Солнце слепило глаза, но Славе совершенно не хотелось завешивать шторы. Раз уж в Петербурге такая погода была редкостью, то использовать её нужно было на максимум. Мирон, лежал на нем и читал вслух, переводя на ходу, книгу, которую Карелин подарил ему на день рождения. Слава с интересом слушал, скользя вместе с Фёдоровым глазами по тексту, воображая, словно представляет, где он читает. Шизя лежал на полу, заснув под чтение Мирона. Ему тоже было хорошо и спокойно. 

Босые ноги Фёдорова упирались в подлокотник дивана в гостиной, а затылок очень удачно разместился на животе Славы, иногда сползая на бедра, но тут же подтягиваясь. Карелин уложил ладони ему на плечи, иногда отвлекаясь и поглаживая по голове. 

Прошло почти две недели после возвращения из деревни. Слава пресытился красивой природой, поэтому сейчас с двойным удовольствием разглядывал красоту архитектуры Петербурга. А Мирон пресытился просьбами своей мамы провериться на клещей после возвращения. Славу это, если честно, исключительно веселило. К тому же, сам Фёдоров больше не злился и не бесился от таких сообщений — он смеялся. 

Мирон вообще стал чаще смеяться и меньше себя накручивать. Вряд ли, конечно, он окончательно избавился бы от этой привычки, но Слава радовался и такому прогрессу. Ведь дальше — больше. 

Карелин чувствовал себя спокойным и счастливым. Он ни разу не пожалел, что поверил Мирону. Он ни разу не пожалел, что тогда в школе нарисовал его портрет и обвел в сердечко, что остался у него дома и готовил ему куриный бульон. Мирон стоил всех стараний. А уж его улыбка стоила целого мира! 

С Ванями всё тоже было хорошо. Они вернулись из отпуска, но когда заглянули к ним с сувенирами, то Ваня заявил, что ему нужен ещё один отпуск. В абсолютном одиночестве и с полным отсутствием молочных продуктов. Евстигнеев, так сказать, взял аскезу от кефира и сметаны. Поэтому, когда Слава и Мирон вернулись из деревни и забрали Шизю домой, Ваня уехал в санаторий под Санкт-Петербург. Но вот Светло решил, что лучшим сюрпризом будет поехать за ним: как жена декабриста, а это настоящая романтика. Но Евстигнеев не злился. Он даже сначала решил, что успел так соскучиться за время пути, что Ваня ему уже мерещиться! Но потом он быстро вернулся к ворчанию, что Светло просто хочет довести его до психушки. 

Слава знал, что это их шутки. Светло, на самом деле, очень заботился о Ване. А Евстигнеев серьезно скучал по нему. Ведь Ваня не выносил скучную и однообразную жизнь, а Светло для него был не только глотком свежего воздуха, но и переносным ящиком Пандоры, наполненным приключениями на все времена года. 

Марина и Ян наконец стали больше хвалить Мирона, а он не сопротивлялся общению. Они вообще теперь много общались вчетвером: и его родители души не чаяли в Славе! Гордились им сильно. Переживали. Да и поддерживали! 

Светлана и Сергей в этом им, кстати, не уступали. Была даже попытка созвониться всем вместе. Конечно, скайп был не особо рад такой компании, но им всем было весело. И их мамы нашли общий язык и обменялись не только телефонами, но и аккаунтами в социальных сетях! Мирон, кстати, после этого очень переживал, что его мама заразит Светлану вечными переживаниями обо всем на свете, но пока этого не произошло. С папой Слава стал переписываться. Он освоил навык отправки анимированных картинок, поэтому каждое утро Карелина начиналось с такого небольшого интернет-шедевра. 

Компания Мирона больше не доставала. Они столкнулись однажды только с Ильей на улице, гуляя поздно вечером за руку по набережной. Но Фёдоров тогда даже не думал отпускать руку Славы из своей. Он подтвердил совершенно точно: они вместе, а сестры-близнеца никогда не существовало. А самое главное, Мирон больше не испытывал ужаса от возможной встречи с ними. Он знал, что у него хватит сил противостоять любому соблазну и искушению, раз рядом всегда есть Слава, который верит в него. И эта вера оказалась настолько заразительной, что Мирон однажды обнаружил, что и сам верит в себя.

Евстигнеев, кстати, тоже перестал с ними контактировать от слова «совсем». Фёдоров не был точно уверен, что именно повлияло на его решение, но чувствовалось, что тому больше не хочется прожигать так свою жизнь. 

Всё, что портило их жизнь, исчезло. Но это было сделано не старым методом Фёдорова, не попытками избегать и прятаться. Всё стало преображаться, когда сам Мирон изменил ко многим вещам свое отношение, когда он поверил, что у него хватит сил бороться и справиться. Если принять, что прошлое не определяет человека, а становится фундаментом, с которым можно работать и строить нового себя, то жить становится намного проще и красочнее. За это открытие Мирон был безмерно благодарен Славе. Благодаря ему, склеп, который Фёдоров годами прятал от посторонних глаз и старался игнорировать его призраков, превратился в цветущий сад, а все привидения испарились. Они успокоились. Они были приняты и уважены. Мирон больше не боялся рассказывать о своем прошлом — о неудачах, предательствах и страхах. Слава понял, что не только его мучают кошмары. Только если ему они снились, то у Фёдорова они постоянно вертелись в голове, неотъемлемыми фактами биографии. Но сейчас у Славы почти не было кошмаров, ведь жизнь повернулась к ним своей светлой стороной. И если вначале ему казалось, что века становятся темными, то сейчас он бал уверен, что в это время рождалось нечто новое — более крепкое, надежное и вечное. А если небо над ними снова потемнеет, то они и с этим справятся, ведь научились светить друг другу. 

— Слав, а чай можно? В горле пересохло уже, — попросил Мирон, дочитывая до конца главы. 

Карелин с улыбкой кивнул. Он осторожно поднялся с дивана, направляясь на кухню за чаем. 

— И печенье захвати, пожалуйста! — раздался крик из гостиной.

— Хорошо, — отозвался Слава. 

— Только вкусные! В той синей коробке! 

— Тебе всю коробку или на блюдечке? 

— На блюдечке! На красивом, если можно! 

Слава рассмеялся. Пока чайник закипал, он полез в шкаф сначала за красивым блюдечком, а потом в соседний за печеньем. Открыв коробку, чтобы переложить печенье на него, Слава увидел большой конверт и записку, оплетающую его. Карелин с интересом стал разглядывать его. «Я хочу показать тебе мир, раз ты подарил мне свой собственный», — гласила записка. Слава осторожно открыл конверт. Внутри лежали билеты на международный рейс. Мирон собрался показать ему Лондон. 

— У нас есть приглашения от подданных Великобритании, — произнёс Фёдоров, появившийся у него за спиной. — Надо только разобраться с твоим загранником и получить визу. 

Слава удивлённо переводил взгляд с Мирона на билеты и обратно. Он хотел уже кинуться его обнимать, но Фёдоров остановил его. 

— Подожди, я хочу… хочу ещё кое-что сказать, — произнёс Мирон, он неуверенно мялся. — Я… я вообще хочу, чтобы это путешествие не было рядовым путешествием, я хочу, чтобы оно стало определенным путешествием, — спеша произнес он, под непонимающий взгляд Карелина. — Я понимаю, что это мало, что поменяет, но я хочу показать, что ты особенно важен для меня, что ты для меня особенный. И… Господи, Слава, я не идиот, который разучился разговорить, просто… 

Мирон шумно выдохнул. Он полез в карман, доставая оттуда синюю бархатную коробочку, и, распахивая её, опустился на одно колено, не отрывая от лица Славы своего взгляда. 

— Ты будешь моим и в горе, и в радости? — тихо спросил он. 

Для Карелина мир замер. Абсолютно весь мир остановился и, Слава был в этом уверен, даже Земля перестала вертеться вокруг Солнца и вокруг своей оси. Мирон, с которым они так много говорили о семье, сейчас стоял перед ним на одном колене, демонстрируя в руке два золотых кольца. Он хотел обменяться ими прямо сейчас! Наедине! 

— Я… я очень хочу называть тебя своим мужем, видеть на тебе это кольцо и смотреть на свое, видеть этот символ, что мы с тобой будем вместе до самого конца, потому что я не представляю без тебя своей жизни: ни минуты, ни дня, ни секунды. 

У Славы перехватило дыхание. Это мгновение он сам прокручивал много раз в своей голове, но эмоции, которые он воображал себе, не были похожи ни на то, что он испытывал сейчас. Он был обескуражен. И он был в миллиарды раз счастливее, чем в своей голове и во всех своих фантазиях. 

— Да, — только и смог выпалить он. — Да, я люблю тебя, да. 

Мирон поднялся с колена и губами коснулся пальцев. Он поставил коробочку на стол, осторожно доставая кольцо, предназначавшееся Славе. 

— Я люблю тебя больше всего на свете, — ласково произнёс он, надевая кольцо на безымянный палец. И у него, и у Славы дрожали руки. 

Карелин взял второе кольцо, забирая руку Мирона в свою. На внутренней стороне была высечена гравировка. 

— Во веки веков, — прочитал Слава. 

— На твоем абсолютно такая же, — поделился Мирон, чувствуя, как металл нежно обнимает его палец. — Я всегда буду любить тебя. 

Карелин с нежностью поцеловал его в ответ. Несмотря на то, что Мирон знал, что это взаимно, он все равно заглянул в его ярко-синие глаза. 

— Я буду любить тебя даже после смерти, — произнёс он, накрывая губы Мирона своими. 

Сердце часто-часто стучало в груди. Правда, Слава не мог понять — так громко стучит его собственное или все перебивало сердце Мирона. А может, прямо как в книжках, они стали стучать в унисон? Но это совершенно не важно. Сейчас имело значение только одно — они до бесконечности сильно любили друг друга. 

История, начавшаяся в Петербурге возведением их собственной Империи, когда они даже не знали друг друга, нашла свое продолжение на другом конце земли, а затем вернулась в северную столицу. История, соединившая их сердца невидимыми, но самыми крепкими нитями, показала им, какой непредсказуемой бывает жизнь. Века любой империи могут стать темными, но именно они должны стать началом чего-то нового и более крепкого. И даже если века вновь станут темными, они обязательно с этим справятся, ведь больше всего на свете, они дорожат друг другом. Будут камень за камешком укреплять свою маленькую империю, верить в нее и в друг друга, несмотря на любые сложности. И в горе, и в радости — крутилось в голове Славы. И до конца времен — повторял Мирон сам себе. Но самое главное, что они будут рядом всегда. Их империя выстоит против любых сложностей. Она будет стоять и освещать их мир во веки веков.