Лео дождался, пока дыхание Майки снова не выровняется. Сердце ухало в ушах почти слишком громко. Была середина ночи. Работал вентилятор в углу. Его достало, что все, кого он любит, на него злятся. Он понимал, что заслужил это. Он не понимал, почему он вечно всё портит.

«Ты помнишь, почему мы решили стать медиком?» — почти внезапно спросил Сенсей.

«Ага, — настороженно ответил Лео. — Я хотел помогать».

«Но помнишь ли ты первый раз, когда мы взялись за аптечку?»

Воспоминание в этот раз было общим. Пятилетний Лео повредил запястье, катаясь на скейтборде.

Папа так сильно их любил, но, когда Лео был маленьким, временами он не вставал с кровати. Запястье так сильно болело, а Лео не мог упросить его встать. Так что он зарылся в шкаф, нашел аптечку и сам о себе позаботился. Уяснив, что это вполне допустимый вариант, он помогал также своим братьям, когда это было нужно.

Лео взял на себя роль медика, чтобы помогать своей семье. Он это знал. Он не обижался, наоборот, сейчас, понимая, сколько Сплинтер потерял, он сопереживал только больше.

«Папа всегда нас любил. Он всегда старался изо всех сил», — стал защищаться он, потому что любил своего отца.

«Я не нападаю на Сплинтера. Ты же знаешь, я такой же папенькин сынок, как и ты, — Сенсей поднял руку. Он правда не звучал осуждающе. — Я просто пытаюсь ответить на твой вопрос».

«Который? — Лео нахмурился. — Почему я вечно всё порчу?»

«Почему твои собственные действия тебя не удовлетворяют, — поправил Сенсей. — Я понял это, когда вырос, принял на себя больший груз ответственности и реально оценил свое поведение и свои страхи».

Лео медленно дышал. Он не был уверен, что действительно хочет знать ответ, потому что от этого наверняка только еще больше расстроится. Лео вечно делал и говорил неправильные вещи и в итоге ненавидел себя за это. Знание, почему, никак этого не облегчит.

«Просто послушай, — успокоил Сенсей. — Детьми мы полагаемся на других, от других зависит наше выживание, так что социальные связи являются для нас основной фундаментальной потребностью. Поэтому игнорирование как проблему трудно определить — отсутствие чего-то не так легко заметить, и у него нет даты окончания».

«Мне казалось, ты не собираешься нападать на Сплинтера», — сухо сказал ему Лео. Его сердце громко билось. Он пытался не думать о бесконечной картине, как отец не поворачивает головы, даже когда он потянул за рукав.

«И я не нападаю. Я говорю, что ты испытал социальную боль, которую не мог вербализировать, потому что она не была физической и казалась вечной. И нашел способ избежать повторения этого. Ты не хочешь, чтобы тебя игнорировали. Ты хочешь выглядеть идеальным и неприкосновенным, чтобы никто тебя не бросил. Ты уходишь от ответа и отшучиваешься. Вырастая, ты постарался стать тем, в чем семья нуждалась, потому что бесконечно сравнивал себя со своими братьями и хотел показать, что тебя можно любить».

Всё тело Лео начало колотить. Он рыкнул: «Какого хрена, чувак. Ты собираешься просто прийти в мой дом и вот так вот меня проанализировать?»

«Я всего лишь анализирую себя, — пожал плечами тот. — Просто у нас одно и то же детство. Я правда не говорю, что Сплинтер был плохим отцом. Он так сильно нас любил. Но это не значит, что он всегда был рядом».

«Можешь, пожалуйста, завалить свое хлебало?» — спросил Лео. Он был слишком близок к диссоциации.

Сенсей завалил хлебало.

«Я не спрашивал, — наконец выдавил Лео. — Серьезно, я не спрашивал».

«Я говорю это, чтобы, когда Донни снова спросит, почему ты не сказал ему про меня, у тебя был ответ».

«И какой, что папа со мной единственным облажался?»

«Посмотри на Рафа секунд десять и скажи, что это правда. И нет. Что у тебя страх социальной боли».

«Дело не в этом».

«Ладно, в чем тогда? Если бы ты реально хотел рассказать Донни обо мне, я бы не смог тебя остановить. Так почему ты не стал?»

Лео задыхался под одеялами, во влажности и духоте. Он загреб единственной рукой и вырвался в прохладную комнату, в реальный мир, приняв удар от вентилятора и внезапно четких звуков. Майки тихонько сопел, из его телефона до сих пор доносилась приглушенная музыка. Было темно. От его верного ночника тянулись тени, на стене едва держался плакат, а от матраца шло раздражающее тепло.

«Я ничего не сказал про тебя, потому что не знал, что они подумают, — признал Лео, интенсивно ворочая мозгами, отчего было почти больно. — Что, как я полагаю, может быть страхом отторжения. Но это знание никак не поможет мне с этим справиться».

«Мы постоянно делаем то, что нам страшно делать. Просто делаем боясь», — сказал Сенсей. Лео заворчал и лег по-другому, устраиваясь. Рука болела, это отвлекало. Он не понимал, как ему поговорить с Донни. Но от того, как всё повисло посередь дела, ему хотелось сцарапать с себя кожу.

Они неловко лежали еще какое-то время. Лео очень не хотелось продолжать данную цепочку мыслей с Сенсеем, но никакого лучшего занятия у него не было.

«Что он имел в виду, когда сказал про наш день рождения?»

Сенсей замер. Потом вздохнул: «Если я отвечу на этот вопрос, есть шанс, что ты упадешь».

«Прекрасно, — Лео приготовился. — Ну давай. Жги».

«Помнишь, как я однажды сказал, что быть близнецом — худшее, что однажды со мной случилось?»

«Агась. До сих пор обижен, вообще-то. Какой в этом нахрен смысл? Если быть мной, то Донни — лучший. Всегда был и всегда будет», — кинулся защищаться Лео, неумолимый, резкий. Он любил всех своих братьев в прямом смысле слова до смерти, но Донни был буквально его половиной. Донни был его зеркалом. Донни был его лучшей половиной.

«Худшее в том, чтобы быть близнецом — когда ты больше не близнец», — произнес Сенсей. Цепочка мыслей резко дернула стоп-кран. Он резко повернулся к Сенсею с глазами навыкате, и почувствовал, как невыносимая боль в сердце циркулирует между ними убийственными витками обратной связи.

«О», — вымолвил Лео, осознавая. На лицо Сенсея было тяжело смотреть. Такое затравленное.

«Я потерял своего Донни. И когда я говорю «потерял», я имею в виду, что не смог найти его тело. Я всегда думал, что хоронить Рафа было тяжело, но несравнимо хуже потерять кого-то и не знать, мертв ли он. К тому моменту, когда я умер, он два года как пропал».

Тело оцепенело. По лицу Сенсея беспрестанно катились ручьи слез. Его голос надломился: «Это два дня рождения без него. Я знаю точно, о чем Донни говорит, потому что я жил в таком мире. И я могу сказать тебе точно, что я мог бы с тем же успехом быть мертв, потому что нет ада хуже этого».

Лео знал. Он тоже плакал, потому что всё его оцепеневшее тело чувствовало волны опустошения, бесконечное горе, одиночество, страх и страдание.

«Раз ты не видел его тела, откуда ты знаешь, что он погиб?» — в ужасе прошептал Лео.

«Он был мертв, — Сенсей закрыл лицо рукой, сотрясаясь от слез. — Я знаю, что он мертв, потому что нет такой вселенной, где он жив и не сможет вернуться ко мне. Но это ни капли не облегчило решения прекратить поиски».

Лео не мог себе этого представить. И в то же время мог, потому что чувствовал это, и боли сильнее не существовало. Хуже, чем потерять руку. Хуже, чем усвоенная социальная боль. Хуже, чем умереть.

Они стояли под деревом. Корни врастали в бездну, а ветви были просто обратными корнями, ввинчивавшимися в потолок, похороненными в тумане. Их ноги тонули в мутных тенях. Они стояли лицом друг к другу. В бездне было ужасно, будто нечем дышать.

«Я бы хотел, чтобы этого с тобой не случилось», — сказал Лео спустя какое-то время, потому что не были ничего, чтобы исправить это, и он четко чувствовал, насколько всё не хорошо.

«Я тоже», — согласился Сенсей, отирая забитый нос и всхлипывая. Он выглядел так жалко, Лео больше не мог просто стоять рядом. Он бросился через бездну, увязая в грузной мути, отбился от теней и добрался до Сенсея, чтобы заключить его в могучие объятия.

Сенсей прижал его к груди и сжал. Его тело сотрясали рыдания. Он пытался встать, пытался быть лучше ради этого малого, который заслуживал лучшего…

«Заткнешься ты наконец или нет?» — резко спросил Лео, крепче вжимая лоб в пластрон Сенсея.

«Я тоже не хочу делать то, что делаю», — Сенсей сжал пальцы в кулак, не отпуская его.

Лео напевал, покачивая их взад-вперед. Тяжелая тьма проглотила его по щиколотки. Силуэт дерева качался на несуществующем ветру, приютив их на берегу бездны. Толстые плотные корни, сплетенные в узы, мощный ствол и паутина ветвей. Время стояло на месте. Они оба плакали.

Потом отстранились, в один голос сказали: «Гадость», — и отерли лица. Потом Лео засмеялся хриплым, искристым смехом, от которого мрак стал самую малость реже.

«Прости, — Сенсей яростно отирал лицо. — Дерьмо, так и знал, что так и будет»,

«У нас всё получится, — Лео поиграл мускулами. На лице до сих пор блестели дорожки слез, и в глуповатой улыбке они тоже чувствовались. — Давай. Мы пробьемся отсюда как нечего делать. Надо только объединить силы, а, ояджи?»

«О нет, ты точно не будешь меня так называть», — посетовал Сенсей, но уступил и тоже показал свой бицепс. Завидев, какой он впечатляющий, Лео долго охал и ахал, и оба забыли об изначальной цели заземлиться.

Они сели друг напротив друга и скрестили ноги. Сенсея пошатывало от слабости, а Лео был изнурен и потерян, но они поддержали друг друга и смогли пошевелить пальцами ног. Сюрпризом стал придавивший тело вес.

Лео мысленно пробежался по конечностям. Что-то обвилось вокруг него, крепко сдавило, и на мгновение он подумал, что им удалось транслировать мысленное объятие в реальность. Но нет, объятие было настоящим. И знакомая кожистая текстура под его пальцами…

Это тотчас разбудило Лео. Потому что это означало, что он обнимается с Донни, а при этом он непременно хотел присутствовать.

Его окружало тепло. Успокаивающий запах лаванды, потому что большинство отдушек Донни ненавидел по своим сенсорным причинам, но для лаванды он всегда делал исключение, чтобы поддерживать фиолетовую эстетику.

Если инициатором был Донни, значит, можно было зарыться носом в его плечо, направляя тепло прямо в сердце, будто инфракрасная лампа грела напрямик его душу.

Когда он прижался крепче, Донни пробормотал:

— Леон?

— Привет, Ди, — пробормотал Лео в ответ, пытаясь заставить свое онемелое лицо снова чувствовать, поводя ноющей челюстью. Он стискивал зубы. На лице остались шелупашки, видимо, он и в реальности тоже плакал. Вот так невезуха.

— Как называются кости в ладони?

В мозгу Лео медленно заворочались шестеренки, отгоняя серость по периферии, хотя он всего лишь смотрел Донни в плечо. Спустя секунду он уловил суть вопроса, даже если не понимал его назначение. Медленно он уточнил:

— Фаланги, пястные или кости запястья?

— Давай пройдемся по запястью.

А, наиболее сложный сегмент в основании кисти. Фаланги несложные, это просто все пальцы с приставкой дистальная, средняя и проксимальная. Мысленно он попытался воскресить в своей голове диаграмму из медицинских книжек, по которым он заставлял Донни гонять его с карточками, чтобы убедиться, что он их запомнил.

У него была дурацкая запоминалка для них всех.

— Если идти по кругу, то в ладье, это, значит, ладьевидная. Что-то там, трое ели горох — это трехгранная, она между еще тремя, и гороховидная, она под мизинцем, а трехгранная под ней. Был крючок — крючковидная. Кость-трапеция и трапециевидная под большим пальцем… придавлены большим пальцем. Хм, — он встряхнул свой мозг.

— Было что-то про луну, — напомнил Донни.

— Полулунная! А, и последняя была совсем простая. Сенсей, молчи, я вспомню, — добавил он, потому что чувствовал, как тому чешется сказать. — Голов… головчатая?

«Правильно», — улыбнулся Сенсей.

Донни утвердительно хмыкнул. Он звучал немного растревоженно, но упоминание Сенсея комментировать не стал. Вместо этого спросил:

— Как твое заземление, Нардо?

Теперь Лео понял цель вопроса.

— Ах ты хитрец, ты меня надул. Два.

— Это не надувательство, это легитимный научный метод, — Донни свернулся ближе и вдохнул через нос. Лео вплавился в прикосновение, как будто они были наконец-то воссоединенными половинками единого целого.

— Который час?

— Не слишком поздно, где-то обед. Мы не сразу поняли, что ты не просто спишь, — Донни сжал кулаки крепче, и его пальцы хрустнули. — В мои намерения не входило спровоцировать тебя, когда мы говорили сегодня ночью.

— О, это была не твоя вина, — выдохнул Лео, погружаясь в тепло и упокоение объятия. Ему так этого не хватало. — Это просто замечательный дядька в моей голове рассказал мне, каков на вкус день рождения без своего близнеца.

Донни окаменел. Напряжение в воздухе можно было резать ножом.

Лео вцепился крепче, боясь, что он уйдет. Потом осознал, что кожистый панцирь под его рукой не прикрыт ничем, кроме тонкой ткани, а текстура странная. Неровная. Он не был настолько глуп, чтобы использовать это мгновение и заставить его показать свой панцирь, а вместо этого переместил руку на его загривок. Донни говорил, что не хочет, чтобы его трогали.

Когда Донни так ничего и не сказал, Лео попытался заговорить снова. Он отчаянно хотел всё между ними исправить.

— Так что теперь я понимаю, что ты имел в виду, когда сказал это. В самом худшем смысле этого слова, но я прошу прощения. Я не подумал.

— Я знаю, что ты не подумал, — очень глухо сказал Донни. — Или как минимум ты подумал, что ты собираешься поступить правильно. Я знаю, что ты ценишь наши жизни превыше всего остального, потому что ты смелый и сострадательный. Каждый день ты показываешь, как мы важны для тебя. Но почему ты никогда не думаешь о том, как ты важен для нас?

То, как размеренно и логично говорил Донни, не оставляло ни просвета для протеста, даже если всё тело Лео кричало, хотело оборонять его решение. Он поставил их безопасность превыше своей, потому что это было решение лидера.

Но как он мог открыть рот и защищать эту позицию, если сам почувствовал боль, которую доставил Донни тем, что сделал это?

— Потому что я идиот, — не сразу ответил он.

«Это неправильный ответ», — сказал ему Сенсей. Донни раздраженно фыркнул.

— Это мы уже знаем. Попробуй еще раз.

«Почему все продолжают тыкать меня в это тупое самопожертвование?» — проныл Лео, потому что его заколебало, что его берут за шкирку и трясут.

«Сосредоточься», — напомнил Сенсей.

— Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать, — выдавил Лео. — Скажи, что я должен сказать, чтобы всё исправить, и я скажу.

— В следующий раз, когда ты будешь принимать решение, которое так глубоко затрагивает меня, я хочу, чтобы ты со мной посоветовался, — гаркнул тот, теряя самообладание и непроизвольно постукивая Лео ладонью. — Мы команда, Леонардо.

— Я лидер, — указал тот, потому что порой лидеры принимают решения в одностороннем порядке ради всех остальных

— Я не про Бешеных псов говорю, — процедил Донни сквозь зубы. — Я говорю про нас с тобой. Хаотичных близнецов. Два по цене одного. Берешь одного, второй бесплатно. Ты не имеешь права так решать за меня. И ты не имеешь права обнаружить что-то в своей голове и не сказать мне. Это не так работает. Так никогда не работало.

— Тебе просто не нравится Сенсей, — Лео не мог перестать закапываться глубже, хотя глубже было некуда.

— Я не знаю этого прохиндея, — поправил Донни.

— Он это я, Дон.

— Не мой Лео.

— Он потерял своего близнеца.

Тишина. Лео отстранился ровно настолько, чтобы увидеть лицо Донни. На нем выражалось не самое приятное, пустое, непрощающее выражение.

— Он здесь? — бесцветно спросил Донни. Лео едва заметно кивнул. Донни целиком от него отлип, отодвинулся на расстояние вытянутой руки и сказал: — Дай мне с ним поговорить.

«Вставай», — сказал ему Лео.

«Неа, — тот протрубил губами. — Нет, спасибочки».

Лео закатил глаза и проморгался, снова фокусируясь на своем близнеце.

— Ох, он не хочет.

— Ладно, тогда я просто ему скажу, — Донни сцепил челюсти, глядя из-под насупленных бровей. — Я не держу против тебя зла. Однако я настороженно отношусь к посторонней сущности, даже если ты заявляешь, что ты старшая версия моего брата. И да, я знаю, что ты теоретически доказал, кто ты есть, через Сплинтера. Когда это возможно, я предпочитаю больше данных.

— У твоей речи есть цель, Донтрон? — сухо уточнил Лео, потирая плечо. Культя сегодня реально чесалась и зудела.

— Он не мой Лео. Я не его Донни. У нас нет ничего общего, — Донни с бесконечно мрачной миной подтянул ритмично сжимающуюся ладонь к груди.

Сенсей глубоко вздохнул и неохотно вышел вперед. Лео тотчас отступил, порадовавшись, что не придется хоть минуту быть зрителем этой говеной телепередачи.

Вдох. Помигать, чтобы привыкнуть к свету. Донни признал изменения, и его угрюмый вид стал еще угрюмее.

— Я уже много раз говорил Лео, с самого начала, что вы не мои братья, — сказал Сенсей. — Я знаю, что ты не мой близнец. Я не хочу, чтобы ты им был, потому что он почти двадцать лет страдал в апокалипсисе. Если бы была кнопка, чтобы извлечь меня из головы Лео, я бы нажал ее сию секунду.

Что-то в выражении лица Донни дрогнуло.

— Нажал бы?

— Да, — подтвердил Сенсей, не оставляя пауз. — Я не просил оказаться здесь. Я не хочу отбирать у него его жизнь.

— Хм. Это информативно, — Донни кивнул. — Я это ценю. А теперь верни мне Лео.

Лео взвыл, но вернулся к управлению и тут же начал снова потирать культю. Хотя бы когда он был не впереди, она не так сильно отвлекала, ворчливо отметил он.

Некоторое время он просто дышал, а потом поднял взгляд на Донни. Они недолго поиграли в гляделки.

— Почему ты не сказал мне? — бесцветно, пытливо спросил Донни.

Лео не хотел отвечать. Он вспомнил о дурацком разговоре с Сенсеем. Тот же страх, который не давал ему заговорить сейчас, порыв отшутиться взметнулся на кончике языка. Он никогда не умел сказать братьям, если что-то делало ему действительно больно, потому что боялся сделать всё только хуже.

Когда Лео не смог заговорить, Донни вздохнул и отвернулся.

Взгремела паника. Он просто хотел всё исправить. Он выпалил:

— Мне было страшно.

И отвел глаза от стыда, чувствуя, как жар горит на щеках. Это всегда был его тупой ответ. Он себя за это ненавидел.

Донни не стал ничего подсказывать, ждал, пока Лео продолжит. Он не хотел, не хотел, не хотел.

Он сделал это. Сделал боясь.

— Это не потому что я тебе не доверяю. Я доверяю тебе больше, чем самому себе. Я просто, я зацикливаюсь и беспокоюсь о… я не знаю.

Он не собирался объяснять всю эту хрень Сенсея про социальную боль. Но ему и не нужно было. Голос Донни произнес хрипловато:

— Ну. Что ж. Скажи своему идиотскому мозгу, что твое доверие ко мне должно быть сильнее, чем страх перед чем угодно. Ясно?

— Я постараюсь, — Лео сглотнул и выдал дрожащую улыбку.

— Принимается, — Донни кивнул и приглашающе раскрыл объятия.

— Ты уверен? Твой панцирь… — Лео не хотел смотреть дареному коню в зубы, но его близнец буквально отталкивал всех от своего панциря неделями.

— Я не думаю об этом прямо сейчас, — твердо ответил Донни.

— Он еще заживает? — от мысли, что его панцирь может гноиться, Лео стало дурно.

— Я не думаю об этом прямо сейчас, — повторил он и наклонился, чтобы щелкнуть его по лбу. — Я же не идиот, я не хочу подхватить инфекцию. Раны зажили.

Лео испытующе всматривался в его лицо, пытаясь понять, в чем проблема.

— Предложение на обнимашки скоро истекает, — пригрозил Донни. Лео решил, что этот разговор состоится позже. Он кинулся вперед и снова обнял Донни изо всех сил.

Тот ухнул и потрепал его по панцирю, зарываясь носом в плечо. Спустя какое-то время он глубокомысленно заметил:

— Знаешь, я до сих пор не отринул теорию с одержимостью демоном, даже если это версия тебя. Я всегда находил в тебе что-то демоническое.

Они вдвоем его пнули. Донни хохотнул хрипловато и не отпускал. Лео не отпускал. Что-то в его груди расслабилось, что-то испуганное и опасное.

— Я просто не хочу, чтобы ты меня ненавидел, — проскрипел он и зажмурился. Это признание лежало слишком близко к сердцу. Оголяло.

— Ты ведь на самом деле не идиот, не прикидывайся, — хмыкнул Донни.

— Прости, — пробурчал Лео.

Донни стиснул его так сильно, что он засипел, потом засмеялся. Он попытался сжать в ответ, но с одной рукой вышло слабовато.

— Люблю тебя, Ди, — прошептал Лео.

— Я очень сильно тебя люблю, Лео, — ответил он немного монотонно, но вложил в эти слова душу. — В следующий раз скажи мне. Мне нужна вся информация. Плевать, что. Если ты кого-то убьешь, я помогу тебе зарыть тело.

Лео хрипло рассмеялся.

В дверь постучали, и заглянул Сплинтер. Его лицо тут же смягчилось во много раз, и он тихо прыснул.

— Меня будто перекинуло на пятнадцать лет назад, и у меня на руках снова два маленьких близнеца, которые отказываются отлипнуть друг от друга.

— Замолчи, пап, — сказали Лео и Донни в унисон, посмеялись и свились плотнее, будто их могли разлучить.

Сплинтер тихонько пересек комнату и положил ладонь каждому на лоб. Лео повернулся к нему с улыбкой, от которой у глаз собрались морщинки, а Донни вжался в прикосновение, не открывая глаз.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Сплинтер.

— Два, — озвучил Лео, потому что его руки были слишком заняты для знака. Забавная смена ролей после недель невербальной коммуникации.

Когда Донни не ответил, Сплинтер подбодрил:

— Это было монаршеское вы.

— Ох, да я в порядке, папа, — Донни звучал озадаченно, что его вообще спросили.

— Ага, а я вчера родился, — процедил Сплинтер серьезным и мудрым голосом, наполовину насмешливым, наполовину озабоченным. — Микеланджело говорит, что ты не ел. А Рафаэль говорит, что ты не спал.

— За донос получат в нос, — пробухтел Донни и спрятал лицо за рукой Лео. Сплинтер огладил его бровь большим пальцем и сказал:

— Ты должен заботиться о себе, Фиолетовый.

— Да я в порядке, папа, — упрямо повторил Донни.

— А, ну да, потому что ты приходишь обниматься с Синим, когда ты в полном порядке.

Лео фыркнул.

— Это ради блага Леона, не моего, — огрызнулся тот глухо, прячась, что было, наверное, самым ярким красным флажочком. Сплинтер это знал и лишь тихо хмыкнул. Донни запротестовал: — Оставь меня в покое.

— Глупые черепашки, — мягко сказал Сплинтер. — Глупым черепашкам пора обедать. Оранжевый ушел к Драксуму, к сожалению, но ваш отец сможет разогреть немного супа.

— Острый суп, — сказали Донни и Лео одновременно, и тут же прыснули.

— Острый суп, — согласился Сплинтер, наклонился и поцеловал их в лоб, даже полуспрятанное лицо Донни. — Вы поедите, если я его вам принесу?

Лео точно знал, что нужно сказать:

— Я поем, если Донни поест.

— Будь ты проклят, изверг, хватит использовать мою любовь к тебе против меня, — сокрушенно взвыл тот.

— Ха-ха, так ты меня любишь, — пропел Лео.

— Глупые черепашки, — повторил Сплинтер, вставая. — Я вернусь. Фиолетовый, если ты сбежишь и спрячешься, не думай, что я тебя не найду.

В прятках помощь Сплинтера всегда была ультимативным средством. Донни снова застонал, так и не показывая лица. Сплинтер ушел.

— Не хочу ничего слышать, — сварливо пробухтел Донни.

— Слышать что? Что ты гений и должен сам знать, что недобор сна и питания — это очень тупо? — объятие со стороны Лео начало больше напоминать захват.

Донни взрыкнул, впился в него пальцами и придавил кожу зубами, предупреждая, что он будет кусаться. На мгновение они замерли. Они могли начать возиться всерьез в любую минуту, но у Лео свербела рука, и он не хотел случайно ее дернуть. Донни, видимо, выбился из сил, раз до сих пор до этого не довел.

— Я постараюсь поесть, — решил Донни наконец. Лео ослабил смертельный захват.

— Мм, это всё, чего я прошу.

Донни встал и тут же пошел рыться в комоде Лео. Он стырил синюю толстовку и натянул поверх свободного топа, особенно яростно натягивая его на панцирь дергающимися пальцами. Потом он взялся ставить раскладной стол, и как раз вернулся Сплинтер с тремя мисками супа.

— Будешь с нами? — спросил Донни.

— До начала моего шоу двадцать минут, — ответил Сплинтер и кинул на кровать бутылку изотоника. — Так что за это время вам лучше как следует постараться.

— А то что? — Донни с явной неприязнью мерял свою тарелку взглядом.

— Ты хочешь выяснить на практике? — переспросил Сплинтер, мотнув хвостом.

Донни ответил видом, который ясно свидетельствовал, что он вполне стерпит всё, чем Сплинтер мог ему угрожать.

— Это мисо, — завлекающе протянул Лео и загреб ложкой соленого бульона. Сенсей присоединился к управлению и стырил себе тофу.

— Я хочу, чтобы в протокол внесли, что я выполняю требования под принуждением, — заявил Донни и мрачно сгорбился над своей тарелкой. Он не взял ложку, а вместо этого хлебнул изотоника, чтобы еще больше оттянуть трапезу.

— Заявление принято к сведению и отклонено, — фыркнул Сплинтер и поднес миску к губам, чтобы выпить содержимое, шумно сербая.

Сенсей пришел на помощь и выловил весь тофу с дна. Донни уставился на свою тарелку, безо всякого энтузиазма водя по ней ложкой и не порываясь поместить прибор в рот.

«Вот бы одолжить тебя на пять минут Донни, чтобы ты съел тофу за него», — посетовал Лео, понимая, что он бессилен заставить своего близнеца взаправду поесть.

Сенсей потянулся ложкой к его тарелке, метя в кусочек тофу, и его руку тотчас отбили с громким шипением. После чего Донни нисподобился до того, чтобы попробовать суп.

«Ничто так не перекрывает всё остальное, как пробуждение инстинкта Каина», — хитро отметил Сенсей.

«Брешешь, ты просто хотел еще тофу», — поржал Лео, а вслух спросил:

— Пап, а можно добавки?