Домой я вернулась без настроения: Саша умчался настолько быстро, что окончательно растерявшаяся я не успела даже попытаться догнать его, остановить и объясниться, — не переодеваясь в домашнее, улеглась на постель и уткнулась в почти разряженный телефон. На звонки Саша не отвечал — я позвонила единожды, но гудки стихли так же быстро, как и зазвучали в динамике: он сбросил вызов — мне оставалось только надеяться, что сделано это было из-за занятости, а не потому, что он злится на меня. Хотя кого я обманываю? Вспомнив Сашин опечаленный взгляд, я окончательно убедилась в том, что служило причиной игнора: должно быть, он попросту не хотел со мной говорить.

Вновь взглянув на затухающий дисплей, понадеялась, что галочки рядом с сообщением вдруг окрасятся в белый, и Саша мне ответит. Но ничего не поменялось ни через десять минут, ни через несколько часов. Даже когда он уже должен был вернуться с работы, всё осталось по-прежнему: он не в сети, звонки обрываются, стоит мне нажать на кнопку вызова, а сообщения с извинениями так и остаются висеть непрочитанными.

Это первый конфликт, после которого наше общение резко оборвалось — не считая недопонимания из-за Насти и моей глупости, — а у меня даже нет возможности связаться с ним, видимо, оттого мне настолько мерзко и плохо, оттого так болезненно ноет в груди.

Не в силах совладать с собой, я бродила по квартире, бралась за домашние дела, чтобы переключиться, но ничего не занимало моё внимание дольше, чем на пару минут. Я, отвлекаясь, вновь смотрела на молчавший телефон, вновь обновляла страницу в мессенджере, вновь искала, чем себя занять. И так по кругу.

Моё бездействие длилось долго, но ближе к вечеру я нашла в себе силы, чтобы заняться полезным делом — основательно сесть за подготовку к завтрашнему зачёту, на который мне уже было плевать. Какой-то там зачёт не беспокоил меня так сильно, как Саша и его молчание.

Успехом подготовка не увенчалась: мысли коварно путались, я читала предложение, но не понимала ни слова, даже конспекты, написанные моей рукой — структурированные и красиво оформленные, — не помогли сосредоточиться. Я, казалось, постепенно сходила с ума, не зная, куда себя деть, по сто раз прокручивала в мыслях Сашины слова, заготовленные, отрепетированные извинения и оправдания и думала, думала, думала…

Я чувствовала себя настолько виноватой, что при воспоминаниях о содеянном сразу краснели щёки, а по спине бежали мурашки — если только всё наладится, я больше никогда не позволю себе лезть в чужие дела, никогда не буду пытаться узнать то, о чём мне не хотят рассказывать, всегда буду идти на переговоры, а не бегать к Серафиму за помощью. Свою ошибку я поняла сполна, приняла и осознала. Всё-всё поняла… Только неужели Саша решил вбить этот урок мне в голову молчанием? Неужели он захотел проучить меня таким безжалостным образом? Мне и так стыдно перед ним, и не менее стыдно перед Серафимом, которого, судя по Сашиному тону, тоже ожидают проблемы — а если проблемы будут у него, то, вероятно, от этого пострадает и Ева. А всему виной один мой неверный поступок…

Когда часы пробили десять, я, надеясь на чудо, написала ему ещё одно сообщение:

«Саша, извини меня. Я очень виновата. Давай поговорим?»

И снова душераздирающая тишина. Сначала прошло десять минут, потом — час, я уже и порывалась удалить сообщение, но рука дрогнула, палец застыл над сенсорным экраном. У меня не было желания отвечать ему тем же игнором, мне не хотелось бегать от него в отместку. Я хотела, чтобы всё снова стало хорошо. Чтобы спокойно и умиротворённо, без недосказанности и игр в молчанку. Сообщение я оставила. Может, всё же ответит?

День прошёл «никак» — абсолютно непродуктивный и нервный, полный переживаний, он вытянул из меня все силы. Я думала, что хоть сон поможет вернуться в привычную колею, немного успокоиться, но телефон по-прежнему из рук не выпускала — ложилась спать с ним в обнимку, надеясь, что вдруг придёт долгожданное сообщение: Саша напишет, что простил меня, и все обиды в прошлом. Сообщение и правда пришло — в три часа.

Александр: Я вспылил вчера. Извини.

Прочитала его я в пять часов, когда окончательно выскользнула из прерывистого беспокойного сна. Опёрлась на локти, фокусируя взгляд, чтобы перед размытым взором картинка обрела чёткость, пробежалась по строке и тяжело вздохнула, перечитывая вновь.

Легче мне не стало — после сна настроение изменилось в худшую сторону: мне до сих пор было тоскливо, я до сих пор чувствовала себя виноватой, а наша ссора и вовсе казалась ещё серьёзнее, чем вчера.

Я написала в ответ нейтральное:

«У тебя всё хорошо?»

И снова легла в постель, надеясь, что, когда я открою глаза, Саша мне ответит. Но сон не шёл, я всё время возвращалась к телефону, смотрела на время в верхней части дисплея, которое неумолимо близилось к зачёту, и вновь ложилась обратно.

В шесть часов я поднялась окончательно, до семи просидела на кухне и, глядя на отблески лучей тошнотворно яркого солнца, пыталась пить чай. Он уже давно остыл, шоколадка для поднятия настроения осталась нетронутой, а я, обхватив колени ладонями, смотрела на лежащий на столе телефон и молилась, чтобы зачёт отменили. Ни сил, ни желания идти в универ у меня не было, Саша до сих пор молчал, а настроение всё быстрее скатывалось на дно: зачёт конечно же не отменят, мне придётся идти в корпус, вспоминать материал, что-то писать, и улыбаться, чтобы никто не понял, как мне плохо.

Только что мне писать, если я вечера так ничего и не повторила? Всё, что прочитала, забывалось сразу же, как я переходила к новому предложению, поэтому зачёт заранее можно считать официально заваленным — никакой стипендии. Да и не нужна она мне уже, лишь бы у нас с Сашей всё было хорошо.

***

— Ась, ты сегодня прямо мрачнее тучи. Не волнуйся, всё мы сдадим. — Ира ободряюще улыбнулась и, положив голову мне на плечо, потёрлась об него носом. Я всё же нашла в себе силы собраться и приехать сюда, хоть и далось мне это крайне тяжело, присутствие на зачёте было необходимо.

Стёпа, широко зевнув, слабо поддакнул и, вскинув подбородок, кивнул, а залипший в телефон Коля бегло глянул на меня, брякнул согласное:

— Конечно, сдадим! Даже я в себе уверен, — самодовольно улыбнуться и снова уткнуться в телефон, продолжая печатать сообщение. Я уже ни в чём не была уверена: ещё сутки назад я думала, что у нас с Сашей всё идеально — мы с ним постепенно становимся ближе, делимся переживаниями, открываемся друг другу, а сейчас он даже не отвечает на мои сообщения. Он, хоть и появился в сети и извинился, я не почувствовала облегчения. Мне бы сейчас хотя бы услышать его голос — уверенный и спокойный, как обычно, увидеть его улыбку и почувствовать горький успокаивающий аромат его парфюма.

— Ну, — протянул Стёпа, тыкая в Воронцова пальцем, — даже Николай у нас не парится, Ась. А ты чего загрузилась?

— Настроения нет, — ответила я чистую правду и попыталась улыбнуться, но по Ириному обеспокоенному взгляду поняла, что получилось откровенно плохо. Не желая объясняться, я отвернулась от неё и воззрилась в окно, разглядывая зелёные кроны, трепыхающиеся на ветру. Но Ире было откровенно плевать, чего я хочу, она настороженно на меня зыркнула, потребовала:

— Ась, а ну-ка пошли выйдем! — и, схватив меня за локоть, потащила в коридор.

Поднялась я нехотя и, едва поспевая, поплелась за ней. Стёпа и Коля проводили нас до двери заинтересованными взглядами, но следом никто не пошёл, лишь Соколов подозрительно прищурился.

До начала пары оставалось семь минут: мне под Ириным натиском оставалось продержаться недолго.

Когда мы вышли из аудитории, Ира, перехватив меня крепче, видимо, чтобы я никуда не убежала, отвела к пустой скамье. Надавила на моё плечо, побуждая сесть, скрестила руки на груди и приказала:

— Рассказывай! Даже дурак поймёт, что у тебя что-то случилось. Рассказывай, — повторила она, грозно хмурясь. — Бегом! — я, глубоко вздохнув, покачала головой: не хотела грузить её своими проблемами, особенной сейчас, когда сессия близится, когда Ларин в бегах, и ей явно не до меня, — я жду, — напомнила она командирским тоном, и я снова вспомнила о Саше. В носу защипало, я прочистила горло и, едва совладав с голосом, пробормотала:

— Мы поссорились… — Ира тут же изменилась в лице, поджала губы, нахмурила тонкие брови и помотала головой, приседая на краешек скамьи.

— Та-ак…

Зажав ладони между коленями, она приготовилась слушать, правда сказать мне было нечего: признаваться в своих ошибках всегда стыдно, — но скорый звонок подбивал ускориться, поэтому я, глубоко вдохнув, всё же тихонько начала — рассказала в общих чертах, специально не сгущая краски, но Ира и без моих дополнений поняла, что дело — дрянь. По крайней мере для меня.

Объяснив ситуацию, я, сцепив пальцы в замок, затихла, а она, обретя воинственный настрой, лишь щёлкнула фалангами пальцев, осторожно попросила:

— Ась, не впадай в депрессию, — и подсела поближе, чтобы развернуться ко мне всем корпусом, — не нужно так убиваться из-за какого-то козла!

— Он не козёл, — слабо возразила я, вскинул подбородок, — мы поссорились, но это не повод его оскорблять.

— Самый настоящий! — воспротивилась Ира, подскакивая со скамьи, чтобы замельтешить передо мной, меряя шагами пол, — разве можно так делать? Он ещё бы тебя заблокировал, чтобы точно ему не дописалась. Обиженка! В чём проблема решить всё на месте? Нет, нам нужно побегать. — Я грустно усмехнулась, понимая, что когда-то подходила под описание этой самой «обижинки», — я ведь тоже и бегала от него, и игнорировала, копив непрочитанные сообщения. Теперь хоть поняла, каково было Саше, когда я вела себя так же.

— Ты так ругаешься, будто он тебя игнорит, а не меня, — попыталась я пошутить, но на меня лишь зло зыркнули в ответ. Это ещё хорошо, что я ещё не рассказала ей о том, что мы переспали, иначе Ира бы точно одним «козлом» не ограничилась.

— Да какая разница? Он в любом случае ведёт себя по-свински! И вообще… — она вскинула руку, описывая в воздухе полукруг, и нахмурила брови пуще прежнего, а я слабо улыбнулась. Мне немного, но стало легче от разговора с ней и её ругани: приятно знать, что тебя поддержат, даже если ты не прав.

Прозвенел звонок, прерывая Ирину гневную тираду — она чуть ли на месте не подпрыгнула от испуга, когда звонкая трель прозвучала на весь коридор. А я, вздрогнув, поднялась и, похлопав её по плечу, потащила обратно в кабинет — на зачёт.

— Мне стало легче, — призналась я, глядя ей в глаза, — надо было тебе рассказать сразу, — а не мучиться от недосказанности в одиночестве. Правда, с оскорблениями я не согласна, но защищать Сашу или уже Александра Николаевича, который, возможно, решил бросить меня таким незамысловатым образом, нет ни сил, ни времени.

Мы с Ирой быстренько заняли свою парту и, достав лекции, ударились в повторение. Вскоре к нам присоединился и наш преподаватель: Бойко Владислав Семёнович долго в курс дела нас не вводил, быстренько разложил билеты по столу и вытянул из файлика ведомость.

— Подходим, берём билет, называем номер. И садимся по одному! — добавил он громче, глядя на то, как мы сбились в одной части аудитории, — кого увижу с телефоном, выгоню, пересдавать будете в сентябре, — пригрозил он, помахав указательным пальцем в воздухе, и наши взгляды на мгновение пересеклись, отчего мне вдруг показалось, что это было адресовано именно мне, но он тут же по-доброму улыбнулся, и я немного успокоилась: Владислав Семёнович не такой злой, каким хочет казаться. Я, в конце концов, готовилась, правда в памяти на месте последний билетов гигантский пробел, но, если уж мне выпадет вопрос из первых тридцати, я всё сдам — в этом была уверена: разговор с Ирой принёс заряд небывалой бодрости.

В аудитории началось мельтешение. Мы послушно расселись, правда, Ира не успела занять место неподалёку от меня и очутилась за первой партой первого ряда, поднялись и в порядке очереди подошли к преподавательскому столу, чтобы выбрать билеты — я поводила рукой по разложенным листочкам, надеясь почувствовать тот самый, но выбрала по итогу тот, что мне приглянулся — лежащий в верхнем правом углу.

Спустя несколько мгновений, я поняла, что мне не повезло, потому что пересдавать буду в любом случае, даже если Владислав Семёнович не спалит меня с телефоном — вопросы мне попались, мягко говоря, отвратительные — их я подготовить так и не успела, только почитала немного, но вспомнить смогу разве что только несколько предложений. Вот и началась в жизни чёрная полоса. Сначала Саша, теперь это…

Когда мы расселись по местам, в аудитории установилась гробовая тишина. Я быстро записала всё, что помнила, пока эти несчастные остатки не вылетели из головы и… Впала в ступор.

Сидела я долго. Склонившись над столом, усердно думала, пыталась выудить из воспоминаний бесценные сейчас крупицы, но в действительности ничего вспомнить мне так и не удалось. Единственная надежда была на тетрадь с лекциями, край которой соблазнительно торчал из сумки, что висела на крючке парты. Мне бы только взять, подсмотреть всего немножечко, пару предложений, но ходящий вдоль рядов Владислав Семёнович смотрел пристально и тем самым останавливал меня от роковой ошибки.

Я, подперев щёку ладонью, уставилась в полупустой лист с ответом. Что же это такое? Обычно преподаватели не шибко хотят идти на пересдачу и возиться с двоечниками, поэтому первые двадцать минут наблюдают без особого интереса, чтобы все смогли списать хотя бы на тройку, но Бойко — как коршун, выглядывающий свою добычу. Это точно провал… А самое обидное, что я учила. Я ведь правда учила! Дай он мне другой вопрос, я бы рассказала!

Первые сорок минут от зачёта тянулись бесконечно долго, я, как и надеявшийся на фортуну Коля, скрючившись над партой, боковым зрением наблюдала за передвижением преподавателя и надеялась, что он всё же выйдет из кабинета, а я смогу подглядеть в лекции. Но он не вышел ни через десять минут, ни через тридцать, и я уже попрощалась с хорошим окончанием семестра, стипендией, а заодно и с хорошим настроением на лето, обрекая себя на мысли о осенней пересдаче. Впрочем, сейчас это было не главное.

Когда до окончания зачёта осталось пятнадцать минут, а Владислав Семёнович напомнил об этом и попросил заканчивать, я отложила ручку, печально глядя на те несколько абзацев, которые записала, тяжело вздохнула, буравя опечаленным взглядом Колину сгорбленную спину. Он тоже не особо много написал и теперь вертел головой в поисках поддержки, поворачивался ко мне, смотрел мне в лицо, понимающе кивал и снова разворачивался к себе.

Спустя ещё несколько минут в дверь постучались, я вздрогнула и напряглась, в любой момент готовая выхватить тетрадь из сумки, чтобы хотя бы попытаться спастись от пересдачи, но задуманное так и не исполнила: вскинув подбородок, в дверном проёме заметила Сашу.

Владислав Семёнович, обернувшись, поспешил к гостю, а я невольно вздохнула, напрочь забывая про свой план. Стоило нашим взглядам пересечься, я едва ли не приподнялась на стуле, чтобы рассмотреть его отчётливее, вглядеться, выискивая изменения за время нашей разлуки. Выглядел он, как всегда, безупречно: выглаженная рубашка подчёркивала крепкую фигуру, закатанные рукава открывали аккуратные запястья и предплечья с вязью вен, на губах играла слабая улыбка, и только взгляд был настолько грустным, что у меня сжалось сердце.

Преподаватели шёпотом перекинулись парой слов, Бойко обернулся к нам, окинув пристальным взглядом, а затем вышел из кабинета, тихо закрывая за собой дверь. Вот он — мой шанс! У меня задрожали руки, внезапно дыхание перехватило, и я, редко когда прибегавшая к списыванию, под внезапно нарастающее шуршание полезла в сумку за лекциями. Поймают и отправят на пересдачу — всё равно, ведь я и так с этим листком туда пойду!

Отыскав в тетради нужную страницу, я положила её на колени и быстро, почти не глядя на лист, принялась переписывать. Почерк мой заскакал, сделавшись неровным, но мне уже было всё равно, я старалась списать хотя бы на тройку — чёрт с этой стипендией, лишь бы уйти на отдых без долгов.

Владислав Семёнович вернулся в тот момент, когда мы массово закончили списывать и положили ручки, готовые сдавать работы. Вернулся, осмотрел нас, кажется, замечая, что настроение изменилось, и теперь как минимум успевший списать Коля улыбался во все тридцать два, Стёпа, который тоже сомневался в своих знаниях, и вовсе светился, Ира — единственный ответственный человек из нас, выучила все вопросы и, когда преподаватель вышел, только расслабленно откинулась на спинку стула. а компашка наших двоечников и прогульщиков, которые заняли последние парты, были настолько весёлыми, что не составляло труда понять, что списать удалось всем.

— Время вышло, сдавайте работы, — попросил Бойко, останавливаясь у преподавательского стола, чтобы собрать в кучку оставшиеся невыбранными билеты.

— Извините, а когда будут результаты? — спросила Вера, подняв руку, и, отдав свой лист проходящей мимо Вике, принялась собираться.

— Вечером этого дня я вышлю результаты старосте. Староста же, — Владислав Семёнович повернулся к Стёпе, — соберёте все зачётки и зайдёте ко мне.

— Будет сделано, — кивнул задорно Соколов, прислоняя ладонь к виску и выпрямляя спину.

Бойко ему только кивнул, улыбнулся и, пробежавшись по присутствующим внимательным взглядом, вдруг остановился на мне и позвал:

— Осипова, — настолько строго прозвучал его голос, что у меня сердце на мгновение заледенело. Я вскинула голову, чтобы неуверенно посмотреть на преподавателя. Тетрадь я убрала, шпор у меня не было, телефон я не доставала — меня не в чем обвинить, но с каждой секундой я в этом сомневалась всё больше и больше. Продолжил Бойко менее громогласно и серьёзно, — Александр Николаевич ждёт вас в триста пятой аудитории, — и тут же объяснил: — что-то по поводу курсовой.

Из горла против воли вырвался хриплый нечленораздельный звук, напоминающий карканье вороны, я удивлённо воззрилась на него — на осмысление понадобилось несколько секунд, — спокойно выдохнула и, поблагодарив за информацию, торопливо поднялась со стула. Значит, Саша созрел для того, чтобы встретиться со мной. Так ведь? Или он действительно зовёт по поводу курсовой? Чтобы отказаться работать со мной?

Ира посмотрела на меня недоверчиво, одним слитным движением скинула вещи в сумку и поспешила за мной в коридор, на ходу бросая тихое «до свидания». Переговаривающиеся Стёпа и Коля, помахав нам, остались позади — в аудитории.

— Ась, — позвала меня Ира, взяв за локоть, чтобы сопроводить до лестницы. Позвала и замолкла, вытягивая губы в трубочку.

— Всё в порядке, — поспешила я на опережение и широко улыбнулась, хотя улыбаться не хотелось вовсе. Как только я увидела Сашу, вся подобралась, напряжение не отпускало, — не волнуйся за меня. Я тебе позвоню, скажу… Как прошло. Если всё будет плохо, я знаю, к кому идти жаловаться.

— Надеюсь, всё будет хорошо, — прошептала она надрывно, порывисто обняв меня за плечи. Я кивнула, хотя мысли о расставании до сих пор крутились на периферии сознания, я старалась их отгонять — у нас всё будет хорошо, мы поговорим, всё обсудим, и эти сутки, до безумия нервные и длинные забудутся, как страшный сон. Всё так и будет, а потом я дам себе волю и залезу к Саше на колени, чтобы, обняв его, уткнуться носом в шею и почувствовать тёплые ладони на спине.

Махнув Ире ладонью, я развернулась и направилась на третий этаж в триста пятую аудиторию. Шла я скорее на автомате, мысленно прокручивая ту речь, что заготовила ещё вчера, от подъема по лестнице сердце беспощадно частило, а дыхание сбилось. Встреча с ним волновала сильнее, чем прошедший зачёт и его результаты, ноги словно одеревенели, а каждый шаг давался с большим трудом. Но до двери я всё же дошла. Дошла и остановилась, занеся кулак в воздухе, чтобы постучаться: сделав глубокий вдох, дважды ударила костяшками по дверному косяку и только тогда, не дожидаясь ответа, вошла.

— Можно к вам? — спросила я сорвавшимся на шёпот голосом, и ухватилась за лямку сумки, вытягивая её перед собой, чтобы прижать к груди как щит. Саша, сидевший за столом, резко поднялся, опёршись ладонями в стол, стул со скрежетом проехался ножками по дощатому полу, и в аудитории установилась тишина.

У меня перехватило дыхание: мы не виделись всего день, но мне казалось, что прошла целая вечность.

— Мы снова перешли на «вы»? — спросил Саша тоскливо, и голос его дрогнул, сорвавшись на слабый хрип. После вопроса я почувствовала облегчение, словно тяготящий груз свалился наконец с плеч: он тоже опечален, он тоже мучался из-за произошедшего, и он тоже, я вижу по глазам, скучал.

— Н-не знаю, — протянула неуверенно и отвела взгляд, сцепляя руки за спиной.

Снова повисла неловкая тишина — он глядел на меня так растерянно, будто впервые видел, будто это не он попросил зайти меня к нему, а я забрела по случайности. Не зная, как развеять неловкость, озвучила наводящий вопрос:

— Так… Что там… С курсовой?.. — и воззрилась на вмиг посерьезневшего Сашу. Пробежавшись по мне пристальным взглядом, словно изучал после долгой разлуки, пытался понять, что изменилось, он отошёл от стола, стремительно сокращая между нами расстояние, и остановился в нескольких шагах.

— Ася, — позвал Саша тихо. Собственное имя, произнесённое настолько печально, резануло слух, — извини за вчерашнее, я повёл себя как идиот. Я не должен был убегать, и я не должен был тебя игнорировать, но мне нужно было подумать и успокоиться, так что… — он не договорил: я, не сдержавшись, сделала несколько шагов к нему и обвила шею, прерывая его проникновенную речь. Несколько мгновений, и объятья стали почти что болезненными, он с тяжёлым вздохом уронил голову мне на плечо, принявшись поглаживать ладонями спину.

— Ты и правда вёл себя как идиот, — всхлипнула я ему в плечо, прижимаясь теснее, чтобы почувствовать пульсацию его сердца под ладонью. Я готовилась к разговору, репетировала речь: что и как скажу, но по итогу вырвалось смехотворное: — Саш, я тоже так больше не буду. Я накосячила, сильно-сильно. Извини меня, — смехотворное, но искреннее.

В носу защекотало, я глубоко вдохнула, надеясь, что он не заметит слёзы в уголках глаз, и притиснулась к нему крепче, перехватывая его поперёк пояса. Выдохнула в шею и прикрыла глаза, наслаждаясь неспешными ласковыми поглаживаниями.

— Асенька, тебе не за что извиняться, — ответил он тихо, и тут же хватка его ослабла: Саша отстранился, чтобы заглянуть мне в глаза. Улыбка его стремительно померкла, он, растерявшись ещё больше, спросил: — плачешь? — и, вскинув брови, осторожно обнял моё лицо ладонями.

— В глаз что-то попало… — попыталась я оправдаться.

— Ась… — с нажимом произнёс Саша, побуждая поднять подбородок и взглянуть на него. Я отняла его ладони от своего покрасневшего лица — внезапно глаза заслезились ещё сильнее, — и, спрятав его у него на груди, призналась:

— Я так рада, что всё решилось. Я боялась, что ты меня бросишь…

— Какие глупости! — возмутился Саша, качая головой, — разве я могу тебя бросить? Ась, выкинь из головы подобные мысли.

— Ага, — снова всхлипнула я, пальцами стирая проступившие слезинки.

— Не плачь, родная, подобного больше не повторится, клянусь. Я многое понял за этот день, — Саша склонил голову к плечу и бережно стёр пальцами слёзы, а затем поцеловал в кончик носа. Я невольно улыбнулась.

За мгновение атмосфера переменилась, я поняла, как сильно мне не хватало его голоса, объятий, тепла, его… Всего. Целиком и полностью. И снова заслезились глаза, горло поразила слабая резь. Я шмыгнула носом, положив руки ему на спину, прижалась к плечу щекой и слепо ткнулась губами куда-то в ключицу.

Глубоко вздохнув, притихла, наслаждаясь тишиной, долгожданным теплом его тела и головокружительной близостью.

Но долго умиротворение не продлилось: вскоре в коридоре тихо захлопнулась дверь, следом — послышались глухие торопливые шаги. Я попыталась вывернуться из Сашиных объятий, но он держал настолько крепко, что попытки оказались тщетными.

— Саш, — пробормотала я, нехотя вытягивая руки, чтобы упереться ладонями ему в грудь, побуждая меня отпустить, но он по-прежнему обнимал крепко.

— Всё в порядке, — заявил он уверенно, и эта уверенность чудесным образом передалась и мне, — это не к нам, так что… — договорить он не успел, как и я — среагировать. Это не к нам? Застывший в дверях Стёпа бы поспорил.

Я отлетела от Саши мгновенно — отошла на несколько шагов, — не глядя, поправила одежду, правда, ситуацию это не исправило, потому как Стёпа как стоял истуканом с раззявленным ртом, так и остался стоять. Даже не шевельнулся.

За несколько секунд у меня перед глазами пронеслась вся жизнь, в груди застучало с утроенной силой. Я, не поворачивая головы, перевела взгляд на Сашу, ища поддержку, но он, всегда собранный, был настолько растерянным, смотрел на меня настолько рассеянно, что мне невольно стало смешно — смех на грани истерики вырвался тихим смешком, который, судя по всему, Стёпу отрезвил. Он сориентировался первым:

— Извините, — и, пошатнувшись, шагнул назад, чтобы пропасть из поля зрения, закрывая за собой дверь, а мы так и остались стоять в метре друг от друга в странных неестественных позах.

Первым отмер Саша — широко усмехнулся, приблизился ко мне, взяв ладонь в руку, и обнял со спины, — первым же и нарушил тишину:

— К концу четвёртого курса, видимо, о нас будет знать весь корпус, — прошептал он мне на ухо и поцеловал в висок, я поражённо кивнула. Да, до того, чтобы стать местным достоянием, нам оставалось немного — ещё несколько таких прохожих.

— Саш, а что нам теперь делать? — спросила я обескураженно, не совсем понимая, что делать: то ли бежать за Стёпой, то ли уже оставить его — по тому, с какой скоростью после его исчезновения захлопнулась дверь, мне стало понятно — я его уже не догоню.

— Теперь… Давать ещё одну взятку в виде хорошей оценки за экзамен? — предложил Саша — он, казалось, уже пришёл в себя и был абсолютно спокоен, как будто ситуация его не касалась вовсе — как будто всё принял, переварил и смирился.

— Саш! — воскликнула в панике. Сердце вдруг обледенело, когда я подумала о том, что Стёпа может рассказать кому-то ещё, например, Коле. А потом он… Нет! Даже если Коля узнает, то никому не расскажет… Наверное. Я покачала головой, отгоняя паршивые мысли, всё должно быть в порядке, но тем не мене, всё равно поспешила задать вопрос: — Саш! А если у нас будут проблемы… — Хотя плевать на «нас», проблемы могут быть у него. Но Саша улыбнулся уголками губ и, взяв меня за руки, поцеловал в правое запястье, — ты чего? — спросила я тихо и ошарашено. А он только улыбался.

— Всё в порядке. Думаешь, он побежит к декану?

— Ну… — я замялась, — не побежит, но… Кто его знает. А вдруг…

— Он смышлёный парень — умный. Проблем не будет, так что успокойся, — ответил Саша, и я растерялась ещё больше: таким тоном обычно говорят главные герои боевиков, снимая чёрные очки на фоне взрыва. Саша, кажется, пользуясь моей растерянностью, решил не упускать шанс и полез обниматься — навёрстывать упущенное: — главное, что у нас с тобой всё хорошо, — предложил он, делая шаг ко мне, чтобы провести раскрытыми ладонями по плечам.

— Да, но… Саш, давай не здесь, — попросила я смущённо, нехотя сбрасывая его руки, — вдруг ещё кто зайдёт? Легко мы не отделаемся точно. Нужно быть поосторожнее, — и, отстранившись, взглянула ему в глаза. Кажется, конфликт исчерпан, но нам ещё много чего нужно обсудить. Поцеловав в подбородок, я коснулась его руки, — у тебя ещё есть работа? — Он покачал головой, — тогда поехали домой?

— Поехали, — удовлетворённо выдохнул Саша.

Собрался он быстро — забрал телефон и пиджак, который в знойную жару явно был лишним, закрыл кабинет, и мы пошли к машине. Одногруппники после зачёта и правда разошлись, поэтому я беспрепятственно вышла на улицу, но тем не менее оглядываясь по сторонам, поплелась на парковку — Саша остался, чтобы отдать на вахту ключ от аудитории.

Пока я плелась к Сашиной машине, решилась написать Стёпе — он, должно быть, уже надумал себе невесть что. Разблокировала экран и, занеся палец над диалогом, в котором в последний раз он спрашивал про оформление реферата, я написала то, что считалось у нас вместо приветствия:

«Стёп»

Сообщение окрасилось в белый спустя несколько секунд. Он прочитал, и я даже не успела я придумать, как продолжить, тут же ответил, пойдя на опережение.

Стёпа: Я ничего не видел…

Следом прислал стикер с покрасневшим зайцем, который прикрывает ушами глаза.

Я застыла посреди улицы, краснея, как этот самый заяц — так же ярко и обильно, и написала в ответ короткое «хорошо». Какой стыд. Больше я никогда не буду лезть обниматься к Сашей в универе! При мысли о том, что было бы, если бы нас застукал не Стёпа, а, скажем, какой-нибудь посторонний человек, меня передёрнуло. Ира бы у виска пальцем покрутила, если бы узнала, что произошло.

Вспомнив о Ире, я снова разблокировала телефон и написала сообщение уже ей: лаконичное: «мы помирились» тут же оказалось прочитано. Теперь «хорошо» было отправлено мне, а затем добивка:

Ирина: Но в список козлов он всё равно попадает. Но пока что только карандашиком.

Ирина: Потом расскажешь, как оно.

О, расскажу — это точно. Историей про Стёпу грех не поделиться!

Я отправила ей сердечко, убрав телефон, ускорила шаг и вскоре подошла к Сашиной машине — в корпусе людей было мало, на парковке — ни души, и я наконец вдохнула полной грудью, чувствуя долгожданную свободу. Почему-то, когда мы засветились перед Стёпой, а эмоции поутихли, мне вдруг стало… Легче? Может, это из-за примирения? А может, потому что теперь я могу открыто говорить о Саше рядом со Стёпой. А с другой стороны — могу ли?.. Хотя, зная Стёпу… Мне кажется, что могу.

Саша присоединился через минуту, по-джентльменски открыл мне дверь, закрыл, когда я села, и, устроившись на водительском месте, потянулся ко мне, чтобы поцеловать в щёку. Теперь он выглядел веселее: уголки губ были приподняли, а в глазах черти плясали, как будто он что-то задумал.

Саша быстро завёл мотор, включил кондиционер, снял машину с ручника и плавно вывернул на подъездную к университетскому корпусу дорогу.

— Всё хорошо? — спросил он обеспокоенно, когда я пальцами легонько помассировала ноющие виски, и на мгновение оторвался от дороги, чтобы внимательно взглянуть мне в глаза.

— Почти, — кивнула я, отнимая руки от головы, и осторожно начала: — Саш, может, нам нужно кое-что обсудить? Ты так не думаешь?

— Может, — согласился он с промедлением и пожал плечами, как мне показалось, помрачнев, — но давай-ка сначала доедем до дома. Разговор будет долгим.

— И, судя по всему, тяжёлым? — догадалась я, улыбка моя тут же померкла.

— Не без этого, — кивнул Саша, крепче вцепившись в руль.

Установилась гробовая тишина. Он больше на меня не смотрел, сосредоточенно глядел на дорогу и, барабанив указательным пальцем по рулю, тяжело вздыхал. Я, вновь почувствовав неловкость, постаралась занять время в дороге более лёгким разговором:

— А напомни, к кому домой мы едем?

— Вообще, к тебе. Но, если хочешь, ещё не поздно поменять маршрут и поехать ко мне. Мне как раз недавно подарили хорошее вино, выпьем… И поговорим, — и снова тяжелый вздох.

— О сестре тебе говорить тоже тяжело? — Если у него всё, что связано с семьёй, больная тема, то и Карина явно не станет исключением.

— Тяжелее, чем о родителях, — ответил Саша, я невольно поджала губы и напряглась. Даже так? Ладно — родители, но сестра… — поэтому мне нужно подготовиться. Морально.

— Всё настолько плохо? — он пожал плечами и отвернулся, чтобы тихо спросить:

— Интересно?

— Не то что бы, — призналась я, — мне скорее важно, чем интересно, — и невольно, заламывая пальцы, продолжила: — просто… Я лезу в твои дела не из любопытства, а потому что… — я затихла, пытаясь подобрать правильные слова: мне нужно понять, чего стоит избегать в разговорах? потому что не хочу больше ссор? просто хочу понять его? Хочу стать ближе? Убедиться, что мне доверяют? Он прервал мои мысли ласковым:

— Я понимаю, не оправдывайся, — и, потянувшись через весь салон, сжал протянутую ему ладонь, хотя я и сомневалась, что он понял мои мотивы, на душе стало теплее, — если важно, я всё скажу. Только в следующий раз, если тебя что-то интересует, спрашивай напрямую у меня, ладно?

— Конечно, — кивнула я, потупив взгляд — хотя вряд ли смогу спросить у него про его бывших… Впрочем, Серафим мне сказал достаточно, но с другой стороны… — и извини. Кстати, Саш, а как там Серафим?

— Что с ним станет? — переспросил он насмешливо. Мы проехали соседний корпус, и Саша слегка увеличил скорость.

— Вы не поссорились? — уточнила осторожно, — я беспокоилась, что ему достанется. Тоже… — добавила тише.

— Я в гневе вовсе не страшен, — пожал Саша плечами, — да и то, что вчера было, нельзя назвать ссорой. Так, разговор на повышенных тонах.

— Разве ссора и разговор на повышенных тонах — не одно и то же? — Он только натужно улыбнулся и покачал головой.

— Не совсем.

Снова повисла тишина. Я взглянула на Сашу, заметив явную смену настроения — он, погрузившись в собственные мысли, помрачнел и посерьезнел. Кажется, разговор действительно будет тяжёлым…