Выбор поместья Невем в качестве места ее заключения был обусловлен еще одним немаловажным фактором: оно находилось так далеко от Хрустальной, что даже если бы Гвенелет смогла уговорить невестку устроить прием и разослала приглашения своим близким друзьям, вряд ли они согласились бы проделать такой долгий путь до вечеринки.

Сперва пришлось ехать на поезде — само собой, ведь поезд не станет ждать, пока строптивая виконтесса соберется в дорогу, а значит, это еще один рычаг давления! На конечной станции ее ждала просторная, но старенькая карета с тройкой лошадей, и пришлось выдержать еще целый день тряски на разбитых проселочных дорогах, пока солнце плавило нарисовавшиеся на горизонте горы и иссушало горла путешественниц. Над головой разворачивалось бесконечное голубое небо, лишенное даже туманного обещания дождя; водоемы в пути попадались редко, и Гвенелет всю дорогу страдала от жажды, а ее новое красное платье под конец стало бурым от пота, покрывавшего все тело липким слоем. Где-то с середины езды началась мигрень, и до самого конца не планировала отступать. Элви, сидевшая в карете вместе с хозяйкой, сносила все невзгоды молча, но яростно кивала, когда Гвенелет начинала ворчать.

Наконец, пытка подошла к концу, и бескрайние просторы полей да пустырей сменились сперва легким леском, подарившим хотя бы временную передышку от жары, а затем и оградой чистенького и ухоженного сада, сразу напомнившего Гвенелет о несчастных розах в родном доме.

Поместье Невем находилось, кажется, на самом краю мира, за которым оставались только дикие земли вроде Силатьела; его окружал большой сад, простиравшийся на многие километры вокруг, зато до ближайшей деревни нужно было ехать несколько часов. Дом, построенный в качестве летней резиденции, долгие годы был заброшен, поскольку, по понятным причинам, все виконты предпочитали жить с семьями поближе к Хрустальной и королю, а долгий путь до Невема просто не стоил убитых на себя усилий; все изменилось после смерти старшего сына семейства, когда его несчастная жена собрала свой скромный двор, некоторые пожитки и отправилась в это Горви забытое место, чтобы вести в нем жизнь отшельницы и чудачки. Гвенелет смутно припоминала толки, ходившие после трагической гибели предыдущего виконта: что, мол, женушка-то причастна к смерти, вот и убежала подальше от правосудия, как будто бы надеялась, что и стража поленится катиться за ней несколько часов от последней станции на железной дороге. Как бы поступила сама Гвенелет, если бы ее драгоценный муженек погиб? Уж точно не стала бы бросать свет из-за этого, даже если бы задушила его собственными руками! Все-таки отшельничество еще больше подозрений вызывает!

Но как же эта женщина выглядит, почему не удается припомнить ни ее лица, ни голоса?

Карета остановилась у закрытых белых ворот; за ними виднелась широкая и длинная дорожка, вдоль которой стояли мраморные статуи, замершие в скованных и величественных позах. Кучер помог Гвенелет выбраться, поскольку от долгого сидения та почти перестала чувствовать опухшие ноги; Элви спрыгнула сама и принялась восторженно озираться. К воротам подступали густые зеленые кусты, за ними виднелись высокие древние деревья, почти достававшие кронами до небосвода, перемежавшиеся стройными деревцами помоложе; а вдали рисовался дом, высокий, широкий, нежно-зеленый, с бесстыдно-белыми колоннами и светлой блестящей крышей.

Поместье Невем.

Гвенелет ощущала себя чемоданом, вываленным в пыли и брошенным на подъездную дорожку. Со стороны поместья к ним уже спешил какой-то мальчишка, с виду не старше Элви, размахивавший руками; он лихо запрыгнул на ворота, отпер их и заставил раскрыться под собственным весом, хотя если бы он использовал для этого руки, эффект был бы не хуже. За спиной Гвенелет услышала смех Элви и разозлилась

— Госпожа не соизволила нас встретить? — гаркнула она на мальчика; тот присмирел, услышав ее тон, потряс головой:

— Госпожа еще не вернулась с прогулки. Мы не ждали вас раньше обеда. Но я уже за ней послал.

Путешествие начиналось лучше некуда — без хозяйки дома!

Гнев терзал, но для него не было выхода — пока что. Гвенелет подняла повыше голову и двинулась к поместью, оставив все свои мешки и чемоданы заботам мальчишки и Элви; кучер, глянув на громаду вещей, сваленную рядом с его экипажем, пришпорил коней и повел на конюшню. Да, детям придется повозиться; Гвенелет же, в гордом одиночестве, преодолела первую половину дорожки и приблизилась к поместью. Вблизи она заметила квадратные таблички под каждым окном, украшенные каким-то скульптурным изображением, и, заинтересовавшись, поднялась на крыльцо.

Вообще Невем превзошел ее ожидания, поскольку Гвенелет внутренне готовилась к жизни в заброшенной халупе, а очутилась перед вполне приличным домом. Он был светло-зеленый, трехэтажный, с огромными арочными окнами и множеством мелких деталей, которые хочется ощупывать взглядом; судя по всему, здание имело квадратную форму, причем каждый угол был закруглен башней, вперед выступал треугольный портик с нескромной колоннадой, а над крышами торчала, словно корона, маленькая приплюснутая сверху башенка, царапающая небо флигелем. Двустворчатую дверь украшали старинные дверные молотки в виде львов, сжимавших челюсти на толстых кольцах — Гвенелет сразу вспомнила виконта и представила себе его в столь же щекотливом положении — а над входом висел белый квадратик с выпуклым изображением раскидистого дерева, на ветвях которого гнездились тропические птицы. Возможно, работа иностранных мастеров? Или нет?..

Дверь отворилась прежде, чем Гвенелет успела коснуться львов; изнутри выглянула испуганная маленькая горничная и рассыпалась в извинениях за то, что госпожа не успела вернуться с прогулки. "Но если вы не станете возражать, вы могли бы..."

Боится так, что аж зуб на зуб не попадает; неужели Гвенелет так ужасно выглядит после долгой дороги?

Ах, нет, дитя, наверное, просто впервые в жизни видит настоящую виконтессу.

Дети к тому времени уже успели дотащить чемоданы до крыльца, и маленькая горничная открыла дверь пошире, чтобы пропустить их с поклажей внутрь — впустить виконтессу ей в голову не пришло! Гвенелет задумчиво наблюдала за тем, как слуги возились с ее вещами; Элви прикрикивала на незнакомую горничную, ругая за нерасторопность, а мальчиком-лакеем уже и вовсе распоряжалась, как собственным пажом. Да, в этой девочке цвела и пахла виконтская кровь; даже в том, как она держала спину и отвечала на вопросы, чувствовался какой-то неуловимый налет аристократизма, самой Гвенелет недоступный, несмотря на детство в высшем обществе. Неужто есть какая-то голубая кровь, с которой необходимо родиться? И разве не мог папочка взять себе в жены какую-нибудь дворянку, чтобы и его обожаемая дочь заимела в себе немножечко этой грации?

— Ну, ты! — крикнула Элви, повернувшись к широкой лестнице, ведшей на второй этаж поместья. — Мы ж тебя зашибем!

С нижней ступеньки спрыгнуло крохотное создание и выглянуло из-за чемодана с нижним бельем, уставилось на Гвенелет. Это была совсем маленькая ребенка, наверное, не старше трех лет, с красивыми светлыми волосами, уложенными в аккуратную тугую прическу, в удобном опрятном платьице, по подолу и рукавам которого шла широкая лента кружева, и с босыми ножками, странно белевшими на фоне темно-синего паласа, расстеленного по прихожей; но сильнее всего Гвенелет поразили ее глаза — ярко-зеленые, почти салатовые глаза, как у виконта ри Валара, только помноженные стократ.

Хватило одного взгляда на девочку, чтобы понять, что они будут ненавидеть друг друга до конца жизни.

Значит, это дочь Криллии. Больше вариантов нет. Гвенелет, вроде, помнила, что у нее есть племянница — как-то раз подписывала кому-то там поздравление с рождением девочки. Но надеялась, что это было немного раньше, и что соплячке будет ну хотя бы лет десять. Жить в одном доме с настолько маленькой ребенкой в ее планы точно не входило. Ох уж эти маленькие дети!

Незнакомая девочка пропустила слуг, пыхтевших в попытках втащить тяжелую поклажу на лестницу, и неожиданно твердой для малышки походкой приблизилась к Гвенелет; разомкнула пухлые губы, спросила что-то громким, по-детски визгливым голоском и стала ждать ответа, только вот Гвенелет не смогла разобрать ни единого слова из этой речи. Девочке явно нужен логопед (а может и психиатр).

— Отойди от меня, — попросила Гвенелет, на что ребенка ответила абсолютным бездействием. — Я сказала, отойди...

Она положила ладонь на ее голову, ощутила под пальцами трогательную мягкость детских волос, но не позволила сердцу дрогнуть ни на мгновение и неосторожно оттолкнула ребенку от себя. Девочка, впрочем, владела своим маленьким тельцем так же хорошо, как плохо ей давалась речь, и потому не упала, а только лишь отошла на пару шагов в сторону. Гвенелет скривилась, поняв, что не избавится от этой маленькой кружевной занозы так просто, и уже подумывала спастись бегством; как вдруг малышка повернулась в другую сторону, резко сорвалась с места и бурей полетела к высокой белой двери, ведшей в какие-то смежные помещения.

Гвенелет, сконфуженная, уставилась в том же направлении, и увидела там высокую женщину в черном платье, в подол которой и вцепилась визжащая девчонка.

И хватило одного взгляда, чтобы понять, что это Криллия.

У нее было сухое, скучнейшее лицо, темно-серые глаза терялись за стеклами очков, бледные губы сжимались в линию настолько тонкую, что их словно бы и не было вовсе; жизнь за городом придала ее щекам румянец и свежесть, однако худоба и, очевидно, плохой аппетит вносили свою лепту, и женщина эта выглядела чрезмерно рано состарившейся, походя больше на старшую тетушку или молодую бабушку ребенка, чем на его мать.

Как полагается, она носила черное платье; тесный ворот сжимал ей шею, рукава, кажется, врезались в подмышки, лишенная игривого объема юбка огибала бедра и опускалась скучным подолом к носкам черных туфель, облепленным землей; рыжевато-русые волосы женщина собрала в тугой пучок, очень похожий на прическу ее дочери, и ни в ушах, ни на шее, ни на запястьях не блестело ни единого украшения, так что единственным аксессуаром становились банальные очки — тоже в черной оправе.

Если бы Гвенелет была художницей, и ее попросили нарисовать аллегорию траура, она предложила бы Криллии позировать. И не понадобилось бы вносить ни капли художественного вымысла.

Ребенка оглянулась на Гвенелет и показала в ее сторону пальцем; Криллия подняла глаза, оглядела гостью с головы до ног и произнесла строгим, чопорным голосом учительницы:

— Мы не ждали вас раньше обеда.

Гвенелет почувствовала себя пансионской ученицей, попавшейся на нарушении дисциплины, и хотя она никогда не училась в пансионе, ей захотелось задрать рукава платья и подставить запястья для наказания.

— Прошу прощ... — а с какого перепугу она должна извиняться? — А впрочем, обратитесь лучше к своему кучеру, это он привез нас не ко времени. Я здесь ни при чем!

Ребенка расхохоталась, завопила что-то на своем загадочном языке; Криллия кивнула ей, словно понимала, и шагнула вперед.

— Меня зовут Криллия, бывшая виконтесса ри Валар и владелица поместья Невем. Виконт присылал мне письмо с просьбой предоставить вам кров на ближайшие месяцы. В своем послании он... ввел меня в курс дела.

Неужто старый жирный лев написал про Элисцию и беседку? Наверняка еще и удовольствие получил, расписывая в подробностях!

Гвенелет фыркнула и отвернулась, давая понять, что не намерена обсуждать этот вопрос.

— А вот моя дочь, — как ни в чем не бывало продолжала Криллия, — Аксали ри Валар, будущая виконтесса...

Вздрогнув, Гвенелет перевела взгляд на хозяйку, широко улыбнулась, так, что даже заболели щеки, и прогремела торжественно, наслаждаясь силой собственного голоса:

— Значит, Криль родила Аксолотля? А я думала, в Невеме нет моря!

Криллия с честью выдержала удар.

***

Высокие, благородные стены поместья давили невыносимо.

Гвенелет чувствовала себя как в ловушке, и жаркая погода не помогала ей справиться с этим чувством. Распахнув в своей новой комнате все окна, она добрых полчаса торчала на подоконнике, пытаясь надышаться, но все равно чувствовала тяжесть в груди и никак не могла от нее избавиться.

Интерьеры в Невеме были достойные, подобранные со вкусом, но все-таки деревенские: Гвенелет досталась спальня, сделанная в подчеркнуто-пасторальном стиле, с цветочными обоями, деревянной скрипучей кроватью и массивным письменным столом, от которого сильно пахло дубом. Полы в этой комнате оказались тоже деревянные, немного щербатые от времени, на окнах болтались вручную сотканные шторы, под потолком нежно покачивалась скромная люстра. В обоях скрывалась дверь в личную ванную, причем стыки цветочков подобрали так тщательно, что если бы маленькая горничная не обратила отдельно внимание гостьи на ее наличие, Гвенелет до отъезда могла бы бегать в общий туалет; набитые в чемоданы наряды предполагалось вешать в старый шкаф с расписными дверками или укладывать в сундук, на крышке которого рукой неизвестного мастера вырезали переплетенные побеги плюща.

Гвенелет делала вид, что с интересом изучает дверцы шкафа — на них нарисованные крестьяне собирали урожай — в то время как Элви и маленькая горничная разбирали ее вещи. Через распахнутые окна в комнату не проникало ни малейшего ветерка, и от запаха дерева начинало кружить голову.

— Эй, девушка, — она небрежно махнула в сторону горничной, — расскажи-ка мне, как тут у вас, в Невеме, живется.

Девушка помедлила с ответом, раздумывая.

— А что именно госпожу виконтессу интересует?

Крестьяне на шкафу гнули спины под ярким солнцем, размахивая тяжелыми косами.

— Распорядок дня. Во сколько тут встается, когда ложится...

Элви отчего-то рассмеялась.

— Встаем мы почти на рассвете, госпожа, — произнесла девушка задумчиво, расправляя оборки на одном из выходных платьев Гвенелет. — Леди Криллия предпочитает завтракать на задней веранде, в лучах утреннего солнышка; затем обыкновенно она отправляется на прогулку, а возвращается только к обеду. Вот, сегодня ради вас вернулась пораньше. Иногда обедает в прогулке, то есть, устраивает пикник. Но чаще я сервирую ей в кабинете, в это время она занимается делами; после обеда леди отдыхает, а ужин проходит в столовой, после чего все расходятся... вот как-то так.

— А что же эта... Аксолотль... Аксали? — поинтересовалась Гвенелет. — Она с матерью вообще общается?

— Ох, что это я... ну конечно! Виконтесса Аксали сопровождает мать как на прогулках, так и во время послеобеденных чтений...

Интересное, конечно, занятие для ребенки.

Гвенелет не ела со вчерашнего дня, однако решила загнать голод подальше, освободив место для более высоких потребностей.

— Передай своей леди, что к обеду я не спущусь, — объявила она, снова подходя к окну, чтобы взглянуть на сад, тихо шевеливший ветвями деревьев. И как же так были расположены эти окна, что их огибал ветер, не даря дому ни малейшего сквознячка? — Но к ужину обещаю явиться.

Элви захихикала.

— Будет исполнено, — горничная поднялась и, судя по скрипу половиц, сделала книксен, хотя Гвенелет стояла к ней спиной. — Я могу вас оставить?

Она махнула рукой:

— Можешь.

Как только за девушкой закрылась дверь, Элви вскочила, выхватила из чемодана одно из самых красивых платьев и, дрожа от восторга, подбежала к Гвенелет:

— Вот это! Наденьте это!

Платье было восхитительное, васильковое, с белой вышивкой по рукавам и подолу; самое то, чтобы произвести впечатление на провинциальную женщину и ее полоумную дочь.

— Отлично, — Гвенелет победоносно улыбнулась. — Нам с тобой предстоит как следует потрудиться.

Элви подпрыгнула от восторга.

***

Летом темнело очень поздно, поэтому ужин проходил без свечей, при открытых окнах. Столовая располагалась на первом этаже, в стороне от главной лестницы; стены здесь покрывали светлые обои с едва заметным глазу рисунком, меж окон стояли статуи, все явно работы какого-то очень талантливого мастера, а по длинному столу стелилась скатерть настолько чистая и белая, что слепило глаза. К столу приставили шестнадцать стульев, хотя очевидно, столько гостей в Невеме никогда не собиралось; сервирован он был всего на четыре персоны.

Входя в столовую, Гвенелет чувствовала себя настоящей королевой. Зная повадки и склонности своей хозяйки, Элви вложила все сердце в ее сегодняшний образ, и, надо признать, создала настоящее чудо; васильковое платье прекрасно гармонировало с серебряными серьгами в ушах и тонким колье на шее, все с белоснежными жемчужинами, как бы скромно, но в то же время шикарно. Непослушные волосы Гвенелет лежали прямо как нарисованные, волосок к волоску, сияли в лучах закатного солнца, а поверх ее лица Элви нарисовала еще одно, новое, очаровательное и совсем юное, как бы пытаясь подчеркнуть преждевременное увядание хозяйки дома. Образ дополняли белые перчатки, хотя в них не было необходимости, и изящные синие туфли, подобранные в тон к платью. Не просто гостья — виконтесса!

Солнце скрылось за тучами, смущаясь красоты Гвенелет.

В светлой столовой действительно потемнело, однако, к сожалению, ожидаемой реакции не последовало. Никто не упал в обморок и даже от зависти не позеленел; Криллия скользнула по ней незаинтересованным взглядом и кивнула в знак приветствия, указала рукой на свободный стул слева от себя. Справа восседала Аксали, взгромоздившись на толстую подушку, и хотя в ее глазах при виде Гвенелет блеснуло восхищение, интерес трехлетней ребенки не мог ей польстить.

Столько усилий, и все насмарку!

Был в столовой и еще один человек, впрочем, интересовавший Гвенелет в самую последнюю очередь. Еще совсем юноша, он сидел по левую руку от хозяйки дома, но через одно место, чтобы то могла занять гостья; его узкое лицо окружала копна медно-рыжих кудрей, взгляд светлых глаз скользил по столу, словно не зная, за что уцепиться, а худенькие руки с фарфоровыми запястьями безжизненно лежали на столе, ладонями вверх; и весь он был такой скучный и безвольный, что не одари Горви его рыжими волосами, Гвенелет могла бы и не заметить его присутствие вообще. Тем более, что она с первого взгляда разгадала причину, почему он появился за столом — любовник Криллии — и больше не хотела на эту тему думать.

Криллия дождалась, пока Гвенелет прошествует через всю столовую — спину прямо, подбородок повыше, если бы у Хрустальной была королева, она бы завидовала твоей красоте! — и произнесла дежурным тоном:

— Очень красивое у вас платье, виконтесса.

Гвенелет, преисполненная чувства собственного великолепия, кивнула ей и заняла предложенное место, однако сразу, стоило торжественному шествию завершиться, почувствовала себя все-таки довольно глупо. Не ела с утра, четыре часа потратила только на локоны, и все ради чего? Ради трехлетней ребенки, пялившейся во все глаза? Да вот только бабочка-капустница впечатлила бы Аксали ничуть не меньше!

Неожиданно заговорил рыжий юноша, и Гвенелет поразил тот факт, что это безвольное существо вообще владело речью:

— Простите, у нас не было возможности представиться. Когда вы прибыли, я работал в саду, — произнес он. Садовник, что ли? Криллия делит стол с садовником? Она сумасшедшая? — Мое имя — Вульфенит Нафарис, и я — художник-портретист...

— Господин Нафарис пишет мой портрет, — пояснила Криллия. — Уже полгода.

— Это непростая работа! — воскликнул Вульфенит, трогательно покраснев. — Передать всю красоту госпожи Криллии...

"Или найти в ней хоть какую-то красоту", — злобно подумала Гвенелет. Перед ней лежало широкое блюдо с золотой и зеленой каймой, по центру которого плыла нарисованная красная рыба; скосив глаза, она увидела, что у Вульфенита на тарелке другая рыбина, и воспылала желанием увидеть весь сервиз.

— А вы?.. — робко спросил Вульфенит, видя, что она молчит.

— Я? — для Гвенелет настоящим шоком стала новость о том, что не все в Невеме знали ее имя. — Я Гвенелет ри Валара, виконтесса...

— Ох Горви, прошу меня простить! — перепугался Вульфенит. — Я не имел чести... я к сожалению... Хрустальная...

На губах Гвенелет заиграла улыбка; мальчик такой нежный и робкий, что, пожалуй, с ним можно будет поиграть, чтобы хоть как-то скрасить тоскливые дни в Невеме. Может, он нарисует портрет Гвенелет? А если постараться, то и бесплатно.

Слуги торжественно внесли в столовую огромную супницу и водрузили ее на край стола, перед лицами господ. Гвенелет растерянно посмотрела на блюдо с рыбой перед собой и в красках представила, как они будут хлебать суп из такой плоской тары; особенно это дело удалось бы трехлетней Аксали.

— Прошу простить нас, — заговорила Криллия, — мы в Невеме привыкли вести довольно скромный образ жизни. И трапезы у нас скромные. Мой зять писал, что вы любительница больших и торжественных ужинов... однако в нашем поместье такое не принято.

Гвенелет враждебно посмотрела на нее, хотя злилась скорее на мужа — что за глупости он там понапридумывал, в этом своем письме? Ну да, любит она закатывать приемы человек на сто-двести, разве ж это преступление?

Слуга приподнял крышку супницы, и в нос ударил запах пряного мясного рагу, по недоразумению оказавшегося не на своем месте. О правильной подаче, видимо, здесь тоже не слышали. Неужто придется накладывать себе самой?

Вместо ответа Вульфенит взял ложку, тарелку, и потянулся руками к супнице. Восхитительно.

— Это поместье было построено первым виконтом ри Валара в качестве летней резиденции, — зачем-то сообщила Криллия, хотя Гвенелет, как виконтесса, и сама наверняка это знала, — в те годы оно использовалось для проведения балов и торжественных приемов, и многие предметы роскоши остались здесь с тех времен. Однако я ко всем этим вещам холодна, и потому мало с ними знакома. Простите, если что-то не по вашему вкусу.

Пришлось натянуть на лицо непроницаемую маску вежливости и заявить:

— Да что вы, все прекрасно!

Хотя и Аксали должно было быть очевидно, что это ложь.

Вульфенит прочистил горло и заговорил, хотя голосок дрожал и подводил его:

— Может, вы расскажете, каково жить в Хрустальной? Я, к сожалению, лишь единожды имел счастье там побывать, еще совсем мальчиком. Далеко это от нашего захолустья...

Он что, еще пеленки носил, когда туда ездил? Он ведь и сейчас мальчик!

— Хрустальная... Хрустальная... — Гвенелет подняла глаза к потолку, впервые разглядев на нем узор лепнины. — Это совершенно особенное место... уникальное. Во всех смыслах.

— Столица, — Вульфенит тоже благоговейно возвел глаза.

— Там всегда весело. Ни на минуту не становится тихо. Ни на секунду не останавливается жизнь. Там можно проснуться и сразу же отправляться на прием, а затем — на следующий, и кочевать от приема к приему непрерывно на протяжении нескольких суток! Там кафетерии, рестораны, театры, салоны, там лавки, там мастерские, там... там...

Она вдруг заметила, что ее собственный голос тоже начал дрожать, и обнаружила слезы на своих напудренных щеках, темные от туши слезы; Вульфенит перепугался до полусмерти, вжался в стул, словно пытался слиться с обивкой, а у Криллии лицо побледнело и вытянулось, губы совсем спрятались, но в глазах читался холод. Гвенелет хотела схватить салфетку, чтобы утереть лицо, но салфеток на столе не оказалось; мелькнуло желание воспользоваться скатертью, чтобы, во-первых, разрушить ее белоснежное великолепие, а во-вторых, намекнуть хозяйке дома на убогую сервировку. Но прежде, чем Гвенелет успела воплотить эту мысль в жизнь, из-под стола вынырнула крошка Аксали и в чистых детских ручках протянула гостье белоснежный носовой платок.

Гвенелет вцепилась в него, как в спасательную соломинку, и прижала к лицу.

Пожалуй, из всех детей на свете Аксали была наименее противной.

***

Скука нашла ее так быстро, что она даже и вздохнуть не успела.

После ужина, прошедшего почти в полном молчании, Гвенелет вернулась в свою комнату, разделась с помощью Элви и упала на кровать, и вот тут-то и осознала со всем ужасом этой мысли, что ей безумно скучно. Скучно сидеть вчетвером за пустым столом, скучно есть рагу ложкой из супницы и возвращаться в комнату, где единственной возможной собеседницей является восемнадцатилетняя девочка с глазами ее мужа, выросшая рядом с ней, а оттого знакомая, как родная дочь. Гвенелет не привыкла так жить, не хотела так жить; для нее куда естественнее было окружать себя кучей последовательниц, подруг и собеседниц, и жарко выпрашивать у них все самые новые и свежие сплетни, слухи и тайны. А какие здесь могут быть тайны, в этом Горви забытом поместье? Тайна того, что за специю повар просыпал в котел с рагу?!

А где-то позади осталась Хрустальная, прекрасная, неунывающая, незатихающая Хрустальная, ее родной город, ее любимая обитель; повернувшись на живот и уткнувшись носом в подушку, Гвенелет рыдала во всю силу своих легких, и Невем содрогался от каждого всхлипа. В пальцах она мяла платок Аксали, а в мыслях перебирала картины того, как и где сейчас, прямо в этот момент, веселятся ее знакомые. В окна заглядывали луны, но их лики в такой дали от Хрустальной утратили былую красу.

Прорыдавшись, она почувствовала присутствие другого человека рядом и резко вскочила; у кровати стояла Элви. Ее лицо ничего не выражало, но голос звучал сочувственно:

— Если захотите, в доме есть библиотека. Я уже все осмотрела, — она кивнула головой в сторону. — Рядом с библиотекой расположена комната господина Вульфенита, а вот виконтесса Криллия живет на третьем этаже...

— Она не виконтесса! Я — виконтесса! — закричала Гвенелет, и даже Элви, уже привычная к воплям госпожи, испуганно отшатнулась. — И я в аду!

Ночь поглотила ее отчаяние, а к утру к ней вернулось пусть пока робкое, но все же хорошее настроение. Ведь нельзя же страдать вечно?

Нельзя.