел к нему в комнату с несколькими расческами, помогая распутать непокорные локоны и привести прическу в порядок. Больше Дилюк к себе никого не подпускал, несколько раз порываясь обстричься покороче, но Кейе всегда удавалось уговорить его не делать этого.
Слышал бы сам Дилюк все те богатые эпитеты, которыми влюбленные девчонки называли его гриву — алый шелк, огненные реки, рубиновая корона — как только о нем не вздыхали, пока сам Кейя прятал пальцы в жаре волос, вдыхая запах травяных шампуней и масла из виноградных косточек. Без должного ухода волосы часто путались, ершась колтунами, Дилюк расстроенно мычал, резко дергая головой, стараясь освободить отдельные пряди, застрявшие в одежде, и на задания всегда или убирал волосы в пучок, или просил Кейю заплести ему косу. Огонь любил его волосы так же сильно, как сам Кейя — берег, не позволяя тлеть, и даже призванный у самого лица феникс не опалял ничего, кроме ресниц и бровей. Кейя, при получении глаза бога умудрившись отморозить и случайно отколоть часть своего лавлока, справедливо считал алые волосы Дилюка чем-то магическим.
Каким же было его облегчение, когда после возвращения Дилюка он увидел лишь немногим более короткие локоны на его голове. После, когда они вернули прежнюю близость, Дилюк признался — часто хотел обстричь под корень, но каждый раз вспоминал о Кейе и не мог. Да, потерял пару прядей и несколько раз ровнял длину, оказываясь в больших городах с цирюльнями, но не менял ничего кардинально. И даже теперь, став котом, все еще был поразительно алым — пусть и в рыжину, и пушистым.
Линял, правда, намного обильнее — Кейе приходится протрясти всю домашнюю одежду в открытое окно, избавляясь от комков рыжей шерсти, переодеваясь, а потом провести в ванной лишние десять минут, очищая влажными от воды ладонями свои любимые черные узкие штаны.
Уже готовый к выходу, он тратит ускользающее время на поиск боа, постепенно раздражаясь и кожей ощущая, как начинает опаздывать, поэтому быстро зовет на помощь тяжелую артиллерию. Все же вчера был слишком безумный вечер, он мог положить его куда-то и забыть:
— Адди!
Будь Кейя в Ордене, так и продолжил бы громко говорить в распахнутую дверь, но Аделинду он все же любит и уважает слишком сильно для этого. Спустя пару минут она заглядывает в их общую с Дилюком спальню, склонив голову, и Кейя, полностью одетый, задает интересующий его вопрос:
— Ты не видела мое боа?
— Нет, мастер, со вчерашнего вечера не видела. Я лично обходила все комнаты после того, как вы встали, его нигде не было.
Прикрепив к поясу меч и расстегнув вторую пуговку на рубашке, Кейя разочарованно вздыхает.
— Ничего страшного, позже возьму со своей квартиры другое. Спасибо. Я ухожу и вернусь к вечеру.
Аделинда поправляет его волосы, подойдя ближе, Кейя благодарно прикрывает глаза, на секунду почувствовав себя маленьким и глупым, но это ощущение быстро перерастает в теплое чувство заботы в груди.
— Все будет отлично. Персонал предупрежден о ситуации, девочки будут осторожны, — Аделинда, как и всегда, думает о сотне вещей наперед, и именно на нее иногда Кейя равняется в ведении своих собственных дел на работе: успевать и предупреждать то, о чем другие еще даже не задумались.
— Спасибо, дорогая, — он благодарно обнимает ее, смахнув с накрахмаленного передника очередной пучок рыжей шерсти, и быстрым шагом направляется в сторону выхода. Все телеги уже уехали, и если он не поторопится, обратно придется возвращаться так же пешком. Не впервой, но, вставший еще до рассвета, он явно сразу упадет спать, а ему очень хотелось бы уделить внимание и Дилюку.
Тот, будто услышав мысли Кейи, встречает его у порога и начинает активно мешаться под ногами. Кейя пытается обойти его, затем, вздохнув, открывает дверь, выпуская Дилюка первым, прощается с остальным персоналом и выходит на каменную дорогу, быстро добравшись до ворот и заперев их за собой. Лишь отойдя пару метров от винокурни, он наконец обращает внимание на то, как необычно шелестит высокая трава по краю дороги. Вздохнув и закатив глаза, Кейя смотрит на высоко висящее в небе солнце, останавливается и присаживается на землю, намекающе прокашлявшись.
С более громким шорохом травы Дилюк выходит к нему, уже покрытый сухими листьями, запутавшимися в длинной шерсти, и упрямо смотрит прямо в глаза.
— Мохнатые закатники остаются дозревать на винокурне, Дилюк, — Кейя протягивает руку, чтобы убрать тонкие усики вьюна из шерсти, но Дилюк не дается, вместо этого проскальзывая под ладонью и всего за пару движений взбираясь по одежде Кейи ему на плечо. Перетерпев секундную боль от острых когтей, царапнувших его ногу, бок и спину, Кейя осторожно выпрямляется, стараясь не потерять равновесие из-за сместившегося центра тяжести, и поворачивает голову влево — к хитрой рыжей морде:
— Это будет не очень удобно, понимаешь? — ему не нужно слов для того, чтобы разгадать чужой план — Дилюк хочет отправиться в город вместе с ним. Но это будет долго, медленно и опасно. Тем более для нежной розовой кожи на лапках: Кейя уверен, она не перенесет пробежки по каменистой дороге вслед за ним. Дилюка, впрочем, его аргументы не убеждают — он ощутимо, но не до крови прикусывает Кейю за ухо, оттягивая сережку в мочке, и тому остается только прикрыть глаза, сдаваясь.
— Хорошо, хорошо, поехали, буду твоим ездовым транспортом.
Дилюк довольно скрипит в ответ, тут же начав громко мурлыкать, и благодарно вылизывает шершавым мокрым языком местечко на шее, куда в бытность человеком очень любил целовать Кейю в моменты близости. Тактильная память тут же начинает воспроизводить калейдоскоп приятных воспоминаний, поэтому Кейя, дернув бровями, спускает свою тяжелую ношу к себе на руки, перехватывая ладонью под покатой спинкой. Это определенно самая странная ситуация, в которую он попадал за всю свою жизнь, поэтому первые полчаса они идут молча. Дилюк постепенно пересаживается к нему на сгиб локтя, внимательно обозревая окрестности, но дорога, стараниями Кейи всегда остающаяся безопасной и очищенной от любых неприятностей, не дарит им новые встречи.
К концу первого часа у Кейи ощутимо затекает рука, поэтому он просит Дилюка вернуться к себе на шею, на которой тот мнется, исцарапав ему все плечи, а потом устраивается вместо боа, задремав от мерной качки и жаркого солнечного света. Обернувшись вокруг шеи и спрятав плоскую мордочку в плечо, он даже не урчит, явно уснув, поэтому Кейя постепенно замедляет шаг, контролируя свои движения, и к воротам города подходит бодрый, но немного раздраженный из-за потерянного времени.
Свен и Лоуренс, стоящие на воротах, при его приближении вытягиваются в две скрипящие доспехами статуи, и Кейя уже собирается пройти мимо них, поигрывая в пальцах монеткой, но его останавливают на разговор:
— Ой! Капитан, у вас новое боа? — Лоуренс, всегда подчеркнуто сочетающий свой светлый нагрудник с набалдашниками на голенях, конечно, замечает изменения в образе Кейи первым.
— А почему рыжее? — Свен, любящий поддакивать боевому товарищу как на собраниях, так и за посиделками в баре, тоже быстро включается в беседу.
В другой день Кейя, возможно, поболтал бы с ними пару минут, но солнце уже торопливо скатывается по небосводу, ему обязательно нужно зайти к Джинн, а еще желательно успеть в лавку к Саре или Флоре до закрытия за маленьким подарком Дилюку, и если он не поторопится прямо сейчас, опоздает везде и сразу.
— Не совсем... — Кейя запускает ладонь в теплый мех, надеясь, что Дилюк не проснулся от громкого гула рынка за воротами и голосов прямо рядом с собой, но тот уже крупно вздыхает, завозившись, а потом поднимает свою плоскую сонную мордочку. Кейя видит движение краем глаза, поджимая губы, и мысленно меняет часть плана — теперь до Ордена придется добираться не медленным, а быстрым шагом.
— Это кот?! — Свен пораженно отступает на шаг, зачем-то тянется к поясу, по привычке собираясь нащупать оружие, но находит лишь пустоту. Кейя недобро прищуривает глаз, заметив это.
— Почему от его взгляда я чувствую себя униженным? - Лоуренс ведет себя более спокойно, но, заметив недобрый взгляд синего глаза в районе своего пояса, не успевает вовремя прочувствовать момент и повернуться боком.
— Потому что опять не взял с собой все снаряжение? Сколько мне говорить про мечи? — Кейя ловко перескакивает, меняя стул — теперь не ему задают вопросы, а он готов читать наставления. Фокус внимания вертится, будто стрелка в компасе, и ему на миг становится хорошо внутри. Ситуация снова под контролем.
— Мы же караульная стража, — Лоуренс разводит руками в стороны, заламывая светлые брови.
— Стоим, киваем, здороваемся, — Свен вторит, тушуясь, Кейя видит это в его виноватом взгляде.
— Вы охрана на въезде в город, один из самых важных постов на целый Мондштадт, учитывая, что попасть внутрь можно только по этой самой дороге. Через ворота, — он очерчивает пальцем полуарку над воротами, продолжая поджимать губы, и позволяет себе насладиться чужим стыдом. В следующий раз не будут лезть к нему с вопросами, когда он торопится. И как не уяснили за столько лет службы?
— Нет, ну, без вопросов мы впускаем только тех, кого знаем, а остальных спрашиваем и, если надо, сопровождаем куда нужно.
Попытка выкарабкаться из ямы, в которую сам так бездумно прыгнул, у Лоуренса проваливается с треском и тихим шорохом осыпающейся земли. Будь Кейя настроен серьезно, распекал бы их еще около часа, припоминая предыдущие ошибки, но на самом деле он не серьезен. Просто раздражен. Дилюк, кинув на него долгий рыжий взгляд, демонстративно зевает, обнажив острые клычки, и Кейя в ответ закатывает глаз, разделяя его беззвучный намек.
— Мое боа заскучало. Завтра проверю мечи, чтобы были на месте.
К чести малых, но хотя бы имеющихся мозгов в головах обоих стражников, те согласно кивают и вытягиваются по стойке смирно снова, отдав честь. Кейя фыркает и наконец заходит внутрь города, наблюдая за тем, как желтеющий от заката солнечный свет чертит по домам и мощеным улицам длинные теплые полосы. Благодарно чмокнув кота в маленькое ушко, Кейя накрывает его любопытную мордочку ладонью и говорит, стараясь быть тише:
— Не урчи, я с тобой согласен. И спрячь, пожалуйста, морду обратно, иначе до Джинн мы доберемся только к ночи.
Дилюк согласно вздыхает, вновь становясь роскошным рыжим боа, и Кейя пускается в быстрый, то и дело переходящий в полубег, шаг, преодолевая бесконечные лестницы и переходы на пути в Орден. Святые ветра, ну почему их штаб находится так далеко от ворот?
***
Джинн, увидев его в дверях, поднимает голову от документов и тут же меняется в лице — ее сосредоточенность слегка тает, уступая место искренней привязанности и волнению. Кейя в очередной раз отмечает ее усталую бледность, круги под глазами и сухие, обкусанные губы, но привычно игнорирует. Трудоголизм неизлечим, это он уяснил еще по молодости во время работы с Дилюком.
— Кейя! Я слышала про виноградники, отправила Сахарозу к Альбедо на Хребет и освободила от прочих дел. Как вы там? — Джинн отодвигается от стола дальше, кинув прощальный взгляд на бумаги, а потом возвращает все свое внимание Кейе.
Тот, с каждой секундой ощущающий все большую и большую вину за то, что в ближайшие недели не сможет даже помочь ей с делами, хмурится, но Дилюк не позволяет ему завязнуть в этом слишком глубоко — услышав знакомый голос, он оживает вновь, ловко спрыгнув с насиженного места на плечах прямо на заваленный бумагами стол.
Джинн вначале удивленно распахивает свои голубые глаза, светлые, словно самый чистый январский лед на реках, а потом, явно что-то решив для себя, смело тянет руку к Дилюку, позволяя обнюхать свою ладонь. Ей, кажется, хватает пары секунд на догадку, после которой она переводит взгляд на Кейю и интересуется поразительно спокойным голосом:
— Это... мне не кажется?
Дилюк осторожно прикусывает кончики ее пальцев, проскрипев в ответ, и Джинн тут же расцветает в совершенно юной улыбке, раскрасневшись щеками. Важная, всегда одетая с иголочки, с объемной брошью магистра на левой стороне груди, она на несколько секунд становится моложе, теряя как минимум десяток лет, отчего Кейя не может не улыбнуться ей в ответ:
— Да, это Лулу, — пусть он и недоволен новой привычкой Дилюка активно идти на контакт со всеми, кто обращает на него внимание, они втроем провели все детство вместе, попадая в глупейшие ситуации и разбивая коленки от чрезмерно активных игр, поэтому вместо недовольства выбирает просто назвать Дилюка его кличкой, пришедшей как раз из того времени.
— Кейя, — Джинн кривит губы в смешливой улыбке, качая головой, и он, не сдержавшись, фыркает в ответ. Как же давно они не разговаривали вот так, по-простому, и уж тем более в полном составе их авантюрного трио. Пусть один из них сейчас и принял облик вредного цветущего пустынного кактуса.
— Мне было бы обидно, особенно если бы я не могла ответить по-нормальному, — Джинн, как всегда, в первую очередь думает о других. Кейя усаживается в кресло, стоящее напротив стола, и закидывает ногу на ногу. Затем, заметив очередные шерстяные разводы, начинает методично очищать ткань, по волосинке отделяя шерсть и выкидывая за пределы своего общества. Шерсть, подстать упрямому Дилюку, даже будучи пущенной в свободный полет опускается обратно на штанины.
— Он сохранил разум, так что может активно наскрипеть на меня в ответ.
Не удержавшись, он ребячливо показывает кончик языка недовольному Дилюку, на что тот в ответ действительно выдает три протяжных скрипа. Джинн жестом спрашивает разрешение на прикосновение и, получив его, осторожно гладит Дилюка по голове кончиками пальцев, помня о приличиях и личном пространстве. В ее глазах плещется живой интерес исследователя, человека, все детство зачитывающегося книгами о самых разных животных Тейвата. Помнится, когда мать все же подарила ей черепашку, она была самой счастливой девочкой во всем Мондштадте и таскала с собой своего нового друга на все прогулки. И даже на несколько балов. Ругани тогда было...
— Я знаю эту породу. Сумерская пустынная. Роскошные коты, древний вид. Очень своенравные, но уравновешенные. Не склонны к активной агрессии, и хотя могут за себя постоять, чаще просто избегают контактов с теми, кто им не нравится. Иногда могут мстить. Очень спокойны, — она рассказывает явно когда-то заученные характеристики, рассматривая Дилюка со всех сторон, и даже, кажется, не дает себе отчета в том, что описала его в обоих ипостасях — животной и человеческой. Дилюк, явно догадавшись об этом, кидает в сторону Кейи тяжелый взгляд, в то время как сам Кейя прячет ухмылку за сгибом ладони.
Знай он, что поход к Джинн будет таким забавным, сам бы предложил Дилюку отправиться в город вместе с ним. И пусть в самом превращении не было ничего веселого, то, как пока что складывались дела, дарило исключительно положительные эмоции. Кейя не может припомнить ни одной другой проблемы за последние годы, наполненные нервами, бесконечной работой, волнением и частым чувством отчаяния, которая заставила бы его искренне улыбаться, а не выдавливать дежурную змеиную ухмылку.
— Ты восприняла это спокойнее, чем я, — он заправляет упавшую на лицо длинную прядь из челки и со спокойным интересом наблюдает за тем, как Дилюк продолжает пытаться прочитать документы, лежащие на столе магистра.
Джинн в ответ фыркает, отмахнувшись, кидает тоскливый взгляд на небо за окном, так же, как и сам Кейя, привыкнув к частому отсутствию часов за пределами кабинета, а потом с серым смирением оглядывается на несколько коробок с документами, расставленных тут и там рядом со столом:
— Да я спала последний раз сутки назад. Дел, как всегда, полные ящики стола. Мельники сообщили, что пшеницу тоже затронуло. Завтра собираем общий городской совет, Альбедо как раз приедет с зельем, — она не отдает себе в этом отчет, но все равно опускает ладони на подходящие под ее слова документы. Кейя серьезно кивает:
— Пару дней, и все будет хорошо. Все однолетние культуры посеют заново, виноградник оклемается к следующему сезону, — он переводит взгляд на Дилюка и добавляет в голос убеждения. — Не критично.
Осталось только убедить в этом самого Дилюка. Кейя знает: это будет не так-то просто, да и навряд ли тот испытал такой колоссальный стресс только из-за одной вещи, но они постепенно со всем разберутся. Вначале — виноград, затем — все остальное.
— Лиза тоже так сказала, но это все равно очень страшно. Особенно для вас с посадками, — Джинн понятливо склоняет голову, слишком хорошо знающая проблему гибели любого урожая в Мондштадте. Винная индустрия Рангвиндров, денежный оборот в которой составляет почти семьдесят процентов всего капитала города, исчезнув, нанесет урон больше, чем внезапное повторное пробуждение Дурина. Кейя хотел бы быть простым капитаном кавалерии и не знать всех этих тонкостей. Но он знает. Как и все остальные, находящиеся в этом кабинете.
Тема разговора как нельзя кстати подводит его к просьбе, ради которой он и пришел сюда, и Кейя привычно пользуется моментом:
— Я хочу взять отпуск сейчас, нужно будет все приводить в порядок.
Джинн, не глядя, вытаскивает свернутый приказ из стопки на столе и протягивает ему:
— Уже подписала. Если не хватит трех недель — возьмешь больше. Не буду шутить про свой хладный труп в горе отчетов, но раздай пару дел тем, кому доверяешь, перед уходом. Если бы ты не пришел сам, отправила бы тебе завтра утром голубем, — она тактично обходит проблему с перевоплощением Дилюка, показывая, что отпускает Кейю в первую очередь из-за проблем с виноградниками.
Будь они в таверне, в неформальной обстановке, она бы сказала об этом иначе. Но при исполнении, в кабинете магистра, Кейя доволен и этим.
— Спасибо, астра моя, — это очень личное обращение, которое он обычно использует, только когда их никто не слышит. Но помимо них двоих здесь только Дилюк. Кто, как не он, поймет скрытую суть мечтательного цветочного обращения.
— О, я вспомнила еще кое-что. Только не смейтесь, ладно? — Джинн начинает возится, открывая один за другим ящики стола. Затем, видимо, не найдя искомого, поднимается на ноги, проверяя шкафы в кабинете. В недрах старой тумбы, к которой на памяти Кейи подходила только Ноэлль, да и то только затем, чтобы смахнуть несуществующую пыль, Джинн находит жестяную коробку, открыв которую, достает на свет маленький черный галстучек с красным камнем в центре. У Кейи от воспоминаний начинает сводить скулы, и он, не сдержавшись, коротко, но громко смеется:
— Это же галстук для твоей черепахи! Клянусь, я помню, как мы все вместе его шили!
Ох, времена их юности. Дилюк, кочующий от учителя к учителю, девятилетний и серьезный, с дрожащими от постоянного напряжения пальцами, Джинн, буквально выгрызающая себе пару часов свободного времени в неделю на то, чтобы вспомнить, как пахнет ветер, Кейя, как человек, напоминающий им обоим о том, что они все еще подростки.
Как наследников старейших семей, их учили всему на свете, не щадя, и Кейя, не обремененный подобными обязательствами, не завидовавший им ни секунды, напротив, старающийся привнести в чужую жизнь что-то хорошее. Иногда активные игры в полях и лесах, шутливая охота, соревнования, неизменно перетекающее в возню на траве или земле, в которой именно Джинн чаще всего выходила победителем. А иногда и более спокойные занятия — попытки приготовить что-то съедобное на костре, готовясь к будущим экспедициям, разработка карт местности или, что внезапно тогда понравилось им троим — шитье. Кейя раздобыл нитки с иголкой, Дилюк принес алую стекляшку, а Джинн пожертвовала черный шейный платок, никогда не идущий ее светлому образу. Они мастерили галстучек около недели, тратя свободные вечера, несколько раз переделывали, стремясь к идеалу, и только в самом конце догадались примерить его на том, ради кого все, по сути, и задумывалось. Стоит ли говорить, что он оказался слишком велик Мистеру Камню, который тогда спокойно помещался всем своим твердым панцирем на маленькой детской ладошке?
— И я так сокрушалась, когда он не подошел. Не знаю, почему все это время хранила его тут. Наверное, потому что дома матушка уже давно выкинула бы, — Джинн тепло улыбается, тоже утонув в воспоминаниях, и даже Дилюк протяжно скрипит, подергивая в воздухе хвостом. Кейя, потянувшись, на пару секунд запутывает пальцы в его длинной теплой шерсти, разделяя этот момент, и получает в ответ благодарный взгляд круглых рыжих глаз.
— А как сам Мистер Камень? Сильно подрос? — Кейе двадцать три года, эта кличка даже в голове звучит смешно, но он не может не спросить. Этот вечер и так странный, не помешает сделать его еще страннее. Давно ему не было так комфортно и спокойно.
Сидя здесь, в привычном кабинете магистра, в знакомом до боли кресле и ведя этот разговор, он словно отделяется от остального мира. Того, существующего за пределами распахнутого из-за жары окна, где его ждет сотня проблем: охваченный заразой виноградник, постоянно взбрыкивающие охотники за сокровищами, волнения на границах с Ли Юэ из-за магов бездны и факт того, что у Дилюка теперь есть лапы и хвост.
— Он в порядке. Живет в саду, вырос до размеров приличной столовой тарелки. В последние годы пристрастился к огурцам, — Джинн не садится, а продолжает стоять, облокотившись бедром о край стола. Ее лицо, по прежнему усталое, но теперь намного более светлое от воспоминаний и сменившегося на веселое настроение, все еще удивляет Кейю. Джинн-Джинн, не задала ни одного вопроса. Идеальный магистр.
Подметив, что солнце окончательно успело зайти, а на город стремительно наползают вечерние сумерки, Кейя уже было поднимается с кресла, но потом сомнения все же одолевают его, и он решает проверить:
— Это не совсем очевидно? — он кивает в сторону Дилюка, свернувшегося в плотный рыжий клубок прямо поверх документов и вновь задремавшего. Если каждый второй будет узнавать в нем его человеческую ипостась, Кейе придется договориться с Дилюком о том, чтобы тот переждал свое кошачье состояние на винокурне. Сам же потом будет ворчать в ответ на чрезмерное внимание после возвращения в человеческий облик.
— Нет, вовсе нет. Я просто... — Джинн задумчиво подносит ладонь к лицу, мнет пальцем свои сухие тонкие губы и потом улыбается все той же теплой, доброй улыбкой, — знаю вас двоих слишком давно, чтобы не понять. В остальном — просто роскошный кот.
Она осторожно опускает ладонь поверх рыжей пушистой спины, поглаживая, на что Дилюк начинает тихо тарахтеть, даже не проснувшись. Кейя искренне пытается не улыбнуться в ответ. И в очередной раз проигрывает.
Джинн передает ему аккуратно сложенный галстук, который Кейя с благодарным кивком прячет в карманах штанов, и, бросив быстрый взгляд в окно, начинает мельтешить:
— Все, уходите, — она шутливо хмурит брови и намекающе машет в сторону дверей, — иначе я проболтаю с вами еще час и уйду домой позже полуночи. Лиза будет скучать.
Кейя вскидывает руки, сдаваясь, и, поднявшись из кресла, осторожно забирает сонно скрипнувшего Дилюка со стола, уже привычно укладывая его тяжелое теплое тело себе на плечи. Тот фыркает ему прямо в ухо, щекочет шею усами, мнется, устраиваясь поудобнее, впивается в одежду всеми четырьмя лапами, чтобы сохранять равновесие, и, вздохнув всем телом, вновь затихает. С мечтательно закатившей глаза Джинн Кейя прощается уже шепотом, плавно направляясь в сторону двери:
— Буду слать письма. Спасибо еще раз.
Беспрепятственно миновав как минимум шестерых рыцарей, ни одному их которых, слава ветрам, не пришло в голову отвлекать его ради пустых разговоров, Кейя быстро возвращается на рынок, где, на свою удачу, его преданно дожидается целый букет сладкой луговой мяты. Попросив Флору замотать маленький букет так, чтобы он пах как можно меньше, Кейя садится на последнюю телегу до Спрингвейла, в которой успевает даже слегка подремать за время пути. Домой он возвращается, сопровождаемый холодным светом луны, уставший, но очень довольный. Белый налет на винограднике, мимо которого он проходит по пути к воротам, остановился и не разросся сильнее после тщательного окуривания. Удивительно, но, кажется, он за один день успел и тут и там. Чем не повод принять долгую горячую ванную в виде награды?