Их общие закаты таят мягким, холодным тёмно-лиловым небом, насаженным на пики серых, почти чёрных, высоток, пронизанных трещинами от вечного напряжения внутри.

Их общие закаты они никогда не проводят вместе, но знают, что делят момент, когда солнце тонет, на двоих — взглядами, оглаживающими небо-море и золотую лужицу в нём.

У Мистери нет ничего своего, кроме пачки сигарет и зажигалки, подаренной Аузерир, Мистери к общему не привыкать. Даже окна собственного, чтобы на солнце уходящее смотреть, и того нет: Келл, которая в одной комнате с ней живёт, ближе к закату всегда дома — читает книги, почти неслышно, увлечённо.

Мистери наполовину торчит из окна и выкуривает сигарету, смотря, как травянистая дымка растворяется, вновь показывая убывающий закат. Звёзды на руках мерцают серебром.

Арньек — вечная уличная кошка, теряющаяся в серых тучах, балансируя на крае крыш. И только в свете бездыханного солнца её фигура, очерченная золотом, похожа на отголоски прошлого — дикого дракона с неясного, невидимого востока.

У Арньек даже ничего своего, кроме потёртого на локтях плаща и старой, потрёпанной одежды нет. Только потрескавшиеся плоские крыши и надломанные шпили вечных высоток, на которых бездомным бродить опасно.

Ещё у Арньек есть метка соулмейта — болезненный шрам от рваной раны. И каждый огненный закат-рубец трескается, рвётся и красным жаром расцветает.

Они делят очередное сливовое небо и солнце, плавленным сливочным маслом текущее, в очередной безлунный четверг.

Арньек ступает лапами по земле с хищной грацией, оставляя после себя капли тёмной крови, хруст и пыльные следы, исчезающие с новым порывом ветра. Мистери открывает окно.

Демоник впервые цепляется взглядом не за солнце и золотистую дымку, а пристально на россыпь белого среди бледно-зелёной улицы смотрит: как странно. Если бы у тумана была телесная оболочка, думает она, то эта девушка — точно из тумана соткана, сплетена и в одежды из тёмной ночи одета. _И закат у неё на воротничке оранжевый, сочный._

У Мистери пальцы покалывает, жжёт, когда звёзды на руке загораются, и сердце ёкает от искры — созвездие дракона лижет его и машет хвостом из метеоритной пыли у запястья.

Арньек оборачивается — будто у Мистери пульсар, а не сердце, вокруг которого не звёзды вьются, а дракон настоящий, оберегающий, как золото.

В сумерках звёзды на оголённой руке мерцают фиолетовым — впервые не серебристым — ярко, как безостановочная и сломавшаяся (улучшившаяся?) иллюминация.

Арньек оголяет запястье, стягивая рукав выше, у локтя. Кровь кипит рубиновым и маленькими каплями стекает к локтю; Арньек хмурится: эта незаживающая рана изматывает ей нервы, постоянно открываясь к вечеру.

***

Мистери ловит кончиком языка вкус крови, целуя бледное запястье.

Арньек проводит тонкими пальцами по бледным ключицам, опуская подушечки на мерцающую галактику точек-звёзд под сердцем Мистери и оставляет частички себя: дорожную пыль и чуть мозолистые прикосновения на коже.