Из крепкого сна Авантюрина выдергивает громкий звон разбившегося в соседней комнате бокала и выразительные ругательства, последовавшие за этим событием. Разлепить отяжелевшие веки кажется непосильной задачей, но ударившая по вискам острая головная боль заставляет поморщиться и предпринять попытки к тому, чтобы проснуться и доползти до кухни за таблеткой. 

Он хлопает глазами, пытаясь проморгаться и сфокусировать на чем-нибудь мыльный взгляд. В голове мелькают смутные воспоминания, как они с Топаз добирались до ее дома, успев по пути вступить в перепалку с незнакомым пьяницей на улице и чудом унести от него ноги. Мозг перестал нормально функционировать уже после третьего бокала, а после какой-то мешанины из различных коктейлей, которую ему любезно сотворил Сампо Коски, и вовсе окончательно отключился. 

Авантюрин с многострадальным стоном тянется к телефону, который валяется на полу, как ненужный элемент, и с ужасом замечает на экране, что время перевалило за три часа дня. Встреча с психиатром назначена на шесть часов, а значит, что времени с каждой минутой становится все меньше и меньше. Нужно как-то привести себя в порядок.

Авантюрин выпутывается из цепких объятий тяжелого одеяла, с тяжелым кряхтением приподнимается с постели и на гудящих ногах выходит из комнаты. Взгляду тут же предстает картина матерящейся Топаз. Она осторожно собирает с пола осколки разбитого бокала, проклиная все на свете. 

— Не порежься, — заботливо хрипит Авантюрин, прикладывая ладонь к раскалывающейся голове.

Широкими шагами он огибает осколки, проскальзывая к ящику с бесконечными запасами капсул, сиропов, порошков и других медикаментов на все случаи жизни. Холодная вода, которой Авантюрин запивает сразу две таблетки обезболивающего, немного остужает пылающий рассудок. 

— Я думала, ты будешь спать до вечера, — усмехается Топаз, когда слышит блаженный выдох и стук бокала о столешницу, и параллельно выбрасывает последние осколки. — Выглядишь не очень. 

На такое заявление Авантюрин только недовольно цокает, заваливаясь на мягкий стул, и откидывается на спинку. На нем все та же одежда, что была прошлым вечером, потому что он не смог найти в себе никаких сил нацепить домашние вещи, оставленные у Топаз. Теперь все изрядно помялось, за исключением пальто, аккуратно висящего на крючке в коридоре. 

— У меня через три часа сеанс, — удрученно вздыхает Авантюрин, благодарно принимая еще один стакан воды. 

— Не ходи, — предлагает Топаз, которая, к слову, выглядит куда бодрее, хотя выпила не меньше. 

— Ну да, а потом мне влетит вдвойне, если классная уже позвонила родителям. Школу прогулял, сеанс пропустил. 

Топаз промолчала, запрыгнула на подоконник, подхватив с него полупустую пачку сигарет, и приоткрыла окно. Прохладный ветерок пускал мурашки по оголенной коже шеи и бедер, пока едкий табачный дым обжигал легкие, заставляя поморщиться. Хотелось помочь Авантюрину, потому что, как бы он ни отрицал, она была ему нужна. 

За спиной неприятно скрипнул стул. Авантюрин поднялся с места и скрылся за дверью ванной, где всегда стояла его личная зубная щетка и висело полотенце. Он благодарен всей вселенной и самой Топаз за то, что она есть в его жизни, — единственная близкая и понимающая подруга, принимающая его любым. 

Из зеркала на него смотрит словно не он сам — какая-то давно забытая никчемная копия: на лице почти болезненная бледность, темные круги под глазами из-за проблем со сном, в зрачках не блестит простая радость, какую он когда-то искренне мог испытывать. Собственное отражение словно насмехается над ним, испытывает терпение. Смотреть на такую картину не хочется — только разбить стекло. 

Стук в дверь грубо вырвал из размышлений. Впрочем, тем лучше. Нужно взять себя в руки. 

— Эй, давай сюда свою одежду и возьми домашнюю. Я поглажу пока, — донесся голос Топаз, словно сквозь невидимую пелену. Все же стоит меньше пить. 

— Спасибо, — Авантюрин приоткрывает дверь и благодарно улыбается подруге. — Правда. 

— Обращайся. Иди в душ, время утекает, — она нарочито небрежно вкладывает одежду в его руки и терпеливо дожидается, пока он вручит другую. 

В душе гулко зашумела вода, сплетаясь с негромким стуком капель дождя о небольшое окно и создавая приятный аккомпанемент, немного перекрывающий мысли. Горячие струи почти болезненно обжигают каждый миллиметр кожи, но даруют странное мазохистское наслаждение и некоторое освобождение от стресса, словно вместе с каждой каплей утекают тревоги и обиды… 

*** 

На сей раз Авантюрин проскальзывает в кабинет плавно и спокойно, но в нем оказывается неожиданно пусто. Он оглядывает все помещение, где каждая вещь аккуратно и ровно стоит на своем месте, но только цветочный горшок оказывается снесен со столика у дивана. Неужели Рацио или кто-то из его пациентов случайно уронил? И теперь психиатр ищет замену цветку вместо того, чтобы проводить сеанс? 

Даже психотерапевту он не нужен.

Авантюрин горько усмехается своим мыслям, но проходит дальше и заваливается на мягкий диван, устраивая голову на подушке, а ноги на подлокотнике. Нотки разочарования неприятным осадком остаются где-то в глубине души. Так спешил побыстрее привести себя в порядок и доехать до места назначения, а в итоге его даже не ждут.

Впрочем, может, случилось что-то серьезное? 

Он старается держать слипающиеся глаза открытыми, чтобы выдать саркастичную пассивно-агрессивную тираду Рацио, как только тот соизволит вернуться в кабинет, но сонливость накатывает огромной волной, от которой невозможно спастись. Авантюрин быстро сдается и прикрывает глаза всего на несколько минут, не замечая, как проваливается в глубокий сон. 

*** 

— Можно как-нибудь быстрее? У меня сеанс прямо сейчас, — раздраженно шипит Веритас, пока Коллеи неспешно обрабатывает небольшую царапину на руке. 

Его взгляд буквально метает молнии, а нога нервно выстукивает по полу раздраженные ритмы. Он ненавидит опаздывать, особенно по таким незначительным причинам, вроде ушибов. На сеансе оказалась задета слишком серьезная и болезненная тема для пациента с неконтролируемой агрессией. Рацио с грустью вспоминает разбитый цветок, когда-то подаренный Коллеи, и все еще фантомно ощущает, как на него обрушивается удар.

— У тебя прямо-таки тяга к проблемным пациентам, да? — недовольно спрашивает девушка, отбирая у Веритаса лед, который он прикладывал к ушибленной скуле, чтобы снизить болезненные ощущения. — Тебя уже избивают, а отказываться от пациента все еще не собираешься?

— Не собираюсь, — отрезает Рацио и сдавленно шипит, когда Коллеи начинает втирать какую-то мазь, больно надавливая. — Разве кто-то в этой клинике еще захочет взяться за него? Я хочу ему помочь и точно найду подход. 

Коллеи укоризненно качает головой и вздыхает, но не собирается его отговаривать — знает, что это бесполезно. Они знакомы с самого детства, потому что их родители являются хорошими друзьями, и она как никто другой знает, что Веритас всегда отличался особой целеустремленностью и напористостью, которая уже не раз доводила до потасовок. В годы учебы в академии он нередко оказывался втянут в драки из-за своего острого языка и прямолинейности.

— Ты совсем себя не бережешь, — Веритас недовольно цокает на такое заявление. — Ладно, иди.

— Пришли, пожалуйста, кого-нибудь убрать цветок, — бросает он напоследок и вылетает из медкабинета. 

По пустому коридору разносится гулкий стук ботинок. Рацио пытается унять свое раздражение, приняв повседневное бесстрастное выражение, и дергает ручку двери, уже готовя небольшую речь с извинениями и объяснением ситуации. Но взгляду предстает удивительная картина: Авантюрин сладко спит на небольшом диванчике, свернувшись в калачик, словно маленький котенок, и обнимает декоративную подушку.

Веритас прикрывает за собой дверь и максимально тихо приближается к спящему, разглядывая сонные черты. Он кажется таким безмятежным и беззащитным, когда с его лица спали все натянутые улыбки, а розовые очки отложены в сторону. Шелковистые волосы разбросаны по подушке и забавно падают на умиротворенное лицо, отчего пышные ресницы едва заметно подрагивают. Рацио позволяет себе небольшую вольность и осторожным невесомым движением убирает выбившиеся пряди.

Тихий смешок невольно срывается с уст. Стоило задержаться на шесть минут и семнадцать секунд, как его пациент успел заснуть, и это наталкивает на некоторые мысли. Значит ли это, что он переутомляется в школе или, быть может, специально нагружает себя? Страдает от бессонницы? Нарочно лишает себя сна? Ведет нездоровый образ жизни? Последний вариант кажется наиболее вероятным, если учесть едва уловимый аромат алкоголя, смешанный с приторным вишневым парфюмом.

Веритас приземляется на свое рабочее место, подхватывает черную ручку и аккуратный блокнот, начиная выводить на первой странице дату сеанса и свои небольшие наблюдения. Начало официально положено: такое ровное и каллиграфическое. 

За окном моросил мелкий дождь, оставляя на широком окне капли, стремительно стекающие вниз. Рацио дождь любил, но только тогда, когда есть возможность находиться в теплом помещении и желательно с чашкой горячего черного чая без необходимости покидать уютное и сухое местечко. Но путь как минимум от выхода из клиники до машины ему придется пройти пешком в тщетных попытках миновать грязь и лужи. 

Веритас складывает блокнот в ящик и поправляет каждую вещицу на столе, возвращая ее на свое место: ручки и карандаши — в карандашницу, важные бумаги — в отдельный органайзер. Он вновь сверяется с временем. После Авантюрина больше нет пациентов. Стоит ли дать ему отоспаться, пока не закончит с дурацкой документацией, или разбудить? 

Взгляд метнулся к юноше, который сейчас казался особенно маленьким. Вдруг он сморщился, словно почувствовав на себе пару глаз, и резко перевернулся на другой бок, что-то тихонько нашептывая под нос. Его тело заметно затряслось, как если бы он сильно замерз или сдерживал подступающие рыдания. 

Послышался тихий всхлип и прерывистый вздох. Авантюрину снился кошмар. 

Многим людям в такие моменты помогает просто проснуться, но отчего-то Веритас не может заставить себя сдвинуться с места. Здравый смысл подталкивает разбудить Авантюрина, но другая часть заставлять замереть и прислушиваться к негромкому бормотанию. 

Диван прогнулся под весом еще одного тела, и Авантюрин крупно вздрогнул, но не проснулся. По щекам текли дорожки горячих слезы, пока губы шептали что-то нечленораздельное, перебиваясь с судорожными всхлипами. Пальцы крепко сжимали подушку до побелевших костяшек и мелко тряслись. 

Взгляд падает на странную татуировку, которую не удается полноценно разглядеть из-за рубашки и растрепанных пшеничных волос.

— Нет, мам… — хрипло, едва различимо произносит Авантюрин, заставляя сердце Веритаса невольно сжаться, словно в него вонзилась сотня острых игл. 

Рацио не успевает обдумать свои действия и проводит ладонью по взмокшему лбу, убирая с лица влажные пшеничные пряди. Невольно вспоминается, как в детстве ему снились глупые кошмары, из-за которых он в слезах приходил к родителям посреди ночи. Они никогда не ругали за потревоженный ночной покой, а только ласково обнимали, клялись, что он в полной безопасности, и в унисон напевали мелодичную колыбельную, которая вмиг прогоняла все страхи. 

— Если звезды в ряд идут, знай, что все страхи вмиг пройдут, — негромко прошептал Веритас, поддавшись нахлынувшим воспоминаниям. 

Тяжелый вздох срывается с губ. Рацио скользит большим пальцем по щеке, стирая слезы, обхватывает плечо рукой и слегка трясет. Он тихо произносит его имя, стараясь вытянуть из неприятного сновидения как можно мягче. 

Авантюрин распахивает наполненные слезами глаза, расфокусированно глядя на размытый силуэт Рацио перед собой. Он дышит тяжело и до сих пор ощущает на плече теплую ладонь психиатра, ощущая острое желание прильнуть ближе и получить такую необходимую сейчас поддержку хотя бы в виде банальных объятий. 

Сердце бешено ударяется о грудную клетку, как если бы он только что пробежал марафон. Перед глазами яркими фантомами стоят образы из кошмара, словно тот еще не закончился или переметнулся в реальность. 

— Кажется, я уснул, — Авантюрин почти агрессивно утирает слезы и натянуто смеется, приподнимая уголки губ в слишком уж фальшивой улыбке. — У тебя что, фингал? 

Веритас вздыхает, убирает руку с плеча, прикладывая пальцы к ушибленному месту, и чуть морщиться, ощущая неприятную боль.

— Неудачный сеанс, — пожимает плечами и продолжает чуть мягче. — Не желаете поделиться, что вам снилось?

У Авантюрина по телу пробегают неприятные мурашки из-за внезапного озноба. Он приподнимается, подтягивает колени к груди и укладывает подбородок на согнутые ноги, упираясь взглядом в стену. Пауза с его стороны длится слишком долго, но Рацио не давит, позволяя немного привести в порядок мысли и переосмыслить увиденное в сновидении. 

— Ерунда всякая, — шумно выдыхает Авантюрин и покусывает губы, сводя брови к переносице. — Да и вряд ли у нас осталось время. Сколько я там спал? 

— Недолго. У нас в запасе двадцать две минуты, но вы на сегодня у меня последний, так что можем задержаться, — он выдерживает короткую паузу, вглядываясь в неоновые радужки. — Эта “ерунда” в любом случае имеет значение, если оказывает влияние на вашу жизнь и приносит дискомфорт. Кошмары истощают нашу нервную систему, поэтому важно проконтролировать частоту, сюжеты, найти причину и способ уменьшить. 

Авантюрин слабо вздыхает, потирая глаза. Голос Рацио странным образом оказывает успокаивающий эффект и обволакивает со всех сторон своим приятным тембром. Прошлого психотерапевта не хотелось слушать, а только поскорее сбежать из кабинета и никогда не возвращаться. Он скрипел ему нравоучительные морали и словно пытался убедить в том, что он самовлюбленный эгоист, которому совсем нет дела до чувств других. Но разве это так? 

— Мне снилось прошлое. Моя семья. Настоящая, в смысле, — едва слышно шепчет Авантюрин, переводя наполненный слезами взгляд на Рацио, который внемлет каждому слову. — Снилось, как умерла мама, как мы с сестрой оказались одни на улице, не имея при себе ни гроша, и как я лишился ее тоже. Ненавижу вспоминать все это, но в каждом кошмаре мне являются именно эти образы. И кажется, что с каждым разом я виню себя в ее смерти все больше… 

По щекам стекают капли горячих слез, оставляя за собой влажные дорожки, и Авантюрин спешит спрятать лицо в ладонях, шумно всхлипывая. К горлу подкатывает тошнота. Он не говорил об этом никому, кроме Топаз, не желая показывать другим свои слабости и вновь погружаться в болезненные воспоминания. Не хочет видеть жалость в чужих глазах — это не то, что ему нужно.

— Думаете, что могли предотвратить эту ситуацию? — Веритас старается говорить мягче и не проникать в душу слишком глубоко, чтобы не отпугнуть Авантюрина. Если верить рассказам коллег, то услышать от него откровения и увидеть истинные эмоции — огромная редкость.

— Сейчас мне кажется, что я мог сделать куда больше, чем сделал на самом деле, — он передергивает плечами. 

— Сейчас вы уже знаете, что произойдет, а потому оцениваете ситуацию совершенно иначе. Тогда вы действовали так, как считали нужным, и исключительно из благих намерений, верно? — Авантюрин неуверенно кивает. — Я понимаю, что сложно перестать прокручивать воспоминания в голове, но никто не в силах контролировать события. Вы сделали все, что могли, а теперь следует помнить, что вы не знали, как все обернется. И даже если бы вы сделали что-то иначе, это не гарантировало бы другого исхода.

Авантюрин покручивает кольца на пальцах, обдумывая услышанные слова. Это определенно имеет смысл, но простить себя и избавиться от вины, которая мучила на протяжении многих лет, не так уж и просто. Он переводит взгляд на Рацио и сталкивается с его внимательным.

— Смотреть на тебя грустно. У меня есть консилер, можно замазать, — резко переводит тему Авантюрин и улыбается уголками губ. 

— Не стоит, все равно рабочий день подходит к концу. Думаю, у кошки дома не возникнет особых вопросов, — усмехается Веритас, но с опаской думает, что вот у родителей точно возникнут вопросы, если они решат нагрянуть с неожиданным визитом, как любили делать.

До слуха доносится негромкий смех Авантюрина, параллельно стирающего капельки слез с уголков глаз. Такой приятный, ласкающий и разливающийся приятной патокой. Кажется, он постепенно отходит от неприятного сна и воспоминаний, и это радует.

— Значит, живешь один? — спрашивает он с интересом. 

— А что, кошка уже за компаньона не считается? — лукаво отвечает вопросом на вопрос Рацио. 

— Считается. Я очень люблю кошек. Хотелось бы завести себе, — Авантюрин мечтательно прикрывает глаза, представляя, как приятно и расслабляюще было бы запустить ладонь в мягкий мех и засыпать под успокаивающее мурчание. — Кошки - лучшие антидепрессанты. 

— Определенно, — соглашается Веритас и наблюдает, как пациент поднимается с места. Ему не нужно тратить время на сборы, потому что он уснул, даже не снимая с себя пальто.

— Ну что ж, до следующего сеанса, — неуверенно прощается Авантюрин, словно спрашивая.

— До следующего сеанса, — уверенно кивает Рацио.

Авантюрин мнется у входа еще несколько секунд, будто не решаясь что-то сказать, и крепко держится за ручку двери.

— Спасибо, — наконец заключает он и пулей вылетает из кабинета.

Веритас ощущает легкое дежавю, когда грохот от захлопнувшейся двери разлетается по комнате, да так, что кажется даже стены затряслись, но облегченно выдыхает, откидываясь на спинку дивана. Далеко не все так плохо, как любили рассказывать сотрудники клиники, и у него определенно получится найти подход к новому пациенту. 

Авантюрин выходит из здания, ощущая как ледяной ветер резко контрастирует с теплом помещения. Возможно, новый психотерапевт не так уж и плох и стоит дать хотя бы небольшой шанс психотерапии?