Новый год – время волшебства... Время созерцания ёлки, которую начали наряжать и остановились на середине процесса, словно осознав, насколько это бессмысленно и глупо, пустой квартиры, зарастающей пылью, и неумения хозяина квартиры пить – даже для того, чтобы забыться.

Марк и раньше не жаловал зимние праздники, а теперь почти возненавидел общий восторг и ажиотаж, бенгальские огни и красно-бело-зелёное безумие магазинных витрин. В чём никто, кроме него самого, конечно, не был виноват. Кого же ещё винить, когда личная жизнь катится к чертям.

Будь он писателем, в его книге встретился бы примерно такой рассказ.

Однажды ты ухитряешься привлечь внимание девушки, на которую заглядывался с первого курса. Она то и дело улыбается тебе, когда вы встречаетесь в столовой, и ты, бедный студент, но романтик, в приступе галантности покупаешь ей чай и пирожное за полтинник. Вы идёте в кино, гуляете по набережной, находите, наконец, общий язык. Осенний вечер вдруг окатывает вас холодным ливнем, и ты говоришь: «зайдём ко мне, тут недалеко», что заканчивается тем, чем заканчивалось во все времена.

И… ты действительно влюбляешься. В её рыжие волосы, лёгкие и ловкие движения, смешные слова-паразиты, привычку петь в душе. Но стоит тебе заикнуться об этом – привет, мам, в общем, такое дело, мы будем жить вместе, да, познакомлю, да, мы собираемся пожениться. Причём сам ты очень слабо представляешь, что такое «жениться», на самом деле. Просто хочешь, чтобы она была более-менее счастлива и оставалась где-нибудь поблизости. Тебе кажется, что ничего не изменится, кроме её фамилии.

Ты снимаешь пирсинг, продаёшь плойку и мопед, покупаешь брюки и рубашки, находишь ответственную взрослую работу, ну, или тебе так кажется. Главное, что она рада, хоть и порывается выбросить оставшиеся фандомные футболки.

Ты просыпаешься в восемь утра в выходной день, потому что тебе звонят из банка, чтобы напомнить о сроках выплаты по кредиту. Всю прошлую неделю ты вкалывал и буквально жил в конторе. Ты не нравишься тёще – в любом состоянии, ты не нравишься жене – виновата твоя вечная мрачность, и вообще, ты слишком мало бываешь дома, она соскучилась. Ты и сам себе уже не нравишься, но вы дружно тянете и тянете эту канитель. Но, надеясь, что как-нибудь само собой всё изменится в лучшую сторону, отвечаешь одно и то же. «Нормально. Бывает. Разберёмся. В порядке».

Всё ненормально. Вы живёте, как соседи в коммуналке, которые никак не могут разъехаться. Её бесит твоя пассивность и молчаливость, ты ненавидишь музыку, которую она слушает, забитую косметикой полку в ванной и салаты из сельдерея на ужин. Она говорит тебе, что ты лузер, ты говоришь ей, что она истеричка. Вы ругаетесь, как два подростка, вспоминаете слова и похуже...

Вы заключаете мирное соглашение, как два взрослых человека. Она оставляет на полке свои ключи.

А потом ты обнаруживаешь, что президент по ту сторону экрана вещает о великих достижениях России за две тысячи четырнадцатый, пол покрыт слоем мусора, и там, в дебрях Задиванья, возможно, зарождается новая жизнь. И ты поднимаешь бокал.

Как Новый год встретишь, так его и проведёшь, а?

Наверное, Марк был единственным человеком в офисе, который радовался началу рабочей недели.

Вид у него, конечно, был так себе. Коллеги смотрели косо не то из-за непривычной стрижки, сделанной из желания отвлечься и изменить хоть что-нибудь – не помогло, – не то из-за его явной отрешённости.

Шеф стал чаще заговаривать с Марком, иногда, как бы между делом, интересуясь, – по-прежнему с улыбкой, но дружеской, не насмешливой – нет ли предложений и пожеланий по новому проекту. Их не было. Эмоций по отношению к происходящему на работе – тоже. Только шутливое замечание о том, что он, видно, недостаточно хорошо отдохнул, неприятно его задело.

Шеф, наверное, это понял тогда. И запомнил. Иначе... Трудно объяснить, почему за всю оставшуюся зиму не было дня, когда они не сталкивались где-нибудь или не проделывали вместе путь до метро.

Сколько ни тверди себе, что искать защиты от собственной боли в другом человеке, ничем тебе не обязанном, нельзя, это ни к чему не приводит. Ненавязчивая поддержка и умение хоть как-то его встряхнуть, напомнить о том, что валяться на полу и жалеть себя может любой дурак, сыграли свою роль. Приходилось почаще вспоминать, что нормальная дружба между начальником и подчинённым по определению невозможна. При других обстоятельствах... Но других обстоятельств не предвиделось. И справляться Марк должен был сам.

Не будь он так занят попытками вернуть себя в приемлемое состояние, он обратил бы внимание на простой факт. У Шефа, каждый вечер спускавшегося рядом с ним в подземный переход до ближайшей станции метро, была машина. А ещё он никогда не тратил своё время без цели.

Но Марк был занят. Он почему-то постоянно бывал занят.