Люцерис невольно ухмыльнулся, изучая выражение лица дяди, пока блюдо с запеченным поросёнком опускали на стол. После, когда свин гордо красовался прямо перед носом Эймонда, юный принц и вовсе не смог сдержать уловимого смеха, пряча улыбку за кубком вина. Он чувствовал опасность, исходящую от держащегося подозрительно спокойно дядюшки всем своим существом, но отчего-то это лишь раззадоривало шальное веселье.
Гнев Таргариена был предсказуем и скор. Впрочем, никакое, даже самое изощрённое оскорбление или синяки не могли преуменьшить удовольствия от увиденного. Так что парой часов позже, лёжа в своей кровати и потирая ушибленную от резкого столкновения со столешницей переносицу, Люцерис улыбался удовлетворëнно и даже как-то счастливо: оно того определённо стоило.
***
Время близилось к полуночи. Люцерис уже спал и не услышал, как он пришёл. Дверь скрипнула едва уловимо, и юный принц в полудрёме списал всё на сквозняки, которые были обычным делом для прибрежного города. Когда он увидел тень высокой фигуры, склонившейся у изножья кровати, было уже поздно. Эймонд сгреб его за ноги и, рывком оттащив к краю перины, навис сверху.
Сон схлынул в мгновение ока, когда Люцерис почувствовал, как к левой щеке под глазом прижалось холодное и острое. Замерев на долю секунды, чтобы оценить положение, он попытался вывернуться из хватки Таргариена, но ему не позволили, заломив руки и вдавив лезвие ещё сильнее. Стало действительно больно.
— Ты бастард, — прошипел Эймонд зло в лицо мальчишки.
— Неправда, — возразил тот в ответ таким же яростным шепотом.
Остриё поползло вверх по скуле и царапнуло кожу под ресницами. Люк задрожал.
— Маленький грязный бастард, не достойный носить имя Веларионов, — продолжил Таргариен увереннее, открыто наслаждаясь реакцией племянника.
— Ты!.. — только и смог выдавить Люцерис, отчётливо ощутив, как вниз по щеке стекает капля крови.
— Прав? — усмехнулся Таргариен, неожиданно отняв лезвие от лица принца, — Давай, племянник, скажи это, признайся, и я, так уж и быть, подумаю над тем, чтобы повременить с местью.
Люцерис тихонько всхлипнул и упрямо мотнул головой так резко, что каштановые кудряшки мазанули по щеке Эймонда и прилипли ко взмокшему лбу юноши. Зажмурившись изо всех сил, он замер в безнадёжном ожидании неизвестного. Ударит? Вонзит лезвие под веко? Может, заставит умолять?..
Эймонд хотел было вновь поднести зажатый до боли в суставах кинжал к лицу племянника — в конце концов, тот сам напросился, и не единожды, — но что-то удержало его руку. Таргариен замер, снова и снова окидывая сжавшегося под ним принца горящим нездоровым азартом взглядом в попытках понять, что именно его останавливало, ведь долгожданная месть была близка, как никогда.
Мальчишка лежал неподвижно. Можно было подумать, что он лишился чувств, но загнанное дыхание и бешеный стук сердца не давали усомниться в том, что Люцерис был в сознании. Эймонд сглотнул, когда его глаз наткнулся на бьющуюся на беззащитно открытой шее жилку. Ему дико, до дрожи хотелось сделать с ним что-то, но даже в мыслях, для себя он не мог определиться, что именно: покарать, унизить, причинить боль, вывести из себя, даже подчинить — хотелось этого всего и ничего одновременно.
«Грязный бастард».
Звук упавшего на каменный пол кинжала заставил Люка вздрогнуть и, распахнув веки, с робкой надеждой посмотреть на мужчину. Тот возвышался над ним демоном, не иначе, как вылезшим из самого пекла семи преисподен: обычно тщательно собранные белые пряди растрепались по плечам, руки то и дело била мелкая дрожь, а единственный глаз горел чистым безумием.
Таргариен навалился на него неожиданно, всем своим весом вдавливая в сбитые простыни, и, рывком оттянув ворот ночной рубахи, вгрызся куда-то в шею болезненным поцелуем-укусом.
— Эймонд! — взвыл Люк задушено, пытаясь отползти от мужчины.
Тот перехватил его кисти, пресекая любые попытки вырваться или ударить, и, дёрнув за волосы свободной рукой, вжался лицом в основание шеи у линии роста волос, втягивая запах тела племянника по-звериному жадно.
— Молчи, — зашипел Таргариен, — Молчи, иначе, клянусь, я вырежу тебе оба глаза прямо в этой постели, но прежде, — поймав не оставляющего попыток извернуться принца за подбородок, он заглянул в мечущиеся ореховые глаза, — Прежде я вырву твой поганый язык своими руками и засуну в глотку, ты понял меня? — не встретив в потерянном взгляде и доли понимания, он тряхнул племянника за плечи, — Понял?! Отвечай!
— Понял, — выдавил он наконец. Нижняя губа предательски задрожала, и Люк не смог сдержать сдавленный всхлип, — Я понял. Эймонд, не надо, пожалуйста.
— Я сказал, заткнись! — зарычал мужчина и, с силой схватив дëрнувшегося в сторону племянника за шею, вжал в перины, — Закрой свой рот!
Пальцы на горле давили нещадно, не давая возможности сделать самый короткий вдох. Из глотки вырывались сдавленные хрипы, перед глазами плыло, и единственное, что Люку оставалось — цепляться за сжимающие пальцы что есть мочи, из последних сил пытаясь высвободиться из стальной хватки, глотнуть хоть немного воздуха. В какой-то момент болезненного удушья принц вдруг отчётливо осознал, что ещё немного, и он отключится, и, возможно, это будет не худшим вариантом завершения ночи. Усилием воли оторвавшись от рук Эймонда, он заставил себя прекратить бессмысленную борьбу и замереть на месте, скользя невидящим взглядом по потолку.
Капкан жёстких пальцев ослаб резко, и Люк, отчаянно хватая ртом воздух, рванул в сторону. Те несколько минут, что он откашливался, потирая ноющую шею, стояла тишина, и в какой-то момент ему даже показалось, что Эймонд ушёл, сочтя месть за сегодняшний ужин достаточной.
Подняв взгляд, принц вздрогнул: Таргариен стоял на коленях в изножье и смотрел на племянника с холодной задумчивостью — так, будто ничего из ряда вон только что и не произошло.
— Боишься?
Люк кивнул не задумываясь, пытаясь незаметно сморгнуть неволей выступившие на глазах слезы. Удовлетворённо хмыкнув, Эймонд взялся за ремень на поясе.
— Что… — голос сорвался, дав петуха, — Что ты делаешь? — просипел наконец Люк, отползая дальше к изголовью.
— То же, что и ты парой часов назад, — сухо ответил Таргариен. Отбросив ремень, он перешёл на застёжки комзола, — Веселюсь.
Оставшись в одной рубахе и кожаных штанах, Эймонд приблизился одним внезапным рывком и снова подмял под себя уже ничего не понимающего Люцериса.
— Не бойся, лорд Стронг, — шепнул он куда-то в трепещущую шею, — Смотри, если ты и впрямь не бастард, тебе понравится. Если нет, — Эймонд ударил ладонь ещё пытающегося сопротивляться принца и, просунув руку под его бедро, с силой сжал небольшую ягодицу через ткань ночной сорочки, — Что ж, потерпишь.
— Не надо, хватит! Ты же это не всерьёз… — принялся тараторить Люк, вновь пытаясь выползти из-под Таргариена.
— О, я настроен предельно серьёзно, — лиловый глаз угрожающе сверкнул, — Не рыпайся, — велел мужчина и, схватившись за полы сорочки, рванул мягкую ткань.
— Пекло, Эймонд! — взвыл Люцерис и принялся бороться особенно отчаянно, вырываясь и колотя Таргариена по груди, — Это не смешно!
— Правда? — поинтересовался он преувеличенно участливо и, перехватив одну из рук племянника за запястье, сжал с такой силой, что тот тихонько заскулил, — Ударишь ещё раз, и я тебе все пальцы переломаю.
Осознание, что это действительно вовсе не шутка, накрыло внезапно, и Люк затих, молча позволяя мужчине стягивать с себя остатки одежды. В какой-то момент Таргариен даже забеспокоился о душевном состоянии племянника — тот весь будто одеревенел, лишь глаза живо метались из стороны в сторону, а в расширенных почти на всю радужку зрачках плескалась гремучая смесь волнения, ужаса и ещё чего-то, Таргариену непонятного.
— Вот, значит, как, — протянул вдруг Эймонд без тени издёвки, смотря куда-то в район чужого паха.
Люк проследил взгляд Таргариена и шумно выдохнул. У него стоял. Не полностью, но вполне красноречиво. Он отмер, дёрнулся в сторону и, всхлипнув, обречённо отвернулся: пускай причиной неуместного возбуждения наверняка и послужило ни что иное, как страх, это было фиаско.
Таргариен тяжело сглотнул. Отчего-то вид аккуратного, наполовину эрегированного члена племянника и связанные с этим перспективы пробуждали в нём тёмное, животное желание не меньше, чем недавние слезы мальчишки.
— Посмотри на меня, — приказал он хрипло, но Люк лишь упрямо мотнул головой, зажмурившись, — Я сказал, смотри! — зарычал Эймонд, вынуждая находящегося на грани помешательства племянника исполнить приказ.
Когда юный принц встретился взглядом с горящим чем-то нездоровым лиловым глазом, его обладатель улыбался. Не прерывая зрительного контакта, Эймонд сплюнул на ладонь и опустил руку к обнаженному животу племянника.
Люцерис сдавленно застонал, осознав, что Эймонд собирается сделать. Почувствовав теплые скользкие пальцы на своём члене, он застонал громче, в забытье подаваясь бёдрами навстречу грубой ласке, но почти сразу одернул себя и, прикусив губу чуть ли не до крови, заставил себя замереть на месте, вцепившись пальцами в края одеяла и всеми силами пытаясь сохранить хоть каплю достоинства. Хотелось провалиться сквозь землю в самое пекло прямо сейчас, лишь бы не участвовать в этом противоестественном, но восхитительно порочном действе.
Люк не знал, как долго продолжалась эта сладкая пытка, но когда дарящие ни с чем не сравнимое, постыдное удовольствие пальцы Таргариена оторвались от его истекающего смазкой возбуждения, из горла против воли вырвался разочарованный стон. «Ну ещё бы», — подумалось ему отстранённо, — «Это было очередным унижением». Он собрался было повернуться на бок, чтобы скрыть позорную эрекцию, но был остановлен рукой Эймонда, которая жёстко, но не болезненно сжала его бедро.
— Кажется, мы договоривались, что вы не рыпаетесь, мой лорд Стронг, — прошелестел мужчина и глянул вопросительно.
Люк лишь кивнул в ответ и, глянув растерянно, прошёлся языком по пересохшим искусанным губам — в конце концов, что ещё ему оставалось делать?
Не отрывая глаз от горящего смущением и неподдельным возбуждением лица юного принца, Таргариен ослабил шнуровку на брюках и с приглушенным вздохом приспустил плотную ткань — в штанах давно стало тесно. Опустившись рядом с племянником, он шепнул уловимое «иди сюда» и удовлетворённо хмыкнул, когда тот неловко, но порывисто устроился напротив. Вклинившись коленом между бёдер Люцериса, он придвинулся ближе, практически вплотную, и, поймав взглядом ореховые глаза, провёл языком по своей ладони.
— Эймонд, — протянул тот умоляюще, не отрываясь от порочной картины, — Ты… что ты...
— Замолчи, — прошептал Таргариен почти ласково и, зарывшись свободной рукой в каштановые кудри племянника, вторую опустил вниз, накрывая оба их члена одновременно.
Люк вскинулся, простонал что-то нечленораздельное и, зажмурившись, прижался ближе: плевать на честь и достоинство, плевать на нормы и принципы, пускай остаётся только здесь и сейчас. Он изогнулся, когда большой палец Эймонда нарочно или случайно накрыл головку его члена, и, ткнувшись губами в чужую ключицу, застонал сладко и несдержанно, откровенно наслаждаясь грубыми ласками. Его тут же рванули за волосы вверх, вынуждая откинуть голову, и принялись покрывать шею жадными болезненными поцелуями.
— Такой же, как вся твоя семейка, — шептал Эймонд отчаянно, то и дело срываясь на хриплые полустоны, ощутимо прикусывая покрасневшую мочку или основание шеи в перерывах между поцелуями, — Испорченный, грязный бастард.
Всё это было унизительно и смазано. А ещё очень стыдно, немного больно и неожиданно жарко. И, Люк не признался бы под самой страшной пыткой, приятно до безумия, просто потрясающе. Ни один человек не касался его подобным образом, тем более ни один мужчина, и это разительно отличалось от того, как неловко он долгими ночами удовлетворял себя сам, опасаясь попасться.
Мозолистые пальцы Эймонда двигались жёстко и резко, рывками подводя их обоих к грани именно так, как было нужно, его тонкие обветренные губы целовали мучительно, до дрожи чувственно, а грязные слова, которые тот до упоения пламенно нашёптывал племяннику в шею, лишь подстëгивали страсть. Люк бился под боком Таргариена загнанным зверем, не зная, куда деться от этого порочного, накрывающего огненными волнами наслаждения.
— Эймонд… Эймонд, пожалуйста! — то и дело начинал шептать Люк в забытье, не зная толком, о чем именно умоляет — отпустить его, позволив наконец хотя бы перевести дух, или поскорее подарить желанную разрядку.
Он кончил неожиданно, мёртвой хваткой вцепившись в рубашку Эймонда и уткнувшись пылающим лицом тому куда-то в плечо. Чужая сперма почти сразу начала заливать бедра и живот, смешиваясь с его собственной под гортанный стон Таргариена. Люк вздрогнул и, не зная куда деть себя от пожирающей смеси стыда, смятения и блаженного трепета от недавно пережитого оргазма, вжался в мужчину ещё плотнее.
Повисла напряжённая тишина, прерываемая лишь редкими сдавленными всхлипами ещё не отошедшего от случившегося Люцериса.
— Отцепись от меня, — процедил Эймонд, не предпринимая, впрочем, попыток оторвать от себя племянника.
Тело слушалось неохотно, но Люк почти сразу убрал руки с плеч мужчины и, отодвинувшись, постарался сфокусировать взгляд.
— Эймонд? — позвал он вопросительно, сжимая в пальцах край простыни.
Знал бы Таргариен, каким чудом ему сейчас удавалось сдерживать эмоции. Хотелось обозвать того мерзавцем и потребовать ответить, какого рогатого демона только что произошло. Хотелось, вскочив, приблизиться к нему, заглянуть в лиловый глаз и спросить, что вообще это всё значило, и что, пекло побери, ему, Люцерису, теперь делать дальше. А ещё, окинув пылающим смущением взглядом фигуру Таргариена, Люк вдруг с ужасом осознал, что ему, вопреки остаткам здравого смысла, совершенно иррационально хотелось…попросить того остаться?
— Эй, я с тобой разговариваю! — повторил он настойчивее и, наплевав на возможные последствия, подорвался с кровати, чтобы парой стремительных шагов оказаться к Эймонду вплотную.
Повернувшись к племяннику вполоборота, Таргариен бросил на того пугающе отсутствующий взгляд и, неопределённо хмыкнув, направился к дверям.
***
Люцерис задумчиво смотрел, как длинные и изящные, но сильные, мозолистые пальцы Эймонда сжимают рукоять меча, пока он точными, выверенными выпадами отбивает удары сира Кристона Коля.
Сегодняшней ночью Люцерис с семьёй отбывал на Драконий Камень, и, исходя из последних новостей, понимал, что возможность вернуться в Королевскую Гавань предоставится ещё не скоро. Кто знает, быть может, этот визит даже станет последним.
Юноша вздохнул и печально улыбнулся. Ему не хотелось покидать Королевскую Гавань. По крайней мере не сегодня. «Что ты со мной сделал, дядя?» — прошептал Люк одними губами и прикрыл глаза. Он не понимал, какие чувства, кроме очевидного страха, смешанного с интересом, теперь внушал ему Эймонд Таргариен, но был твёрдо уверен в одном — у него были красивые руки.
Спарринг закончился быстрее, чем Люк рассчитывал. Очередная победа Эймонда была хороша — как всегда быстра и искусна. Когда толпа рукоплещущих придворных разошлась, Люк позволил себе бросить еще один быстрый взгляд на чистящего меч Таргариена прежде, чем направился к выходу со внутреннего двора.
— Руками моими любуешься, бастард? — раздалось вдруг ему вдогонку.
Люк развернулся намеренно неспешно, продумывая какую-нибудь остроумную колкость, которой можно было бы достойно ответить, но замер на полуслове: Эймонд…улыбался?
Действительно, улыбался. Беззлобно, открыто и даже как-то растерянно.
В голове крутилось множество вариаций по типу «да пошёл ты» или «от извращенца слышу», которые Люк мог с лёгкостью кинуть в ответ Таргариену, не опасаясь за своё здоровье и честь — в конце концов, не стал же бы Эймонд калечить племянника на глазах у стражи посреди белого дня. Но почему-то сейчас язык не поворачивался съязвить.
Люк сделал пару осторожных шагов навстречу мужчине, вскинул подбородок и, что-то прикинув, загадочно улыбнулся.
— А если и любуюсь, то что? — спросил он наконец и с вызовом посмотрел в лиловый глаз.
Не дожидаясь ответа, принц развернулся на каблуках и, смеясь, направился прочь со двора.
На Драконий Камень Люцерис Веларион отправился с лёгким сердцем.