«Кровь лилась рекою длинной

По рукам твоих грехов.

Отрекись от жизни смертной

И отбрось свой груз оков.»

Мальчик смотрел подолгу на подгнивающий птичий труп, который, по неизвестному стечению обстоятельств, попал в крошечный внутренний дворик одного из работных домов. Мертвая канарейка лежала под редкой сенью тоненького деревца уже несколько дней, никто не обращал на неё никакого внимания, и он тоже решил игнорировать смерть. Только из любопытства подходил совсем близко и морщил нос в отвращении, поспешно возвращаясь обратно к редеющим зубчикам ограждения, переступая через груды золы. Раньше, возможно, лет семь назад, аккуратные деревянные доски выдавали благополучие ветхого здания, сейчас – демонстрируют уродливую старость. Он отдирал щепки ржавым гвоздем, который рыжеватым пятном валялся на пыльной дороге. Мелкое поручение от хозяина заведения – исправно собирать любой хворост для огромной печи в пекарне, откуда всегда тянулся аромат свежей партии хлеба. Качественная пшеница – дорогое удовольствие, для них из разряда фантастики, поэтому для приготовления использовали темно-серую смесь озимой пшеницы с рожью, если повезет, но чаще – перемолотые желуди или бобовые. В четком расписании появилось небольшое окошко времени для этого скромного занятия, и мальчонка пользовался возможностью побыть наедине с собой. Он старательно отколупывал щепу и складывал в небольшое деревянное ведро, которым когда-то таскали воду из уличного насоса желающие побаловать себя купанием, обычно подобное своеволие каралось сокращением еды вдвое на несколько недель, поэтому им не пользовались. Но причина могла быть также в отсутствии ручки.

Когда ржавчина начала неприятно натирать кожу, а импровизированный хворост наполнил бадью, он оставил гвоздик в углублении под доской (она была третьей от стены) и присыпал инструмент песком. Мальчишка неуклюже обхватил ведро двумя руками, зацепился ногтями за углубление меж клепок и засеменил в сторону черного хода, откуда было проще добраться до пекарни.

Он поднимался по каменной лестнице осторожно, боясь споткнуться о мелкие обломки и поранить ноги. Ступеньки были сколоты в некоторых местах, поэтому вход убрали подальше от всеобъемлющего взора власти. Бюджет не тратился настолько бездарно. Тяжелая дверь захлопнулась за спиной, и все погрузилось в полумрак, на тумбах практически не было свечей, только жалкие восковые остатки. Пол, выстеленный деревянными досками, грустно скрипел под ногами, на голову крошилась потемневшая штукатурка. В коридоре северной части здания всегда было немного сыро и в воздухе чувствовался запах плесени, с которой безуспешно боролись женщины из того же крыла. Мальчик трусцой преодолел расстояния до пышущей жаром комнаты. К двери был повернут огромная печь, что щерила свою пасть в сторону молчаливого ребенка. Он прикрыл глаза рукой, щурясь от яркого пламени, чьи-то мозолистые поспешно выхватили хворост из детских ладоней.

- Сайно, сегодня снова пропустил обед? – перед ним стояла хмурая женщина с забеленными глазами в поношенном фартуке, несмотря на напускное недовольство, бледное её лицо выглядело обеспокоенным.

Мальчик поджал тонкие обескровленные губы и потупил взгляд в пол, усыпанный мукой. Он никогда не скажет правду.

Они молчали несколько коротких мгновений, слишком быстрых, чтобы создать напряжение, но их было достаточно, чтобы стыд ковырнул изнутри. Повариха пропыхтела что-то про «бессердечность» и «тяжесть жизни» и незаметно сунула ему в руки четверть хлебной буханки. Сайно резко поднял на неё два бездонных янтарных озерца, губа предательски дрожала. Он поспешно спрятал пищу за тканью салопы и вытер подступающие слезы, одними губами прошептав слова благодарности. Секунду спустя, серым пятнышком юркнул в коридор и побежал в сторону общего зала, где уже собирались его ровесники. Он быстро жевал хлеб, и урчащий от голода желудок успокоился впервые за день. Сайно торопился, часы уже почти отбили семь часов вечера, а сегодня нужно было успеть сдать одежду в общую прачечную и послушать расписание на следующий день.

«Ах, жизнь! Будь ты немного легче,

Я бы любил тебя сильнее»

Проклятье.

Огромное здание в ночное время суток становилось еще мрачнее, словно вся жизнь выветрилась вместе с запахом мусора и жидких помоев. Немногочисленные окна были словно вкручены в стены уродливыми дырами в обшарпанных рамках, с которых лаковыми лоскутами слезала дешевая краска. Сайно должен был пойти вместе со всеми в прачечную. В темную комнату в самом конце коридора, куда ходили строго по расписанию, не желая дышать грязью. Из-за огромного расхода мыльных средств, что плохо пенились и еще хуже отстирывали пятна, древесина, выстилающая пол, вздулась и покрылась плесенью. Одежда часто терялась, неприятно пахла и долго сушилась. Сайно не любил прачек. У них был тихий скрипучий голос, пугающий до жути, руки сухие и сморщенные с крючковатыми цепкими пальцами. Он старался обходить стороной их комнаты в коридорах. Иногда безоблачными ночами сквозь застекленные мутные окна удушливый мрак рассеивался, и мягкий лунный свет заливал темные помещения, окутывая несчастных брошенных людей звездной дымкой. Сайно любил эти долгие светлые ночи, когда улица не совсем неизвестная и жуткая, а спящие лица людей кажутся всего лишь уставшими и бледными.

Сайно должен был отправиться спать сразу после сдачи одежды, но немного задержал очередь около умывальника, чтобы встретиться обеспокоенным взглядом с опустошенными глазами своего сверстника. Что-то произошло, он не досчитался нескольких ребят на сегодняшней перекличке. Но ведь надзиратели никогда не оставляли исчезновения без внимания, сбежавших находили и наказывали по всей строгости. Значит хозяин уведомлен о пропаже детей.

Почему никто ничего не говорит?

Он мог просто проигнорировать произошедшее. Пойти спать вместе со всеми.

И все бы обошлось.

«Ох, как жесток Господь,

Что преподнес мне несчастья.»

Ничего не случилось.

В ту ночь люди спокойно спали, сраженные сонными чарами луны. Их тихое сопение слышалось из спальных комнат и было удивительно живым и безмятежным. Им снились хорошие сны о счастливой жизни без ужасов реальности, где у них могло быть светлое прекрасное будущее. Из трещин в стенах не дул холодный ветер, даже старческие кости не ныли от боли, никого не продуло, никто не заболел. Хороший день, спокойная ночь.

Сайно кутался в одеяло из нанки, ерзал и бесконечно переворачивался. Тонкий импровизированный матрас – обыкновенный соломенный тюфяк - шуршал под ним. Он замирал, проверяя дыхание соседа, будить уставших после долгой работы людей совсем не хотелось. Беспокойство засело внутри и скребло, подобно дикой кошке, тело клонило в сон, но воспаленный мозг пытался найти объяснение пропаже детей. В памяти всплыло посещение работного дома представителями церкви. Все тело содрогнулось от нахлынувших воспоминаний. Старшие часто говорили, что церковь фактически является единственной организацией, которая занимается финансированием этого затхлого места, за исключением условных пожертвований аристократии и выплат государства. Сайно нервно скреб подушку и поджимал губы.

Люди в белых одеждах. Они были похожи на ангелов, таких реальных и осязаемых, что становилось дурно. Такого не могло быть в его жалкой пустой жизни. Такое странное, совсем незнакомое чувство возникло в его душе, будто сам взор Бога был брошен на его судьбу. Благословение, воистину высшее благо было даровано с небес. Они подарили Сайно золотой ключ, тяжесть его была ощутима, это был чистый драгоценный металл. Для замарашки вроде него не было ничего важнее значимости. Они позволили его жизни иметь вес. Он был избран для достижения благой цели.

Они солгали. И ложь их была слаще липового меда и хуже смертельного яда.

***

Сайно окружала плотная аура присутствия, он не мог сомкнуть веки и провалиться в беспокойный сон. Чем дольше длилась ночь, тем страшнее делались тени за окном. Они вытягивались уродливыми силуэтами и тревожили живое детское воображение. В голове тонкими линиями очерчивались пугающие образы - уставший мозг проще обмануть. Мальчик обнимал себя обеими руками, чувствуя мурашки, бегающие по коже. Где-то за деревянной дверью слышались шаги, все внутри похолодело.

Что обычно происходит по ночам? Он никогда не пытался понять, его учили не мешаться под ногами и выполнять чужие поручения, будь это приказ, просьба или слезная мольба.

Тихий скулящий вой раздавался близ церковных дворов так часто, что постепенно слился с повседневностью. Работный дом находился на окраине столицы, медленно перетекая в трущобы. Полуразрушенные здания наваливались друг на друга, поедали соседские фасады. Кирпичная крошка стиралась под ногами. Все существо людей из низов булькало, воняло помоями, смешивалось с запахом трупных ядов, стонало и ревело от ярости и боли. Тело его было прокрыто язвами, гниющими ранами, темной «дурной кровью» и разваливалось на ходу. Лужи пота, мочи и грязи хлюпали под уродливыми обрубками ног.

Он хорошо помнил тот день. Никогда не позволял себе забыть то пронизывающее до костей ощущение беспомощности и ничтожности. Это было напоминание.

Никогда не нарушать устоявшихся правил, молча следовать негласным законам старших.

Им показали, что происходит с теми, кто ищет лучшей жизни. И Сайно, познающий тяготы в сравнении, смирился со своим положением. Только внешне. Внутри все изнывало и тянулось к краю, увядая на глазах с каждым днем. Надежда умирала, теплить и вынашивать её никто не мог. Когда ты в любой момент можешь лишиться крова и еды на тарелке, все силы уходят на выживание. Мир становится серым, общая картина смазывается, едва собирается по кусочкам. Охватить всю масштабность проблемы практически невозможно.

Сайно знал, что таких, как он много, этим не удивить, не вызвать жалость. Их, таких одинаковых, тысячи, сотни тысяч потерянных душ. Высшее сословие – любимцы судьбы - считают головы, как скот в стаде. Смеются, прикрываясь веерами, пока под каблуками трещат кости. По их столам течет вино, по чашам разливается наваристый бульон, на шикарных подносах им преподносят запеченное мясо, а на тарелке всегда лежит свежий белый хлеб…

Мечта – хотя бы раз попробовать кусочек с хозяйского стола. Не представлять, сглатывая слюну, а ощутить, как тает во рту нежная говяжья вырезка, и наполняет желудок вкусный суп.

Сайно надеется, что хорошее поведение – путь к награде, эфемерной, созданной с помощью самовнушения. И желание обглодать за господином кости, лениво брошенные со стола, становится сильнее стремления к свободе.