The colours red, blue and green are real.

The colour yellow is a mystical experience shared by everybody.

Аска оглядела нового персонажа. На боку у того проклюнулось несколько глазков, которые, в свою очередь, сфокусировали взгляды на ней.

– Ну и урод же ты, – решила не быть оригинальной.

– Так и ты не красавица, – парировал корнеплод, – Переносить стандарты красоты на тех, кто прибыл издалека – слегка неэтично, не находишь?

Говорил он торопливо, будто слегка задыхался, время от времени взвизгивая посреди фразы. Из-за быстрой речи интонации сглаживались: казалось, озвучивает его коротконогий толстячок, то и дело поглядывающий на часы в ожидании конца смены. Где у этого неприглядного создания расположились органы речи, понять было сложно.

– О, теперь мы заговорили об этике! – возмутился Токи, – После всей той свиноты, которую натворили.

Брат выглядел скорее заинтригованным, чем шокированным. «Ясное дело, – мелькнула мысль, – в анимах на каждом шагу кто-нибудь в кого-нибудь превращается». Самой Аске внешнее спокойствие давалось с трудом, и она могла лишь гадать, что сейчас больше выражает лицо – неприязнь, отвращение или офигение.

– Какой дерзкий цветочек, – глазки развернулись к Токи.

Украдкой заглянув в яму, из которой выбрался садовник, ни тела, ни кокона она не обнаружила – только кончики корней, втягивающиеся в рыхлую почву.

– Обалдуй! – снисходительно бросил брат, – Я из царства животных вообще-то, не растений.

«Подставился», – мысленно отметила Аска, поднаторевшая за годы перепалок. Садовник тут же не преминул воспользоваться промахом.

– Какое дерзкое животное, – согласился он покладисто.

Токи поперхнулся.

– Один ноль, – хлопнула брата по плечу Аска.

Ей самой редко удавалось уесть брата, и нынешняя оплошность свидетельствовала о том, насколько тот не в форме. «Или, – поправила себя, – хочет показаться глупее, чем есть».

– Слышь, плодоовощ… – выпятил брат нижнюю челюсть.

«Хотя, – Аска не сдержала сердитого сопения, – возможно, я его переоцениваю».

– Садовник, – мягко поправил корнеплод.

Он не шевельнул и отростком, но Токи, засипев, принялся ловить ртом воздух.

– К-х-х, х-х-х, – схватился за ингалятор, запшикал.

– Немного опрометчиво оскорблять тех, кто может освободить аллерген прямо в твоих бронхах, – развёл отростками корнеплод, – Не так ли?

– Обещ-щание… – прошипел Токи, отдышавшись.

Ингалятор подействовал слишком быстро: видимо, цветочник высвободил в бронхах какой-то антидот. «Наглядное предупреждение, – по спине пробежала стайка мурашек, – для тех, кто не хочет сотрудничать».

– Не пытался убить. Ничего не требовал, – корнеплод невинно пожал бугорками, – Указал на невежливость. Мы же будем взаимно вежливы и уважительны?

Токи мрачно кивнул.

– Славный зверёк.

«Похоже, цветочники довольно вольно трактуют обещание, – сделала заметку Аска, – Похоже домик, о котором говорил Ирх, не такой уж прочный».

– Сад, где вы выросли, – расправил бугорки корнеплод, – место на редкость безопасное. Но хамить недавно прибывшим…

Садовник деловито огляделся, перебирая отростками.

– К чему ботанические эвфемизмы? – не вытерпел Токи, – Почему не сказать «планета»?

Корнеплод довольно убедительно изобразил презрительный «фырк», но снизошёл до объяснения.

– Потому что слово «сад» выражает, что я хочу сказать. «Планета» – не выражает, – пошевелил самодовольно волосками, – При обилии слов язык зверьков беден и скуд.

– Простите, господин садовник, – Токи изобразил замысловатый поклон, – Не обучены покамест новым трюкам.

Брат, судя по всему, оправился от приступа и экспериментировал со стратегиями в поисках границ дозволенного.

– Зверёк только ты, она – корнеплод ткнул в Аску, – цветочек.

«Раньше цветочками были оба, – задумалась Аска, – Разделяет так тех, кто хорошо себя ведёт от тех, кто не очень? Пора, наверное, переходить к делу».

– Так что у вас была за просьба? – кашлянув, спросила она.

– Кодов планетарной защиты я не сдам, – приосанившись, Токи нахмурился и скрестил руки на груди.

Среди фэнтезятины, составлявшей основу его зрительского рациона, попадалась иногда и твёрдая фантастика.

Корнеплод, повращав глазками, развернул ещё несколько к Токи.

«Добро пожаловать в мой мир», – Аска едва удержалась от того, чтобы не накрыть лицо ладонью.

– Вы же не думаете, – поинтересовался недоверчиво садовник, – будто я собираюсь захватить ваш захолустный сад?

По внешнему виду судить было сложно, но в вопросе Аске послышались нотки обескураженности.

– А на хера, простите, – не менее подозрительно переспросила она, – вы сюда явились?

– Валидный вопрос, – корнеплод постучал в задумчивости отростком по мостовой, – Ответ на него потребует некоторого контекста.

Словно лилипутский школьный учитель, садовник вытянул указующим жестом отросток в сторону полицейского участка. По стене дома поползли лозы плюща, скрыв окна и зарастив разбитые двери. Покрылись тёмно-зелёной листвой, окрасив поверхность в один тон.

– Мир состоит из пустоты, – пояснил корнеплод, изящно поведя кончиком отростка в сторону зелени.

– Ценное знание, – подтвердил Токи.

На зелёном фоне распустились крупные ярко-белые цветы – что-то среднее между лилиями и кувшинками.

– Иногда в пустоте вырастают сады, – корнеплод вытянул сразу несколько отростков, по одному на цветок, – Одни мертвы, другие – ядовиты, время от времени попадаются такие, как ваш.

– В космосе попадаются планеты, пригодные для жизни, – перевёл Токи.

Корнеплод покосился на него, дёрнув раздражённо бугорками, но продолжил:

– Попасть из одного сада в другой можно простым путём. Он долог и труден, – покосившись на Токи с Аской, садовник пояснил свысока, – нежные цветочки вроде вас не вынесут тягот дороги.

Между двумя белыми цветками проявилась пунктирная линия из нераспустившихся бутонов.

– Космические путешествия – тяжело, – резюмировал Токи.

Корнеплод, присвистнув, издал звук, напоминавший одобрительный «хмык».

– Хоть их и не видно, – продолжил, свивая отростки колечками, – в садах водятся кроты и черви. Оставляют дыры и норы. Можно сократить дорогу.

«На физике что-то говорили про червоточины, – отвлеклась Аска, – но происхождение их объясняли точно как-то иначе».

– Есть способ умнее, его называют переходом – продолжал меж тем корнеплод. Несколько его отростков перепутались, связавшись узлом, и садовник нервно подёргивал ими, пытаясь высвободиться. – Открываешь дверь в одном саду, проходишь – уже в другом. Такой переход называют простым.

– Телепортация… – нашёлся Токи.

Дрыгнув бугорками, корнеплод расцепил отросточки, оборвав один у основания.

– Иногда случается, что дверь открывается не в тот сад, – продолжил корнеплод, недоумённо разглядывая подрагивающий на мостовой фрагмент.

– …тоже тяжело, – улыбка на устах Токи исполнилась такого злорадства, словно он собственными руками отодрал собеседнику конечность.

Пошевелив волосками, корнеплод подобрал оторванный отросток и сунул меж сросшихся бугров. Там отворилось полное мелких зубчиков отверстие.

– Иногда сад, куда она открылась, растёт в другой пустоте, – садовник втянул ещё подрагивающий отросток, как макаронину.

– Мультивселенная? – неуверенно предположил Токи, сморщив лоб.

Стена городского совета по соседству тоже покрылась зеленью, распустилась такими же белыми цветами. Между зданиями перекинулась ниточка плюща.

– Переход из одной пустоты во вторую называют сложным, – назидательно произнёс корнеплод, дожёвывая отросток.

– А что разделяет две пустоты? – по привычке приподняла руку Аска.

– Другая пустота, – кажется, корнеплод ухмыльнулся, – Чтобы не путать, пустоту, в которой растут сады, называют узлом.

Натужившись, он исторг из себя новый отросток, в точности такой же, как съеденный. Токи, пристально следивший за процессом, блеснул глазами, изменив, очевидно, положение цветочника в классификации злодеев.

– Потому что узлы образуют сеть? – догадалась Аска.

– Умненький цветочек, – обрадовался корнеплод, – Одни узлы растут рядом, другие в отдалении. Есть те, куда попасть проще, есть, куда сложнее. Пустота с узлами неоднородна, имеет течения, поэтому сеть переменчива: сегодня цена перехода одна, завтра другая.

Аска не чувствовала в себе сил разбираться в основах чуждого мироустройства, зато у Токи глаза прямо вспыхнули.

– В чём состоит цена? – от любопытства он даже язвить перестал.

– Энергия. Сила. Жизнь, – корнеплод, придирчиво осмотрев свежий отросток, куснул за кончик и, вздрогнув, отдёрнул, – Цветочки платят, чем умеют, но цена всегда была высока.

– Почему была? – насторожился Токи.

Садовник небрежно посучил отростками – тёмная зелень на стене очистилась, втянув цветы внутрь. На их месте пёстрой россыпью раскрылись новые, образуя подобие карты.

– Ваш узелок, – корнеплод указал на мелкий оранжевый кружок, – зародился неподалёку от ключевого узла, – ткнул в фиолетовое пятно покрупнее, – который вырос на перекрёстке сразу нескольких торговых путей. Там разросся богатый сад, где собрались цветочки из десятков узлов…

– Но, – жизнерадостно встрял Токи, – что-то пошло не так…

– Цветочки поссорились, – подтвердил корнеплод, – Начали воевать.

Цветы на карте принялись менять цвета, символизируя, видимо, меняющиеся в ходе боевых действий границы.

– Всегда что-то идёт не так, – с удовлетворением констатировал Токи.

– Из-за чего? – Аска понадеялась, что вопрос переведёт исторический экскурс в более конструктивное русло.

– Они придумали способ мягкого перехода, – охотно сообщил садовник, – цветочек поёт пустоте, а та пропускает кусочек сада с ним из узла в узел. Цена такого перехода – знание нужной песни и умение её спеть.

– Формула, – вспомнил Токи, – которую слили эти… как их…

– Ширишихары, – подсказал корнеплод, – На редкость неприятные зверьки. Не в ладу ни с собой, ни с миром. Добыли формулу перехода, разбежались по узлам, накрали вещей и попрятали в разных местах.

– Здесь? – обвела Аска взглядом пустую площадь, – В Тариоке?

Корнеплод кивнул.

– По всем признакам в вашем саду они спрятали, – голос его дрогнул, – кусочек очень важной вещи.

– Оружие? – загорелся Токи.

– Глупый вопрос, – корнеплод недовольно зашевелил волосками, – При желании всё что угодно можно…

– Оружие… – довольно прищурился Токи.

– Так что за вещь? – устало уточнила Аска.

Корнеплод замялся.

– Одни называли её Великим Бедствием, – поделился застенчиво, – другие – Мерзостью Опустения. Мне нравится слово «желтизна»…

Садовник сделал многозначительную паузу, переводя глазки с брата на сестру и обратно, будто ожидая, что кто-то из них хлопнет себя по лбу, воскликнув, – «Мерзость Опустения! Что ж ты сразу не сказал? Где-то тут у меня по карманам завалялась…»

– Почему? – поспешила задать Аска вопрос, пока брату не пришло в голову воплотить эту сценку в жизнь.

– Эта вещь любит жёлтый цвет, – непонятливость собеседников, кажется, раздосадовала садовника.

– Разумное оружие? – тут же насторожился Токи.

– Если сравнивать с тобой, – скосил взгляд корнеплод, – определённо разумное.

– Ты пришёл за предметом, – попыталась внести ясность Аска, – который спрятан где-то здесь. Зачем захватывать весь город? Забрал и ушёл.

– Не так просто, – корнеплод сдулся, наморщившись, – У важных вещей есть защитники. У кусочка желтизны – очень хороший. Был.

«Если был, не такой уж хороший» – Аска ощутила мимолётное сочувствие к существу, по пятам за которым идёт коллективный разум.

– Я выследил его, – корнеплод хищно сграбастал воздух отростками, – победил, прорастил, но поздно.

«Можно ли вообще спрятаться от цветочника? – задалась Аска вопросом. – Противопоставить им что-то, кроме слов?».

– Скверный зверёк спрятал вещь, – с досадой поделился садовник, – Стёр себе память. Сделал так, что слившиеся с цветами не найдут желтизны, а найдя, не смогут призвать.

«Как там сказала Юнка? – напрягла память Аска, – “Они остались вдвоём”. Вот к чему это было».

– Поэтому ты оставил нас, – переглянулась с братом.

«Но зачем двое? Запасной план? Если не получится у одной, попробовать со вторым – или наоборот? Получается, эта штука небезопасна…»

– Ваша помощь могла бы оказаться небесполезна, – потёр друг о друга отростки корнеплод.

– То есть, – медленно проговорил Токи, явно перемалывая в голове сотни похожих сюжетов, – если мы поможем получить тебе эту спрятанную херь, ты свалишь и оставишь нас в покое?

– Именно, – согласился садовник, подёргивая бугорками, – В этом узле не останется моего присутствия, а цветочки останутся предоставлены сами себе.

«Переформулировал, – обратила внимание Аска, – Смысл вроде тот же, а вроде и нет…»

Бросила взгляд на Токи: против ожиданий, концепция разумного оружия массового поражения, на которое во всём городе потенциально мог наложить руку только он с сестрой, не привела того в восторг. Напротив, брат выглядел обеспокоенным. Став рядом с сестрой, обвёл взглядом панораму: клумбу пожухлых ноготков у самых ног, палисадник с георгинами чуть поодаль, сложенные из песчаника дома цвета пыльного абрикоса, а за ними поля рапса до самого горизонта.

– Можно я уточню? – потёр брат виски, – Ты хочешь, чтобы в этом жёлтом-жёлтом городе мы нашли вещь жёлтого цвета, которая… Как, кстати, она выглядит?

– Предмет такой силы может выглядеть, как пожелает, – почесал бугорки корнеплод, – Но в нём обязательно будет что-то жёлтое.

– … которая может выглядеть, как угодно, – убито закончил Токи.

– И хорошо было бы уложиться часа за три, – корнеплод энергично потёр отростками друг о друга, – Вряд ли потом от города что-то останется.

– Жопа, – подвела итог Аска.

Вытянув ноги, она легла на лавку у клумбы и натянула капюшон на глаза, закрываясь от солнца. Токи принялся ходить взад-вперёд вдоль лавки.

– Где ты сражался со стражем? – спросила Аска из-под капюшона.

– В другом узле, – махнул отростками корнеплод, – за много переходов. По вашему счислению, – произвёл в уме калькуляции, – двести семьдесят оборотов назад.

– Оборотов? – в ужасе переспросила Аска, – Лет что ли?

Она уже настроилась на то, чтобы выяснить, кто из её знакомых был законспирированным пришельцем, и по особенностям характера попытаться определить, куда мог быть спрятан артефакт. Сдвиг почти на три века назад ломал стройную теорию на корню.

– Долго искал следы, – извинился садовник, – пока восстановил путь бегства. Шёл от узла к узлу. Добрался до вашего только сейчас.

– Мы бы не возражали, – не отрываясь от размышлений, бросил Токи, – если б ты ещё на сотню лет задержался.

Корнеплод коротко присвистнул.

– То есть, – выглянула из-под капюшона Аска, – ты даже не уверен, что эта твоя желтизна спрятана где-то тут?

– У меня хорошее предчувствие, – миролюбиво ответил корнеплод, ероша волоски отростками, – давно не видел столько жёлтых окрасов.

– Сестра? – остановился Токи.

– Я думаю, – Аска прикрыла глаза.

«Чистая психология, – сказала себе. – Я наверняка знаю ответ. Один из мелких привычных фактов, складывающих картину мира. Просто ещё не поняла, который именно».

– Верю в тебя, – брат зашагал дальше, – Ты уж постарайся.

«Знакомая вещь. Виденная много раз, – убеждала себя Аска. – Нужно всего лишь посмотреть под другим углом. Только вот под каким?»

– Угу, – ответила машинально.

«Мозгу нужно больше данных, чтобы найти решение. Он справится. Я справлюсь».

– Когда эту штуку тут спрятали? – приоткрыв один глаз, бросила взгляд на садовника.

– Сложно понять, – безмятежно ответил тот, – скорее всего, город был построен вокруг неё.

– Не делаешь задачу легче, – пробурчала Аска.

Представила Тариок с высоты – и правда, весь в жёлто-оранжевых тонах – от ванили до тыквы, от соломы до апельсина. Светлее, темнее, гуще, прозрачней – нет закономерности, которую можно было бы отследить, центра, который можно было бы вычислить.

– Какой конкретно оттенок ей нравится? – задала следующий вопрос.

– Истинный жёлтый, – взвизгнул от избытка чувств корнеплод, – Самый жёлтый из всех.

Токи ругнулся поодаль.

– А кроме жёлтого она что-то любит? – попыталась сузить круг поиска Аска, – Формы? Материалы? Это круглое или квадратное? Каменное или живое?

– Что угодно, – благожелательно покрутил бугорками корнеплод.

Полным мёда миниатюрным транспортным самолётом мимо прогудел шмель, приземлившись прямо в протянутый отросток.

– А как тогда узнать, – Аска сама поразилась своему терпению, – что мы нашли нужную вещь?

Корнеплод аккуратно пронзил мохнатого полосатика зубками, высосав содержимое.

– Когда будет рядом, – волоски стали дыбом, – она заговорит. Если понравитесь.

Растёр отростком пустую оболочку, пустив по ветру чёрно-жёлтую пыль.

– А если не понравимся? – нахмурился Токи.

Корнеплод засвистел, мелко дёргая волосками.

– Понятно, – поморщилась Аска, – «Великим Бедствием» просто так не называют.

– Сообразительный цветочек, – заметил корнеплод, отсвистевшись.

– А запасной план у тебя есть? – кисло поинтересовалась Аска, – Или, если не выгорит, думаешь заглянуть ещё лет через пятьсот?

– Другие сады, другие узлы, – корнеплод качнулся на отростках, – Крупицы желтизны разбросаны по сети, надо лишь уметь их найти.

– Ладно, – Аска попробовала зайти с другого конца, – Что она делает? За что получила имена?

Садовник задумался.

– Цветочки вянут и умирают, – произнёс благодушно, – Вещи приходят в негодность. Сады пустеют.

– Что-то ядовитое? – недопоняла Аска, – Едкое? Болезнетворное?

– Всё сразу, – согласился садовник.

«Жёлтое. Ядовитое. Хлор? Разве только на комбинате. Но говорить с хлором? Нет».

В мальчиковых анимах всякие волшебные штуки прятали обыкновенно в оружии – мечах, пистолетах, магических жезлах. Девочковые отличались большей изобретательностью: волшебным могло оказаться что угодно, от брошки или обруча для волос до умильного питомца, прикормленного героиней полсезона назад. «Какая-нибудь золотая хренотень трёхсотлетней давности?» Такие безделушки водились разве что в музее при графской усадьбе, и о них лучше, чем кто бы то ни был другой, был осведомлён Ирх – а значит, и цветочники. «Слившиеся с цветами не найдут желтизны… Не вспомнят о нужном предмете? Не придадут значения?» Теория выглядела заманчивой.

На истории родного края в началке Аска с другими школьниками бывала в усадьбе на экскурсии. «Редкостной скуки действо». Смотритель, похожий на чопорного ворона, вещал что-то о династии, традициях и наследии, но большая часть фактов выветрилась из головы, не успев оставить в памяти и следа. «Были у них какие-то регалии? – напрягала память Аска, – Не было? Золотые? Нет?»

* * *

Регалий у четы Илли действительно не было: стилет с гербом на рукоятке граф пропил вскоре после прибытия в Тариок, а фамильную диадему графиня закладывала трижды, последний раз так и не успев выкупить. Средств у неё накопилось достаточно, но голову занимали дела куда более насущные. Поставки, отгрузки, складирование и фрахт – логистические цепи ветвились и ширились, приближаясь к масштабу всего полуострова. Главным предметом тревог графини, однако, оставалось смутное чувство того, что цифры в её голове не сходятся друг с другом. Не в том, что затрагивало логистику, в том, что касалось людей. Кто-то лишний то и дело оказывался то тут, то там. Караульный на вахте у резиденции коменданта мог обнаружиться шедшим по улице в другом конце города, безотлучно неся службу на прежнем месте, вздумай графиня приказать кучеру вернуться. Безымянный солдат маршировал на плацу, глядя из окна дома соседней улицы. Судомойка в трактире выливала в канаву помои, а минутой позже её лицо мелькало на рынке. Сомневаться в собственном душевном здравии было не в характере графини, и в какой-то момент ей пришлось признать, что в городе поселилась оборотница.

Знание это было не из тех, которым можно поделиться: звенья слишком многих цепей смыкались на графине, она заработала в определённых кругах определённую репутацию. Малейшие сомнения в крепости её рассудка могли привести к катастрофе. Едва успев свыкнуться с мыслью о реальности волшебных существ, графиня начала обдумывать другую – о том, что даже оборотница, коль скоро она существует, заслуживает права на жизнь в её, графини, городе, но тут ситуация обострилась.

Двойники перестали попадаться графине в Тариоке, и начали в её собственной усадьбе. Кухарки, служанки, стражники – в каждый момент времени кто-то из них был лишним. Пытаясь понять, кто именно, графиня выбросила из головы все маловажные дела, к категории которых отнесла и диадему, сделанную, кстати, в целях экономии из серебра и никаких деталей жёлтого цвета не имевшую.

* * *

«Кажется, ничего похожего» – пришла к неутешительному выводу Аска, отбросив красивую гипотезу о драгоценностях.

Рядом вздохнул Токи – ему, похоже, тоже ничто не шло на ум.

Аска мысленно шла по улицам Тариока, заглядывала во дворы, поднималась и спускалась по лестницам. Городские стены. Поля рапса до горизонта. «Жмут масло. Не ядовитый».

Поднялась на воображаемую колокольню. Медные крыши кругом – если и были жёлтыми, то очень, очень давно. Колокол тёмной бронзы – нет. Золочёные флюгеры – красиво, но нет.

«Что-то, бывшее задолго до меня. К чему я привыкла. Часть моей жизни».

Дома, ступени, пески детских площадок – нет. Воробьи под крышами – даже не жёлтые. Синицы? Тут бывают синицы. Не ядовитые.

«Была какая-то птица… Не здесь, в лесу, мама показывала… Иволга! Тоже нет».

Кто бывает ядовитым?

«Осы? Шершни? Рыжие муравьи?»

– Она любит компанию? Одиночество?

Корнеплод пошуршал отростками по мостовой.

– Любит покой. Не суету.

«Насекомых вычёркиваем».

Шаги брата – приблизились, удалились.

Грибы. Любят тишину? Не любят? Что вообще любят грибы? «Бледная поганка? Кажется, бледно-жёлтая. Мухомор? Бывают какие-то жёлтые разновидности». Где им расти в городе? Усадьба. Парк. Зелёный лабиринт.

Дошкольницей мамы часто водили туда маленькую Аску. Красивое место. Стены розовых кустов. Розы жёлтые. «Я их ела». Проходы, поросшие травой. В траве одуванчики – «их тоже» – яркими пятнами раскиданы по траве. Распушаются, белеют, разлетаются, вырастают снова. В мыслях Аска пошла меж колючих стен. Газоны. Клумбы. Тюльпаны – жёлтые. Хризантемы – аналогично. Нарциссы. Крокусы. Мать-и-мачеха. Сколько же жёлтых цветов. Одни сменяют другие, как часовые в карауле. Осень, лето, весна. «Стоп». Самый жёлтый из всех. Кольцо кустов, охваченных цветом, словно пламенем. Расцветают раньше остальных. Застывшие во времени костры истинного, чтоб ему, жёлтого. Как зовут? Точно, форзиция. Не ядовитая. Уже отцвела к тому же.

Аска мысленно вздохнула. Двинулась дальше по воображаемому парку. Остановилась.

«Отцвела, но вернётся через год. Для штуки, которая живёт очень-очень долго, времена года летят, наверное, как секунды. Жёлтому не обязательно быть здесь прямо сейчас, он может прокрашивать что пространство, что время».

Представила расцветающие и гаснущие год от года узоры – оттенки и краски вспыхивают, разбегаясь во все стороны, наливаются желтизной и затухают, чтобы весной разгореться снова. «Неужели форцизия? Или?..»

– Ей нравится быть красивой? – Аска почувствовала, что балансирует на пороге догадки.

– Всем нравится, – уклончиво ответил корнеплод.

Пошебуршив отростками, добавил:

– Красивая, но простая. Невинная, не пугающая.

В самом центре круга, обрамлённого форзицией, что-то ещё. Клумба. Зелень. Маленькие масляные пятилистники. Другие дети. Играют. Подносят цветок к подбородку. «Покрасит тебя жёлтым». «Не тебя, ты и так вся жёлтая». Мама. «Не ешь!». «Пошли вымоем ручки. У него едкий сок».

В памяти всплыли новые сцены.

Младшая школа. Природоведение. Бабочка-лимонница за спиной старой Лины садится на клумбу. Лина рассказывает историю усадьбы – нескончаемая вереница грабежей и пожаров, которая тянется и длится, не в силах достичь хотя бы прошлого столетия. Мерой времени становятся цветные лоскутки мотыльков, которые опускаются иногда за спиной учительницы. Вверх так никто и не взлетает.

Третий фильм про Криалора. Вместе с Лорном они возвращаются из кино в Бакре, идут через парк от остановки. Мальчишка вытягивает руку: рыжий кот старого Ирха гонит по дорожке серый комок. Землеройка? Полевка? Грызун ныряет в присыпанную опавшей листвой клумбу, кот замирает перед ней. Ждёт секунду, две и, мотнув головой, – «не сегодня» – идёт восвояси.

– Кажется, я знаю… – Аска открыла глаза и увидела перед своим лицом ладонь Токи.

– Стоп, сестра.

Повернувшись к садовнику, брат заявил:

– Нам нужны гарантии.

– Что? – сразу несколько глазков сфокусировались на Токи.

– Ты получишь желтизну, – пояснил тот, – Что мы получим взамен? Время нового обещания.

Корнеплод задумался.

– Чего хочет зверёк? – спросил неохотно.

– Можешь вернуть тех, кого прорастил? – подобрался брат.

– Каждый раз, – надулся корнеплод, – в каждом саду находится зверёк, который желает разлучить с цветами тех, кто к ним припал.

– То есть, не можешь? – прищурился Токи.

– Цветы не возвращают своего, – отрезал садовник раздражённо.

– Все ещё не ответ, – Токи оскалился, блеснув скобой брекета, – Да или нет?

Корнеплод зашипел, нервно постукивая по земле отростками.

– Можно вырастить сосуд, идентичный прежнему. Воспитать одинокую суть. Слить вместе. Старый и новый цветочки будут неразличимы. Будут ли тождественны?

– Нет, – Аска отреагировала, пока Токи пытался осознать вопрос, – Не будут.

– Сметливый цветочек, – прошипел корнеплод, – Цена даже такого действа высока. Запас желтизны должен быть достаточно велик, чтобы окупить труды.

– Тогда, – оправился Токи, – нам нужна формула перехода.

Садовник качнулся на месте.

– Зверёк всегда был ушибленным или величие цветов его повредило? Формулы недостаточно, чтобы пустота расступилась, нужно владеть самое малое тремя разными искус...

– Мы могли бы её продать, – проигнорировал выпад Токи.

Звук, который издал корнеплод, обычно можно услышать от политых водой углей.

Аска мысленно хмыкнула: переспорить перешедшего в режим ехидны брата ей лично удалось только раз и только потому, что у стоматолога, из-за очерёдности к которому началась тогда стычка, кончилось терпение, и врач полез в болтливый братов рот прямо перед дверью кабинета.

– Кому? – выдавил наконец садовник.

– На такой товар, – невозмутимо пожал Токи плечами, – всегда найдутся покупатели.

Теперь уже корнеплод зашагал взад-вперёд вдоль лавки.

– Кроме того, – Токи не останавливался, – раз мы сами не сможем совершить переход, нам нужен будет транспорт. Подбросишь?

Корнеплод дёрнул одним из глазков.

– Никаких сложных переходов, – безмятежно продолжал брат, – достаточно перенести нас в Бакру или Кагарту. Ты ведь знаешь координаты?

– С-слишком много «ес-сли», – присвистывая, огрызнулся садовник, – Если найдёте желтизну… Успеете до удара… Если получу её… И сосуды не будут разрушены к тому моменту…

– Извини, – парировал Токи, – Но кто довёл ситуацию до края? Может, не надо было проращивать весь город? Может, стоило сперва разведать обстановку? Заплатить за информацию?

– Слова лгут, – взвизгнул садовник, – Разделить память быстрей и надёжней. Если только скверные зверьки не искажают реальность своим искусством.

– Где-то убыло, – ухмыльнулся Токи, – где-то прибыло. Обещание?

Корнеплода перекосило, волоски волной стали дыбом.

– Условия? – прошипел сердито.

– В дополнение к прежним ты переносишь меня и сестру, – начал загибать пальцы Токи, – в Бакру после выполнения нашей части обещания. Перенос не должен повредить здоровью – физическому или ментальному, не должен завершиться в непригодном или опасном для жизни месте. Ты поделишься формулой мягкого перехода – способом, который не навредит нашему здоровью, и позволит сохранить и передать знание. Мы взамен обязуемся обнаружить и передать желтизну.

«Слишком обтекаемые формулировки», – по спине Аски пробежал холодок. Сама она выразила бы мысль куда категоричней, потребовав от цветочников не просто сохранения жизни и здоровья, а заботы и защиты – с рядом оговорок, предотвращающим возможность злоупотребления. Брат не мог не сознавать слабости выдвигаемых требований, а значит…

– Что ж, – корнеплод завращал глазками, – это приемли…

…значит не верил, что цветочник выполнит свою часть сделки. Предлагал обязательства, которые садовник готов принять, потому что они уже содержат подвох. Но какой? Пробежав по договорённостям, Аска не нашла слабых мест. «Надо было и правда смотреть больше мозгожорок».

– Ой, да, – вспомнил Токи, – Ещё ты уберёшь свою пыльцу из наших лёгких, и вообще из организмов. Никаких аллергенов в бронхи или отслеживания бегущих внутри реакций.

«Ключевой пункт, – поняла Аска, – идёт как дополнение. Вроде как вспомнил в последний момент. Но зачем?» В игре, которую вёл брат, едва ли не больше всего остального пугало то, что смысл её и цель оставались неясны в той же степени, что и мотивы цветочников.

Корнеплод снова зашипел.

– Ну, – развёл брат руками, – или заходи ещё лет через…

Шип оборвался.

– Ладно, – уступил садовник, – Обещание заключено.

«Продавил, – подивилась про себя Аска, – Сейчас ещё ляпнет для отвлечения внимания…»

– Вот и ладненько, – обрадовался Токи, – а можно ещё не называть меня…

– Нет. Уже заключено. – Протянув отросток, садовник дёрнул Аску за штанину. – Мало времени. Куда идти?

– Знаешь клумбу лютиков в парке рядом с усадьбой? – поднялась Аска со скамьи.

– Лютиков? Там нет клумбы с… – корнеплод надулся и опал, – Умненький цветочек.

Солнце выглянуло из-за облаков, расцветив черепичные своды и купола золотыми бликами. Город выглядел в точности, как на торте в булочной Кая – те же башенки, домики, колоколенки – только размер побольше. «Кто-то ещё примеряется к нашему торту, – прищурившись от света, Аска, проводила взглядом засуетившегося садовника, – а кто-то уже жрёт его изнутри».

– Быстрее, – зашипел тот нетерпеливо, – попытка только одна.

Токи с Аской двинулись по площади: дорога к усадьбе спускалась с холма, делая несколько изгибов за городской стеной. Садовник, ловко управляясь с неказистыми на вид отростками, покатился рядом.

– Культяпки-то не расчекрыжишь? – сердобольно поинтересовался Токи.

– Зверёк проявляет тягу к сотрудничеству? – осведомился в ответ корнеплод, – Хочет взять сосуд на ручки?

– Не приведи господь, – тут же отказался Токи, – Меня, наверное, стошнит.

– Цветочек? – садовник покатился по дороге перед Аской.

– Я пас, – ответила та, – Ты и так неплохо справляешься. Но если это тело не приспособлено для передвижений, можем подъехать на машине. Или вызови кого-нибудь, чтобы поднесли.

– Машины нефункциональны, – отозвался садовник, бодро шлёпая отростками по мостовой, – я извлёк топливо и другие компоненты. Что до сосудов, то других, подобных вашим, уже не осталось.

– То есть как не осталось? – встрепенулся Токи, – Всех разжаловали до жуков?

– В обороне насекомые гораздо более эффективны.

Аска бросила взгляд на город: множество тёмных точек струились по улицам, собираясь стремительными потоками. Разбегались ручейками, собирались вновь, закручиваясь сложными фигурами над оранжевыми крышами. Глаз улавливал на мгновение упорядоченность в хаотичных перемещениях и тут же терял. Роящиеся массы держались в отдалении. «Забота цветочника, – скривилась Аска, – Чтобы не гадали, кто из знакомых пролетел мимо сотней жужжащих штуковин».

– Когда Дон говорил про контроль биосферы… – начала она.

– Травы, гнущиеся на ветру, – прервал садовник, – это я. Деревья, шелестящие листвой – тоже я. Всё, что летает, бегает, ползает или плавает – я. Отсюда и до горизонта нас всего трое – зверёк-надоеда, смышлёный цветочек и я.

Вековой платан по правую руку шевельнул ветвями, изогнув, будто щупальца. Кора, покрывшись узорчатыми трещинками, сошла со ствола, отпадая крупными кусками. Коснувшись земли, они оборачивались плоскими многоногими созданиями, тут же расползавшимися в разные стороны. Ствол, задрожав, распахнулся навстречу небу множеством извивающихся усиков.

– Можно спросить, – приподняла руку Аска, отведя взгляд от меняющего облик дерева, – почему ты говоришь «я» вместо «мы», как это делал Дон.

– Потому что Дон – это я, – корнеплод гордо ткнул в себя отростком, – Риса и Юнка, Ильда и Ирри, Итта и Ирх – это я. Есть только я и вселенная.

Несколько сброшенных платаном ветвей, извиваясь, подползли к садовнику, и, поигрывая отростками, тот взошёл на угодливо свернувшиеся кольца.

– На таком уровне, – пробормотал Токи, – меня ещё не игнорировали.

Змееветви под корнеплодом распрямились, споро заскользив по брусчатке.

– Ты когда-нибудь слышал о концепции «другого»? – Аска поправила очки, ускоряя шаг, чтобы поспеть за собеседником.

– Чтобы дорасти до «другого», – повёл тот пренебрежительно отростками, – цветочкам нужно как следует постараться. Пока в достижимых узлах есть от силы только два «других», с которыми стоит считаться. Всё разумное рано или поздно сливается. Ваше людство…

– Человечество, – поправил, пыхтя, Токи.

-…тоже когда-нибудь соединится целиком, – не обратил на него внимания садовник.

Отростки его, сплетшись с кончиками ветвей, теперь срослись с ними воедино, сделав садовника похожим на осьминога-переростка – всё ещё низенького, но коренастого.

– Видела я аниму, которая кончилась тем, что люди хлюпнули и превратились в бульончик, – пробормотала Аска, – но быть коллективной жижей – так себе удовольствие.

– Это была бы очень счастливая жижа, – убеждённо возразил корнеплод, – однако ваше людство пошло по другому пути.

– Уже пошло? – насторожился Токи.

На камнях мостовой с десяток похожих на скорпионов созданий ловко кромсали миниатюрными клешнями чёрные лоскуты. «Ирх?» – пригляделась Аска. «Кажется, он, – среди полощущих ленточек блеснула цепочка часов. – Сам распался, сам одёжку утилизировал. Удобно».

– Ваш «хлюп» длится уже довольно долго, – корнеплод оживился, изгибая отростки волнами, – но вместо натурального, природного хлюпа людство выбрало бездушный синтетический технохлюп.

– Я что-то пропустил, сестра? – обернулся Токи к Аске, – Мы живём в киберпанке?

– А то ты не знал, – пробурчала Аска и обратилась к садовнику, – Тогда почему мы тогда все ещё не техножижа?

– Правильно хлюпнуть – большое искусство, – тема разговора садовнику, похоже, импонировала, – Не так просто, как кажется. Слияние, расщепление, расплавление – они же всё делают не так! Выращивают по одному, листок к лепестку, суть к сути. Из свободных, как вы, не берут почти – редкий цветочек может стать быстриком, не повредившись.

«Надо будет составить словарь цветочно-аркаттского, если выберемся, – решила Аска. – С узлами, садами, зверьками и цветочками, кажется, разобрались. Но быстрики? Это что вообще?»

Троица миновала городские стены и двинулась дальше по дороге. Мостовая сменилась асфальтом, из которого тянулись кверху тонкие кремовые волоски, сминавшиеся под подошвами и тут же расправлявшиеся позади. Рапсовое поле, разделённое дорогой, хоть и сохранило весёлый окрас, при ближайшем рассмотрении стало выглядеть совсем иначе. Мелкие цветы, составлявшие соцветия, сменились столь же некрупными шариками с полупрозрачной оболочкой, внутри которых метались янтарные капли. Отлепляясь от стеблей, шарики собирались в облачка, плывшие низко над землёй прочь от города, – казалось, по безбрежному рапсовому полю ходят волны.

– А в чём сложность? – Аска сделала вид, будто понимает, о чём речь.

– Я проращиваю сразу, – охотно пустился в объяснения корнеплод, – сперва кожицу и мякоть, а потом уж и ганглии с волоконцами. Цветочек не печалится, не тоскует, сразу сплавляется с цветами. Ваши – начинают с волоконец, потом ганглиев, а за ними меняют остальное. Цветочек начинает быстрей двигаться, скорее соображать, но долго остаётся расщеплённым – слившимся, но не расплавленным. Поскольку даже умненькие цветочки пользы своей не понимают, начинают размышлять, сомневаться, страдают. А цветочки ни страдать, ни думать не приспособлены…

«Звучит так себе, – пришла Аска к выводу. – Если у человечества и есть свой коллективный разум, добрым его тоже не назовёшь».

– Я уже говорил, что ненавижу растительные метафоры? – Токи сокрушённо покачал головой.

– Что-то неясно? – ехидно двинул отростками садовник.

– Всегда испытывал антипатию к приёму, – нахмурился брат, – когда одного из персонажей делают тупее остальных, чтобы разъяснять с его помощью всякие штуки. Я не из таких. Хотя обидно, конечно, что моя суть кому-то там недостаточно хороша.

– Техноцветок не берёт в быстрики кого попало, – без тени сочувствия ответил корнеплод, – Вы – для него перегной, в котором он расцвёл. Зачем разговаривать с перегноем?

– А ты почему с нами разговариваешь? – хмыкнула Аска.

– Я небрезглив, – заявил корнеплод, быстро заморгав глазками. Из некоторых просочился зеленоватый сироп.

«Умилился собственному великодушию» – сердито засопела Аска.

– Скорее всё-таки неразборчив, – заметила вслух.

– Меня, кажется, всё-таки стошнит, – Токи поспешно отвернулся.

– Даю шанс каждому, – не без гордости сообщил садовник, – даже самым безнадёжным зверькам.

– Так это из-за наших быстриков, – поинтересовалась Аска, – ты не проращиваешь кого ни попадя направо и налево, а задаёшь сперва дурацкие вопросы про «хочешь освободиться?» или «хочешь прекратить страдания?»

– Невежливо красть цветочки в саду, за которым присматривает другой садовник, – отвечал корнеплод.

«Как коллективный разум, – оставила на будущее вопрос, – мог развиться внутри человечества, оставшись незамеченным для неподключённых?»

– Даже не знаю, – задумался Токи, – считать ли это везением или нет.

– А красть цветочки, которые растут свободно, стало быть, вежливо? – Аска постаралась подпустить в голос яда.

– Они ничьи, – глазки корнеплода сдвинулись на неё, – значит, это не кража.

– Может, – предположила Аска нарочито наивно, – они свои собственные?

– Если искать смысл в каждом захудалом семечке, – садовник распознал иронию, ответив не без раздражения, – становится непонятно, кто заслуживает называться цветочком, кто цветком? Где провести границу?

– «Признание субъектности каждого индивида приводит к вопросу о том, кого, собственно, считать индивидом», – Токи махнул рукой, – Всё уже было в «Цельнометаллических миражах».

– И у меня есть ответ на этот вопрос: граница проводится по тем, кто просит её провести, – Аска внимательно посмотрела на садовника, – Я прошу: проведи границу по нам.

Корнеплод протяжно зашипел.

– Цветочек хорошо умеет обращаться со словами. Я подумаю. Сначала добудем желтизну.

Небо на горизонте потемнело, в воздухе сгустилось тёмное полотнище – так бывает виден издалека сильный ливень. Изогнулось в одну сторону, другую и начало собираться шаром, съёживаясь и чернея. Бледная многолучевая молния опоясала несформировавшуюся до конца сферу, та вспыхнула и рассыпалась сотнями тусклых искр.

– Пробуют рубежи на зубок, – пояснил садовник, – но время ещё есть. Пламя только начало свой путь из хранилища.

Воздух наполнился гудением. Кругом замелькали, перестраиваясь на лету, быстрые чёрные росчерки. Один застыл на мгновение рядом с Аской: плавные изгибы, матовые отблески без признаков глаз, крыльев или конечностей. Как он держался в воздухе, Аска не поняла. С резким звуком, ударившим по ушам, создание исчезло, оставив слабый запах озона.

– Они пробуют штуки, – произнёс корнеплод с мрачным удовлетворением, – Я пробую штуки.

Далеко в полях заклубились сгустки тумана, что-то полыхнуло в одном, другом, дальше вспышки пошли непрерывно, отбрасывая в разные стороны проявлявшиеся и тут же таявшие тени брата с сестрой – иногда по нескольку за раз.

– Что? Уже всё? – всполошился Токи.

– Пугливый зверёк, – с явным удовольствием констатировал корнеплод, – Сказал же: время есть.

– Точно, – вспомнил брат, – огонь ещё в пути. Что за огонь?

– Я, – заявил не без гордости корнеплод, – особенный враг. Против меня нужно особое оружие. Такого не делают даже клегги, даже на заказ. Нельзя оставить ни волоска, ни пылинки – вообще ничего. Стереть подчистую, как не было.

– Термояд пробовали? – полюбопытствовал Токи, потягиваясь.

Садовник поёжился.

– Не в этом саду. Вещица неточная, но неприятная. В вашем городке такую зажжёшь – все соседние погорят. Надо той же силы, большего ума. Такое оружие есть только одно.

Корнеплод замолчал.

– Какое? – не выдержал Токи.

– Много имён, – садовник зашипел, устремив взгляд множества глаз в пустоту. – Маков цвет, живое пламя. Редкая красота. Мало кто может похвастать, что видел дважды.

– Да в общем, и одного раза не хотелось бы, – пробормотал Токи.

– Тут уж всё зависит от вас, – ответствовал корнеплод.

Волосины, росшие из дороги, по мере удаления от города росли, вымахав уже ростом с Токи. С похожим на тихое хихиканье шелестом они расступались перед путниками и смыкались за ними нежной кремовой занавесью.

– Тоже растения? – спросила Аска подозрительно, – Отчего не зелёные?

– Создание пигмента себя не оправдает – вряд ли доживут до заката.

Дорожка из расходившихся в стороны жгутов привела к воротам усадьбы. Настежь распахнуты, створки поросли белым лишайником, медленно покачивавшим крохотными пластинами. Так же выглядела решётка: закутанные в лишайник прутья кривились и гнулись, будто от жара, часть успела выпасть.

– Мне нужно железо, – пояснил корнеплод.

– Угу, – кивнула Аска, – а внутри зачем всё поменял?

Парк действительно претерпел некоторые трансформации. Ясени с каштанами, словно облитые ртутью, поблёскивали, то пропадая из вида, то отражая кусочки мира вокруг. Тонкие до полупрозрачности создания, пронизанные узором голубоватых трубочек, шаря длинными усиками в воздухе, перепархивали с ветки на ветку, распадаясь на множество искажённых копий и собираясь заново.

– Не упрощает задачу, – Аска прикрыла глаза, вспоминая, как парк выглядел прежде.

– Цветочек не справляется? – в голосе садовника послышалось ехидство.

– Справляется, – процедила Аска, – Не хуже безмозглой плесени. Туда.

Указала на шедшую через шиповник дорожку, по которой ползла, сокращая упитанные тела, вереница пятнистых слизней – каждый с её ладонь. Кусты, подёрнутые нежно-розовой паутиной, споро подобрали торчащие над дорожкой побеги. Для троих тут было узковато, потому Аска первой ступала меж безразличных к новым попутчикам слизней, Токи с садовником приотстали на пару шагов.

– Откуда вообще взялись эти штуки, – услышала она позади голос брата – желтизна, живое пламя? Артефакты древней цивилизации?

– Для хрупких ростков, вроде вас, может, и древней, – корнеплод прерывисто засвистел, – а я застал что весну, что осень цветов. Прежде их было куда больше. Делились, сливались, дружили, враждовали, но в какой-то момент перессорились окончательно. Имели имена, не несущие смысла неосведомлённым. Если я назову имя фиалки, лилии или розы, знайте – оно совсем иное, как и прочие имена.

Дойдя до развилки Аска остановилась: слизни сворачивали вправо, левая тропка выглядела пустой, только висели в воздухе переливающиеся на свету пылинки. Помедлив, свернула налево – пылинки, кружась, отлетали в стороны, когда до них оставалось меньше шага. Садовник за её спиной тем временем продолжал:

– Белые розы испокон враждуют с алыми, порой ополчаются совместно против лилий, но никого не волнует, что думают об этом васильки, колокольчики или ромашки. Меж тем их собственные стычки куда ожесточённей, битвы – безжалостней. Всем знакомы сражения домов, которые принято звать благородными («Тебе знакомы? – прошептал Токи, – Вот и мне нет»), однако куда больше сутей было рассеяно в войнах сорных цветов.

– Куда делись все цветы? – рассеянно поинтересовалась Аска, остановившись на перекресте с дорожкой пошире. Подумав, свернула.

Корнеплод разгладил волоски отростками.

– Одних унесло течение сети, другие оказались по ту сторону границы. Кто-то укрылся в своём саду и не высовывается наружу, кто-то ввязался в усобицу клеггов и был развеян.

– Так наш маленький коллективный разум и остался совсем один, – разъяснил Токи.

– Рано или поздно все остаются одни, – не заметил укола садовник, – Важно не это. В пору цветочных войн было создано множество вещей, которые глупые цветочки используют друг против друга. Маков цвет вырастили когда-то ради созерцания. То, что он сжигает всё живое и неживое – побочный эффект красоты. Равно и желтизна предназначена была нести радость, а не опустошать сады. И то, и другое клегги держат теперь за оружие войны. По узлам во множестве оказались спрятаны тайники разной ценности. От бесполезных теперь карт или проросших запасов компоста до мифического источника живого пламени. Часть разграбили ширишихары, сделавшись в результате куда опасней, чем прежде. Многие остались ненайденными.

– То есть, – подвёл итог Токи, – мы ищем клад?

– Можно и так сказать, – присвистнул корнеплод.

Аска поднялась на пригорок, Токи с садовником стали рядом. Отсюда стал виден путь, который они прошли по парку, покосившаяся ограда, за ней проросшая дорога и зыбь, колышущая жёлтое поле дальше. Волны, бежавшие по полю, замерли. Оно дрогнуло, изогнулось и поднялось навстречу небу исполинской трёхпалой лапой. Хват сомкнулся, комкая пустоту, – та распалась жирной оранжевой кляксой, разбрасывая дымчатые хвосты. Снизу к ним тут же потянулись новые жёлтые хоботки.

Садовник тихо засвистел.

– Быстрота не поможет против исказителей.

– Серьёзная штука, – согласился Токи, – видел такую в «Рыцарях спирали» …

Несколько глазков развернулись к брату.

– …только там как-то поэффектнее было.

Свист перешёл в такой же негромкий шип.

Впереди виделась галерея графского театра: полукруг высоких арок, разделённые двойными колоннами. Настенной росписи отсюда было не разобрать, но старая Лина не зря заставляла учеников зубрить семь ликов языческой богини, которые побеждала святая Аркала – насколько Аска помнила, нужная клумба располагалась между гигантским кальмаром, скукожившимся от божественного света, и многорогим демоном, пятящимся обратно в бездну под строгим взглядом праведницы.

– Туда, – указала Аска и направилась по дорожке вниз.

– Кстати, – спросил Токи позади, – что за граница? Уже который раз её поминаешь.

Корнеплод закряхтел.

– Довольно давно цветочки, странствующие по сети, заметили, что есть скопление узлов, из которых никто не возвращается. Их пометили на картах, обходили при путешествиях, пытались исследовать. «Сеть велика, граница далека» говорили тогда. Потом…

– В один не очень прекрасный момент, – вставил Токи.

– …какой-то узелок по соседству приобрёл те же свойства – оттуда перестали возвращаться. Следом ещё один, потом ещё. Небыстро: от сдвига до сдвига могли пройти сотни оборотов. Границу стали избегать, обходить за несколько узлов. С тех пор она сдвинулась на множество узлов, пока не оказалась за порогом вашего сада.

Аска обошла двух дронов с логотипом комбината: цепкими лапками те копались во внутренностях третьего, наполовину разобранного. В металлопластиковых кишочках вились, пуская усики, синеватые стебельки.

– Почему граница смещается? – Токи, кажется, и правда заинтересовался проблемами далёких миров.

– Клегги много спорили, – фыркнул садовник, – Одни говорят – «естественное свойство пустоты», даёт открыться в одном направлении, но не в другом. Якобы с цветочками по ту сторону всё в порядке, просто не могут вернуться обратно. Другие считают, что те узлы схлопнулись и теперь там ничего нет.

– А ты что думаешь? – хитро прищурился брат, – Такие, как вы, могли бы жить по разные стороны Границы.

Корнеплод издал полушип-полусвист.

– Так вышло с Белой Розой, – нервно огладил бугорки, – Оказалась и тут, и там. Изменилась. Перестала чтить цвета, правила. Цветочки многих узлов объединились, выжгли её до основания.

– Она успела что-то рассказать? – от любопытства Токи даже приблизился на пару шагов к садовнику.

– Немного, – обронил тот, – Говорила, цветок, по ту сторону, научился проращивать пустоту и расширяет свой сад.

Тропа вывела на площадь перед летним театром. К галерее шла аллея памятников – по обе стороны дороги в разномастных доспехах высились разные поколения графов Илли. Белый лишайник, разъедавший ограду парка, и проявил себя и тут: фигуры оплыли, растеряли – кто мечи с палицами, кто конечности, а кто и головы.

– А что, способа выяснить, что там происходит, так и не нашли? – Токи занёс уже ногу, чтобы пнуть источенную графскую башку, но передумал, когда из трещины в шлеме высунулось и начало обкусывать края что-то похожее на сколопендру с клешнями.

– Говорят, и усобица между клеггами выросла из того, что они обнаружили путь – чисто теоретический – преодолеть границу и заглянуть за край. Одни тут же захотели проверить, другие воспротивились, слово за слово – о тамошней войне когда-нибудь сложат легенды, если останется, кому складывать, конечно.

– Небезынтересный экскурс в историю, – поджала губы Аска, – Очень признательны. Однако вернёмся к настоящему. Как вообще говорить с желтизной? О чём? О чём не говорить?

– Не стоит беспокойства. Она сама…

– Я помню: заговорит или не заговорит. Как сделать, чтобы заговорила?

– Желтизна растёт в своём собственном месте, – проговорил садовник, взвешивая каждое слово, -редко просачиваясь в сады.

«Это правда, – напомнила себе Аска, – но только часть. Очень маленькая часть, скорее всего».

– Кусочек желтизны заключают в обёрнутый двойной пустотой пузырёк, – так же вдумчиво продолжал корнеплод, – где она дремлет, пока кто-то не явится пробудить её ото сна.

«Ещё меньше правды, к тому же как-нибудь хитро вывернутой, – Аска помрачнела, – Но эта штука, кажется, в самом деле довольно опасная».

– Если заговорит, – садовник сплёл отростки хитрой фигурой, – спросит, примешь ли её служение.

«Звучит просто, – Аска насторожилась, – Слишком просто. Кто вообще хочет служить по доброй воле? Да ещё и кому попало?».

– Но спросить, – с явной неохотой раскрыл садовник, – может не словами.

– Чё? – оторопела Аска, – А как ещё?

Корнеплод согнул и разогнул, словно разминаясь, отростки.

– Морочить миражами, – сообщил недовольно, – Дурачить обманками.

– Это как? – вступил в разговор Токи, пока Аска давила рвущиеся наружу восклицания, бесконечно далёкие от безобидных.

– Главное – проявить власть, – надулся садовник, – Показать, кто главный.

«Ох, что-то мутит он» – переглянувшись с братом, Аска заметила в его взгляде отражение собственного недоверия.

– Ты сам с желтизной вообще говорил когда-нибудь? – скепсис в голосе скрыть она не сумела.

Корнеплод покачал бугорками.

– Желтизна немного меня недолюбливает, – прошипел печально.

«А вот и первый подвох» – Аска остановилась.

– Тебе не кажется, – с трудом удержалась от ответного шипа, – что об этой детали стоило упомянуть немного раньше?

– Что-то не так? – наивно поинтересовался корнеплод.

– У нас есть коллективный разум с очевидным непониманием чужих границ и, похоже, нарциссическим расстройством, пытающийся найти общий язык с разумным предметом, который не желает с ним общаться, вероятно, имея на то веские основания, – в ярости Аска принялась полировать и без того чистые очки, – Но вместо того, чтобы найти квалифицированного медиатора, мы проращиваем целый город, хватаем двух случайных подростков и отправляем на переговоры в условиях жёсткого лимита времени. Что может пойти не так?

– Делал много раз, – садовник попытался закатить сразу несколько глазков, но безуспешно, – все получают, что хотели, в конце. Я – радость. Цветочки – освобождение.

– Дело твоё, – Аска возвратила очки на место, – но результата не гарантирую.

Троица достигла летнего театра, двинусь вдоль пологих ступеней. В проёмах меж колоннами виднелись фрески, на которых святая, смахивавшая на героиню монстроборческой анимы, ниспровергала, испепеляла и изгоняла. Одетая по временам, когда писались фрески, необычайно фривольно (обнажённые запястья и лодыжки), святительница исполняла свой труд с отстранённым, даже скучающим лицом.

* * *

Рисовали святую Аркалу с графини. Потея в колючем балахоне перед живописцем, та мучительно продолжала гадать, кто из людей вокруг лишний - и не человек вовсе. Озарение пришло внезапно: лишней была она сама. В компании с оборотницей опасность грозит лишь тем, кто подозревает неладное. Недолго раздумывая, графиня бросила возившейся над клумбой с жёлтыми цветами служанке балахон и графскую печать, кивнула со значением и села в карету, тут же скрывшуюся из вида. Минутой позже служанка скрылась за кустом, выйдя из-за него другой графиней, чтобы снова позировать живописцу в том же балахоне. Если верить хроникам, никто так и не распознал подмены, и чета Илли здравствовала ещё несколько лет, сгинув в первом из больших пожаров, постигших усадьбу. Кто бы ни прикидывался хозяйкой Тариока, следы этого существа теряются после пожара, словно бы оно покинуло этот мир, отправившись запутывать следы в другие – всё дальше и дальше от захолустного городка, в одной из клумб которого остался ждать своего часа некий важный предмет.

Что же до кареты с настоящей графиней, её следы затерялись на трактах, ведущих в Ниххею. Не прошло и пары месяцев, как в тамошней столице одна амбициозная дама основала торговый дом Слау, раскинувший спустя десятилетия щупальца по всему континенту. За одним только исключением: устав, составленный основательницей, недвусмысленно запрещал любые связи с графством Тариок, что в Аркатте.

Правило это – один из многих пунктов, смысл которых теряется в токе времени, – соблюдалось на протяжении почти трёх столетий, пока далёкая потомка беглой графини по имени Риса Слау не отправилась на учёбу в столичный университет Аркатта. В студенческой столовой она встретилась взглядом с другой иностранкой, приехавшей по обмену – Юнкой Яссь. Совместные трапезы, долгие разговоры, походы в кино. Дружба, оказавшаяся чем-то большим. Свидания, объяснение, свадьба. Ссоры с родственниками, лишение наследства, отлучение от семьи. Дипломы, поиск работы, уход в карьеру. И вот уж две востребованных специалистки выбирают ипотеку, остановившись на удалённом от мира и потому недорогом местечке с красивым названием «Тариок».

* * *

«Бескомпромиссные времена, – думала Аска, разглядывая святую с лицом графини, – Врага проще уничтожить, чем договориться». Добравшись до демона с кальмаром – вид оба имели даже более несчастный, чем ей помнилось, – Аска стала к галерее спиной.

Покосилась на брата: лицо того выражало уверенность, которой сама она не испытывала. «Какой у него план?». Токи, заметив взгляд сестры, подмигнул, ухмыльнувшись. «И, что ещё интересней, – какой план у меня?»

Край небосклона скрывали облака чёрной гуаши с ветвистыми изгибами непрестанно сменяющих друг друга молний. Неподалёку песочным замком вырастали из всё ещё жёлтых полей уже не рапса стены и башни Тариока. Солнце, опустившись достаточно низко, чтобы спрятаться за самыми высокими из домов, окружило город ореолом разошедшихся на полнеба лучей.

– Вот и спецэффекты подвезли, – пробормотал Токи, окидывая небеса внимательным взглядом.

«Будто не только разобрался, что за пакость ждать от цветочника, но и понял, что с ней делать» – сама Аска чувствовала себя, как во сне, когда ничто не определено и всё возможно.

Наискось от галереи уходила дорожка – над ней, вращаясь, летели ажурные конструкты, похожие на неразлетевшие шары одуванчиков. Узорные бока мерцали призрачным серебром, отражая особо сильные вспышки. По плиткам сновали многоногие юркие шныри, что-то куда-то перетаскивавшие. Кусты по обе стороны ощетинились иглами, меж которых сложными маршрутами перемещались, оставляя сапфировый след, лазурные огоньки. В конце дорожки, окружённая кольцом таких же колючих кустов, приветом из когда-то нормального прошлого виднелась запущенного вида клумба с самыми обыкновенными лютиками.

Увидев её, Аска почти физически ощутила, как приотступила тревога: что летающие огни, что шныри миновали лютики, словно не замечая. «Первый шаг сделан, осталось не провалить остальные».

– Пришли, – сообщила Аска, – Что дальше?

Корнеплод приподнялся, покачиваясь, на змееветвях, ощетинился волосками. Клумбы он, похоже, тоже не видел, хоть и стоял в нескольких шагах.

– Дальше, – ткнул он отростком в Токи, – зверёк поговорит с желтизной.

– Не боишься, что я ей чего-нибудь про тебя наговорю? – оскалил брат брекеты, – Или шуткану неудачно? То есть хрен со зверьком, конечно, только ты ж её потом не дозовёшься.

Корнеплод качнулся в задумчивости на отростках – видно было, что стрела попала в цель.

– Если с ней кто и может поладить, только наш умненький цветочек, – Токи небрежно указал на сестру, – Она же с кем угодно о чём угодно договорится.

Аска, такого оборота не ждавшая, смерила брата недоверчивым взглядом. «Это, что, и есть его план? То есть в переговорах я, наверно, и правда лучше, но…»

– И вообще, что-то я не в настроении геройствовать, – продолжил Токи, – Мне давно уже по-маленькому надо. Отойду, отолью, пока сестра с желтизной говорит.

Садовник протяжно зашипел, взвешивая, видимо, риски.

– Ладно, – буркнула Аска, не дожидаясь ответа, – я пойду.

«Подстава какая-то, – сердито сопя, приблизилась к клумбе, – Главное, чтобы геройствовать не полез, пока я тут с цветочками общаюсь». Нагнулась, рассматривая жизнерадостную поросль. В серёдке покачивался на ветру лютик повыше прочих.

Голоса позади не утихали.

– Почему твои кусты на меня пялятся? – возмущался Токи.

– Физиологические процессы зверьков никому не интересны, – взвизгивал в ответ садовник.

«Пытается отвлечь цветочника? – не могла понять Аска поведения брата. – Но от чего?»

– Тогда зачем из куста глаза торчат? – возразил тот придирчиво.

– Это не глаза, – огрызнулся корнеплод, – это уловители.

– Почему уловители в форме глаз? – продолжал артачиться брат, – Это как-то нездорово, пусть отвернутся. Я так не могу.

– Я вас вообще-то слышу, – повысила голос Аска.

«Отвлечь внимание коллективного разума, – продолжала пульсировать мысль, – Неподъёмная задача».

– Это тоже нездорово, – крикнул Токи, – Не слушай.

– Да ну вас обоих, – пробормотала Аска и шагнула на клумбу. Та оказалась шире, чем выглядела снаружи, чтобы достичь высокого лютика пришлось шагнуть – раз, другой, третий.

«Может, – мысль оформилась в догадку, – Токи не цветочника пытается отвлечь? Но какой смысл отвлекать меня?».

Ничего не случилось. Ни мистических голосов, ни видений, ни даже лёгкого головокружения.

– Его сорвать? – поинтересовалась раздражённо, – Прочитать заклинание? Сводить вокруг хоровод? Что делать-то?

Тишина. Аска обернулась.

Позади насколько хватало глаз простиралось поле лютиков. Ни Токи, ни садовника, ни графской усадьбы – только мелкие жёлтые точки цветов, уходящие вдаль.

– Жопа, – вырвалось у Аски.

Тут же она сообразила, что это, наверное, не лучший способ свести знакомство с древним смертоубийственным артефактом:

– То есть привет.

Никто не ответил.