В этот раз Слава нервничал намного меньше. Шизя точно был в надежных руках Вань, вернувшихся из отпуска. В прошлый раз он вернулся упитаннее, чем был дома, и все время активно худел. Да и нежности он получил столько, что дома гладиться не сразу захотел.
К тому же, это была уже не первая встреча с Сергеем, а третья. Пусть они и приезжали теперь именно в его дом, но он точно был рад их там видеть. Сергей очень настойчиво их приглашал на дачу.
Славе и перелет теперь казался более простым. Наверное, он ещё и сам привыкал к перелетам из Санкт-Петербурга в Хабаровск.
Мама Мирона рассказала ему, что мужчинам могут быть крайне вредны длительные перелеты, потому что может нарушиться кровообращение в ногах. Теперь Слава в самолете очень просил Фёдорова хоть куда-нибудь пройтись, чтобы разогнать кровь. Мирон ворчал, но время от времени поднимался до очереди в туалет, немного переминался на ногах у нее, а потом возвращался обратно.
— Я запрещу маме тебя пугать таким, — отозвался Фёдоров, пряча лицо в ладони. — Я не пойду так ещё раз через два часа. Я планирую спать. И мои сосуды это выдержат, — недовольно буркнул Мирон.
Слава закатил глаза. Вряд ли Фёдоров действительно собрался спать — возможно, он так говорил, чтобы Слава от него отстал с этими просьбами, а сам бы читал, когда Карелин уснет. Но пока Мирон открыл очередную скаченную книгу и стал тихо читать её Славе вслух. Фёдоров старался читать её монотонно, в самых спокойных и еле различимых слуху интонациях. И его план по убаюкиванию Славы сработал «на ура». Карелин уснул у него на плече, сладко посапывая.
А маме точно стоило написать об этих страшилках. Он был ещё слишком молодым, чтобы испытывать сложности в перелете. Нужно было только иметь возможность вытянуть ноги, а она у них была! Мирон продолжал читать, пока его и самого не потянуло в сон. Их ждало очень длинное путешествие, ведь из аэропорта им срочно нужно было добираться до загорода, находящегося в противоположном направлении.
Уже в такси была очередь Фёдорова засыпать на плече. Он уютно устроился на плече Славы, точно совершенно не выспался за полет. А что ещё более необычно — Мирон совершенно не наелся тем, что давали в самолете. Поэтому в такси он засыпал с голодным урчанием в животе. Ах, а ведь на свежем воздухе есть ему захочется гораздо сильнее!
Слава помнил приятный и свежий воздух за городской чертой. Карелин думал о нем, когда такси встало в пробку из-за ремонта дороги впереди. Слава так долго был лишен поездок за город, что теперь не мог дождаться остановки! Он не только вновь приедет на дачу, но и с Мироном.
Мама обещала к их прибытию уже накрыть на стол. Сергей, кажется, планировал сделать шашлык для них. А после обеда Слава был настроен утащить Мирона гулять. Мама говорила, что там и лес, и речка, и поле. Карелин планировал облазить там каждый уголок!
Фёдоров безмятежно спал, даже не догадываясь, что его потащат исследовать территорию. А Слава не мог от нетерпения на месте усидеть! Только с любопытством смотрел в окно, наблюдая, что построек все меньше и меньше, а природы больше.
— Просыпайся, до конца поездки минут пять, — произнёс Карелин на ухо спящему, потряхивая его за плечо.
Мирон сонно открыл глаза, но явно был не рад, что его разбудили. Он посмотрел на Славу с нескрываемым разочарованием, что его сон оборвался: может, ему снилось что-то интересное?
— Что тебе приснилось? — спросил Карелин, пытаясь как-то напрячь Мирона, чтобы тот вновь не провалился в сон.
— Потом расскажу, — буркнул Мирон.
Слава усмехнулся. Такой недовольный тон объяснял абсолютно всё. Фёдорову снилось явно что-то крайне неприличное. И он был очень не рад проснуться без возможности уткнуться Славе в плечо и продолжить наблюдать свой сон дальше.
Мирон потянулся, насколько это позволял салон автомобиля, и сонно посмотрел на Карелина. Ему хотелось спать и есть, а ещё ему хотелось обнять Славу, уткнувшись носом ему в шею или между лопаток, укладывая ладонь на живот. Фёдоров не мог назвать себя чрезмерно тактильным человеком, но чем дольше он находился в ситуациях, когда касания невозможны, тем сильнее ему хотелось прижаться к Карелину.
Машина наконец остановилась, багаж вытащили и, попрощавшись с водителем такси, они наконец остались вдвоем. Слава специально просил водителя высадить из у ворот поселка, чтобы хотя бы до родителей они дошли наедине. Мирону точно нужно было унять свой тактильный голод после аэропорта и поездки за город. Если сам Фёдоров всячески и отрицал то, что был зависим от прикосновений, то Слава знал, насколько ему важно касаться. Конечно, с Мироном он по этому поводу не спорил, но всегда с улыбкой наблюдал, как этот не тактильный человек всегда льнул поближе и обнимал. А как сам Фёдоров расцветал, если его внезапно обнять! Без повода и без лишних слов. Если бы люди были олицетворениями лишь одного языка любви, то для Мирона это были касания.
Слава взял его за свободную руку. В другой Мирон уперто тащил за собой чемодан, не собираясь его никому отдавать. Как и ручную кладь. Фёдоров вообще чувствовал себя как-то особенно хорошо, когда помогал Славе что-то доносить или делать. Карелин не возражал, хотя иногда и очень хотелось как-то разгрузить Фёдорова.
— Напиши моей маме, что мы доехали, пожалуйста, — вздохнул Мирон. — Тебе она доверяет больше.
Слава рассмеялся.
— Я ещё в такси написал, — объяснил он.
После того, как Мирон перестал игнорировать родителей, Слава и на себе почувствовал эту всеобъемлющую заботу и опеку. Карелин понимал, почему Мирон в одно время решил выделяться ирокезом и проколами — культура протеста и желание взбунтоваться перед такой мамой, везде организующей для него парник и безопасность.
— А ты быстро учишься, — улыбнулся Фёдоров, крепче сжимая руку Славы в своей.
На территории поселка было живописно. Мирон свернул в небольшой перелесок между участками, утаскивая Карелина следом. Их здесь ведь точно никто не должен увидеть. Когда зеленая листва точно скрывала их, оставляя заметными лишь силуэты, Мирон наконец отпустил ручку чемодана, губами врезаясь в Славины. Руки Фёдорова мгновенно нашли чужую спину, ласково заскользили по ней, изучая, точно Мирон не знал наизусть каждый изгиб. «И он мне говорит, что не тактильный», — улыбнулся сквозь поцелуй Слава собственным мыслям.
— В такой ситуации можно закричать «маньяк»? — со смешком уточнил Карелин, когда Мирон оторвался от его губ.
— Думаешь, я терпел перелет восемь часов, чтобы напасть на тебя в лесу под Хабаровском? — спросил Фёдоров, вопросительно выгнув бровь.
— Получается, нужно кричать «самый изощрённый маньяк», — рассмеялся Слава, легко касаясь губами чужого носа. — Мало ли, какие у тебя фетиши.
Мирон улыбнулся в ответ.
— Я не знаю, что более унизительно, — отозвался он. — То ли то, что ты обо мне такого мнения после года отношений, то ли то, что ты до сих пор не запомнил, какие у меня фетиши.
Слава ущипнул его за бок, заставляя ойкнуть и ближе прижаться. Карелин подумал, что сейчас было бы самое время появиться Марине и рассказать о вреде клещей.
— Главное, что они абсолютно совпадают с моими.
Когда Карелин стал выше, он уже с удовольствием цеплял Мирона пальцами за подбородок, а затем наклоняться и целовать. Фёдоров даже не ворчал, моментами ему очень хотелось быть ведомым, и Слава помогал ему исполнять эту роль.
— Если мы не пойдём в сторону дома, то мама начнет думать, что нас съел медведь.
— Ну хоть в чем-то она похожа на мою, — вздохнул Мирон, поглядывая на дорогу, засыпанную мелкими камнями, на которую им предстояло вернуться.
— В вопросах переживаний все мамы одинаковые, — улыбнулся Слава.
На участке было красиво. От посторонних его отделял высокий ярко-красный деревянный забор, с кое-где облезшей краской. Домик был двухэтажный, с крутой и не надёжной лестницей на второй этаж. «Увидь это мама, её бы точно отгородили от всех лентой», — подумал Мирон, когда Светлана, показывая дом, сказала, что их комната на втором этаже. Из трех небольших комнат, расположенных там, только одна была с двуспальной кроватью, поэтому они легко нашли нужную. Мама Славы сама туда не поднялась: она жутко боялась спускаться по этой лестнице. Сергей все ещё занимался обедом, поэтому ориентироваться приходилось самим.
Мирон сразу же уселся на кровать, на что она отозвалась жалобным скрипом. «Да тихо ты, я похудел вообще-то», — отозвался Фёдоров в ответ на стон мебели, пока Слава рассматривал комнату на наличие розеток и возможных насекомых.
— Иди сюда ко мне, а, — попросил Мирон, откидываясь спиной на кровать, хотя ноги до сих пор были согнуты и касались пола.
— А как же осмотреть территорию? — уточнил Слава, но присел рядом, укладывая руку на живот, оголившийся из-за натянувшейся футболки.
— Зная твою любовь к природе, ты здесь будешь только спать, — отозвался Мирон. — Твоя территория — это лес, а не дом.
Карелин не спорил: это правда. Он скопировал позу Мирона, направляя взор к потолку.
— Ты тоже заметил этого паука? — спросил он, поворачивая голову к Фёдорову.
— В данную секунду я рад, что его заметил ты, — улыбнулся Мирон, заглядывая в светлые глаза. Он легко коснулся губ своими: Слава же сам так удачно повернулся, а значит, это не он вечно жаждет взаимодействия. Просто удачно сложились обстоятельства, а он не дурак, он честно ловит момент!
А на паука все равно как-то: если у существа восемь глаз и восемь лапок, то законы притяжения для него и работают точно иначе, поэтому он на них не свалится.
— Мясо готово, дети мои, — закричала Светлана с первого этажа.
Желудок Фёдорова радостно заурчал, напоминая, что есть он хочет с самого полета. Да, никакой романтики с этой необходимостью есть!
— Мы идем, мам, — отозвался Слава, поднимаясь с кровати.
— А почему это она на тебя не скрипнула? — спросил Мирон, поднимаясь. Его движения тут же вызвали противный звук.
— Просто это скрипит не кровать, а твои кости, — отозвался Карелин, ловя Мирона в объятия перед тем, как спускаться к обеду. — Сам-то дойдешь или на руках донести?
— Если мы грохнемся с этой лестницы, то наши кости нужно будет собирать по кусочкам и стараться не перепутать, — отозвался Фёдоров. — Так что давай на руках где-нибудь в другом месте?
Слава согласно кивнул. Запах мяса был слышен уже с лестницы, поэтому в столовой они оказались за считанные секунды. И здесь уж начались долгие разговоры, которых не случилось раньше из-за необходимости показать дом.
Мирон обрадовал всех, что устроился на работу. Сергей много спрашивал его о средневековой литературе, мама хвалила за успехи и знания, а Слава просто довольный смотрел на эту картину. Разве это не лучшие выходные и летние каникулы в мире? Они на свежем воздухе, в тарелках шашлык и запеченные на мангале овощи, а рядом цветущий Мирон, рассказывающий о том, что ему нравится. А ещё Слава знал абсолютно точно: больше всего Мирону нравился именно он.
После обеда мама попросила их помочь покосить траву. Пока Слава убеждал её, что они все приехали отдыхать, а не работать, Мирон с Сергеем уже подключили газонокосилку, и Фёдоров прекрасно справился с частью работы. Участок был не очень большим, большую его часть занимал дом и дорожки для построек — сарая, душа и туалета, поэтому дело шло быстро. Мирон вообще надеялся, что успеет сделать всё до того момента, как у Славы иссякнут аргументы для спора. Когда Карелин вышел на улицу, Фёдорову остался лишь небольшой кусочек газона.
— То есть я защищаю твое право на отдых, данное отменой трудового рабства, а ты сам в кабалу? — с возмущением спросил он, наблюдая за Мироном на участке.
— Я тебя не слышу за косилкой, — громко отозвался Фёдоров. На самом деле, все он слышал. Но он не мог отказать Светлане в просьбе. Он вообще не мог отказывать ни Карелиной, ни её сыну. Возможно, это была их семейная супер-способность: делать Мирона безотказным. А ещё ему нравилось ощущать и слышать, что Светлана считает его идеальным зятем.
А потом уж Слава потащил его гулять по окрестностям. Несмотря на то, что вечерело, ему очень хотелось посмотреть хотя бы на часть природы, которая тут была! А леса тут были уникальные! Мирон, будучи за городом только в европейской части, очень старался не распахивать рот от удивления слишком широко, чтобы не набрать в него комаров.
— Слав, — протянул Мирон, — нам нужно ещё куда-нибудь с лесом. Это слишком красиво.
— Ну, считай, выполнил твою просьбу еще тогда, в школе, — улыбнулся Карелин. — Ты ведь говорил, что напрашиваешься ко мне на дачу.
— Да знай я, что у вас такая природа красивая, я бы тебя в лес на первое свидание повез, а не еду из китайского ресторана заказывал!
— А ты говорил, что не маньяк, — рассмеялся Слава, забирая руку Мирона в свою. Фёдоров ущипнул его в ответ на шутку, и Слава, вздрогнув, зацепив ногой корягу, решил упасть со всей высоты своего роста.
Мирон от неожиданности его даже поймать не успел. В детстве, когда сам Фёдоров падал, его папа говорил, что это не страшно: он просто ощущает на себе невесомость. Как падение и разбитые колени связаны с космосом, Мирон понимал не особо, конечно, но звучало это слишком увлекательно для ребёнка.
— Решил упасть от красоты Хабаровских лесов? — уточнил Мирон, смеясь, подавая ему руку.
Слава крепко схватился за ладонь, но вместо того, чтобы подняться, резко потянул Мирона на себя. Тот, не справившись с губительной гравитацией, очень кстати грохнулся прямо на Карелина, отчего тот, в свою очередь, свалился на спину.
— А ты решил упасть от моей? — с ухмылкой поинтересовался Слава.
— Просто молись, чтоб под нами не было муравейника, — проворчал Мирон, пытаясь подняться, нависая над Карелиным.
— О, здесь хуже, — отозвался Слава. — Здесь присутствует редкое насекомое, которое в самый неожиданный момент может защекотать того, кого любит.
Не дожидаясь реакции Фёдорова на сказанное, Слава стал щекотать его под ребрами, по животу, целовать везде, куда мог дотянуться. Мирон сначала пытался сопротивляться, но в очередной попытке поймать чужую руку, он просто свалился рядом на землю. Слава даже не думал останавливаться! Как бы Мирон не уворачивался и откатывался, как бы не просил остановиться, тот катился за ним и продолжал свою небольшую пытку. Фёдоров много смеялся. И смеялся он не только от щекотки, но и от того, как ему хорошо. На душе было легко-легко, точно он снова оказался в детстве. Настолько спокойно и безмятежно ему было только со Славой. Карелин умел привносить в его жизнь главное — бесконечное и абсолютно неконтролируемое счастье. Слава остановился, когда Мирон, полностью выдохнувшийся, тяжело дыша, наконец поймал две его руки.
— Я люблю тебя, — произнёс Карелин, немного наклоняясь, чтобы коснуться его губ своими.
— И я люблю тебя, — отозвался Мирон в поцелуй.
Они были в грязи, в листве, Фёдоров даже думать не хотел, сколько насекомых могли заползти под одежду и сколько несчастных муравейников они могли испортить. Но настолько счастливый и довольный взгляд Славы перекрывал абсолютно всё. В светлых глазах Мирон находил умиротворение. Их голубой блеск был чем-то особенным, наполненным нежностью и надежностью, уверенностью. Глядя в его глаза, Фёдоров чувствовал, что вся его жизнь наполнялась смыслом. Все года он ощущал себя кем-то вроде слепого котенка, которого выкинули в пруд и сказали: «Либо плыви, либо тони». И он бы точно утонул! Но как же во время в его жизни появился Карелин! Как он все расставил по местам, подарив Мирону и надежду, и стимул, и цель. Слава его спас, появившись в жизни тогда, когда Фёдоров больше всего нуждался в помощи. Стремясь помочь несчастному, но способному и интересному мальчику, живущему этажом ниже, Мирон даже не заметил, что спас этим себя, постепенно выстраивая в себе нового человека. Личность, которой ему было не стыдно быть и ощущать себя.
Карелин часто говорил ему, что он его спас, что подарил здоровый сон, чувство дома, ощущение безопасности и спокойствие. Но Мирон знал, что спасли-то они друг друга. Фёдоров был уверен, что лучшее решение всей его жизни было — это переезд в Хабаровск для исправления самого себя. В итоге Мирон не особо себя и исправлял. Слава позволил ему принять себя, прощая даже самые ужасные поступки, а уж потом Фёдоров сам определился, что он хочет видеть в своей жизни, а что нет.
— Там закат, — улыбнулся Слава. — Пойдем смотреть?
— Конечно, — кивнул Фёдоров.
Они поднялись с земли и побрели в сторону опушки. Там уже Слава спокойно плюхнулся на траву, поднимая взор к небу. Мирон сел рядом с ним, опуская голову ему на плечо, изучая оттенки розового и золотого, переливающиеся от садящегося солнца.
— Красиво так, — зачарованно произнёс Слава, не отрывая взгляда от неба.
Мирон видел в его глазах отражение всех красок, которые игрались и переливались на небосводе. Поворачиваться обратно к небу совершенно не хотелось. Всю красоту этого заката Мирон видел в глазах напротив. Всю красоту этого мира он находил лишь в одном единственном человеке, который не мог оторваться от заката. В Славе каким-то невероятном образом оказалось всё то, что он искал всю свою жизнь, и оторваться от него было невозможно.
— Небо такое красивое, — мечтательно вздохнул Карелин. — Ты видишь?
Мирон видел в отражении глаз и кромку леса, и яркие лучи уходящего солнца, и безмятежность.
— Вижу, — еле слышно отозвался Фёдоров, боясь спугнуть момент. Он забрал ладонь Славы в свою, не в силах оторваться от его глаз. Он видел в них не только красоту заката, но и смысл собственной жизни. Он видел в них уверенность и ленивые объятия по утрам. Он видел в них безмятежность и громкие грозы, за которыми Слава наблюдал вечерами, оторвавшись от конспектов. Он видел в них целый мир, который переливался калейдоскопом воспоминаний — от Казанского собора, пугающего своей величественностью, до мятых простыней и сна до обеда. После этого Мирон не знал, как восхищаться разливу красок на небе. Он был уверен, что самое красивое небо не просто отражалось, а было в глазах Карелина. Самое красивое небо пряталось под его густыми ресницами.
Мирон молчал. Он не мог найти в себе сил ничего сказать, чтобы прервать эту минуту. Безмятежный взгляд Славы, устремленный к небу, его ровное и спокойное дыхание, изредка сильнее сжимающаяся рука и порывы теплого ветра. Ему было так хорошо! На душе играли краски куда более яркие, чем светились на небе. Мирону хотелось расцеловывать чужие ладони, прикасаться губами к костяшкам пальцев, чувствовать его легкую дрожь не от холода, а от переполняющих эмоций. Но он застыл. В этот момент нужно было просто наслаждаться тем, что он видел. Пока перед Славой разливался самый красивый закат в его жизни, в глазах Мирона отражался самый прекрасный человек в его уже, если честно, абсолютно счастливой жизни.
Лишь когда солнце ушло за горизонт, а Слава перевел взгляд на него, Мирон смог пошевелиться.
— Смотри, там ромашки! — радостно сообщил Мирон, вспоминая, как притащил домой небольшой букет, когда Слава заболел. Он потянулся через Карелина к цветам, осторожно срывая одну. Мирон ласково убрал её за ухо Карелину.
— Ромашка? — удивлённо спросил Слава, краем глаза наблюдая за появлением нового украшения на своей голове.
— Ромашка, — кивнул Мирон, — тебе очень к лицу.
Карелин тепло улыбнулся. Он не мог сообразить ни одной шутки, да и не хотелось ему, если честно. Фёдоров с такой нежностью убрал ее ему за ухо!
— Ромашка, — как зачарованный повторил Слава, жалея, что не может увидеть себя с этим украшением со стороны.
А Мирон видел его. Видел во всей красе. Слышал всё, что он говорил и о чем думал. Видел его страхи, переживания. Видел его успехи и неудачи. Мирон видел его настоящим — трудящимся, не жалея сил, веселящимся с энтузиазмом ребенка, смущающимся от нежности и горящим от нетерпения. Мирон видел его любым. А сейчас он видел его абсолютно счастливым и домашним, тёплым и нежным, растекающимся от удовольствия и красоты вокруг. Мирон видел его легкий румянец на щеках и, не в силах держаться, подался вперед, забирая щеки в свои прохладные ладони. Фёдоров принялся расцеловывать чужое лицо, скользя сухими от собственного необъяснимого волнения по всему лицу. Он касался ресниц, бровей, складочек кожи в уголках глаз, перебегая пальцами с лица к затылку. Он пытался выместить всю свою нежность, которая так долго копилась в его груди.
Мирон не знал, сколько времени они сидели на этой опушке, просто целуя друг друга. Он не начал вести счет времени, даже когда улегся к Славе на колени, разглядывая с ним звезды на бескрайнем небе. Они вдвоем не знали никаких созвездий, не могли найти дальше ковш, который называли Большой Медведицей. Только совершенно глупые разговоры, которые даже пересказать было бы невозможно. А ещё тихое пение цикад.
Мирон не мог угадать, что будет завтра, но в нем жила уверенность невероятной силы, что они будут вместе такими же беззаботными и абсолютно счастливыми. Когда с неба упала звезда, Фёдоров понял, что загадывать ему нечего: у него было всё, о чем он мечтал. Единственное, что он попросил у падающей звезды, чтобы их со Славой история была вечной, чтобы она никогда не заканчивалась, чтобы они были рядом всегда и вечно, и во веки веков.