Ощущая толчки в плечо, Оминис недовольно хмурится, невнятно мычит, переворачивается на другой бок и утыкается лицом в мягкую подушку из гусиного пуха. Где-то вдалеке весело поют птицы.

— Оминис, вставай, — доносится до него голос Себастьяна.

— Десять минут, — заспанно мямлит Мракс, надеясь оттянуть момент пробуждения ещё хоть на чуть-чуть.

— Они прошли десять минут назад, — голос звучит непреклонно.

— Тогда пять?

Чувствуя, как с него стаскивают тонкое одеяло, Оминис уже тянет руку, чтобы отобрать его и накрыться обратно, но к нему льнёт Себастьян. Решив, что тот хочет поваляться вместе, Оминис закидывает поднятую конечность на чужое плечо в ленивом подобии объятия.

Он почти снова проваливается в сон, когда к его скуле прижимаются, по ощущению, губами. Невесомые поцелуи, коими покрывают висок, щёку, линию челюсти ощущаются почти щекотными. Оминис поворачивает лицо к Себастьяну и получает в награду несколько лёгких поцелуев в губы. От прикосновений к уху Мракс немного дёргается.

— Одноклассники могут зайти в любой момент, — уже более внятно напоминает Оминис, но не торопится отстраняться первым. Обычно Себастьян пристаёт, когда уверен, что их никто не увидит.

Проворные пальцы расстёгивают пуговицы ночной рубашки, оголяя кожу. Несопротивляющегося Оминиса переворачивают на спину. Себастьян нависает сверху и спускается поцелуями к податливо подставленной шее, к ключице, несильно кусает выступающую косточку. Оминис запускает пятерню в его волосы, и чуть выгибается в спине, когда тёплые руки оглаживают талию и невыносимо медленно движутся к бёдрам. А затем Себастьян над ним замирает, от чего напрягается и Мракс.

— Проклятье, — ошарашенно бросает Сэллоу. Он резко отстраняется и чуть ли не спрыгивает с кровати.

— Что такое? — удивлённо шепчет Оминис, так же быстро садясь, и запахивает пижаму на случай, если сейчас в спальню зайдут соседи по комнате.

— Кажется я наконец нашёл самый действенный способ будить тебя, — малейшие признаки тревоги в голосе быстро сменяются очевидной игривостью. — Может мне и в школе так делать?

Лишь теперь, спустя несколько секунд, Оминис вспоминает, что они в Фелдкрофте. Одни. Никто не мог их прервать. Напряжённые плечи мгновенно расслабленно опускаются, и с разочарованным стоном он падает обратно на подушку, удручённо понимая, что попался на очередной розыгрыш. Слишком уж Себастьян любил пользоваться тем, как сложно думается Оминису при пробуждении.

— Ты ужасен, — сердито трёт уже менее тяжёлые веки Мракс, почти с досадой заметив, что сна, в самом деле, ни в одном глазу. Хотя и сомневается от чего больше — от прелюдий или выброса адреналина из-за испуга.

— Но не за это ли ты меня и любишь? — самодовольно поддразнивает Себастьян.

— Как раз за это — немного меньше, — вздыхает Оминис, скрестив руки на груди, и будто бы обиженно отворачивает от него голову, хоть так стараясь спрятать предательскую улыбку, играющую на его губах, которую при всём желании не может скрыть. Особенно, когда слышит, как Себастьян нарочито громко давится воздухом в возмущении.

Проходит всего несколько секунд, прежде чем Себастьян, а следом и Оминис начинают смеяться. Под влиянием момента Оминис неожиданно серьёзно воспринимает шутливое, но столь заманчивое предложение, озвученное ранее. Он недолго взвешивает все за и против, чтобы благосклонно решить:

— Ты можешь иногда так будить меня. Всё было довольно неплохо, кроме последней части.

— Ловлю на слове, — Себастьян быстро чмокает Оминиса в щёку. — Но, серьёзно, поднимайся. Сегодня у нас много работы.

***

— «Довести до готовности». Откуда я должен знать, когда эта готовность наступает? Почему хотя бы примерное время не указать? — зло сетует Себастьян на рецепт из кулинарной книги, оставшейся от бабушки.

— По-моему, вышло не так уж и плохо, — пытается похвалить Оминис. Привыкший к более богатым вкусам, он про себя отмечает, что нужно разнообразить выбор специй, когда снова окажется в Хогсмиде. В ложке попадается крупно порезанный и недоваренный кусок тыквы — Себастьян так боялся снова передержать, что снял котёл с огня слишком рано. — Возможно стоит посмотреть другую книгу рецептов? К тому же, готовить обычную еду должно быть проще, чем зелья.

Себастьян задумчиво хмыкает.

— Думаю, ты прав, должно быть проще. Может быть, в следующий раз будет твоя очередь? Кто знает, вдруг с готовкой у тебя всё сложится лучше, — голос Сэллоу пронизан беззлобным ехидством.

Оминис откладывает столовый прибор и тянется, чтобы взять Себастьяна за руку, которую тот подставляет ближе.

— Не знал, что ты такой романтик и хочешь умереть вместе в один день, — кисло улыбается Мракс.

***

Твёрдо решивший не брать деньги с семейного счёта — на случай, если они понадобятся Анне — и отказывающийся принимать финансовую помощь от Оминиса, Себастьян погружается в подработку, чтобы самостоятельно купить еду и школьные принадлежности. В первые дни возвращения Оминиса в Фелдкрофт Себастьян и от обычной помощи по дому отнекивался и даже не будил его, когда уходил по делам. Такой расклад вещей совершенно не устраивал самого Оминиса, которому вовсе не хотелось быть обузой. Что ж, к счастью или нет, не один Себастьян в их паре может быть упрямым, так что через несколько дней склок и молчаливого стояния над душой, он всё же сдался, согласившись разделить обязанности.

Не знающие всей правды, скорбящие и сердобольные соседи, что вошли в положение Себастьяна, предлагали всякую мелкую работёнку, с которой на самом деле могли бы справиться и сами: избавиться от вредителей, отвезти посылку в другую деревню, собрать ингредиенты для зелий. На этот раз просьба состоит в том, чтобы найти в заброшенном поместье сбежавшего нюхлера, чей владелец до трясучки боится возвращаться в тот дом, кишащий пикси.

Судя по выданной карте, на метле путь в обе стороны занимает едва ли полчаса. Однако вместо того, чтобы, как всегда, слетать одному, Себастьян приятно удивляет Оминиса своим предложением устроить пешую прогулку вдвоём. Впервые за несколько недель заимев такую возможность, он с воодушевлением вцепляется в неё мёртвой хваткой — им обоим нужен небольшой перерыв от взвалившихся на их головы работы и домашних хлопот, к которым они оба оказались не слишком готовы.

Немного заросшая тропинка приводит в густой хвойный лес, что милосердно скрывает слизеринцев в своей тени от душного зноя раскалённого августовского солнца, какой обычно бывает перед грозами, и наполняет сухой воздух сосновой свежестью.

— Наконец-то, — блаженно выдыхает Себастьян и разъединяет их с Оминисом сцепленные руки, чтобы вытереть вспотевшую ладонь об одежду.

Оминис, тоже готовый признать, что сегодняшний день выдался слишком жарким, поправляет ворот рубашки, расстёгнутой на верхние пуговицы. По пути сюда он улавливал витающий в воздухе сладкий запах малинника, и решает, что потом обязательно вернётся один, чтобы собрать домой ягоды, когда Себастьян будет занят.

— Как считаешь, почему более короткая дорога заброшена? — Оминис очень старается не думать, что они идут помогать очевидному мародёру. Настоящий владелец поместья вызвал бы кого-то из Министерства, чтобы выгнать крылатых вредителей, а не просил вернуть одного только питомца.

— Кто знает. Может раньше тут патрулировали Пепламбы, — пожимает плечами Себастьян, выдвинув достаточно правдоподобную версию, и пинает вперёд по тропинке камень, который то и дело путается в траве.

— Я тут подумал, на следующий год можем попробовать устроиться работать к Сироне, или ещё в какую-нибудь лавку в Хогсмиде. И я могу помочь тебе посадить что-нибудь кроме тыкв. Так и соседи охотнее на обмен продуктами пойдут, — вслух рассуждает Оминис, прикидывая по памяти, какие семена можно купить в «Волшебной брюкве». Он очень надеется, что хотя бы один владелец магазина не откажется нанять слепого.

— Было бы замечательно. Видеть эти тыквы больше не могу. Скорее бы в школу, где есть нормальные завтрак, обед и ужин, — почти мечтательно произносит Сэллоу.

Живот немного крутит от голода, стоит вспомнить обилие запахов на пиру, предшествующем началу учебного года. Признаться, Оминис и сам порядком устал от тыквы, из которой состоит подавляющее количество их нынешнего рациона.

— С большим количеством тыквенного сока каждый день, — согласно кивает Оминис, говоря елейно-мечтательным голосом. Он всё ещё немного обижен за недавнее утро, и решает отомстить, тоже сбросив Себастьяна с небес на землю, на что тот недовольно шипит.

— Ты очень жестокий человек, ты знаешь? Вот какое плохое зло я тебе сделал, чтобы ты своими словами без ножа меня резал?

— Должен же я соответствовать своему ужасному парню, — довольный результатом, Мракс пожимает плечами.

— А я думал, что ты должен быть противоположностью, чтобы уравновесить меня.

— Не-а, — напевает Оминис.

Усилившийся ветер громче трясёт верхушки деревьев и холодит открытую кожу.

— Говоря о следующем годе. Ты так и не рассказал на кого будешь учиться, — переводит разговор Себастьян, по мнению Оминиса — не слишком изящно, и запускает камешек особенно далеко, тот, судя по шороху веток и листьев, улетает в кусты.

— Скучная должность в Министерстве, — уклончиво отмахивается Мракс. Ему не хочется говорить на эту тему, и на ум приходит очевидная, но больно бьющая по самолюбию отговорка, — У меня не то, чтобы много вариантов, чем можно заниматься, — он поворачивает голову к Себастьяну и несколько раз быстро моргает, надеясь, что он смотрит.

— Тебе такая работа не подходит, — несколько разочарованно вздыхает Сэллоу. Он явно не слишком удовлетворён таким ответом, но за столько лет дружбы, знает, насколько Оминис не любит прибегать к слепоте в качестве довода, и смиряется с тем, что более конкретного ответа не дождётся. Поэтому меняет тему, поставив вопрос немного по-другому. — Кем бы ты хотел работать, если бы мог выбрать любую профессию?

— Честно говоря, по-прежнему, мракоборцем, — беззаботно признаётся Оминис уже во второй раз в своей несбыточной, по-детски наивной, и глупой мечте, прекрасно зная, насколько нелепо звучит со стороны. С Себастьяном он может себе позволить такую вольность. Себастьян даже на первом курсе не засмеялся над этими словами, вопреки тревожным ожиданиям Оминиса. Все остальные смеялись.

«Из тебя вышел бы замечательный мракоборец», - сказал он в тот раз с настолько заразительным энтузиазмом, что Оминис и сам ненадолго поверил, что смог бы. Но если раньше, в его детских фантазиях, тёмные волшебники были лишь неопределёнными образами, с годами они всё чётче обретали очертания, голоса, даже запахи членов собственной семьи. Он часто со злым удовольствием представляет, как отправляет всех их в Азкабан, где им самое место. Но он не сможет этого сделать при всём желании.

Себастьян несильно толкает Оминиса локтем, чем выводит из гнетущего транса.

— Оминис Мракс — мракоборец, борющийся с Мраксами, — будто зная его мысли, ехидно выдаёт Себастьян. — А что, мне нравится, как звучит.

Оминис сдержанно посмеивается в кулак.

— Должен признать, это один из лучших твоих каламбуров.

— А-а-а, так и знал, что однажды тебя тоже проймёт. Это определённо будет моим поводом для гордости на ближайшие месяцы, — самодовольно заверяет Себастьян и закидывает руку Оминису на плечо, притягивая того ближе.

Посреди разговора о предстоящем на днях посещении Косого переулка Себастьян неожиданно замирает на месте, отпускает оминисову ладонь и устремляется вперёд, несдержанно ругнувшись сквозь зубы.

— Что там? — тоже ускоривший шаг, Оминис останавливается, до того, как успевает наткнуться на выставленную руку Себастьяна, что преграждает дальнейший путь. С помощью палочки он различает мутные силуэты покосившихся досок, и уже догадывается в чём дело.

— Моста нет. И Репаро тут вряд ли поможет, огонь хорошо постарался.

— Объясняет почему короткую дорогу забросили, — вздыхает Оминис, подтвердивший свои подозрения. К сожалению, палочка не позволяет узнать насколько широка расселина, приходится спрашивать вслух. — Далеко до другой стороны?

— Метров двадцать, — предвосхищая следующий вопрос, Сэллоу сразу говорит. — В обе стороны ни конца ни края не видно. А хотя… погоди, кажется есть что-то, пойдём посмотрим.

Себастьян хватает его за запястье и тянет вправо, сквозь траву по пояс и колючие кустарники, царапающие кожу. Мракс чувствует, как одежда цепляется к веткам, и думает, что позже к ней придётся применить восстанавливающие чары.

— Что скажешь, выглядит надёжно? — спрашивает Оминис, когда они останавливаются возле поваленного и обтёсанного уже кем-то до них деревом, служащим куда менее надёжной переправой, чем бывший крытый мост. Но выбирать не приходится.

Себастьян несколько раз пинает ствол, тот даже не сдвигается.

— Вроде как.

Оминис не слышит гула воды снизу, но на всякий случай всё равно носком ботинка находит камень и скидывает его с утёса. Он успевает насчитать пять секунд, прежде чем с тихим эхом со дна ущелья раздаётся глухой звук падения на землю. Не всплеск воды. Хорошая новость.

— Кто пойдёт первым? — будничным тоном спрашивает Себастьян, и только от одного этого вопроса лёгкая улыбка затрагивает губы Оминиса, которого всегда прельщало, что Сэллоу, в отличие от большинства других, видел в нём не только беспомощного калеку. Себастьян видел в нём равного, даже не смотря на изъян.

На дне ущелья свистяще завывает свою тревожную песнь ветер. Спокойно, почти не балансируя, Оминис пересекает расселину первым, пока Себастьян, сжимающий наготове палочку, остаётся на земле для подстраховки, если вдруг Мракс всё-таки сорвётся.

Следует на дерево ступить уже Себастьяну, как спокойствию Оминиса приходит конец. Он напрягается, всеми силами пытаясь вслушиваться в не слишком уверенную походку, и нервно сжимает гладкую рукоятку в мучительном ожидании. Лишь немного расслабляется, стоит силуэту парня войти в радиус действия палочки.

С детства Себастьян называл Оминиса храбрым. Лично Оминис себя таковым не считал. Да, ему не кажутся страшными ни так называемая «темнота» — как раньше Себастьяну, ни пауки — как Анне, ни даже высота. Он боится других вещей. Боится потерять ещё одно из чувств осязания, и поэтому избегает плавания и полётов на метле. Боится стать совсем беспомощным. Боится стать как родители. Боится, что Себастьян вновь возьмётся за изучение тёмных искусств, и его посадят в Азкабан. И даже сейчас он боится, что может не уследить, и Себастьян рухнет вниз, а Оминис не сможет ничем помочь. Его разумная палочка, конечно, помогает прицеливаться в нужные удалённые объекты и людей, но кто знает, вдруг на этот раз произойдёт осечка.

Поэтому, когда Себастьян твёрдо встаёт на землю и делает несколько шагов от края, Мракс заключает его в объятия. На затылок ложится ладонь и немного ерошит уложенные волосы.

— Оминис, — зовёт Себастьян неожиданно тихо, почти надрывно, — Я такой тупой. Я только что понял, что мог просто трансгрессировать нас на другую сторону. Мог не подвергать тебя напрасной опасности и такому волнению. Прости, я так виноват, — сдавленный шёпот больно оседает в груди. После произошедшего в прошлом году на Себастьяна периодически накатывает плохое настроение из-за чего у него случаются приступы самобичевания.

Мракс обхватывает лицо Себастьяна и прижимается к его лбу своим, пытаясь успокоить. Мысленно он ругает себя, за то, что идея о трансгрессии даже не пришла в его голову. Из-за слепоты он не может ей пользоваться, и обычно старается придумать решения без учёта такого перемещения в пространстве.

— Нет, нет, просто я не дал тебе время подумать над другими вариантами, сразу нагрузил вопросами. К тому же, смотри, мы оба в порядке, — Оминис мягко целует его в щёки и нос. — Пошли скорее, кажется, я слышу гром.

***

На шестом курсе, после выбора профильных дисциплин, у Оминиса с Себастьяном почти не остаётся совместных занятий, лишь Заклинания, Защита от тёмных искусств, да Травология. Себастьян выбирает последнюю, потому что она нужна, раз он хочет стать целителем и помогать другим, чтобы искупить вину. Оминис выбирает её в довесок к необходимым предметам, потому что находит уход за растениями умиротворяющим. За столько лет он давно успел свыкнуться с едкими запахами удобрений и остающейся под аккуратными ногтями почвой. Потому что это всё такие мелочи, по сравнению с тем насколько благоговейный восторг даёт то, что он может подарить чему-то жизнь своими руками.

— Руки у тебя зелёные, — однажды на выходе из теплицы ласково говорит Себастьян и не может сдержать смешок, стоит удивлённому Оминису начать торопливо вытирать платком ладони. — Я в переносном смысле. Это значит, что у тебя хорошо получается ухаживать за растениями.

На очередном занятии Оминис ощупывает застывшую от чар ядовитую тентакулу, находит иссохшие листья, ветки и аккуратно отсекает их, вкладывая в зубастые пасти за каждую срезанную часть по сушёному докси.

— Я бы не рискнул прикасаться к этой штуке даже в перчатках, а ты так спокойно трогаешь её голыми руками, будто это полынь, — Себастьян и, как все остальные в классе, использует на своей тентакуле Диффиндо. Та от столь жёсткого обращения недовольно шуршит листьями и предупреждающе щёлкает зубами.

— Растение как растение. Просто со своими особенностями. У всех они есть, — пожимает плечами Оминис и гладит очередной листок. Слыша, как в соседнем горшке дёргается тентакула, он хмурится и решает предупредить. — Она так укусит тебя.

— Не укусит, у меня всё схвачено, — Себастьян, проигнорировав слова, снова использует режущее заклятье. Хищная тварь, больше не намеренная терпеть, в последний раз злобно клацает, а затем по теплице прокатывается удивлённо-болезненный вскрик.

Оминис мгновенно направляет щедрую горсть докси к растению, которое послушно разжимает челюсти, выпуская укушенную руку, и с жадностью переключается на любимое лакомство, в то время как обеспокоенная профессор Чесноук суетливо крутится вокруг, точно стрекоза, пытаясь успокоить скорее разбушевавшуюся тентакулу, чем пострадавшего ученика.

***

— Жалко, что ты больше не посещаешь Зельеварение. В этом году столько всего интересного! — с энтузиазмом говорит Себастьян, развалившийся во всю длину дивана в факультетской гостиной.

От одной лишь мысли о том, что ему нужно снова варить зелья, брови Оминиса надламываются, а изо рта вырывается страдальческий звук. Уроки Зельеварения всегда казались ему унизительными: из-за сложности взвешивать ингредиенты с точностью до грамма, не говоря уже о многих рецептах, где к следующему этапу нужно приступать, когда жидкость поменяет цвет. Под конец занятий в его котле вечно бурлило что-то малоприятное на запах, если к тому времени не взрывалось или не прожигало несчастный чугун. Профессор Шарп почти всегда ставил ему «удовлетворительно» за, так называемые, старания, и иногда «выше ожидаемого», если Оминис притворялся достаточно заинтересованным происходящим. После сдачи СОВ Мракс забыл об этом предмете, как о страшном сне. Из тролля выйдет более талантливая балерина, чем из него зельевар.

Но то, что интересных варев в этом году куда больше — неоспоримый факт. Себастьян не единожды притаскивал сваренные им на уроке зелья, чтобы продемонстрировать их. В прошлый раз это был бодрящий напиток, выпив который, юноши не могли уснуть трое суток кряду. Вот и сейчас Себастьян трясёт небольшим флаконом перед Оминисом, прежде чем вложить его в протянутую ладонь. Их руки соприкасаются дольше необходимого, и Оминис надеется, что никто на них сейчас не смотрит.

— Честно говоря, на этот раз рецепт был куда сложнее, и я накосячил. Умудрился же проколоться именно с этим зельем, — теперь уже удручённо корит себя Себастьян, как по щелчку пальцев сменивший настроение. Оминису хочется утешающе погладить его по руке, но он одёргивает себя. Слишком много людей для настолько явного жеста. — Пришлось взять из котла Гаррета. Так что, не пей.

Мракс удивлённо приподнимает бровь. Не то что бы он собирается пить хоть что-то сваренное Уизли. Даже странно, что из всех в классе Себастьян решил взять зелье именно из его котла. Впрочем, в те разы, когда Гаррет не мается дурью, он может быть довольно талантливым. Видимо это тот самый редкий день.

По ударившему в нос сильному запаху полироли для мётел Оминис узнаёт подошедшую к ним Имельду ещё до того, как она заговаривает с Себастьяном. Слишком обрадованная возможностью снова заниматься квиддичем, она пропускает неважные, по её мнению, уроки в пользу тренировок, и теперь спрашивает, что сегодня проходили на Заклинаниях, чтобы наверстать упущенное.

Решив не дожидаться, пока Сэллоу закончит болтать с сокурсницей, Мракс откупоривает склянку, в надежде хоть немного сбить повисший в воздухе тяжёлый запах обычными для зелий травяными нотками, как его обволакивает сладким букетом. От накатившего удовольствия даже глаза закрываются, стоит Оминису вдохнуть полной грудью, желая разобрать аромат. Зелье пахнет просто чарующе — гранатом, привезённым из другой страны тётушкой, приятно покалывающей на языке взрывной карамелью, которой его угостили близнецы в день знакомства, и бадьяном, что пропитывает их с Себастьяном письма. Одурманенный Оминис подносит флакон к губам и уже готов отпить, как вдруг спохватившийся Себастьян отводит его руку подальше.

— Не советую пить Амортенцию, если только ты не хочешь стать воздыхателем Гаррета, — нервно смеётся Себастьян. С нескрываемым презрением Оминис протягивает склянку обратно, чтобы Сэллоу убрал эту мерзость подальше

Мраксу не настолько уж противен гриффиндорец — они неплохо ладят из-за всех их общих отработок у Шарпа. Просто ему кажется, что зелья, оказывающее столь мощное влияние на сознание и чувства, должны быть запрещены, так же, как и Империус.

***

Разочарованно вздохнув после очередного пробуждения, Оминис в который раз за последний час недовольно переворачивается на другой бок, и натягивает одеяло до самого носа. Ему опять плохо спится — по ощущению он просыпается каждые пятнадцать минут, стоит только задремать.

Оминис слышит, как с соседней кровати встаёт другой слизеринец, делает несколько шагов, а затем штора балдахина уже его кровати тихо шуршит и матрац на углу прогибается под чужим весом.

— Себастьян? — Оминис зовёт по имени своего ночного гостя, и тот замирает.

— Прости, я разбудил тебя, да? — виновато шепчет Себастьян.

— Нет, я и так не спал, — Мракс качает головой и устало зевает. — Что ты делаешь?

— Просто захотел полежать рядом. Можно? — к концу фразы его шёпот пронизан неприятно знакомыми надломленными нотами.

«Снова кошмары», — понимает Оминис. В последнее время они достаточно часто тревожат. Обычно он против того, чтобы они с Себастьяном были в одной кровати, когда в спальне есть другие ученики, но на этот раз делает исключение.

— Оставайся, — Оминис сдвигается с центра кровати ближе к краю, освобождая место. Вопреки ожиданиям, Себастьян укладывается рядом поверх одеяла, а не забирается под него. Оминис поворачивается к нему, чтобы положить ладонь на чужую щёку, и ощущает подушечками влажный след. Он с грустью поджимает губы и медленно гладит кожу большим пальцем. Себастьян обнимает его одной рукой.

Через некоторое время усталость снова накатывает, и медленные поглаживания сначала становятся редкими, затем вовсе прекращаются. Оминис вновь проваливается в сон, когда Себастьян подаёт тихий голос.

— Спасибо, что не отвернулся от меня после всего. Ты единственный, кто у меня остался.

Оминис хочет сказать хоть что-нибудь, но неповоротливый язык мешает ответить внятно. Единственное, что получается — издать согласное мычание, подтверждающее, что он слышит, прежде чем заснуть на этот раз глубоким, долгим сном.

***

— Когда ты сказал, что хочешь прогуляться, то не упоминал, что собираешься летать на метле, — Оминис зябко потирает плечи. Холодно так сразу выходить на ночной воздух, когда только что нежился в кровати.

— Вообще-то я собирался пойти один, ты сам напросился. Спал бы себе дальше, — доносится возмущённый голос из склада, где Себастьян выбирает одну из школьных мётел. В чём, по мнению Мракса, нет особого смысла — все они одинаковые.

— Я проснулся, потому что кое-кто совсем не умеет быть тихим. Удивительно, как ты больше никого не разбудил, — Оминис недовольно теребит между пальцев не уложенные пряди, непривычно щекочущие лоб. Себастьян всегда говорит, что так ему идёт гораздо больше, чем с зализанными волосами.

Наконец покинув склад с метлой наперевес, Себастьян подходит неожиданно близко, стискивает Оминиса одной рукой за талию и опаляет дразнящим шёпотом ухо:

— Не помню, чтобы ты раньше жаловался на то, что я громкий, — в самодовольном голосе практически можно слышать лукавую улыбку.

— Ты прекрасно знаешь, что это — другое, — смущённо шипит Оминис, как будто их может кто-то услышать, и чувствует, как к щекам приливает кровь, ни то от горячего дыхания, ни то от того каким тоном это было сказано. Он отталкивает смеющегося Себастьяна, а тот лишь целует его в висок напоследок.

— Так ты со мной или как?

Не то чтобы Оминис сомневается в Себастьяне, но ему определённо станет спокойнее, если будет уверен, что тот больше не намерен делать ничего подозрительного или опасного. Сбор водорослей глубокой ночью в озере Запретного леса определённо близок к понятию «подозрительно». Лёд, должно быть, ещё даже полностью не сошёл с водной глади. Во всяком случае на днях несколько учеников обсуждали, как ждут полного таяния, чтобы снова увидеть плещущегося на поверхности гигантского кальмара.

— Почему тебе обязательно нужно делать это сейчас, а не хотя бы днём, как всем нормальным людям? — фыркает Мракс, перекидывая ногу через древко позади Себастьяна.

— Потому что их надо собирать именно сейчас и именно сегодня, — тон Себастьяна настолько назидательный, будто он поясняет нечто само собой разумеющееся, а Оминис спрашивает какую-то откровенную глупость.

Мракс крепко сцепляет руки поперёк груди Сэллоу, и прижимается к его спине так сильно, как может, когда метла отрывается от земли. Летать всегда неприятно и немного страшно: дышать на высоте затруднительно, от сильного ветра почти закладывает уши, а палочка, не помогающая распознавать объекты дальше жалких нескольких метров, и вовсе становится бесполезной. В такие моменты Оминис чувствует себя слишком уязвимым. Но он держится за Себастьяна, слышит его немного ускоренное сердцебиение, и становится немного спокойнее. Себастьяну Оминис готов доверить свою жизнь.

***

С досадой Себастьян запускает руку в свои волосы, сжимая их. Он знает, что ситуация безвыходная. Он загнан в угол и отступать некуда. Всё уже закончено.

— Слон на D8, шах и мат, — Оминис даже не пытается сдерживать торжественную ухмылку и, отложив палочку, откидывается на кучу мягких подушек в изголовье кровати, что укромно стоит в их тайном месте, окружённая свечами.

За время каникул они оба слишком пристрастились делить одну на двоих постель, и не могли отказать себе в удовольствии хоть иногда продолжить так делать даже в стенах замка. Поэтому с началом учебного года они создали себе ложе в крипте, где в отличие от слизеринской спальни, их никто не мог потревожить. Для осторожного Мракса это стало решающим доводом.

— Проклятье, я был уверен, что в этот раз победа за мной. У тебя же оставались только лёгкие фигуры, — несмотря на ворчливый тон Себастьяна, Оминис знает, что всё это напускное, и он не расстроен из-за проигрыша.

— Просто кое-кому стоит лучше подумать над стратегией, — Мракс не упускает возможности немного уколоть своего партнёра. Он крутит в пальцах собственного «съеденного» деревянного ферзя, прежде чем вернуть его на родную клетку, и тянется за королём, чтобы поставить подле. — Иногда, если игра стоит свеч, не жаль пожертвовать хоть всеми фигурами, чтобы добиться цели.

Матрац прогибается под чужим весом — Себастьян ложится рядом.

— Раньше ты так хорошо и отчаянно не играл.

Оминис кожей ощущает на себе взгляд, и поворачивает голову в сторону, где лежит Сэллоу. Он перестаёт расставлять по местам фигуры для следующей партии и лукаво щурит глаза.

— Раньше у меня не было такой хорошей мотивации.

Себастьян шумно выдыхает. На колено Оминиса ложится ладонь, что медленно поднимается к бедру.

— Иди сюда, — зовёт он вполголоса. — Я хочу свой утешительный приз.

Оминиса дважды о таком просить не надо. Он разворачивается к Себастьяну и аккуратно, стараясь не задеть доску, перекидывает через него ногу, располагаясь сверху. Опустив руки на дрогнувший живот, Мракс ведёт пальцами вверх — к груди и широким плечам, что так приятно сжимать даже через хлопковую ткань, на которых задерживается лишь ненадолго. Ещё слишком рано. Оминис ласково оглаживает лицо Себастьяна, прежде чем наклониться и, скользнув языком меж губ, глубоко поцеловать.

Себастьян нетерпеливо дёргает Оминиса за рубашку, заправленную в брюки, вытаскивая её, за что получает несильный укус. Расстёгивание жилета сопровождается недовольными укусами уже в шею.

— Ты, должно быть, шутишь, — разочарованно произносит Себастьян, болезненно выдохнув от очередного укуса.

— Ты знаешь правила, — напоминает Оминис, и Себастьян покорно оставляет руки на голой талии, успев забраться под рубашку с жилеткой.

— Упрямец. Сам же этого хочешь, — упрекающе выдыхает он, сильнее сжав пальцы. В ответ на это Оминис ведёт языком по чувствительной шее, зная, как нравится Себастьяну, и как вырвать из его горла одобрительный стон.

Воздух между ними становится жарче. Оминис даже через одежду чувствует, как в него упирается твердеющая эрекция. Но ещё не время. Нехотя Мракс всё-таки отстраняется, но остаётся сидеть верхом.

— А теперь, — облизнув припухшие губы, Оминис сжимает в пальцах ткань на груди Себастьяна и притягивает его ближе, вынуждая тоже сесть, — снимай свою рубашку.

— Да-да, — Сэллоу покорно расстёгивает пуговицы. Он кидает рубашку к вороху другой своей одежды на половину Оминиса, где не хватает лишь брюк, да нижнего белья. По сравнению с этим, аккуратно сложенные мантия и блейзер на его половине — практически ничто.

— Расставляй шахматы. Давай начнём следующую игру, — Оминис наконец слезает с Себастьяна, будто невзначай потеревшись об него, чем вызывает несдержанный шумный выдох, и занимает своё место возле доски. Сначала он хочет поправить одежду, но решает этого не делать, оставив как есть. Столь растрёпанный и небрежный вид должен сильнее выбить Себастьяна из колеи, и они закончат быстрее.

— Нам нужно найти игру с более короткими партиями, — мучительно почти воет Себастьян, в чьём голосе легко читаются нотки недовольства.

— И это ты ещё меня называешь нетерпеливым, — снисходительно усмехается Оминис, качая головой. Вслух он ни за что не признается, что самому уже надоело играть и тоже хочет скорее приступить к лучшей части.

***

В слизеринской гостиной довольно тихо в середине дня — большинство студентов либо на занятиях, либо гуляют, наслаждаясь выглянувшем солнцем. Лишь несколько учеников, сидящих у больших окон, тихо сплетничают между собой об обнаруженном в одном из подземелий кем-то тайком варимое зелье.

Устало потерев переносицу, Оминис откладывает учебник Расширенного курса изучения древних рун. Автор старой книжонки явно был злым человеком, ненавидящим свою работу, и был твёрдо намерен отбить всякий интерес к этому предмету у будущих поколений — используемые им фразы слишком длинные, витиеватые и переусложнены лишними конструкциями. Чтобы понять их, приходится прилагать слишком много усилий. Всё это совершенно не способствует усвоению знаний.

У Себастьяна вскоре закончится урок по Зельеварению, и он должен зайти за Оминисом, чтобы вместе отправиться на Защиту. Отнеся учебник в спальню, Мракс решает скоротать ожидание у фонтана, где пару минут назад слышал, как под умиротворяющее журчание утробно рокотала жаба. Удобно расположившись на полу, Оминис закатывает рукава, прежде чем опустить руку в едва тёплую воду и найти среди кувшинок амфибию, чья кожа наощупь забавно напоминает мурашки. Жаба сама забирается на подставленную ладонь, и Оминис гладит её, поднеся к груди, как если бы она была кошкой. Вода стекает по рукам вниз, заползая под рукава, несколько капель падают на его жилет.

Проходит около десяти минут, прежде чем сверху раздаётся звук двигающейся каменной змеи и открывшейся двери. Первые же вошедшие ученики ругаются на профессора Шарпа. Себастьян спускается одним из последних. Услышав его шаги, Оминис возвращает амфибию обратно в кувшинки и встаёт. Он уже тянется к платку в кармане, но вздрагивает от неожиданности, внезапно почувствовав поток горячего воздуха — Себастьян использует чары, чтобы подсушить его мокрые руки и одежду.

— Будь любезен, произноси вслух заклинания, особенно, если используешь их на мне. Довольно сложно переоценить насколько это здорово — знать, что происходит вокруг и чего ожидать.

— Да, прости, — несколько вяло отмахивается Себастьян, на что Оминис хмурится.

Себастьян кажется немного мрачнее, чем обычно. Слишком тихий. Почти не говорит ничего, когда они заходят за учебниками и идут к кабинету профессора Гекатт.

— Что-то случилось на Зельеварении? — аккуратно интересуется Мракс.

Силуэт Себастьяна трёт шею. Он шумно набирает в грудь воздух и выдыхает, прежде чем сказать:

— Гадкий Шарп надоел. Снова пытался вычислить того, кто обчистил его кладовую. Грозился, что на этот раз, если узнает, кто это сделал, не просто лишит очков факультета и оставит на отработку, а накажет серьёзнее обычного.

Оминис понимающе кивает. Каждый год находится кто-то, кто ворует что-нибудь из кладовки, пытаясь сварить зелья для личного пользования. Шарпу давно пора использовать более мощные защитные чары. Или завхозу перестать, наконец, рассказывать кому попало как пользоваться Алохоморой.

— Что, попросит Мистера Муна подвесить за большой палец в подземелье? — с усмешкой предполагает Оминис не самое приятное наказание, практикуемое в школе. К счастью, которое прекратили использовать за несколько лет до их поступления в Хогвартс. Себастьян наверняка хоть раз испытал бы его на себе.

— Не знаю, может быть, отправит добывать что-нибудь вроде соплей тролля ночью в Запретном лесу.

Оминис недоумённо хмурится.

— Это нелепо. С какой стати нарушение ещё нескольких правил должно искупить вину за первый проступок?

— Без понятия, некоторые взрослые тут совсем чудные, — в тоне Себастьяна появляются весёлые нотки.

Впрочем, Мракса не покидает чувство, что Сэллоу с ним не до конца искренен. Кажется, будто он слишком уж близко принимает слова профессора. Оминис решает угадать ещё раз.

— Ты волнуешься за него? За нашего друга?

— А?

— Из-за воровства. Готов поставить двадцать галлеонов, что это был он.

— Почему ты так думаешь? — чуть более весело фыркает Себастьян.

— А почему ты так не думаешь? Во всех приключениях, когда он нас звал, он вскрывал каждый сундук на своём пути. Не только в лагерях браконьеров, но и в пещерах с пауками. Думаю, из-за него во всех окрестностях не осталось ни одного сундука, в который он бы не сунул свой нос. А тот раз, когда он выпил что-то в Скрипториуме? Мерлин, этот кубок должен был простоять там ни одно столетие, зачем он вообще это сделал? — Оминис брезгливо кривится, только представляя себе какое от той жидкости должно было стоять амбрэ. Кто вообще в здравом уме решится выпить такое?

— Очень похоже на него, — Себастьян тихо посмеивается. — В таком случае, я ставлю двадцать галлеонов на то, что это сделал кто-то другой.

— Даже не Уизли? — Оминис вскидывает бровь, не скрывая удивления. Он был уверен, что Себастьян сделает более конкретную ставку. Например, на гриффиндорца.

— Не думаю, что это сделал Гаррет. Он у Шарпа был бы первым подозреваемым, — Сэллоу не звучит убеждённым. Довод Себастьяна достаточно правдоподобный, чтобы посеять сомнения и в Оминисе на счёт такой кандидатуры.

— Тоже верно, — согласно кивает Мракс, вынужденный признать на этот раз своё поражение. Он продолжив более недовольным тоном. — Но всё равно, твой вариант слишком расплывчатый, так ставки никто не делает.

— Ой, ты же был так уверен в своей версии, даже деньги решил поставить. Может быть, ты боишься, что проиграешь, вот и передумал? — озорно поддразнивает Себастьян.

— Не передумал. Но у тебя всё равно нет таких денег, чтобы настолько расточительно ими разбрасываться, — Оминис хмурится. Лично для него двадцать галлеонов не та сумма, пропажу которой он ощутит, для Себастьяна — совсем другое дело. С этими деньгами он может недели полторы, а то и две не работать летом.

— Если понадобится — заработаю! — силуэт Себастьяна настойчиво тянет раскрытую ладонь для рукопожатия.

— Мерлин с тобой. Если так хочешь, я принимаю ставку, — без особого желания Оминис всё-таки пожимает руку настойчивого упрямца. Мракс не намерен когда-либо напоминать об этом пари, если окажется прав, надеясь на то, что Себастьян вскоре забудет о глупом споре. Иногда другой юноша бывает слишком упрям, и может в самом деле захотеть отдать проигранные деньги. — Потом не плачься, когда проиграешь.

Приближающиеся к слизеринцам шаги пары учеников глухо отскакивают от стен узкого коридора. Девушка жалуется своему другу о том, что её новый тайник был кем-то разворошён. Тот в ответ признаётся, что с прошлого года на их факультете из мужских спален часто что-нибудь пропадает. Оминис хмурится. Пристрастие к воровству у переведённого ученика довольно неприятное. По тем слухам, что доходили до Оминиса, из количества украденных одежды и зелий тот уже мог бы открыть собственный магазин.

— Надеюсь, однажды в школе ужесточат правила касательно воровства, — раздражённо произносит Оминис, представляя, насколько было бы неприятно, не досчитайся он чего-нибудь из своих вещей.

Себастьян издаёт до странного весёлое фырканье. Но начинает говорить лишь когда шаги других учеников стихают за поворотом.

— О, забавно, что это говоришь ты.

— Что ты имеешь в виду?

— Неужели не помнишь? Как жестоко, — Себастьян испускает наигранно-грустно вздох.

— Хочешь сказать, что я украл твоё сердце? — усмехается Оминис, догадываясь, какую шутку заготовил на этот раз Себастьян. Тот в ответ издаёт пару смешков.

— И это тоже. Но вообще-то я имел в виду свой шарф.

Мракс удивлённой статуей застывает на месте.

— Как ты узнал? — Оминис несколько нервно сжал палочку и схватил другой её конец второй рукой.

— Скажем так, когда растёшь с близняшкой, иногда нужно доказывать, что некоторые вещи принадлежат именно тебе, и приходится их помечать. На изнанке моего шарфа позади факультетской эмблемы есть волшебное несмываемое пятно. Шарф, который ты вернул, был без него, — Себастьян, до этого стоявший сбоку, встаёт пред Оминисом совсем близко — края его одежды щекотным касанием проходятся по беспокойным пальцам. — И однажды, пока ты спал, я проверил тот, что был на тебе. Думаю, ты и сам знаешь, что я на нём увидел.

Голос Себастьяна вовсе не звучит злым или осуждающим, скорее даже наоборот — игривым, но Оминис всё равно чувствует неприятный укол совести, чувствуя, что нужно было сознаться в содеянном раньше. Может быть, в этом случае сейчас на душе не было бы настолько противно.

— Ты поменял их обратно? — Оминис хочет отстраниться, но ладони Себастьяна на его плечах не позволяют этого сделать.

— Нет. Зачем мне это делать? — произносит Себастьян куда более ласково, затем он переходит на шёпот. — Знаешь, честно говоря, даже тогда мне нравилась идея, что ты носишь мою вещь, — к щекам Оминиса приливает кровь от такого внезапного откровения. — По началу я думал, что ты просто ошибся и перепутал их. Но потом ты признался, что любишь меня. Скажи честно, ты ведь сделал это намеренно, не так ли? — Сэллоу кладёт пальцы на подбородок Оминиса и заставляет поднять виновато опущенную голову.

Нет смысла отпираться.

Оминис кивает, и Себастьян накрывает его губы своими в дразняще-коротком, но обещающем большее позже, поцелуе.

***

В глубокой ночи Оминис сидит в своей постели, откинувшись на подушки с учебником на коленях, давно готовый ко сну. Как бы ему не хотелось быть уже как несколько часов погружённым в желанное царство Морфея, ему приходится чем-то себя занять, пока такой же неспящий Себастьян по соседству нетерпеливо ёрзает — чем ближе полночь, тем чаще он ворочается из стороны в сторону. Оминис переворачивает страницу и наконец слышит, как Себастьян встаёт со своей кровати и босыми ногами подходит к нему. Учебник с вложенной между страниц тонкой лентой, длинным языком растущей из корешка, откладывается в сторону.

— С днём рождения! — громко шепчет Себастьян, резко отдёрнув балдахин, как только стрелки добираются до двенадцати. И только по причине того, что этот день выходной, и утром можно спать сколько угодно, в него не прилетает подушкой от одного из соседей по комнате.

Себастьян всегда поздравляет самым первым — ровно в полночь. В первые годы он даже будил Оминиса, пока тот не решил просто не ложиться спать до поздравлений, смирившись с нелепой привычкой друга.

— Благодарю, — тепло улыбается Оминис, получив невинный поцелуй в макушку, и уже по привычке протягивает руки, чтобы получить подарок — Сэллоу обычно вручает их сразу и уговаривает распечатать при нём же — чтобы увидеть реакцию.

На этот раз, вместо того чтобы привычно почувствовать вес в ладонях, Оминис слышит, как Себастьян чешет затылок и говорит почти смущённо:

— Я отдам подарок утром, ладно? Когда мы будем одни. Тебе понравится, обещаю, — уже куда более весело и заговорщически звучит голос, на что Оминис удивлённо вскидывает брови.

Чтобы Себастьян, да просил подождать, прежде чем вручить подарок? Это должно было быть что-то крайне необычное.

— Умеешь ты заинтриговать, — согласно хмыкает Оминис и укладывается поудобнее. — Приятных сновидений, — желает он, прежде чем снова задёрнуть балдахин.

Как на зло, не смотря на длительную предшествующую сонливость, от ожидания предстоящего сюрприза засыпается сложнее. В голову то и дело лезут предположения что это может быть. «Когда мы будем одни», — повторно прокручиваются в голове чужие слова, и Оминис чувствует, как к лицу приливает кровь, стоит до лёгкой и приятной боли надавить на плечо, куда этим вечером впился зубами Себастьян. Но это предположение отметается так же быстро, как и возникает — в этом просто нет смысла. Себастьян бы не был так взволнован грядущим событием. А он ещё как взволнован, Оминис может с уверенностью это сказать, учитывая даже на звук более резкие движения парня и весёлые нотки в его голосе. Он явно ждёт этого дня сильнее, чем сам именинник. А в последнюю неделю он будто витал в облаках, от чего то и дело отставал и врезался во что-нибудь, пока они шли рядом.

Терзаемый догадками, но так и не пришедший к конкретному выводу, какой подарок мог ему мог уготовить Себастьян, весь последний месяц часто отлучавшийся ради этого, Оминис наконец проваливается в сон, слишком утомлённый подготовкой к скорым экзаменам.

На утро Себастьян чуть ли не вприпрыжку тащит за собой ещё полусонного Оминиса в крипту, где гасит половину свечей, и с торжественным «Та-да!» вручает в качестве подарка флягу.

Самую обычную наощупь флягу. Металлическую, без каких-либо гравировок, и старую, судя по испещряющим её царапинам. Внутри — странная вязкая жижа с неприятным запахом, напоминающим жжёный сахар. Оминис недоумённо хмурится. Вот уж такого он точно ожидать не мог.

— Что бы это ни было, мне кажется, оно испорчено, — качает головой Мракс.

— Не, так и должно быть. И на вкус будет так же неприятно, — честно предупреждает Себастьян.

— Это не прибавляет желания пробовать твой подарок, — Оминис обречённо вздыхает, пытаясь мириться с участью, что выпить эту дрянь всё-таки придётся. — Может хоть расскажешь, что это?

— И испортить тебе весь сюрприз? Обещаю, если всё получится, ты будешь в восторге. Вот увидишь, — Себастьян быстро целует Оминиса между хмурых бровей и берёт его за свободную руку. От таких заверений Мраксу хочется закатить слепые глаза. Неуместное время для шуток. Да и промелькнувшее во фразе «Если» совсем не внушает доверия. Но он тоже сжимает чужую ладонь. — Ладно, если тебе станет спокойнее, то скажу, что я тоже такое выпью, у меня есть вторая фляга, — Себастьян одной рукой шуршит по карманам, а затем раздаётся приглушённый вялый плеск в качестве доказательства.

Оминис кивает Себастьяну. На самом деле тому и не нужно так сильно его уговаривать.

— За самый незабываемый день рождения, — говорит Сэллоу с такой непоколебимой уверенностью, что её с лихвой хватит на них двоих. Он звонко ударяет своей флягой по той, что держит Мракс, от чего по крипте разносится короткое эхо.

Оминис отпивает и ему приходится плотно сжать зубы, чтобы сразу не выплюнуть мерзкую жижу, а проглотить её. На вкус намного хуже, чем на запах — глотка и желудок будто горят, а на языке теперь горький терпкий привкус, и… волос? Не успев спросить, что за дрянь Сэллоу ему подсунул, как тело пронзает боль. Себастьян успевает подхватить фляжку, которую Мракс даже не заметил, что успел отпустить, насколько он поглощён накатившими ощущениями: кровь словно кипит, а кожу изнутри жжёт сильнее, чем когда он упал в крапиву, и её невыносимо хочется содрать. Оминис болезненно жмурится, сгибаясь пополам, и с ещё большей силой сжимает руку Себастьяна, которую всё ещё держит. Вверх по глотке ползёт кислый ком. Чувство такое, что его вот-вот стошнит.

И вдруг всё внезапно прекращается. Будто и не было этих мучительных мгновений.

На подбородок ложатся пальцы, что заставляют всё ещё жмурящегося Оминиса поднять голову. «Чтобы посмотреть на реакцию» — догадывается он, прекрасно зная привычки своего парня. Наконец Себастьян подаёт голос:

— Получилось?

Очень хочется съязвить «Отравить меня? Нет, не получилось». Оминис даже набирает в грудь больше воздуха, но стоит ему открыть заслезившиеся глаза, как мигом зажмуривает обратно, а из лёгких выветривается весь кислород. Ждёт пару секунд, снова распахивает, но никаких изменений. Ему не кажется. Он беспокойно вращает глазами, озираясь.

Всё вокруг другое. Такое странное.

— Во имя Мерлина, что… — начинает Оминис, но замолкает, удивлённо прижимая руку ко рту. Это не его голос. Оминис так и замирает, пытаясь осознать происходящее. Тихое «Эй» выводит из ступора, и он снова, впивается жадным взглядом перед собой.

— Кажется получилось, — облегчённо выдыхает Себастьян, на пару секунд прикрыв глаза. — Как ты? — он улыбается, чуть склонив голову набок, и уже куда более ласково гладит по щеке.

Оминис быстро переводит взгляд на движущиеся слишком близко пальцы, и снова возвращается к лицу перед ним. Вытирает влажные глаза и несколько раз долго моргает, пока картинка в его глазах не становится чёткой. Оминис стоит перед Себастьяном, смотрит, затем всё ещё неверяще обхватывает обеими руками его лицо, чтобы ощупать. Такие знакомые щёки, разлёт широких бровей, изгиб носа, улыбающиеся губы, линия подбородка и мягкие волосы, вьющиеся на концах. Перед его глазами действительно было лицо, которое он так давно мечтал увидеть. Оминису кажется, что сейчас он заплачет по-настоящему.

— Себастьян, — наконец поражённо шепчет Мракс, в полной мере осознавший случившееся, обнимает за шею, и всё-таки не сдерживает поток уже счастливых слёз. Сэллоу в ответ обвивает руками его талию, крепко прижимая к себе.

Себастьян всегда наполнял жизнь Оминиса красками, пусть и не всегда радостными. Но если раньше это выражение было для него лишь в абстрактно-переносном значении, то сегодня это стало буквально так.

***

Движения пальцев неторопливые и неуверенные, делая такое, казалось бы, совершенно обыденное действие, как расстёгивание пуговиц. Однако Оминис не может унять лёгкую волнительную дрожь, чужими глазами смотря, как ранее скрытая под слоями одежды кожа открывается его жадному до всего взгляду. Он старается осмотреть всё, что может и сейчас впервые жалеет об отсутствии зеркала в их тайной комнате.

— Любуешься? — ехидно интересуется раздевшийся по пояс Себастьян. После принятия своей порции Оборотного зелья он тоже сменил обличие, и теперь его голос звучит совсем иначе. Узнать его можно лишь по проскакивающим знакомым интонациям и манере речи. Себастьян не торопит, но вероятно испытывает дискомфорт от долгого молчания со стороны Оминиса, которого не может увидеть. Он прижимает к себе одну руку, с которой аккуратно свисает снятая одежда, а пальцы другой ложатся на подбородок, — Понимаю, многие говорят, что от меня глаз не оторвать.

— Ты собираешься весь день шутить про зрение, не так ли? — вопрос скорее риторический. Оминис уже знает на него ответ.

— О, ты себе даже представить не можешь. У меня в запасе столько шуток — на весь день хватит, — заверяет Себастьян и расплывается в такой самодовольной улыбке, будто всю жизнь готовился к этому дню.

— Мерлин, помилуй, — с улыбкой молит Оминис, хоть и знает, что бесполезно, и его мольба не будет услышана. Если Себастьян Сэллоу хочет что-то сделать — ничто не в силах его остановить.

Сняв рубашку с веснушчатых плеч, Мракс приближается к Себастьяну, чтобы поменяться больше не подходящей им обоим одеждой. Пользуясь случаем, Оминис бросает взгляд на собственное тело, повёрнутое к нему в пол-оборота и ещё не скрытое под слоями школьной формы. Почти без интереса рассматривает кожу, по цвету напоминающую стоящие вокруг свечи, ссадину от недавнего падения, скопления родинок на щеке, шее, груди, чуть выше локтя, и спускающиеся к самой линии брюк. Себастьяну нравится целовать их. Благодаря чему, Оминис знает, что родинки есть и ниже.

А затем замечает кое-что, действительно заинтересовывающее его. Оминис делает ещё шаг, вставая перед замершим Себастьяном настолько близко, что их разделяют лишь несколько сантиметров. Мутные радужки беспомощно двигаются, будто Себастьян ещё надеется разглядеть что-то слепыми глазами.

— Какой это цвет? — Оминис кладёт ладонь на плечо Себастьяна, вздрогнувшего от неожиданного прикосновения, и, мягко надавливая, обводит пальцем цветущее пятно, что украшает его — Оминиса — тело.

Поначалу Себастьян непонимающе хмурится, пока до него не доходит суть вопроса.

— А, ты про засос? Фиолетовый, — легко отвечает он, будто в этом нет ничего особенного. Зато есть для Оминиса.

«Фиолетовый», — повторяет про себя Оминис, запоминая название и как выглядит цвет.

Цвет проявления любви Себастьяна.

***

Медленно пробираясь по школьным коридорам и бесконечному количеству лестниц, Себастьян напряжённо цепляется за рукав мантии Оминиса немного выше локтя. Им не впервой так передвигаться по замку — они часто так делали в детстве, когда Оминис ещё не привык к Хогвартсу, или когда Себастьян ещё боялся темноты ночных подземелий и позволял быть ведомым, полностью полагаясь на Мракса. Позже он перестал, объясняя тем, что раз Оминис всю жизнь живёт в темноте, и не боится её, то и он не должен.

Сейчас палочка, что долгие годы заменяла Оминису зрение, в руках у Себастьяна, и это кажется почти интимным из-за их необычайно тесной связи. Ощущение такое, будто Сэллоу держит меж пальцев что-то куда более личное, чем часть тела. Даже если палочка часто протестующе искрит, явно не признавая Себастьяна под волшебной личиной своим владельцем, от чего он каждый раз спотыкается, тихо ругаясь себе под нос.

В центральном зале кажется шумнее, чем обычно. В сладостном предвкушении выходного дня все вокруг весело галдят, колдуют, бегают, а на стенах в рамах снуют туда-сюда персонажи картин. Привыкшему к одному лишь звуковому шуму, Оминису, что теперь обрёл зрение, это кажется перебором. Трудно принять столько нового разом — голова от всего этого начинает сильно болеть, отдавая в виски. Даже высокие потолки со стенами будто начинают давить со всех сторон. Ему становится дурно. Оминис встаёт на месте, не дойдя и до середины зала, чтобы перевести дух. Не ожидавший заминки Себастьян врезается в плечо.

— Всё нормально? — обеспокоенно спрашивает нахмурившийся Себастьян, очевидно встревоженный раздавшимся шумным и затруднённым дыханием.

Оминис качает головой, но осекается, понимая, что сейчас Себастьян этого попросту не увидит. Ответ вслух приходится буквально выталкивать из глотки.

— Я так не могу, давай выйдем, — затравленно просит Мракс. Картинка перед глазами сливается в крупные скачущие туда-сюда пёстрые пятна. Он жмурится, погружая себя в такой родной и обещающий столь необходимое спокойствие мрак. Так хотя бы голова кружится немного меньше.

Без палочки сложно, но Оминису удаётся по памяти, ни разу не открыв глаз, довести их до ближайшего выхода. Совсем без происшествий не обходится — почти у самых дверей они сталкиваются с группой из трёх человек. Точно жемчужные бусы матери, по полу бодро катятся выпавшие из чьих-то рук «Берти боттс».

— Один слепой, так и второй не смотрит куда прёт, — с досадой брюзжит один из учеников. Предположительно, являющийся владельцем конфет.

Не будь Оминису так плохо, он бы попросил прощения за нерасторопность, но голова гудит, в ней словно каша, и Себастьян говорит первым:

— Завали пасть, — толкнув тяжёлую дверь, рявкает Себастьян его — Оминисовым — голосом. Никак не ожидавшие такого грубого ответа от Мракса, все трое ошарашенно замолкают.

Оказавшись на свежем воздухе, они отходят немного в сторону, чтобы не мешать движению, и Оминис практически падает на аккуратный щекочущий ладони газон, пытаясь отдышаться. На улице ожидаемо намного тише, чем внутри замка. Но Оминису всё равно необходимы несколько минут, чтобы прийти в себя, и снова попытаться открыть глаза. Он щурится и опускает взгляд в землю. Слишком ярко, и глазам больно смотреть даже просто вперёд. Ему нужно время, чтобы привыкнуть.

Устроившийся рядом Себастьян долго и успокаивающе гладит его по спине, не особо заботясь, что их так кто-то видит. Самого Оминиса в данный момент это тоже слабо волнует. Он смотрит на возвышающиеся, кажется, до самого неба стены школы, башни, и, как с готовностью поясняет Себастьян, на покачивающиеся вдалеке деревья, пики гор и облака. Вместе с очередной группой студентов из замка деловито проскальзывает кошка. С травяными глазами, и шерстью, цветом напоминающей одновременно огонь свеч, его палочку и накрахмаленную рубашку.

Почувствовав, как тёплый майский ветер ласково ерошит непослушные и непривычно торчащие волосы, Оминис пытается разглядеть поток воздуха, но не замечает ничего.

— Я думал, что у ветра тоже есть цвет, — немного смущённо признаётся Оминис и потирает виски. Головная боль всё не унимается.

Плечи Себастьяна сотрясаются от беззвучного смеха, а тонкие губы украшает улыбка. Он качает головой.

— Нет, к сожалению, нет. Но было бы мило.

***

В Большом зале немноголюдно к тому моменту, когда Оминис с Себастьяном до него добираются. Многие ученики давно закончили трапезу и разошлись по своим делам. Оставшиеся лениво обсуждают планы на день в ожидании почты.

Заняв место в пустующем углу Слизеринского стола, Оминис по запаху пытается угадать что перед ним, и набирает им с Себастьяном еды, останавливая выбор на оладьях и рисовом пудинге. Приятным сюрпризом становится едва уловимый запах граната, доносившийся из фруктовой вазы. Мракс берёт любимый фрукт себе и такого же цвета яблоко для Себастьяна, который щедро поливает свою порцию оладий таким количеством мёда, что у Оминиса от одного вида зубы свербить начинают. На краткий миг становится интересно, всегда ли Себастьян льёт в свою порцию столько тягучей сладости, или сегодня переборщил из-за отсутствия зрения. Бросив быстрый взгляд на жующее блаженное выражение лица, ответ остановится более чем очевиден.

— Манеры, Себастьян. Будь любезен, по крайней мере выпрями спину, пока притворяешься мной, — недовольным шепотом напоминает Мракс, видя, как тот сидит, склонившись над тарелкой, подперев рукой щёку.

— Только если ты не будешь сидеть так, будто палку проглотил, — отвечает Себастьян, но спину он всё-таки выпрямляет. Оминис, как и договорено, склоняется над своей тарелкой с пудингом.

Через пару минут плечи неприятно сводит от непривычного положения. Себастьян рядом тоже ёрзает, стараясь держать спину прямой. До исхода пятой минуты они оба приходят к согласию, что идея была дурацкой, прежде чем снова принять более удобные для себя позы.

Ещё издалека слышно приближающиеся глухое хлопанье крыльев. Оминис задирает вверх голову, чтобы увидеть, как сквозь распахнутые цветные окна, которые Себастьян назвал витражом, в зал влетают десятки сов. Некоторые не слишком культурные птицы сбрасывают письма прямо с высоты, более обученные — аккуратно приземляются рядом. Две из них опускаются напротив Себастьяна. Крупный, гулко ухающий, ушастый филин со свёртком, и пронзительно крикнувшая семейная сипуха, чей вопль, как всегда, напоминает скрип несмазанных дверных петель.

— Похожа на половинку яблока, — вслух замечает Оминис, переводя взгляд то на мордочку птицы, то на разрезанный пополам плод в руках Себастьяна.

— Ага. Хотя девчонки говорят, что она похожа на сердечко, — пожав плечами, он откусывает от яблока приличный кусок.

Оминис поджимает губы. В детстве старшая сестра дала подержать ему сердце какого-то животного. Ничего общего. От воспоминаний о неприятном склизком тепле в руках, хлюпанье и стойком запахе железа, у Мракса потеют ладони. Ассоциация с яблоком ему нравилась больше.

Первым делом Оминис решает забрать посылку из когтистых лап филина, уже догадываясь от кого он — ему пишет не так уж много людей, и ещё меньше посылают подарки. Свёрток из обычного пергамента обвязан бечёвкой с знакомым аккуратным бантиком вместо узла, и прижатой за ним открыткой с немного кривовато выбитыми иглой буквами шрифта Брайля.

«Надеюсь, он согреет тебя в холодные вечера. А ещё он сочетается с твоими глазами. С наилучшими пожеланиями, Анна».

Потянув за хвостик бантика, Оминис раскрывает подарок от подруги, и вытаскивает на свет небольшой букетик из полевых цветов и мягкий шарф уже известных ему оттенков. Небесно-голубой, переходящий в светло-зелёный, как кислые яблоки, с серебристыми, как отполированные доспехи, нитями, образующими незамысловатый узор. Судя по нескольким грубоватым узлам, которые Мракс нащупывает на изнаночной стороне — изделие ручной вязки. Грудь почти распирает от накатившего чувства, греющего душу, мигом затмившим собой гадостливое ощущение от недавних воспоминаний. Оминис находит невероятно трогательным то, насколько сильно старалась Анна, даже не зная, что он сможет увидеть её подарок.

— Будь любезен, сядь ровно, я хочу повязать на тебе шарф, — просит Оминис, прежде чем обмотать шею выпрямившегося Себастьяна простым парижским узлом. Он понятия не имеет правда ли цвет подходит — ткань выглядит несколько ярче его тусклых радужек, но он всё равно счастлив. Будь Анна рядом, он бы непременно ни один раз стиснул её в объятиях.

Отложив в сторону обёртку, Оминис по привычке тянется к домашней сипухе, чтобы почесать ей холку и забрать почту. Но сова, не признавшая хозяина в чужом облике, злобно вцепляется в его палец, остервенело вопя и не ослабляя хватку. Себастьян слепо машет рукой, отгоняя ошалевшую птицу, пока Оминис шипит от боли, отдёрнув наконец освобождённый палец.

— Сильно болит? — обеспокоенно спрашивает Себастьян, крепче сжимая палочку Оминиса, пытаясь разглядеть хоть что-то.

Боль от раны ноющая и тупая. Потемневший и немного увеличившийся в размере палец едва получается согнуть, и Оминис морщится. На месте укуса проступают и лениво стекают на стол капли. Красные, как форма гриффиндорцев, как гранатовые зёрна, как мигающий свет его палочки.

— Бывало и хуже, — заключает Оминис.

— Ну ничего, у меня в запасе есть несколько флаконов рябинового отвара, так что, до свадьбы заживёт, — утешает Себастьян, прислонившись своим коленом к ноге Оминиса, а затем недовольно цокает языком. — Всегда тебе говорил, что эта тварь только и ждёт, чтобы оттяпать мне палец, а ты не верил. Теперь видишь, что я был прав?

Закатив глаза, Оминис тянется к оставленным сипухой предметам: коробочка с прикреплённой запиской и конверт. Он щупает пергамент в местах, где обычно стоит подпись. Письмо от отца и записка от Марволо.

В подарке от брата оказывается флакон с парфюмом. Не удивительно. В прошлый раз, при посещении поместья, Марволо часто делал замечания по поводу того, что, предпочитающий сладкие и цветочные ароматы, Оминис выбирает духи в не совсем подходящем отделе.

На пробу распылив содержимое флакона, воздух наполняют морские ноты, запах можжевельника и длинный грейпфрутовый шлейф. Это действительно не такой уж плохой аромат, как можно было бы ожидать, но Оминису не нравится. Слишком грубый, на его вкус. Он сомневается, что сможет выносить этот запах в течении нескольких часов, не говоря уже о том, чтобы чувствовать его на себе постоянно.

— Не думаю, что тебе подойдёт, — качает головой Себастьян.

Отложив подарок, Оминис ведёт пальцами по тиснёным точкам на чёрном пергаменте и мрачнеет с каждой строкой. Разумеется. Конечно же родители не забыли ему ту выходку с книгами. Наверняка это их изощрённая месть за помощь «дружку-грязнокровке». Он со злобой сминает письмо, решая, что как только они выйдут отсюда — он сожжёт его.

— Что там? — Себастьян поворачивает голову на шорох бумаги.

— Ничего. Ты же знаешь, они никогда ничего хорошего мне не пишут, — почти не лжёт Оминис. Себастьян всегда может определить, когда он врёт, поэтому он пытается говорить хотя бы полуправду. Оминис берёт записку от Марволо, и смело зачитывает, зная, что там точно будет что-то гадкое, и не ошибается, — «Дражайший Оминис, не позорь семью, ты пахнешь как… девушка», — запинается на последних словах Оминис, на ходу заменив вульгарное «дешёвая шлюха», и немного кривится.

Для выходца из благородного рода, чем любит кичиться Марволо, он слишком много сквернословит. На день рождения Марволо Оминис определённо собирается сделать ответную любезность в виде денег и пожелания перестать позорить семью, пользуясь услугами дешёвых женщин.

— Что за кретин, — презрительно цедит Себастьян, продолжив уже тихим шёпотом. — Мне нравится, как от тебя пахнет.

— Благодарю, — Оминис хочет выразить признательность, погладив Себастьяна по колену, но перед этим осматривается. И лишь сейчас он понимает, что письма остальных учеников, как и записка Анны, другого цвета. Похожие на яичную скорлупу. Пергамент от обоих Мраксов напоминает цвет мантий. — Скажи, письма от моей семьи всегда такие… — Оминис замолкает, пытаясь подобрать слово, но пока ещё не знает, как называется этот цвет.

— Чёрные, — подсказывает Себастьян, сразу поняв суть вопроса. — Да, всегда. Твоя родня такая драматичная, — фыркает он и подносит к губам кубок с ягодным соком. Сэллоу до сих пор по возможности избегает употребление в пищу то, что содержит тыкву.

Оминис поднимает глаза на когтевранский стол, и видит то, что уже знает. С таким же чёрным конвертом в руках, за ними внимательно наблюдает пара обрамлённых длинными ресницами глаз. Серых, словно холодные камни.

***

Фелдкрофт, давно ставший сердцу местом ближе семейного поместья, радушно встречает ясной погодой, блеянием овец и чистым горным воздухом, в котором витает благоухание распустившихся гиацинтов. В сравнении с соседскими аккуратными домиками, дом семьи Сэллоу, в котором Оминис провёл большинство самых счастливых дней, выглядит неухоженным с его чахнущими без внимания цветами в клумбах, и заросшими плющом стенами. Из сада с высокой нескошенной травой, доносится щёлканье зубов садовых гномов.

Входная дверь со скрипом впускает в жилище, где ощущается духота и затхлость. После окончания пасхальных каникул они с Себастьяном редко и едва ли на пару часов возвращались сюда, слишком нагруженные подготовкой к экзаменам и уставшие, чтобы тратить время на тщательную уборку. Поэтому Оминис ничуть не удивляется тому, что под потолком кухни раскинута шёлковая паучья сеть, а проведя пальцем по буфету, он собирает с поверхности слой пыли, которую не убирали неделями.

Прежде всегда уютное и бурлящее жизнью место, ныне же навевает тоску по безвозвратно ушедшим беззаботным дням. И людям.

— Довольно унылое зрелище, — вздыхает позади до этого молчавший Себастьян, всё ещё под действием Оборотного зелья. Его руки скрещены, а голова повёрнута в сторону, как будто он не желает видеть родной дом даже с помощью палочки Оминиса. На линии челюсти виднеется тёмное пятно сажи от летучего пороха. Оминис подходит к Себастьяну и ласковым жестом стирает грязь с бледного лица.

— Уверен, всё будет не так уж плохо, если мы приведём это место в порядок, — аккуратно забрав из рук Себастьяна свою палочку, Оминис взмахивает ей, и из кладовки, подняв клубы пыли, бодро вылетают мётлы, тряпки, настежь распахивается окно, впуская горную свежесть, с улицы приплывает по воздуху ведро, наполненное дождевой водой.

Слишком увлечённый процессом, Оминис не замечает, как к нему со спины подходит Себастьян, пока тот не врезается в него, заключив в объятия и мягко потеревшись лбом о затылок Оминиса.

— Ты, наверное, единственный слепой, который захотел бы заняться уборкой в первый же день, обретя зрение, — Себастьян тихо посмеивается себе под нос, чем немного щекочет кожу шеи. — Я ожидал, что ты предпочтёшь что-то более энергичное. Вроде полёта на метле или отправиться в небольшое приключение.

— Думаешь, я скучный?

Он чувствует, как Себастьян отрицательно качает головой.

— Думаю, ты милый, — прикосновения губ к загривку почти невесомые.

Не меняя позы, Оминис тянет свободную ладонь к волосам Себастьяна, которые сейчас наощупь непривычно короткие и жёсткие. Положение руки не слишком удобное, и через пару минут её станет трудно так удерживать в воздухе, но Оминиса всё устраивает.

Взгляд скользит по почти десятку зарубок на одной из деревянных балок помеченными вырезанными буквами «А» и «С», по разноцветным флакончикам возле зеркала, оставленными Анной, по пустующему углу, в который на каждое рождество ставили небольшую и колючую ёлку, и по сдвинутым вместе небольшим — в сравнении со школьными — одноместным кроватям, более не разделённым тяжёлым бордовым занавесом. В первые годы они ютились вместе на одной. Позже Оминис спал на Себастьяновой кровати в одиночестве, а сам Себастьян перебрался на софу — места для двоих катастрофически не хватало.

На стене развешаны несколько серых фотографий в светлых рамках. Со всех них улыбаются и приветливо машут члены семьи Сэллоу. На одном из снимков Себастьян и Анна в колпаках первогодок стоят с чемоданами, как предполагает Оминис, возле локомотива Хогвартс Экспресса. На фоне тенями проходят другие дети с родителями.

В центре расположено фото, на котором все трое Сэллоу, и Оминис. Соломон стоит позади, по-отечески положив ладонь Себастьяну на плечо, по правую руку от которого стоит Анна в платье и венке, а по левую, в шаге от них — Оминис. Все Сэллоу смотрят прямо в кадр, улыбаются, в отличие от самого Оминиса, чья голова направлена немного в сторону. Затем Себастьян на фото хитро щурит глаза, посмотрев на друга и, резким движением закинув руку на плечо удивлённого Мракса, притягивает его ближе. Удивление быстро проходит, сменяясь весёлостью, и Оминис на фото беззвучно смеётся в кулак, толкнув Себастьяна в грудь. Соломон качает головой и так же беззвучно говорит. «Дети», — его голос звучал снисходительно-мягко, хотя большинство посчитали бы фотографию безнадёжно испорченной.

Этот августовский день перед началом четвёртого курса Оминис помнит, как будто он был вчера. В ночь перед ним шёл дождь, потому утро выдалось прохладным. Воздух был наполнен запахом свежей травы и сырой земли.

В тот раз Соломон сказал, что одолжил фотоаппарат у своего друга из Министерства, и близнецам нужно приодеться понаряднее. Оминис добрых тридцать минут пытался помочь Себастьяну уложить непослушные вихры волос воском. Это должно было быть семейное фото, но Себастьян настоял на том, что Оминис тоже должен присутствовать. Для Мракса фотографирование происходило впервые — его семья достаточно презрительно относилась к изобретению магглов — от чего он волновался ощутимо больше, чем любой из Сэллоу.

«Чего ты такой кислый, будто лимон съел?», — Анна быстрыми движениями проворных пальцев провела по боку Оминиса, заставляя того вздрогнуть от лёгкой щекотки и сделать шаг в сторону, на что девушка получила недовольное покашливание со стороны всё ещё настраивающего аппарат дяди.

«Леди не пристало трогать юношей, особенно так», — устало вздохнул Соломон, тщетно пытающийся воспитывать хотя бы одну из этой несносной двоицы. Оминису удалось подавить смешок, поджав губы. Анна, может быть, и создаёт впечатление леди, но без надзора взрослых может быть задирой хлеще Себастьяна.

Уже с другой стороны Оминиса несильно толкнули в плечо, вероятно локтем.

«Расслабься и улыбнись. Это всего лишь фотография, а не памятный портрет», — вносит и свою лепту в успокоение Оминиса Себастьян.

Насколько он знал, улыбаться на фотографиях не принято. Родители говорили, что это должно быть важное мероприятие, и такая блажь, как улыбка, дозволена либо совсем детям, либо деревенским простакам. Справедливости ради, Сэллоу действительно родились и выросли в деревне. Им не обязательно соблюдать этикет.

«Готов поспорить, что, даже когда у тебя будет портрет, он будет улыбаться так же», — мягко улыбнулся Оминис. Он совсем не мог представить Себастьяна одним из серьёзных взрослых. Скорее уж каким-нибудь эксцентричным дядей, которого обожали бы чужие дети.

«О, непременно!», — весёлый голос Себастьяна не оставлял сомнений, что так оно и будет.

Это был чудесный день.

Оминис отводит взгляд от фотографий. Ему очень хочется увидеть Анну воочию. Но она всё ещё не желает видеть Себастьяна, и, вероятно, ей будет слишком болезненно от этой встречи, даже зная, что под личиной брата сокрыт друг. К тому же, он не может оставить своего ослепшего партнёра надолго.

По окончанию уборки дом выглядит будто бы ярче. В воздухе витает аромат свежезаваренного бергамотового чая и чистоты, даже можно вдохнуть полной грудью без того, чтобы чихнуть от пыли. Теперь жилище по ощущению больше напоминает то место, к которому он привык и какое ожидал увидеть.

Оминис в последний раз обводит взглядом помещения, желая, чтобы дорогое сердцу место отпечаталось в памяти именно таким. Уютным.

Напоследок, прежде чем покинуть Фелдкрофт, Оминис возлагает свежие цветы, взамен увядших, на могилу Соломона, пока Себастьян чуть поодаль несколько нервно ковыряет носком ботинка землю. Себастьян редко ухаживает за захоронением дяди, говоря, что тот бы вряд ли хотел, чтобы его убийца смел осквернять могилу своим присутствием.

***

В «Трёх мётлах» как всегда шумно и пахнет хмелью. Приноровившийся в управлении палочкой Себастьян двигается более уверенно, лавируя между столиками, хоть всё ещё придерживается за манжету идущего впереди Оминиса, чтобы добраться до привычного укромного места в углу паба.

Хозяйка питейного заведения выглядит, мягко говоря, не совсем так, как можно себе её представить, слыша только грубоватый голос. Мракс очень старается откровенно не пялиться на неё, заказывая две кружки сливочного пива — обычное для Себастьяна и с имбирным вкусом для себя.

Покачивая бёдрами, Сирона вместе с заказом любезно подаёт бесплатный кусок грушевого пирога, посыпанным пудрой и с воткнутой зажжённой свечкой в честь дня рождения. С ухмылкой она сообщает, что поскольку Оминис теперь совершеннолетний, он в праве покупать алкоголь крепче сливочного пива. Мракс не сильно пинает под столом Сэллоу, чтобы тот отказался. Однажды Себастьян нашёл тайник Соломона с алкоголем, и они попробовали всё, что там было — от огневиски до медовухи. От обжигающих горло напитков весело было совсем недолго, а потом тошнило, и сильно болела голова. Так провести свой день рождения Оминису совсем не хочется. Тем более, что обезболивающее зелье, купленное в лавке, только начало действовать, и мучающая мигрень отступила.

— Кстати, ты должен мне двадцать галлеонов, — дожевав свою половину куска, говорит Себастьян и облизывает губы от пудры.

Оминис недоумённо хмурится.

— За что?

— Наше пари. Помнишь, пару недель назад ты поставил на то, что Шарпа обчистил наш друг? Так вот, — он выдерживает небольшую паузу, будто это должно быть интригой, хотя ответ уже более чем очевиден, — это был я. — Себастьян прикладывает руку к груди и улыбается так самодовольно, будто хвастается не меньшим, чем спасением целого вымирающего вида, а не признаётся в мелкой краже.

— Это не честно, если ты знал кто виновен, — Мракс несогласно качает головой, откладывая вилку.

Себастьян лишь пожимает плечами.

— Не моя была идея ставить деньги, за язык тебя никто не тянул. Кроме того, ты что, отказываешься от своих слов? Это так не по-джентльменски, — Себастьян несколько раз наигранно-осуждающе цыкает.

— Ладно, — Оминис закатывает глаза и тянется в карман за кошельком, чтобы отсчитать двадцать блестящих золотых монет и выложить их двумя стройными столбиками в протянутую ладонь.

— Ах, мои самые легко заработанные деньги, — с довольной улыбкой Себастьян, не пересчитывая, засовывает монеты в карман мантии, а затем отвешивает лёгкий поклон. — Приятно иметь с тобой дело.

— Мелкий гремлин, — беззлобно фыркает Оминис.

— Сейчас я выше, — нараспев отвечает Себастьян, прежде чем припасть к кружке.

— Наслаждайся, пока можешь.

Себастьян ухмыляется с пивными усами, рассказывает шутки, делится последними сплетнями, а Оминис всё смотрит на то, как напротив собственное же худое и бледное лицо сменяет одну эмоцию за другой, как резво жестикулируют по привычке руки, как на него и в то же время в никуда устремлены блёклые, словно под слоем пыли, глаза, и осознаёт, что сейчас он больше всего хочет видеть как всё это делает Себастьян в своём настоящем облике. Хочет видеть перед собой своего настоящего лучшего друга и парня.

Сэллоу отставляет пустую кружку и вытирает рот.

— Не хочешь сходить в «Сладкое королевство»? Можешь выбрать, что хочешь, я угощаю, — хитро прищурив мутные глаза, он похлопывает по карману, из которого доносится задорное позвякивание галлеонов.

Оминис лишь закатывает глаза и несильно пихает хихикающего Себастьяна в плечо.

***

Прогулка выматывает сильнее обычного, и они остаются на привал под дубом, широко раскинувшим свою пышную крону. Над их головами среди цветущих серёжек скачут со звонкой трелью пёстрые птицы. В раскинувшемся поле гуляет усилившийся ветер, приминая изумрудную траву, и это немного напоминает качающиеся волны Чёрного озера. Что кажется странным названием, ведь вода в нём совсем не чёрного цвета.

Себастьян, час назад вернувший истинное обличие, под боком шуршит фантиком медовой ириски, Оминис же сидит, запрокинув голову и любуясь небом. Нагнанные ветром, мягкие на вид облака, что скрывают собой солнце, делают окружающий мир не настолько ослепительным. Взгляд быстро цепляется за большое белое облако, светящиеся золотом изнутри. «За ним солнце», — догадывается Оминис. Некоторое время он наблюдает, не отводя глаз, и вскоре оно начинает выглядывать. Мракс с восхищением смотрит несколько секунд, прежде чем болезненно жмурится и отворачивается от небесного светила. В глазах чудно прыгают цветные пятна.

— Что такое? — оторвавшись от своего занятия, Себастьян вопросительно приподнимает брови.

— Солнце такое яркое. Не могу на него смотреть, — почти разочарованно вздыхает Оминис.

— Ты и не должен на него смотреть! Так и ослепнуть можно, — сетует Сэллоу, но не может сдержать тихий смешок. Он возвращает внимание к фантику, который кропотливо сгибает в разных местах, иногда проводя по сгибам ногтями. Несколько фигурно сложенных обёрток лежат на его коленке.

— Что ты делаешь?

— Оригами. Нашёл недавно в одной книге. Тут рыбка, лягушка, а это журавлик, — он поочерёдно указывает на фигуры, последнюю из которых держит в раскрытой ладони.

Желая поддразнить Себастьяна, Оминис будто оценивающе рассматривает, и выдаёт свой неутешительный вердикт:

— Сомневаюсь, что журавли выглядят именно так.

Сэллоу возмущённо давится воздухом, и отставляет руку с фигуркой птицы подальше.

— Да как у тебя только язык повернулся такое сказать? Он только появился на свет, а ты уже осуждаешь его за внешний вид, бессердечное ты чудовище, — ворчит Себастьян, надув губы, но уголки губ кривятся в улыбке.

— Мне так жаль, — испускает вздох Оминис и старается звучать как можно более виновато, подыгрывая дурачеству. — Я могу как-то получить прощение?

— Даже не знаю. Может быть, — Себастьян отворачивает голову, совершенно точно не подставляя щёку под поцелуй. Оминис с готовностью прижимается губами, но Себастьян только задумчиво хмыкает. Он милосердно соглашается простить Оминиса лишь после третьего поцелуя.

С простым заклинанием угловатые бумажные животные взмывают в воздух, кружась вокруг подобно тому, как двигались бы их оригиналы, если верить словам Себастьяна.

— Хочешь сказать, что журавли на самом деле выглядят именно так? — скептично изгибает бровь Оминис, оглядывая парящую абсолютно геометричную птицу. На самом деле, в отличии от рыб и лягушек, он никогда не встречал журавлей — они всегда были слишком далеко, чтобы палочка могла очертить их силуэты, не говоря уже о том, чтобы потрогать их.

— Да. Ты что, не веришь мне? — с совершенно серьёзным тоном говорит Себастьян.

— Верю, — снисходительно улыбается Оминис слишком уж очевидной лжи. Пусть так. Он не имеет ничего против того, чтобы представлять этих птиц хотя бы такими. Ему кажется это забавным.

В глазах начинает привычно темнеть, и Оминис тянется за флягой, чтобы продлить эффект оборотного зелья. Следом в рот отправляется карамель, чтобы сбить горькое послевкусие. Себастьян неторопливо сворачивает новый жёлтый фантик несколько раз в широкую полоску и соединяет концы в форму круга, который перекатывает в пальцах.

— Оминис?

— Да?

— Ты не думал, что будешь делать после выпуска? — дрогнувший голос выдаёт волнение.

Вопрос выбивает весь дух. Оминис кладёт голову на плечо Себастьяна и сцепляет их руки в замок. Ему совсем не хочется думать о грядущем. Хотя бы сегодня.

— Нет. Я не думал.

Потому что ему и не нужно. Родители уже подумали за него.

***

— Давай скорее, а то опоздаем! — Себастьян крепче сжимает ладонь Оминиса и тянет за собой, рассекая круто наклонённый цветущий луг под темнеющим небом.

— Куда? — между рваными вдохами спрашивает Оминис. От бега вверх по неровному склону уже горят внутренности, и кажется, что как только они остановятся, он просто рухнет без сил. Мракс не в курсе зачем такая спешка, насколько он знает тут ничего не должно быть — лишь луга, да хребет низких гор.

— Не «куда», а «на что», — поправляет Себастьян и, быстро оглянувшись на Оминиса, подмигивает ему.

— А почему не трансгрессируешь?

— Это не так увлекательно.

На самой вершине Себастьян наконец останавливается, и оба слизеринца могут перевести дух. На лбу и спине явно чувствуется испарина, а сердце бьётся так сильно, словно вот-вот проломит свою костяную клетку. Но всё это кажется таким несущественным, в сравнении с разлившимися по небосводу и облакам розовыми, синими, фиолетовыми, жёлтыми, оранжевыми красками. Оминису кажется, что он перестаёт дышать, хотя только что жадно глотал воздух.

— Нравится? — с довольной ухмылкой спрашивает Себастьян, чья грудь так же тяжело вздымается, и утирает блестящий от влаги лоб. Не в силах вымолвить ни слова, Оминис в ответ согласно кивает и облизывает пересохшие губы.

Себастьян подходит к обрыву, садясь на траву, и приглашающе хлопает рядом с собой. Оминис устраивается подле, соприкасаясь с ним коленями. Синеют вдали пики гор, горит оранжевым горизонт, сияет речная гладь, растянувшаяся по долине гигантской змеёй. Себастьян кладёт свою руку поверх пальцев Оминиса, не тронув всё ещё саднящее место укуса, и Мракс поворачивает голову, чтобы увидеть, как темноволосого юношу обрамляет тёплый свет, а в карих глазах отражается закат, отчего те напоминают огневиски. В голове мелькает мысль не чувствовал ли того же трепетного волнения Себастьян, когда они впервые поцеловались.

— Мне нравится цвет твоих глаз, — с ласковой улыбкой признаётся Оминис.

Себастьян отводит взгляд, чуть отвернув голову.

— Карие глаза самые скучные. По цвету похожи на грязь. Не то, что твои.

Оминис вспоминает белые глаза мёртвой рыбы, лежащей во льду мясной лавки. Вот на что похожи его собственные глаза. Не чета таким живым глазам Себастьяна. Он вздыхает и кладёт руку на щёку Себастьяна, заставляя его посмотреть на себя.

— Тогда скорее, на плодородную почву. На шоколад, крепкий чай, древесную кору, звёздочки бадьяна, палочки корицы. Мне кажется, что коричневый — ничем не хуже остальных цветов, — от этих слов смущённое лицо Себастьяна приобретает приятный красноватый оттенок. Он выглядит невероятно милым в этот момент. — Можно тебя поцеловать? Я пойму, если ты откажешься, — быстро добавляет Оминис, на что Себастьян изумлённо вскидывает брови.

— Почему я должен не захотеть целоваться с тобой? — Себастьян ладонью накрывает руку Оминиса, покоящуюся на его щеке.

— Потому что это будет слишком странно, целоваться, когда я выгляжу как ты, — сказав вслух, Оминис осознаёт, насколько глупа и эгоистична его идея. Это, должно быть, куда более ненормально, чем целовать кровного родственника. Не стоило вообще просить о таком.

— Ты — это всё ещё ты, не важно, как ты выглядишь, — мягко улыбается Себастьян и целует Оминиса в руку. Мракс пытается разглядеть хоть толику сомнений на чужом лице, но ничего не замечает.

Получив разрешение, Оминис, будучи вынужденным сдерживаться весь день, наконец может выразить свои чувства, и целует своего партнёра. Сначала в лоб, затем покрытые веснушками щёки и нос, в желанные мягкие губы. Он запускает пальцы в шелковистые каштановые волосы, и смотрит в глаза цвета чёрного чая, кофейных зёрен и молочного шоколада. Себастьян сам углубляет поцелуй, первым толкнувшись языком в рот Оминиса, вытесняя из его головы всю нерешительность.

С тяжёлым дыханием, раскрасневшимися щеками и припухшими губами Оминис разрывает поцелуй, чтобы задать уже несколько минут терзающий его вопрос.

— Можем мы зайти немного дальше? — немного виновато спрашивает Оминис, не чувствуя, что одни лишь поцелуи смогут утолить его жажду близости.

— Это твой день. Ты можешь делать всё, что захочешь, — беззаботно пожимает плечами Себастьян.

— Если это будет слишком странно, то только скажи, и мы сразу всё прекратим.

— Не будет. Ты — это всё ещё ты, — напоминает Себастьян и с хитрым прищуром тянет за галстук Оминиса, развязывая его.

***

Под тёмно-синим небосклоном, усеянным сиянием бесконечного множества звёзд, слизеринцы стоят у высокой стены школьной ограды. Комендантский час давно настал, и все ворота закрыты до утра. Оминис, наслаждаясь последними минутами действия по истине волшебного зелья, рассматривает светила, пока Себастьян ищет нужную плиту, открывающую секретный проход внутрь Хогвартса, постукивая по ним палочкой.

Оминис поворачивает голову к Себастьяну и зовёт того по имени, привлекая внимание.

— Кажется все эти годы ты абсолютно бессовестно врал мне, — нарочито-грустно вздыхает Оминис, с удовольствием рассматривая как в свете Люмоса широкие брови Себастьяна сначала удивлённо приподнимаются и почти сразу хмуро сводятся к переносице в смятении.

— О чём?

— Твои веснушки куда больше походят на звёздное небо, чем мои родинки.

Себастьян не глядя стукает по очередному камню, и раздаётся глухой звук смещения тяжёлых плит. Оминис собирается войти в открывшийся проход первым, но Себастьян хватает его за манжету, останавливая.

— Всё точно нормально? — немного обеспокоенно спрашивает Сэллоу. — Ты посмотрел не так уж много на что. Если хочешь, я могу принести ещё зелье, в котле много осталось. Таких дней, как этот, может быть гораздо больше, чем один.

Оминис бы соврал, сказав, что ему не интересно увидеть множество других вещей, или не хочет иметь возможность смотреть на Себастьяна каждый день до конца своей жизни. Как и соврал бы, сказав, что не мечтает прожить жизнь, не пользуясь палочкой-поводырём, особенно после сегодняшнего дня, узнав какого это — быть нормальным. Он безмерно ценит предоставившуюся возможность хотя бы на день оказаться в мире, о котором всегда грезил. Предложение Себастьяна звучит слишком соблазнительно — ощущения перевоплощения и тошнотворный вкус — слишком малая цена за столь поистине невероятное чудо, Оминис бы мог смириться с ней.

Но он знает, что не сможет всю жизнь притворяться кем-то другим. Кем-то нормальным. Кем не является на самом деле.

— Себастьян, — Мракс успокаивающе обхватывает руками лицо любимого, поглаживая большими пальцами по щекам, и улыбается настолько тепло, насколько может, прежде чем целомудренно поцеловать в уголок губ, — то, что мне хотелось увидеть больше всего на свете, я увидел самым первым. Тебя.

В этот момент мрак своими жадными лапами обнимает глаза Оминиса, насильно возвращая его в свои владения.

***

Подперев голову, Оминис скучающе сидит за партой в ожидании начала занятия. Обычно он с нетерпением ждёт уроков трансфигурации, но не сегодня. Разве возможно так резко вернуться обратно в учебное русло, когда вчера побывал в другом, совершенно ином мире?

— Сегодня вам нужно превратить часы в кошек, — объявляет тему урока профессор Уизли, скрипя мелом по доске, выписывая тему занятия и формулу заклинания.

На парту с тихим стуком приземляются часы. Настольные, деревянные, с резным цветочным орнаментом. Теперь Оминис даже может представить себе их коричневый цвет и серебряный или, может быть, медный циферблат.

Накладывая заклинание, Оминис невольно вспоминает кошку, которую первой увидел вчера. Как выяснилось, с рыжими, чёрными и белыми пятнами, с блестящей шерстью, с розовым носом, длинными белыми усами и большими зелёными глазами. Когда он опускает палочку и ощупывает получившееся создание, чтобы выявить возможные изъяны, по аудитории прокатывается удивлённый вздох, быстро сменившийся оживлённым шёпотом, который сложно разобрать из-за количества голосов. В его направлении быстро отстукивают каблуки преподавательницы, явно не предвещая ничего хорошего.

— Как интересно, — говорит она, но у Мракса не получается разобрать по голосу её настроение. Даже только что шепчущиеся студенты, все как один, теперь хранят тишину, с хищным любопытством следя за разворачивающейся сценой.

— Что интересно? — непонимающе вопрошает Оминис, сконфуженный таким пристальным вниманием. Разве он где-то ошибся? Если судить по форме, и мягкости шерсти, всё должно быть правильно. Животное даже утробно мяукает, а не тикает. Он нервно трогает перебинтованный, но ещё незаживший след от совиного укуса.

Со скрежещем звуком металла по дереву, профессор придвигает к нему чернильницу.

— Можете превратить её в кубок?

Оминис несколько растерянно кивает — задание слишком простое, и рассчитанное для первокурсников. Занося палочку для свершения магии, в его памяти всплывают медные кубки из большого зала, весело поблёскивающие в ярком свете. Мисс Уизли задумчиво хмыкает.

— Мистер Мракс, знаете ли вы, как обычно выглядят трансформированные вами объекты?

— Нет, мэм, — Оминис хмурится и отрицательно качает головой. Вчера ему и впрямь не довелось увидеть, как они выглядят.

— Они абсолютно чёрные. Всегда, — поясняет женщина более мягким, почти сочувствующим, тоном. Её силуэт почёсывает создание за ушком, и то начинает довольно урчать полученной ласке. — Но эти кошка и кубок цветные.

Смущённый тем фактом, что их с Себастьяном небольшой секрет раскрыт, Оминис чувствует, как его лицо краснеет.