— …и вот он бежит на меня, представляешь? Огромный! Глаза горят, пар из ноздрей, он ревет, и я чувствую прям, как седею. В руках двустволка, прямо в него целюсь, а выстрелить не могу — вся жизнь пролетает перед глазами. И рога эти…

Не выдержав, Арсений перебивает:

— У кабана?

Мужик, крайне эмоционально пересказывающий ему свою первую в жизни охоту уже минут двадцать, смущенно пыхтит, отворачивается.

— Ну, не рога, а эти. Клыки, во. Короче, толщиной…

Какой там толщины кабаньи клыки, Арсений уже не слушает.

Болтает не лед даже, а специальные камни в стакане с виски, в сотый раз окидывая скучающим взглядом просторный зал. В приглушенном свете почти не заметно, как веселеют многочисленные гости: кто громче смеется за столиками, кто жарче спорит у бара, кто все заметнее опирается о панорамные окна. Девушки, затянутые как конфеты в яркие платья, героически балансируют на шпильках под однообразную музыку; мужчины, ослабляя элегантные галстуки, пытаются ее перекричать. Персонал с постными лицами снует туда-сюда, едва успевая уносить опустевшие бокалы и приносить новые.

Единственное, что достойно внимания среди этого безобразия, — вид. Вот, пожалуй, причина выкинуть сколько-то там десятков тысяч рублей на аренду огромного лофта в «Сити»: под ногами сияет ночная Москва, над головой простирается бесконечно-беззвездное небо. Причина все еще недостаточная, и Арсений все еще осуждает, но она есть.

— И — бам!

Он дергается от неожиданности: свой рассказ незнакомый мужик решает дополнить спецэффектами и со всех сил стучит кулаком по столу.

— Я переродился в тот день, понимаешь? Я глядел смерти в глаза ее эти красные. Я видел ее рога. То есть, клыки.

Вид у него такой, будто переродиться он собирается прямо сейчас из гусеницы — в другую гусеницу. Пьянее и громче. Арсению не хотелось бы быть свидетелем.

— Убили? — он вежливо уточняет, а сам воровато оглядывается в поисках путей отступления.

— Что?

— Кабана.

— А. Нет. Задел только, и он убежал.

— Мм-м.

Мужик опять пыхтит, куксится — окуксивается, — и Арсений подгадывает момент, чтобы допить свой виски одним глотком, шутливо протараторить оправдание про дамскую комнату и наконец улизнуть. Он оглядывается, только когда достигает коридорчика, ведущего к туалетам. Выдыхает: его собеседник уже нашел себе новую жертву — припер к стойке несчастного официанта. Паренька жаль — тот беспомощно вертит головой, хлопает губами в немом крике о помощи, — но себя все-таки жальче, так что Арсений юркает прочь от битов и пьяного столпотворения в уютную тихую пустоту.

Тусовка — говно, конечно.

Не то чтобы Арсений ожидал многого, когда Серега предложил ему прийти в качестве «плюс один» на день рождения какого-то телевизионщика, — вкусом они не славятся. И все же, думалось, что не такой окажется обстановка мероприятия по шкале от выпускного рублевских отпрысков до ритуальной оргии в особняке из Кубрика. На оргии хоть поебаться можно, а не выслушивать бесконечные истории бухущих лысеющих дядек. У Арсения и без того голова набекрень, он, вообще-то, ехал развеяться и, может, завести пару полезных знакомств; только знакомиться с местными — никакого желания, какими бы полезными они ни были.

С такими мыслями Арсений печатает Сереге гневное «ты блять где». Он вне зависимости от ответа уедет — даже на впечатляющий вид с сорок третьего этажа налюбовался вдоволь, — но хотелось бы на прощание в рожу этого предателя посмотреть. Только умыться бы — в зале стоит невыносимая духота.

Заходя в мужской туалет, Арсений все гипнотизирует свое непрочитанное сообщение и «был (а) недавно» в Серегином статусе. Так что, когда поднимает глаза и чуть не утыкается в кого-то носом, то дергается, едва не выпустив телефон из рук.

Кто-то — молодой мужчина, сидящий на раковине с электронкой, — пугается тоже — так и замирает, сжав губами мундштук.

— Добрый… вечер? — Арсений неуверенно мямлит.

Мужчина хочет ему ответить, но, видно, забывает, что затянулся: изо рта валит пар, а едва различимое «добр…» переходит в кашель. Арсений еще больше теряется.

— По спине постучать?

— Нет, — кашлянув еще раз, ему наконец отвечают. — Спасибо.

Он размахивает руками, чтобы разогнать пар, и снова смотрит на Арсения, виновато поджав губы. Арсений чуть улыбается, идет мимо него прямо к раковине.

— Неужели тут покурить негде? — спрашивает, вспоминая, что в соседнем зале, вроде бы, даже стоит кальян.

— Да там людей куча. Везде, — отвечают со вздохом. — Тишины захотелось.

— Почему не уедете?

— Некрасиво как-то.

Незнакомец смешной: в хорошем костюме, с прилично отросшей, но достаточно ухоженной щетиной, уложенными вьющимися волосами, парой недешевых колец на пальцах — такой весь из себя серьезный; а сидя на раковине, свесив длиннющие ноги, с этой своей дуделкой смотрится все равно как пацан. Не вписывается в атмосферу — и, похоже, ощущает себя точно так же.

— Я думаю, вы можете из-за этого не переживать. Даже именинник куда-то смылся сразу после официальной части.

— Ну не прям сразу…

— Когда я приехал, его уже не было. А если даже виновнику не нравится собственное торжество, то и нам можно не притворяться.

Арсений ободряюще улыбается, прежде чем плеснуть в лицо холодной воды. А вытершись бумажным полотенцем, замечает на себе задумчивый взгляд.

— Чего?

Автоматом проверяет свое отражение в зеркале на предмет недочетов, но все отлично: плотно сидит черная майка, на плечах болтается полосатый пиджак, волосы слегка растрепались и от жары раскраснелись щеки, но ничего критичного.

— Да так, — незнакомец опять прокашливается. — Вы уходите?

Арсений кивает. Мужчина прищуривается, еще раз оглядев его с ног до головы.

— Думаю, будет ли наглостью напроситься с вами, — и улыбается — смущенно и нахально одновременно.

Ого.

— Домой? Определенно будет, — Арсений вздергивает подбородок, глядит с вызовом.

А сам — рассматривает мужчину внимательнее.

Красивый. Почти не пьян. Кажется, адекватный и очень вряд ли гетеросексуальный — с такими намеками. Ладно, возможно, Арсений немножко рад, что задержался достаточно, чтоб его встретить.

— Необязательно сразу домой, — он спрыгивает с раковины и ко всему прочему оказывается высоченным — приходится задрать голову.

— А что вы можете предложить?

— Например, выпить в месте поприятнее этого. Хотя планка, конечно, невысока.

Он фыркает, тряхнув шапкой кудрявых волос. Так в нем потрясающе сочетается спокойная уверенность с чем-то очаровательно-мальчишеским, что Арсений решает: он все-таки очень рад.

— Ну, ведите тогда, — улыбается, протягивает мужчине руку. — Арсений.

Ее с готовностью пожимают, ненавязчиво огладив косточку большим пальцем.

— Антон.

``

Арсений и сам не в курсе, почему изначально согласился на Сережино предложение. Подобные светские рауты быдловатых недо-элит — далеко не его любимый тип мероприятий; кто такой этот важный хуй, сбежавший с собственного дня рождения, он без понятия; а связи на телике, конечно, не лишние, но и не то чтобы кровь из носу как нужны. Тем более, что из смутно знакомых лиц — только несколько комиков, то есть, компашка вообще не его.

Просто… все как-то наперекосяк.

С последним заказом на автобиографию заслуженного артиста не задалось, потому что заказчик решил прямо посреди работы над книгой въебаться в столб на двухстах километрах в час. На личном фронте без перемен — тоскливое перемирие. Делать решительно нечего, вот и весомых поводов отказать не нашлось. Сереге отказывать — это вообще гиблое дело: начнет раскапывать, а чего это вдруг Арсений подался в затворники. А Арсений и сам в эту муть не лезет. Проще уж согласиться и насладиться хотя бы бесплатным баром.

В общем, ничего хорошего Арсений от этой затеи не ждал.

Но он уже далеко от «Сити», в совсем другом баре: темном, не слишком людном, со специфической аудиторией — именно той, что надо. А рядом сидит Антон: красивый, высокий, немного неловкий, но и в этой своей неловкости удивительно харизматичный. Непонятно, как кто-то, с кем настолько приятно общаться, вообще оказался в такой компании.

— И часто ты крадешь мужиков с тусовок и тащишь в гей-бар? — Арсений спрашивает, наклоняясь близко-близко к чужому уху.

От Антона пахнет хорошим парфюмом — совсем чуть-чуть — и табаком.

— Слушай, вообще-то нет, — тот смеется, убирая челку со лба. — Но тут что-то прям захотелось.

Арсений снисходительно усмехается, расправив плечи и выгибая шею. Знает, как выглядит, знает, какой производит эффект. Видит жадность в том, как скользит по нему чужой взгляд, — бинго.

Когда на талию недвусмысленно ложится чужая ладонь, тухлая вечеринка на сорок третьем этаже застекленной башни окончательно тускнеет в воспоминаниях. Это был так, переходный этап, а главное событие вечера — вот оно: прижимает ближе к себе, дергает головой под музыку, тянет свою электронку, уже не прячась, и выпускает в потолок клубящийся пар.

Арсений Антону верит: он однозначно не ловелас, каждого встречного заманивающий в свою паутину. Но и не совсем нулевой, чтобы его неуверенность передавалась по воздуху. Такой он просто… простой. Живой, расслабленный и влекущий именно тем, что не выставляет себя напоказ.

— А ты с кем вообще? Я тебя раньше не видел, — спрашивает, вытащив Арсения на перекур.

У него и электронка, и сигареты. Все-таки не бывает идеальных людей.

— С Серегой. Матвиенко. Знаешь его?

Антон заламывает брови, кажется, искренне пытаясь понять, о ком речь.

— Не-а. Впервые слышу, — говорит с чуть большим сожалением, чем следовало бы.

У Арсения возникают смутные подозрения, потому что, подумаешь, тебе кто-то из гостей незнаком. Если только…

— А ты? — он щурится.

— Что — я?

— Ты кто имениннику будешь?

Антон теряется, начинает бегать глазами, смущенно чешет в затылке.

— А я, это. Ну. Он.

— Кто?

— Именинник.

Арсений цокает языком.

— И ты сбежал с собственной вечеринки?

— Ага.

— И не знаешь половину гостей?

— Да их не я приглашал, — Антон тупит взгляд. — И не я все это организовывал. Мне оно нахер не надо.

Арсений со вздохом облокачивается о стену. Это он, получается, уже больше часа флиртует с тем самым «важным хуем» с телика. Во дела.

— Ну, типа, хотят люди выпить и отдохнуть — ладно, бог с ними, от меня не убудет, — Антон продолжает, пожав плечами. — Я им не очень-то нужен, так что от меня ничего не требуется. Так, повод собраться.

— Чтоб я так жил, — Арсений хмыкает, вновь возвращаясь мыслями к тому, сколько, наверное, стоит аренда этих душных залов с видом на всю Москву.

— Давай не будем об этом, а?

Взгляд Антона — мрачный из-под напряженно сведенных бровей; Арсению становится его жаль. К этому моменту Антон успел его очаровать достаточно, чтобы можно было махнуть рукой на нежелание раскрывать все карты. Разве что хочется расспросить, как так вышло, что он свою жизнь настолько не контролирует, что даже список приглашенных не утверждал; но они не в тех отношениях. Они вообще не в отношениях — так, столкнулись, понравились друг другу настолько, чтобы провести вместе вечер и, может быть, ночь, но не больше. Наверное.

А какая Арсению, в сущности, разница, с кем ему спать: с шапочным знакомым продюсера с федерального или с самим продюсером, — если человек нравится? Никакой.

— С днем рождения, получается, — он миролюбиво улыбается, толкая Антона локтем. — Сколько тебе?

— Тридцать два, — тот облегченно вздыхает.

— Это ж как ты тогда юбилей отпраздновал…

— Даже не спрашивай.

Антон смеется, очаровательно щурит глаза и снова трогает волосы, упрямо лезущие в лицо. Знание кто это каким-то образом только сильнее мешает Арсению понять этого человека — встреть он Антона на улице или в баре, точно не принял бы за кого-то даже близкого к медийной тусовке, тем более имеющего в ней вес. И снова становится его жаль; и снова Арсений одергивает себя — это не его дело.

Его дело — утащить Антона обратно внутрь и потянуть за собой на танцпол под заигравший медляк.

Чужие ладони ложатся на талию — ощущается правильно. Щетинистая щека трется об Арсов висок, Антоновы запахи окутывают ненавязчиво, его губы — ненавязчиво мажут по уху. Неритмично раскачиваться с ним под что-то тоскливо-тягучее, а потом, уже за столиком, пуститься в прожарку гостей на его дне рождения — ровно то, что Арсению было нужно.

— Бля, он и тебе про кабана заливал? Сука, — Антон смеется всем телом — сгибается, раскачивается на месте, прячет лицо в руках. — Короче, хуйня это все. Там был крошечный поросенок, угодивший в капкан, и разъяренная мамочка. Звучит реально страшно, только хмырь этот маму не видел — ее собаки загнали раньше, чем она успела до него добежать.

— Откуда ты знаешь?

— Там еще Воля был, он рассказал. Но Борис теперь так этой чухней хвастается, как будто сам в нее верит.

— Смерти в глаза посмотрел, ага, — Арсений прыскает, откидываясь на спинку диванчика.

— Только если смерть выглядит как мини-пиг.

Антон обнимает его за плечи — без лишних спектаклей с зевками и потягушками.

— А кто этот Матвиенко вообще? Хоть спасибо ему скажу.

— Авто-блогер, — Арсений с сочувствием наблюдает, как опять скукоживается Антоново лицо в попытке что-нибудь вспомнить. — Ты мне лучше скажи, кто закатил тебе такой праздник, на котором ты никого не знаешь?

— Да Димка, — Антон допивает остатки виски — не с камнями, с обычным льдом и явно дешевле того, что был в «Сити». — Товарищ мой. Вот такой мужик, с самых низов вместе с ним поднимались. Не смотри так, — он поджимает губы в ответ на Арсов скептический взгляд. — Просто он лучше тусовку знает, я все вот это вот не особо люблю.

Арсений качает головой — вроде пообещал себе, что не будет лезть, но не получается. Решает винить в этом не свое неуемное любопытство, а то, как Антон преподносит себя будто на раскрытых ладонях. Совершенно не производит впечатление скрытного человека; и снова — заставляет теряться в догадках, что он такое.

— Хочешь еще потанцевать? — Антон спрашивает, провертев пустой стакан на столе.

Арсений пододвигается ближе, понижает голос.

— Я думаю, мы уже на той стадии, где не будет наглостью напроситься ко мне домой.

— Слава богу, — Антон усмехается, вроде, легко, а зрачки у него расползаются черными дырами. Он шепчет почти что Арсению в губы: — Виски тут дрянь.

``

Арсений врезается лопатками в собственную входную дверь, стоит ее закрыть. Медлить Антон явно не собирается: целует сразу же глубоко, мокро, шумно дышит и обнимает одной рукой, вынуждая выгнуться, а второй упираясь в металл у Арсовой головы. Арсений с готовностью льнет навстречу, задирает голову, за плечи тянет Антона ближе. Такой подход ему нравится. Чего рассусоливать? Все знают, за чем пришли.

Чужая спина закрывает свет, брезжущий с кухни в конце коридора, — Арсения прямо таращит. Партнеров выше себя ему найти не так просто, а у него на то, чтобы вот так нависали, поднимали лицо пальцами за подбородок и смотрели сверху вниз с поволокой, вообще-то, кинк.

— Душ? — Антон спрашивает сквозь поцелуи и тут же оттягивает зубами Арсову губу.

Арсений в отместку сквозь ткань рубашки щипает его за сосок.

— На анальный секс не рассчитывай.

— И не думал. Но, может быть, ты брезгливый.

Арсений, вообще-то, да, но…

— Да похуй, — он почти рычит, прижимаясь губами к Антоновой шее.

— Похуй, — Антон согласно стонет на выдохе и обе широкие ладони опускает на Арсов зад.

По пути в спальню они пересчитывают все углы, но отрываться друг от друга отказываются категорически. До кровати Арсений добирается уже без пиджака, в майке, задранной до ключиц, с расстегнутой ширинкой широких брюк и Антоном, присосавшимся к его груди намертво. Со стороны это вряд ли выглядит сексуально, но ощущается на все сто. Антон вылизывает ему ребра, так прогибает в талии, что чуть не ставит его на мостик, и Арсений жмурится, шумно выдохнув через нос.

— Ляг, блять, уже, — он шипит сквозь рвущийся стон, когда Антон ведет носом по животу.

И, не дожидаясь реакции, сам роняет его на кровать, тут же забираясь верхом.

Полоска фонарного света снаружи рубит Антону лицо наискосок, подсвечивая один глаз. Его кудри, окончательно избавившись от плена укладки, расплываются по темному покрывалу. Он часто дышит, приоткрыв распухшие губы, смотрит — пристально, немигающе. Арсений залипает на пару секунд. Делает долгий вдох, долгий выдох, выгибается и покачивается, проезжаясь по чужому паху. Антон вцепляется ему в бедра.

— Ты пиздец, — выдает неглубокомысленно, но явно от всей души.

Арсений удовлетворенно мурчит, запрокидывает голову, упирается Антону руками в грудь, тазом вжимаясь сильнее. От возбуждения шумит в ушах, но под таким взглядом хочется красоваться. Зритель оказывается благодарный: съезжает руками выше — почти без нажима, просто очерчивая горячими ладонями контуры, — снова шепчет «пиздец» и, только поймав Арсов взгляд, тянется к его запястьям, чтобы притянуть одно к лицу для поцелуя.

От невесомости прикосновения, от того, как Антон, не отрываясь, смотрит в глаза, Арсову руку держит цепко, но бережно, Арсению крышу рвет до тихого писка на выдохе. Он хочет было лечь на Антона всем весом, но Антон перехватывает и вторую руку, резко садится, оказавшись лицом к лицу. И вдруг шально улыбается, оба чужих запястья отведя в стороны. Смеется тихонько в губы:

— Поймал.

Арсению такая улыбка на лицо лезет, что скулы болят. С ответом он не находится — подается вперед, целуя.

Выходит нежнее, медленнее. Когда руки отпускают, они сами собой обнимают Антона за шею; а на бока снова ложатся чужие ладони, ползут к спине, гладят пальцами вдоль позвоночника. Майка съезжает — Антон задирает ее опять, тащит выше, помогает снять и бросает куда-то в сторону. Арсений вслепую справляется с его пуговицами, пока ему уже выцеловывают ключицы, и Антонова рубашка отправляется следом.

Кровать тихонько скрипит, когда Антон кладет Арсения на спину. Стаскивает с него брюки, выразительно поднимает брови, не обнаружив белья. Арсений закатывает глаза, легонько толкает его пяткой в грудь; лодыжку тут же перехватывают в кольцо пальцев.

— Одна тут отдыхаешь?

— С подругой, — Арсений фырчит, толкая Антона второй ногой.

Ее — предсказуемо — ловят тоже.

Антон переключается между настроениями моментально: замолкает, целует под коленкой, прикусывает чувствительную кожу, трется о нее щетиной. И Арсения швыряет следом за ним из нежности в жар — вот, он уже выгибается, сжимает простыни, ощущая чужие губы и зубы все ниже. В низу живота поднимается волна предвкушения, но лицо Антона останавливается в возмутительной близости от потяжелевшего члена.

Улыбнувшись, он садится обратно, не отпуская Арсовых щиколоток из захвата. Арсений хмурится. Дергает ногой, но Антон сжимает ее только крепче, а потом сводит обе чужие ноги вместе и ставит пятками на кровать.

— Так и держи, — говорит, наконец расстегивая свою ширинку.

— Впервые мужик, с которым я собираюсь потрахаться, просит меня не раздвигать ноги, — Арсений язвит, но послушно сжимает бедра.

— Ты когда-нибудь затыкаешься?

— А ты проверь.

Антон не отвечает, пинает прочь брюки вместе с трусами. Арсений смотрит на него, полностью обнаженного, и довольно улыбается, кладет руку себе на член, проводит всего пару раз — шоу ради, ничего больше. Не для того он привел кого-то домой, чтобы кончить в кулак.

— Презервативы?

— Там, — Арсений машет рукой в сторону комода в углу комнаты.

Не барское это дело — так что, пока Антон шарится в темноте, Арсений ложится удобнее.

Прохладный воздух из приоткрытого окна облизывает вспотевшую кожу; Арсений потягивается, подставляясь. Возбуждение по телу ползет мурашками, вздрагивает внутри, когда он сжимает бедра сильнее. Хочется прикосновений, и он нетерпеливо ерзает, скосив взгляд в сторону; к счастью, в этот момент Антон уже приближается обратно к кровати.

— Чулки огонь, — говорит, разрывая квадратную упаковку.

Смущения Арсений не чувствует — будто бы он не знал, что лежит в этом ящике. Снова гнется, уже запомнив, какой это производит эффект.

— Надену в следующий раз, если ты постараешься.

Протягивает руку, но отталкивает Антонову, когда тот подает ему второй презерватив; вместо этого обхватывает чужой член и плавно проводит по всей длине. Антон покачивает бедрами, толкаясь ему в ладонь.

— Ну как? — спрашивает со смешком, а смотрит — жадно на то, как Арсений большим пальцем обводит головку.

Арсений сглатывает слюну и с трудом поднимает поплывший взгляд.

— Удовлетворительно.

— Нет, ну какая ж ты сволочь.

У Антона смех становится — низкий, грудной; Арсения снова перемыкает. Язык не ворочается, и сил хватает только призывно похлопать по кровати рядом с собой. Антон понимает, Антон садится, Антон надевает на них обоих резинки, Антон тащит к себе подушку и легонько шлепает Арсения по бедру, чтоб приподнялся. У Арсения ноги разъезжаются сами, честно, но Антону он не признается — пока что не заслужил. Тем более, что он перехватывает Арсения за коленки и опять закидывает обе чужие ноги себе на плечо.

И опять трется щекой, а ладонь кладет между, ведет ниже, сжимая, царапая, заставляя податься навстречу. Тут же убирает, но Арсению уже даже спорить не хочется: у Антона там явно какой-то план, так пусть ему следует, лишь бы не тормозил. Антон больше не тормозит: нащупывает рядом флакончик смазки, открывает, прижав ноги Арсения к своему плечу головой, будто говорит по телефону, чтобы выдавить немного на пальцы.

Арсению от его вида одновременно смешно и предвкушающе жарко. А Антон, размазывая смазку по своему стволу, вдруг с нехорошим весельем смотрит ему в глаза. И спрашивает:

— Что сказал мужик русалке, что она обиделась и уплыла?

Арсений моргает в ступоре.

— В душе не ебу.

Антон удобнее перехватывает его под коленями и улыбается как идиот.

— Раздвигай ноги.

— Бля-а-ах!

Член толкается между бедер.

Смешно быть сразу же перестает (для протокола: смешно было исключительно из-за абсурдности ситуации, сама по себе шутка тупейшая). Арсений запрокидывает голову, мычит на первых тягучих толчках, напрягает мышцы, вырывая из Антона глухой стон и чувствуя, как чужие ногти впиваются в кожу. Антон немного меняет угол, члены трутся друг о друга, и стонет уже Арсений.

Обычно этого было бы недостаточно, но Арсений не то что с порога, а еще с заднего сидения такси, где Антон всю поездку держал руку у него на бедре, так заведен, что прошибает моментально. Язвить не хочется, вообще не хочется говорить или думать — только вертеться, подмахивать, чтобы чувствовать больше. Получается так себе — держат крепко. Арсений закрывает глаза и сжимает в кулаках покрывало.

Антон кусает его за коленку — то ли потому что больше ему ни до чего не дотянуться, то ли Арсений пустил футфетишиста в кровать. Если честно, ему уже все равно.

Движения постепенно ускоряются, но этого становится мало. Арсений издает какой-то звук, в котором едва ли читается недовольство, но Антон понимает: останавливается, только чтобы снова перехватить чужие ноги — сам эту хуйню придумал, сам теперь с ней ебись, мысленно ехидничает Арсений, — а секунду спустя — нависнуть, складывая Арсения почти пополам. Собственные коленки чуть не упираются в грудь, шея и поясница тут же реагируют осуждением, зато член теперь трется вообще обо все; и Арсений закусывает губу, пытаясь не выдать что-то совсем позорное.

Судя по тому, как у Антона мажется взгляд, не выходит. А что Арсений может поделать, если его тут сжали как игрушку-пищалку? Будет пищать.

— Все-таки затыкаешься иногда, — Антон хрипит, по его лицу ползет кривая улыбка.

В знак протеста Арсений дергается — и это ошибка: собственная головка проезжается по животу, Антонов член — по его стволу и между чувствительных напряженных бедер. Из горла опять рвется скомканное и ни капли ни угрожающее «сука».

Он сдается, тянет к Антону руки, зарывается пальцами в кудрявые волосы. Смотрит обиженно и пыхтит. Доволен? Довел.

— Пиздец, — Антон роняет какое-то тихое, снова нежное. Где у него переключатель, и кто его постоянно дергает?

Задуматься об этом не получается: Антон наклоняется еще ниже, чтобы поцеловать.

Неудобно: они сталкиваются зубами, движения языков абсолютно не скоординированы, — но и на это становится все равно, когда Антон возобновляет толчки. И тогда Арсений мысленно с ним соглашается: это пиздец.

Стимуляции становится много везде и сразу; Арсений тянет Антона ближе, чтобы даже не целовать, а просто вибрировать ему в губы на одной очень отчаянной ноте, жмурится и дрожит, царапает чужие плечи. Ощущение подушки пропадает из-под поясницы — Антон загибает его в улитку, и Арсений раз за разом проезжается по покрывалу почти что одними лопатками. Антон, видимо, не только на ноги дрочит, но и на спортивную гимнастику; иначе не объяснить его настойчивое желание завернуть Арсения буквой «зю».

Антон разрывает поцелуй, приподнимается — Арсений возмущенно мычит, но толчки ускоряются, и возмущение улетучивается без следа. Он упирается затылком в кровать, выгибает шею. Согласен уже абсолютно на все — хоть в «березку» ставь, если нравится, только не прекращай.

Прекращать и не собираются. Антон впивается пальцами в его бедро до синяков, опять кусает, двигается ритмично и мелко; Арсений сжимается весь, чувствуя, что уже близок, и слышит протяжный стон. Нашаривает неслушающейся рукой свой член. Хватает потереть пальцем головку, чтобы все тело прошило импульсом — Арсений кончает, и каждая мышца натягивается струной, а губы беззвучно распахиваются.

Что Антон его догнал, Арсений понимает в околобредовом состоянии: ничего не видит, ничего не слышит, растекается по кровати, впитываясь, по ощущениям, прямо в матрас.

Когда отходит, Антон уже лежит рядом, шумно дышит и слюнявит ему плечо.

— Сам на этой подушке спать будешь, — Арсений шепчет, потому что сил — ноль.

— То есть, ночевку я отработал, — отвечают таким же шепотом. — А чулки?

— Салфетки подай, а то вообще на пол выгоню.

Вместо ответа Антон тихонько смеется, обнимая его поперек груди.