In our experience, most things end in death.

«Обёрнутый двойной пустотой пузырёк» – вспомнила Аска разъяснения цветочника. Огляделась.

Небо над головой было безоблачно и носило тот бледный выцветший окрас, который встречается лишь в самые жаркие дни. В воздухе, однако, веяло прохладой, пахло едва заметно камнями и травой. Солнце – тех же цвета и размера, к которым привыкла Аска, – успело проделать большую часть пути от зенита к закату, и находилось приблизительно в той же точке небосвода, что и оригинальное, ставшее свидетелем падения Тариока.

«Не похоже на пузырёк, – пришла к выводу, – Слишком обширное пространство». На память тут же пришли слова про миражи и обманки. «Как называл это Токи? Точно – ментальная проекция». Аска сделала три шага назад в надежде вернуться. Ничего не изменилось: то же безмолвное поле лютиков кругом, никаких признаков графского парка. «Мда, было бы слишком просто. Видимо, должен быть какой-то триггер выхода. Только какой?»

Над зелёной с жёлтыми точками глади, уходившей к горизонту, не поднималось ни холма, ни пригорка – плоская, как стол. Цветы укрывали землю плотным, но не сплошным ковром, в просветах можно было разглядеть светлые булыжники мостовой. Местами из цветочного океана поднимались то ли сточенные временем колонны, то ли опустевшие постаменты. Рядом с одним таким и оказалась Аска. Коснулась пальцами глыбы: зернистая, чуть тепловатая от солнца – донельзя реальная. На сером с крапинками мха стёсе виднелись истёртые бороздки, бывшие когда-то надписью или рисунком. Лёгкие порывы ветерка сопровождались еле слышным шелестом, других звуков не появлялось. Ни жужжания насекомых, ни шорохов ящерок или мышек. Здесь обитали только цветы. Словом, если это и была ментальная проекция, то очень продуманная.

«Если есть какая-то жутко опасная штука, – начала обдумывать своё положение Аска, – от которой всё живое мрёт и дохнет, а неживое – портится и ломается, логично предположить, что сколько раз её пустотой не оберни – не поможет». Обстановка кругом выглядела умиротворяюще, разительно отличаясь от ожиданий: никаких признаков разумного оружия массового поражения со скверным характером поблизости не наблюдалось. Если не предполагать, конечно, что оно притаилось и ждёт момента, чтобы продемонстрировать свой строптивый норов. «Любая защитная оболочка прохудится рано или поздно, а двести семьдесят лет, – продолжали бежать мысли, – это скорее поздно, чем рано». Аска обшарила взглядом окрестности в поисках места, где можно было бы присесть – ноги гудели после долгой ходьбы. «Это, наверное, и был первый из подвохов, о котором умолчал цветочник. Прав был Токи – херово, когда нет времени на остановиться и подумать». Мысленно вздохнув, Аска перебралась на постамент, стараясь не ступать на цветы, и уселась, свесив ноги. «Жопные цветочники. Так и знала, что будет какая-то подлянка».

Шероховатый срез, на котором примостилась Аска, прогрелся на солнце и, если бы не угловатые выступы тут и там, казался бы идеальным. «Тут и обоснуюсь, – решила она, продолжив размышления, – на первое время». Дохнуло травяными ароматами с едва уловимым сладковатым оттенком: так, должно быть, пахли лютики. Только наметившись, цветочный флер – нежный и невесомый – растаял, оставив витать, истончаясь, последнюю медвяную ноту. «Одним подвохом цветочники вряд ли ограничились бы. В чём другой?» – Аска покрутила головой в ожидании нового дуновения, но воздух оставался недвижим.

«Странно, – засевшее внутри ожидание оформилось в слова, – что ничего не происходит… Никто ни о чём не спрашивает… Хотя… – мысли, притормозив, робко тронулись дальше, в попытке не спугнуть забрезжившую рядом догадку, – Если считать, что желтизна подпортила защитную оболочку…»

Интуиция замерла в стойке, как охотничья собака. «Может, и говорить должна была оболочка, а не желтизна?».

Поёрзав на камне – неровности давали о себе знать – Аска не без опаски приступила к обдумыванию новой идеи. «Вроде как контейнер с голосовым интерфейсом. Заходишь – просит подтверждения. “Вы действительно хотите воспользоваться этой штукой?” Если молчит – значит, ни контейнера, ни интерфейса. Одна только желтизна. С ней и разговаривать».

Аска обратила взгляд вниз: облюбованный ею камень стоял объят со всех сторон зеленью. Поверх узких листочков приветливо колыхались жёлтые звёздочки лютиков.

– Меня зовут Аска, – представилась, церемонно кивнув по одну сторону постамента, по другую, – А тебя?

Тишина в ответ, только закачались лютики, склонив друг ко другу головки, будто шушукаясь.

«Ещё б она сразу ответила, – хмыкнула про себя Аска. – Ждёт, наверное, что я власть начну проявлять».

Снова поёрзав, переместилась ближе к краю: поверхность камня словно адаптировалась к седалищу, выпирая в самых неудобных местах.

– Не подумай, что осуждаю, – обратилась к ближайшим цветам, – но, по-моему, Желтизна – так себе прозвище.

С независимым видом пожала плечами, чувствуя, как вживается в роль единственной исполнительницы на сцене.

– Да и Великое Бедствие не лучше, – подпустив в голос сочувствия, тут же задумалась над тем, смогут ли цветы опознать интонацию.

Лютики, если и были способны к эмпатии, никак этого не проявили.

– Всё равно, – не сумела сдержать горечи, – что девочку на выпускном назвать желтомазой узкоглазкой.

И вновь цветы промолчали. «Кажется, разговор затягивается. Как эти ментальные проекции вообще работают? – обеспокоилась Аска, разглядывая лепесточки ровного жёлтого окраса, – Я тут пытаюсь поле лютиков разговорить, а моя тушка там столбом стоит? Как течение времени соотносится: один к одному или иначе?»

Потянувшись, захрустела суставами. Глянула на лютики сверху вниз.

– Опять же, не то, чтобы я жаловалась, – посетовала Аска, – но придумывать обидные клички – как-то неклёво.

Один из цветочков качнулся будто бы в кивке, и Аска воодушевленно принялась развивать мысль:

– Для общения есть имена. Я – Аска, брата Токи зовут, мамы – Юнка и Риса, правда, их забрали цветочники. Знаешь ведь цветочников?

Не дождавшись ответа, вздохнула.

– Те ещё засранцы-манипуляторы. Жизнь у них, конечно, была непростая, но это не оправдание. Ты-то им зачем сдалась? У этого их садовника чуть не щупальца дрожать начинают, когда про тебя говорит.

«Как у алкоголика при виде бутылки, – вспомнились зожные уроки в продолжайке, – или наркомана в предвкушении дозы».

Поморщившись от мысли о цветочниках, продолжила:

– И это, наверное, так себе знак. Если бы такие ребята за мной кого-нибудь прислали, я бы, наверное, тоже ничего не ответила. Сидела бы себе, прикинувшись лютиками, грелась бы под воображаемым солнышком и не отсвечивала.

Солнце, воображаемое или нет, действительно пригревало. «Не хотелось бы загореть, – в преддверии конца света Аска не захватила с собой солнцезащитного крема, в чём горько теперь раскаивалась. – Даже ментально».

– Ладно, – предприняла она ещё одну попытку, – Давай без имён. Всё понимаю – истинное имя воплощает суть, кому попало не назовёшь.

Про истинные имена Аска слышала в какой-то фэнтезийной аниме и, не помня уже толком в чём там была замута, шпарила наугад, как тогда, перед «лягушонком». Её не покидало ощущение, что важно не останавливаться, говорить хоть что-нибудь – как с неприрученным зверем, который, хоть слов и не понимает, выводы из услышанного делает.

– Может, есть какой ник? – слова рождались в её голове почти без раздумий, – Псевдоним? Может, ты когда-нибудь хотела, чтобы тебя как-нибудь называли?

Как это часто случается в обращенных к безответным собеседникам монологах, Аска разоткровенничалась.

– Я вот в детстве хотела, – поделилась она, – чтоб у меня какое-нибудь обычное имя было – Итта, Итра, Яра…

Лютики к признанию остались равнодушны, но Аска только вошла во вкус, найдя готовую слушать аудиторию.

– Вообще это называется «кризис идентичности», – не без гордости сообщила почерпнутые не так давно из учебника знания, – и чаще у подросток бывает.

Цветы качнулись на ветру, не выказав интереса, однако Аску было уже не остановить.

– Меня-то ещё в началке накрыло, – похвасталась она, – ходила всё и боялась, что сейчас мир спасать поволокут. Потом планочка понизилась: оказалось, достаточно домашку делать вовремя, но травмы-то никуда не делись, конечно.

Лютики что-то устало прошелестели, впрочем вошедшая в азарт Аска этого даже не заметила.

– А в воображаемых подругах у меня тёзка ходила, – она понизила голос, хотя кругом виднелись только лютики. – Та самая. Мы с ней не говорили, конечно. Точней, как сейчас – я себе что-нибудь бубню, а она смотрит осуждающе. Как ты примерно.

Пара лютиков действительно развернулись к ней, словно рассматривая, но отвернулись, стоило Аске обратить на них взгляд.

«Обратила внимание? – встрепенулась она, – Или показалось?»

– Так как, ты говоришь, – поинтересовалась невинно, – тебя зовут?

Дохнул ветер. Лютики прошелестели что-то замысловатое.

– Можно ещё разок? – Аска нахмурилась, ничего не разобрав, – С первого раза не запомню.

Молчание. Лютики внимательно изучали небосвод, камни, собственные листочки, в её сторону не глядел больше ни один.

– Ладно, – Аска демонстративно пожала плечами. Накинула капюшон, прикрыв лицо от солнца. – Будем считать, нетайное имя тоже даёт власть над сутью. Но у тебя-то моё имя уже есть. Да и, по правде сказать, мне власть ни над кем особо и не нужна. Можем мы выстроить паритетные отношения, чтобы никто никого не контролировал? Я со своей стороны это обещаю. А ты?

Ещё веяние ветра, новый шелест.

– Приму за согласие, – пробормотала Аска, – Я вообще во взаимодействиях со всякими мистическими сущностями не очень шарю. В курсе подготовки абитуриентов про это не было. Да и в университете вряд ли читают. Если только в анимах снимают или фики пишут.

– Кстати! – Аска выпрямилась, – Ты слышала про Криалора?

Не получив реакции, торжествующе улыбнулась.

– Так и думала. Короче, – ткнула в ближайший лютик пальцем, – Криалор – это мальчик, у которого в голове живёт другой мальчик, и он учит магию по книге, в которой живёт девочка. Это, если вдуматься, немного мизогиния – зачем понадобилось заключать в книгу именно девочку – но так в оригинале было. Исходник, в общем, ничего, задорный, по нему фильмов наснимали, но пару лет назад две авторки абсолютно гениальный фик написали – «Восхождение Криалора», где вообще всё с ног на голову повернули, притом, что оставили на месте ключевые моменты. У них там второй мальчик любит первого, первый – девочку, а девочка любит знания, потому что она, ну, книга. И получилось гораздо достовернее, больше того, это вообще всё объясняет…

Шелест, принесённый ветром, в этот раз больше походил на вздох, только Аску это не удержало.

– Вторая часть называется «Падение Криалора», – тараторила она, размахивая руками, – и там всё становится ещё запутаннее, потому что мальчики меняются местами: второй попадает в тело первого, тот становится голосом в своей голове, а от девочки это скрывают, так как обязательства у неё только перед первым, но она догадывается, потому что она, ну, умная, и помогать им больше уже не может, только посочувствовать…

Аска с досадой покосилась на опускающееся солнце, от которого не скрывал уже и капюшон.

– Аккурат на выпускной у них должна была третья часть выйти – «Вознесение Криалора» – в которой они, наконец, должны были все между собой объясниться, но выпуск задержали. Страсть как хочется узнать, чем всё кончилось.

Аска пересела спиной к свету. В тени постамента лютики росли пореже. Меж цветов проглядывала земля, устланная невесть откуда взявшимися крупными листьями, словно опавшими с невидимых деревьев. Выглядела она не только сухой и чистой, но ещё и мягкой, а потому на редкость привлекательной.

«Для сумерек вроде как пока рановато, – сравнила Аска иллюзорную реальность с внутренними ощущениями, – похоже, время тут и правда идёт быстрее».

– Так вот, к чему я всё это, - привстала, села, снова приподнялась, уже не зная, где примоститься, – Отношения в системе «героиня и волшебная помощница» асимметричны хотя бы потому, что одна из них – героиня, а другая – помощница. Почему они не могут быть подругами? Хорошими знакомыми? Кстати, мы представлены друг другу, что делает нас знакомыми – не могу сказать, что хорошими – обычными.

Сделала паузу, вслушиваясь в шорохи лютикового поля. Вздохнула - «надеялась, до этого не дойдёт».

– Давай дружить?

Лютики настороженно промолчали. «Ладно, попробовать всё равно стоило».

– Понимаю твои сомнения, – покачала головой, – приходит неизвестно кто, набивается в подруги, якшается с цветочниками…

– Слушай, – Аска не выдержала, сползая с камня, – не могу больше, эта колонна у тебя какая-то фантастически неудобная. Можно я на листочки прилягу?

Сняв кофту, сложила валиком и, подложив под голову, опустилась на землю. Вытянула ноги, закинув кверху – на основание пьедестала.

Звуки у земли слышались иначе, чем над ней. Лютики шелестели совсем рядом – явственней и отчётливей, чём с высоты – и в шёпоте их слышались нотки замешательства.

– Спасибо огромное, – произнесла Аска с чувством, – Реально гораздо лучше. Весь день в разбегах. Жопа, конечно, – семнадцать лет, а уже поясница ноет и ноги гудят. И это в ментальной проекции, даже не в реальной жизни!

Заложила руки под голову. Помолчала, разглядывая носки кроссовок. «Хорошо бы и их ещё снять… Или это совсем невежливо будет? Если бы ко мне кто-то в гости пришёл и стал на полу валяться, а потом ещё… А, ладно!»

– Хорошо тут у тебя, конечно, – Аска неспешно расшнуровала кроссовок, другой, вывернув язычки, прислонила подошвами к подножию постамента, – Тихо, спокойно, никто не грозится город сжечь, никто никого не проращивает.

С наслаждением пошевелила пальцами ног. Над головой покачивался потревоженный лютик.

– Вот, – остановила его колебания пальцем Аска, – об этом я и говорю: равноправие. Мы обе на одном уровне – никто не выше, никто не ниже.

Лютик оставил на коже округлое пятнышко пыльцы.

– Если поискать, у нас много общего, – Аска поднесла палец к носу, вдыхая едва слышный аромат, – ты умеешь слушать, я умею слушать. Обеим не нравится, когда дураки дёргают из-за ерун… Чхи!

Пятнышко исчезло без следа. Аска разочарованно оглядела палец, с надеждой обнюхала, задумчиво лизнула.

– Ты же вроде жёлтый цвет любишь? – обернулась к ближнему цветку, – Мне самой больше тёмно-синий заходит, он как-то поспокойнее, но жёлтый тоже ничего.

Протянула руку к лютику, сравнивая цвет.

– Я и сама в общем-то… Хотя до истинного жёлтого, конечно, далеко.

Цветок касался кожи между большим и указательным пальцами – мягкость пламени свечи, теплота солнечного света. «Какие они наощупь на самом деле? Я же, кажется, ни разу лютики так и не рвала».

– У тебя, кстати, клёвые цветы, – не покривив душой, сделала комплимент, – Красивые. Дарят радость.

Лютик чуть распрямил листочки, то ли польщённый, то ли высвободившись из-под нависавшей сверху травины.

«Хотя, наверное, ядовитые, – Аска попыталась вспомнить, что ей известно о лютиках, – Можно ли считать проявлением симпатии то, что у меня кожа с рук не слезает?»

– Про радость, кстати, цветочник тоже говорил, – пришло ей на память, – Тут, конечно, вопрос, что они считают радостью – вполне может быть, что-то гнусное.

«Наверняка» – эхом произнесённых слов укрепилось внутри убеждение. Подтолкнула цветок кончиком пальца, тот снова закачался – взад-вперёд, туда-обратно – игрушечный маятник вверх тормашками.

– Могут ли два разумных существа договориться, если считают красивым и радостным одно и то же? – задалась Аска вопросом, – Или этого недостаточно?

Лютик продолжал покачиваться, начисто игнорируя закон затухания колебаний. Золотые лепестки выписывали на багряном небе короткую дугу – одно нехитрое движение, повторяющееся раз от раза.

– Вот и я не знаю, – созналась Аска, – Верю в силу слов, но к тому, что собеседница выражает мысли шелестом цветов, меня не готовили. Невербальное общение – не самая моя сильная сторона.

Цветок всё качался и останавливаться, похоже не собирался – принципы термодинамики в целом были ему нипочём.

– О том и говорю, – Аска повернула голову, следя за равномерными движениями, – Эти вот покачивания – это хорошо? Плохо? Вообще ничего не значит? Цветочники должны были руководство выдать – «Как разговаривать с Желтизной: секреты и уловки», а они про проекцию эту ментальную ни слова не сказали, да и в целом с их слов всё должно было быть куда как проще: ты сама со мной заговорила, я тебе ответила – и готово.

Лютик невозмутимо изгибал стебелёк: влево-вправо, влево-вправо. Коснувшись горизонта, жёлтые лепесточки чуть разворачивались к гостье, словно лукаво на неё поглядывая.

– Если при входе сюда, – Аска очертила взглядом пространство кругом себя, – какая-нибудь защитная штука сразу спрашивает что-нибудь типа «Привет! Хочешь, буду тебе служить?», мало кто, конечно, не вляпается, и не ответит «Давай, конечно».

Протянула палец к лютику, думая его остановить, но в последний момент остановилась.

– В анимах такие штуки за контракт считаются, – подумала вслух. – Согласился, считай, кровищей расписался. А задаром никто ничего не раздаёт, рано или поздно расплачиваться приходится.

– Главный вопрос, конечно, в том, – проводила глазами лютик в одну сторону, в другую, – чем платить? Что бы ни было, цветочник явно не прочь выехать за чужой счёт…

«И это, похоже, второй подвох. Есть ли третий»?

Ни амплитуда, ни частота движений лютика не изменились.

– Однако, как говорит братец Токи, – «что-то пошло не так». Либо покойный страж чего-то подшаманил… – Аска зевнула, глядя на мерные движения цветка, – либо такие простые голосовые интерфейсы не ставят в такие большие...

– Слушай, – прервала сама себя, – в ментальной проекции можно вздремнуть чутка? Лютик твой реально как маятник качается, гипно… – зевнула ещё раз, – …тизирующее действие прямо какое-то оказывает.

– А с цветочниками потом разберёмся, они на тебя лапы не наложат. И вообще никто не наложит – ни щупальца, ни клешни, вообще ничего, – спрятав очки, Аска повернулась на бочок, закрыла глаза, – я тебе обеща…

Шелест, который при некоторой доле воображения можно было бы назвать недоумённым, сменило посапывание, продолжавшееся необычно долго для места, в котором время существовало только в степени, определённой несуществованием всего остального.

* * *

Спустя некоторый – весьма неточный – промежуток Аска открыла глаза. Воздух посвежел, земля будто стала жёстче. Потянувшись, села, нацепила очки. Кряхтя, натянула кофту.

– Очень реалистично, – пробурчала, поёживаясь, – Не очень комфортно.

Солнце почти скрылось. Небо потемнело, наполнившись крупными звёздами – жёлтыми, что просыпанный из плошки горох. Аска покосилась вверх, не опознав ни одного созвездия. Приподняла очки, опустила, снова приподняла.

– Хорошая штука, – прокомментировала озадаченно, – ментальные проекции. Никакого астигматизма.

Спрятала очки в кармашке.

– Стемнело от того, что пора что-то решать? – нашарила кроссовки, завязала шнурки наощупь, – Очень наглядно. Спасибо, кстати, что дала выспаться. Даже воображаемый сон помогает.

Провела пальцами по всклокоченным со сна волосам.

– Ещё бы воображаемую расчёску сюда. И зеркало.

Едва различимые в темноте цветы прошептали в ответ что-то насмешливое.

– Не видно, конечно, ни хера, – согласилась Аска, всё ещё пытаясь осознать размах катастрофы, постигшей причёску, – И не снилось тоже ни хера. В мистических местах героиням должны сниться мистические сны, а тут прямо разочарование какое-то.

Она сидела, согнув колени, и осматривалась по сторонам в попытках понять, что делать дальше.

– На чём мы закончили? – вопрос Аска адресовала скорее себе самой, чем лютикам, – Цветочники, ловушки… Токи бы сюда, у него прямо нюх на эти штуки. Он, конечно, мальчик простой, пришёл за желтизной, увидел цветок нужного цвета – сорвал. Квест выполнен. Хотя, может, и не попался бы – не такой уж и дурак.

Кроваво-красная полоса, отделяющая небеса от тверди, угасла. Поле цветов в звёздном свете чернело вырезанными по трафарету контурами: грубые очертания пьедестала, тонкий рисунок цветка вблизи, узорчатый силуэт равнины, выродившийся из плоскости в ломаную кривую. Аска поднесла к лицу руку – огромную чёрную тень, заслонившую звёзды – и, к своему удивлению, различила лабиринт папиллярных линий: ближайший лютик засиял мягким жёлтым цветом, маленьким фонариком отхватив у тьмы покачивающийся кружок. Рядом зажегся другой, следом ещё и ещё: поле засветлело, наполнившись множеством огней. Яркие, тусклые, мерцающие, переливающиеся – в отдалении они сливались перекатывавшим волнами золотым сиянием.

Осторожно поднялась на ноги. «Редко кто досидит до темноты. Или редко кому темнота будет явлена? Вот он какой…».

– Истинный жёлтый, – Аска вскарабкалась на пьедестал, распрямилась во весь небольшой рост, рассматривая колышущееся у её ног море света.

Шедшая по нему зыбь, перекаты и всплески собирались сложным узором, уходившим за пределы видимости. Вдали виднелись струящиеся в небо столпы переплетённых лучей – законы оптики работали тут как-то иначе. В вышине потоки расходились меж звёзд кронами исполинских деревьев, осыпались огнистыми крупицами, проплывающими над землёй.

– Спасибо, что показала настоящую Желтизну, – нашла силы выговорить Аска, – Мне дорого твоё доверие. Жаль, что не могу поделиться ничем таким же ценным, разве что обещать, что буду верить тебе не меньше, чем…

Неподалеку взметнулся и опал шафрановый каскад, опавшими листьями закружили янтарные искры. Ход волн сменил направление, устремившись к падающим с высоты струям света.

– Что-то не так? – насторожилась Аска, – Мне туда? Не туда?

Горящие огнём цветы потускнели – золото обернулось медью. На месте каскада полыхнул столб света, прокатился дорожкой к пьедесталу с Аской.

– Вариант для тупых, – Аска пожала плечами. – Ладно, не буду обманывать ожиданий.

Неловко спустившись на землю, двинулась по обозначенной переливами света тропе. «Если сказала, что буду верить, надо верить. Хотя хотелось бы больше контекста. Например, что вообще происходит?»

Дорожка вела, огибая выступающие из земли валуны. Источавшие тусклый свет лютики еле слышно звенели, когда гостья проходила мимо. Тихий печальный звон висел в воздухе, медленно растворяясь, новые ноты накладывались на не успевшие стихнуть, составляя незамысловатую мелодию.

– То есть в музыку мы умеем, – бурчала Аска, озираясь, – а в слова – нет. Я спою или станцую, а ты догадайся, что это всё значит.

Огоньки вывели к выложенной плитами площадке, сплошь окружённой лютиками. Аска скромно стала на краешке, не доходя до центра, куда лился с небес поток сияния. «Выход? – понадеялась она, – В игрушках такой иллюминацией порталы помечают, ну или переход на следующий уровень». Ореолы, окружавшие цветы, сорвались с лепестков и встретились в пустоте перед Аской. Свет вскипел, обретая форму, вес, объём – на каменные плиты легла шкатулка. Желтоватый металл, по бокам замысловатый орнамент, рисунок на крышке. «Не выход».

– И чё мне с этим делать? – окинула артефакт подозрительным взглядом.

Волна золотистого света приглашающим жестом плеснула из-под ног к шкатулке.

– Не, ну не настолько уж я отсталая, – пробормотала Аска, делая шаг вперёд, – Просто предпочитаю понимать, во что ввязываюсь…

Взяла шкатулку в руки – легче, чем выглядит. Рисунок на крышке изображал грозовое небо, уходящее вдаль поле лютиков, на дороге перед которым стояла девочка – в ней Аска узнала себя. Опустив голову, Аска-на-картинке держала цветок, то ли рассматривая, то ли вдыхая аромат.

– Его сорвать? – Аска оторвала взгляд от рисунка, – Положить в коробку? Насколько всё-таки вербальное общение лучше невер…

Движение сверху заставило задрать голову. Звёзды в вышине тронулись с места, смещаясь затейливым зигзагом – тик, тик, тик – словно головоломка, в зеркальных внутренностях которой заключался мир, начала складываться, приходя в состояние достаточно компактное, чтобы уместиться в чём-то очень маленьком. Таком, как шкатулка в руках Аски. Небо пустело, целые сегменты просвечивали зияющим ничем.

– Может, сначала обсудим? – неуверенно успела произнести Аска, когда поющая и играющая огнями равнина тоже пришла в движение.

Воткнутые тут и там пьедесталы завращались заводными ключами. Полосы мостовой поехали в противоположных направлениях, закручиваясь спиралью вокруг круглой площадки со шкатулкой.

«Охереть, испытание доверия, – в оцепенении держа в руках шкатулку Аска наблюдала, как мир закручивается водоворотом, – Если отпустить, всё кончится? Лучше не проверять».

С торжествующим звоном мимо проносились десятки, сотни полей, вспыхивая и рассыпаясь золотыми искрами. Съезжались, вдвигались друг в друга, скрывались из виду во всё более плотно упакованном пространстве. Пение множества цветов сливалось полифоническими канонами и фугами. Вихри света кружились так стремительно, что глаз едва выхватывал из несущегося потока приветственно машущие лютики.

«Масштаб немножечко пугающий. Это не “вот тебе кусочек желтизны, заходи как-нибудь ещё на досуге”, это “пойду-ка я с тобой вся, сколько есть”. Что ж я такого наговорила?»

Пространство схлопнулось, песнь цветов оборвалась. Из всего мира остались только рисунок, располагавшийся прежде на крышке шкатулки, и пустота, называвшая себя Аской. Изображение ожило. Лютики в поле качнулись от ветра. Позади ударили молнии. Девочка на дороге подняла плещущие жидким золотом глаза от цветка и протянула его из рисунка наружу, нарушая все мыслимые законы перспективы. Пятёрка лепестков приближалась, росла, пока не заполнила поле зрение целиком и не вспыхнула ослепительным светом. «Жопа», – прошептала пустота, не найдя чем зажмуриться. Золото выцвело, распалось на множество мелких точек, тут же разлетевшихся в разные стороны, оставив Аску на пустой клумбе перед летним театром усадьбы графов Илли.

* * *

– Офигеть! – услышала она голос Токи, – У тебя в глазу узор, как у этих… из деревни… закрытой?.. прикрытой?.. Неважно! Нет, пропал. Поздравляю, ты теперь походу девочка-волшебница.

– Сколько времени прошло? – Аска моргнула несколько раз, восстанавливая зрение.

Золотистый туман перед глазами неторопливо рассеивался, но реальней мир выглядеть не стал. Пейзаж помрачнел: чернильные тучи обступили город со всех сторон, бледное солнце едва проглядывало сквозь их завесу, перебегающие во мгле разряды озаряли парк сполохами призрачного света. Демон со множеством рогов взирал со стены галереи на происходящее с куда большим ужасом, чем на изгоняющую его святую. «Я бы тоже предпочла маленькую уютную бездну, - скользнула по нему глазами Аска, - а не вот это всё».

– Тупишь, сестра! – отозвался Токи с хихиканьем, – Первым делом надо спросить, прорастили меня или нет, пока ты там столбом стояла.

– Не прорастили, – ответил сам себе, отвесив Аске короткий поклон.

– А времени с полчаса прошло, – пожал плечами, – Мы о стольком успели поговорить! Ты не представляешь!

Далёкая вспышка выхватила из мглы бледное лицо брата. Хрипло дыша, он поднёс ко рту ингалятор – Пш-ш! Пш-ш-ш!

«Как-то странно себя ведёт, – отметила Аска, – что я могла пропусти…»

– Времени почти не осталось, – вырос из теней садовник. – Принесла?

Цветочник, видимо, слился за время её отсутствия ещё с какими-то созданиями, и ростом теперь сравнялся с Аской. Змееветви, в сплетении которых покоился корнеплод, взбугрились, словно мышцы перекачанного атлета, отрастили на кончиках изогнутые коготки и покрылись соплевидной слизью. Волоски, покрывавшие припухлости и вздутия, раздались вширь, сделавшись похожи на лениво извивающихся червей. В дополнение ко всему садовник обзавёлся длинным членистым хвостом, которым нервно сейчас похлёстывал себя по бокам.

– Видимо, да, – дипломатично ответила Аска, оценивая новый облик противника, – хотя всё было совсем иначе, чем ты говорил.

«Похож на сенокосца-переростка, – заключила про себя. – Хочет казаться страшнее?»

– Неважно! – выпростал тот из-под тщедушного тельца грабки-цапалки. – Выпускай!

Червячки, росшие из него, принялись распрямляться, судорожно сжимаясь и расправляясь.

– Как конкретно? – уточнила Аска не без опаски. – Я вообще-то первый раз с Желтизной дело имею.

«Внимательно выслушать, – решила она, – сделать наоборот. Или лучше вообще ничего не делать, слишком хитёр, зараза цветочная».

Корнеплод помял бугорки отростками, то ли и впрямь обдумывая очередную почти правду, то ли пытаясь создать видимость размышлений.

– Обычно происходит само собой, – потупил глазки, – цветочек смотрит на меня и – вжух!

«Желтизна настолько его не выносит, – напряглась Аска, – что только увидит, сразу шарашит на поражение? Или я сама должна преисполниться отвращения и жахнуть?»

Прислушалась к себе.

– Не происходит, – пожала плечами не без облегчения.

Корнеплод заволновался.

– Цветочек не испытывает неприязни? – поинтересовался осторожно, – Не испытывает потребности меня убить?

«Значит, сама, – Аска смерила садовника взглядом. – Но эти их мастера искусств – они вообще слышали про технику безопасности? Приводить оружие в действие в ответ на эмоции – выбор на редкость безответственный».

– Неа, – сделав тактическую паузу, сочла нужным пояснить:

– То есть, ты, конечно, урод во всех смыслах: эгоцентрик и манипулятор с наглухо отбитой эмпатией. Может даже, – припомнила перелистанный на днях учебник, – речь может идти о полной тёмной триаде – это, когда ещё и психопатия вдобавок…

– Но, – заключила строго, – всё это не повод желать тебе смерти.

– Могу, – любезно предложил брат, – лопатой перешибить. Только, – обвёл блуждающим взглядом инопланетный пейзаж вокруг, – мне понадобится лопата.

Проворные шныри, снующие по земле, сложносоставные шары, летящие против ветра, кусты, больше теперь похожие на лениво вьющиеся щупальца – порождения цветочника двигались, подчиняясь общему ритму. На миг перспектива сместилась, и Аска ощутила себя среди внутренностей огромного живого существа, которые пульсируют и сокращаются, будучи одним целым. Новая зарница залила пересветами сосредоточенное лицо Токи, высветив серые со зрачками-точечками глаза.

– Нет, нет, нет, – замотал корнеплод червячками, – Так не сработает! Этот сосуд должен быть напитан цветом. А чтобы освободить цвет, цветочек должен возжелать кому-то смерти.

«Достаточно согласиться покомандовать Желтизной, – Аску продрал озноб, – подумать “чтоб ты сдох” – и привет?»

Вежливо кивнув, она изобразила лучшую из незаинтересованных улыбок мамы Рисы, адресовавшуюся обычно самым надоедливым из собеседников.

– Ну ты и облажался, чувак! – заржал Токи, – Сестра даже комаров не убивает! Она их – представляешь, нет? – выпускает на волю! Па-ци-фи-стка!

«Какой-то слишком бесшабашный… - бросила Аска на него косой взгляд. – Будто тормоза отказали…»

– Осведомлён о миролюбии, – сухо отрезал садовник. – Нахожу прискорбным.

– Погоди, – спохватился брат, – так ты чё, эту свою радость получаешь, если тебя желтизной замочат?

– Весь этот сосуд, – с достоинством сообщил садовник, указывая на себя коготками змееветвей – одно большое чувствилище. Единственное его предназначение – впитать цвет.

– Хера себе, невинные развлечения коллективного разума, – изумился Токи. – Самоубиться особо хитрым способом, чтоб испытать невыразимое наслаждение! Ну ты, чувак, и извращенец!..

– Когда у тебя много тел, – Аска обдумывала новую информацию, – потеря одного ничего не значит. Или даже несколь…

– Умненький зверёк, – нервно теребя одни отростки другими, согласился корнеплод, – Вино с непривычки обожжёт рот, возможно, убьёт сколько-то нервных клеток. Но аромат, букет, послевкусие искупают всё. Мне нужен виночерпий. Та, кто откупорит бутыль и нальёт в чашу напиток.

– Теперь и она зверёк? – сокрушённо вздохнул Токи, – Сестра! Тебя понизили!

«Веду себя, не как ожидает, – Аска ощутила прилив гордости, – только дальше-то что делать? Ситуация проигрышная для всех».

– Однако, – торопливо добавил садовник, – смерть этого сосуда не помешает исполнить обещание. При соблюдении остальных условий, конечно.

– Это приводит нас к следующему вопросу, – Аска сморщила от неловкости нос, указывая на очевидную ложь, – О том, что случится с виночерпией, когда она вдохнёт пары вина, ну и со всеми остальными, кто окажется поблизости.

«Вот, кажется, и последний подвох, – поняла она. – Желтизна – штука настолько ядрёная, что её оборачивают пустотой дважды. Убьёт не только тех, против кого её направят, но и новоявленную владелицу».

– Я не виноват, – зашипел корнеплод, разведя отростками, – что зверьки бестолковы и включают в обещание обязательства, исключающие выполнение всех последующих параграфов.

«Идеальная схема, – раскручивались в голове мысли, – Цветочник не может добраться до желтизны сам. Находит ту, кто может. Укрощённую желтизну держат в контейнере, который при контакте сразу предлагает ею воспользоваться…»

– Поправка, – вставил Токи, подняв кверху палец, – Благодаря упомянутому обязательству мы добрались до настоящего момента не в виде жуков.

«… а для этого достаточно пожелать смерти тому, кто уже успел себя показать с самых неприглядных сторон. Но стоит пожелать кому-то смерти – Желтизна освободится и в живых не останется вообще никого».

– Тёмная триада, как есть, – пробормотала Аска.

«Но зачем при таком раскладе оставлять двоих? План и так лазеек не оставляет…».

– Всё одно зверьки недолговечны, – сварливо отозвался корнеплод, – умрут сейчас или через год – разницы даже не заметят…

«… если не считать того, что контейнер протух, а мы с Желтизной, кажется, и правда нашли общий язык».

– Хера себе! – возмутился Токи. – Ещё как заметят!

«Надеюсь, что нашли, - поправила сама себя, - Ни в чём нельзя быть уверенной с этими мистическими сущностями…»

– …а цвет для цветка, – садовник огладил себя отростками по округлым бокам, – что суть для сосуда, вещь важная.

– Неубедительно, – Аска опустила взгляд на собственные руки и разжала кулаки. На коже остались следы вдавленных ногтей.

«Что бы не случилось, - дала себе установку, - не испытывать ненависти. Не желать смерти.»

Корнеплод зашипел раздосадованно.

– Я забрал родителей зверька, – напомнил с явной неохотой. – Зверёк находит это нечестным. Испытывает страдания.

«Отстраниться. Как там говорил Токи? Почувствовать себя персонажем истории».

– Вряд ли я об этом забуду, – пообещала Аска, не без труда удерживая на лице улыбку, – И вряд ли смогу простить.

«Не вовлекаться. Взглянуть со стороны. Зрительница, не героиня».

Шип сделался громче. Садовник приподнялся на змееветвях, нависнув над Аской.

– Прорастил город зверьков, – просипел, сводя на ней взгляды десятков глазков. – Знакомых, детских товарищей, учите…

– Непохоже, – оборвала его Аска, пытаясь представить, как героиня анимы храбро противостоит арахниду-манипулятору, – что после всего этого мы с тобой станем друзьями.

– Ввёл зверьков в заблуждение, – корнеплод указал отростками на творящееся кругом светопреставление, – Зверьки утратят свои сосуды.

«Даже не зрительница. Как в игрушке – та, кто жмёт на кнопки».

– Тоже не делает тебя хорошим цветком, – с сочувствием покачала Аска головой, вживаясь в роль.

– Тебе когда-нибудь говорили, – поинтересовался Токи, внимательно рассматривая садовника, – насколько ты похож на картофелину?

– Умненький зверёк до сих пор не хочет меня убить? – проигнорировал его корнеплод, попытавшись изобразить отростками малую малость. – Хотя бы немножечко?

– Я, – поднял руку Токи, – порезал бы тебя ломтиками и съел во фритюре.

– Нет, – отрезала Аска, вдавив воображаемую кнопку, чтобы мотнуть настоящей головой.

– Видят цветы, – покачал корнеплод буграми, – не хотел до такого доводить. Скверные зверьки вынудили меня.

Из-под ног Токи выскользнула, извиваясь, покрытая шипами лоза и обвилась вокруг поднятой руки. Побег приподнял его в воздух, сжался плотнее. Что-то хрустнуло, длинный рукав футболки потемнел.

– Охереть! – Токи перебирал ногами в полуметре от земли, – Кто бы мог подумать? Вот просто ничто не предвещало.

Ещё несколько побегов высунулось из земли, покачиваясь наготове. На их концах и ответвлениях раскрылись розовые бутоны, которыми побеги поводили из стороны в сторону, будто осматриваясь. Бутоны скалили острые зубки, угрожающе шипя.

– А теперь? – поинтересовался садовник, суетливо отирая себя отростками. – Всё ещё не хочет?

«В такие моменты героиня бледнеет, – пока застывшая на лице улыбка не просыпалась осколками, образы в голове Аски сменяли друг друга с неимоверной скоростью, – сжимает кулаки, меняется лицом…»

– Тебе не кажется, – осведомился сверху Токи, – что ты нарушаешь обещание?

«…борется с комом в горле, застывает на месте…»

– Не планирую прорастить, – нервно качнулся корнеплод на змееветвях, – не планирую убивать. Причиняю дискомфорт. В обещании не было.

«…сердце пропускает удар, внутри всё сжимается…»

– Как это не было? – возмутился Токи, – Да там буквально сказано – «Не хочу, чтоб пытали и спрашивали: “Хочешь остановить боль?”»

– Я не спрашиваю, – развёл отростками садовник. – Всё честно.

«…а земля уходит из-под ног» - ударив по нескольким воображаемым кнопкам сразу, Аска применила комбо: несуществующая полоска ярости отступила на несколько делений.

– Значит, тёмная тетрада, – сглотнув, пробормотала она, глядя как рукав брата пропитывается чернотой. – Самовлюблённость, манипуляции, эгоизм. И мучительство.

Кинув короткий взгляд влево, вправо, заметила окружившие полукругом розы: бутоны оскалены, пошевеливают лепестками в ожидании.

– Виноваты только зверьки! – взвизгнул садовник, – Не упрямились бы попусту, всё бы давно закончилось!

– Эй-эй-эй! – всполошился Токи, – Сестра! Глазом-то жёлтым не моргай. Дураку ж понятно: когда злодей оставляет в конце двоих, второй только для морального давления нужен.

– Все так делают! – забегал корнеплод глазками.

«Кто – все? – подавила приступ бешенства Аска, - В жанрах, которые я смотрю, проблемы решаются разговорами!»

– Зверёк думает, мне это доставляет удовольствие?!! – зашипел садовник страдальчески, приподнимая Токи выше. – Почему не может просто подарить мне радость?

– Потому что, – рассудительно предположила Аска, созерцая откуда-то сбоку и будто бы с высоты, как она сама глядит, широко распахнув глаза, на дрыгающего ногами Токи, – желтизна похерит всё, до чего достанет?

– Зверьки и без того умрут! – с отчаянием провозгласил садовник. – Как можно быть такими эгоистами?!! Почему не умереть с пользой?

– С пользой для тебя, конечно, – пропыхтел Токи, свободной рукой поднимая ко рту ингалятор.

– А для кого ещё? – корнеплод искренне удивился возможности других вариантов. – Цветочки со зверьками не цветы и никогда не будут. Их всё равно что нет.

– Пш-ш! Пш-ш! – раздалось сверху.

«Слова – моё оружие, – напомнила себе Аска. – Не Желтизна».

– Мы есть, – заявила она твёрдо, – И мы не хотим, чтобы нам причиняли дискомфорт.

– Очень не хотим, – согласно закивал сверху Токи. – Просто капец как не…

– Зверьки первые начали! – взвизгнул садовник. – Причиняют дискомфорт мне! Не дают радости!

– Брата отпустил! – выпятила Аска нижнюю челюсть, выйдя на мгновение из образа. – Не то…

– Сестра! – прервал её Токи. – Опять глазом желтишь. Поспокойней. Скажи-ка лучше, чего не хватает героям в анимах, когда они должны принять важное решение?

– Мозгов? – сверкнула Аска глазами, снова отдаляясь от себя самой.

– Это, конечно, тоже, – снисходительно покачиваясь, объяснил Токи, – но я имел в виду время.

Его футболка задралась, из-за пояса выпал пустой шприц-тюбик.

«Жопа! – мысленно ахнула Аска, вспомнив упаковку с красной полосой, – Всё-таки вколол…»

– Пока наш растительный антагонист пытается оказать моральное давление, – благостно улыбаясь, проговорил брат, – я дарю тебе вре…

– Я не пытаюсь, – прошипел корнеплод.

Лоза сократилась со звуком треснувшей ткани, Токи повалился на землю.

– Зашибись! – неловко сев, приподнял левую руку: неровный срез, прошедший пониже запястья, пузырился алыми лепестками. Ниже локтя поползли, раздирая рукав, розовые бутоны.

– Сестра, ты тоже это видишь? – восхитился брат.

Обрубок кисти плюхнулся рядом. Розы потянулись туда, принюхиваясь бутонами, и Токи поспешно его подобрал.

– К сожалению, – дёрнула Аска щекой.

Мир провернулся вокруг своей оси, и, наблюдая за собой чуть слева и сверху, она словно услышала собственные мысли – мысли героини – озвученные нервным торопливым шёпотом.

«Боли не чувствует. Кровь не течёт. Но какая там была доза? Наверняка же на взрослого…»

– Слишком долго не испытывал радости, – тихо произнёс корнеплод, – Нужна желтизна. Сейчас.

«Цветочник нездоров, – напомнила себе героиня, – делает херово другим, потому что херово ему самому. Ну и потому, что сволочь, конечно».

– Чувак, – повернулась к нему, шустро нажимая воображаемые клавиши, чтобы привести лицо к невозмутимому виду, – у тебя зависимость. Тебе бы лечиться. К коллективному психотерапевту сходить.

– Примитивные зверьки меряют всех своей меркой, – процедил садовник, – Цветы неизмеримо сложнее. Контролируют все процессы. Могут остановиться…

Профессиональная лексика вылетела из головы героини, та, что жала на кнопки, вложила в её уста нужные слова.

– «В любой момент», – закончила Аска вместе с ним. – Ты реально как наркоман из тупых зожных роликов разговариваешь.

Корнеплод взвизгнул от возмущения.

– Тупой зверёк вводит себе что попало, – ткнул чуть не всеми отростками в Токи, – ему вот-вот дыхальца перекроет, а наркоман, значит, – я?

– Дыхальца? – даже без учёта отсечённой руки выглядел брат и в самом деле неважно.

Неестественно бледный, он сидел на земле, разглядывая выросший на месте левой кисти пучок роз, клокоча и присвистывая с каждым выдохом.

– Я в порядке, – зашелестев, вяло помахал рукой-букетом.

– Можешь ему помочь? – зрительница по частям убрала улыбку с лица героини.

– Если зверёк освободит желтизну… – оживился садовник.

– Если зверёк освободит желтизну, помогать будет некому, – вызверилась Аска, – А вот если цветок не поможет тупому зверьку, второй зверёк больше никогда с цветком не заговорит.

– Ладно, – буркнул корнеплод, – Прочищу мозги, впрысну живительных соков.

Розы, росшие из руки Токи зашипели, брат согнулся, задыхаясь в кашле, и отхаркнул несколько белых сгустков.

– Ссука! – сообщил, отплёвываясь.

– Жжётся! – продемонстрировал утыканную розами руку.

– Хера себе!.. – с удивлением осмотрел выросший на месте пальцев букет.

– Тупые зверьки, – констатировал садовник не без удовольствия.

– У тебя вообще остались друзья? – пошли обе Аски в атаку, – Цветы или не-цветы? Ладно ширишихары – эти вроде как ребята не сильно симпатичные, но что насчёт клеггов? Тирхов? Вири… Как их там…

– Виримиров, – подсказал Токи, положив левую кисть на колени и нежно её поглаживая. Розы, оккупировавшие его предплечье, извивались и клацали зубастыми бутончиками, пытаясь дотянуться до кончиков отчужденных пальцев.

– Или ты в погоне за желтизной расплевался вообще со всеми? – Аска почувствовала, как закадровая музыка меняет тональность, сменяясь с тревожной на динамичную. – Это десоциализация, чувак.

Садовник зашипел недовольно и протяжно. Окружившие Аску розы потупились.

– До хрена же интересных вещей, которыми мог бы заняться серьёзный цветок, – продолжала она выговаривала цветочнику. – Выступить посредником в конфликте клеггов, разобраться с тем, что творится по ту сторону границы, научиться проращивать пустоту самому, наконец.

– Цветы сами решают, что им делать! – ударил отростком об отросток садовник. – И в какой момент.

– Решение залезть тайком в чужой сад, – подпустила в голос чуть иронии, – чтобы украсть немного ядовитого вещества, которое приносит радость, выглядит не особенно зрелым, если честно.

Токи, тщетно пытающийся сложить пальцы отсечённой кисти в кукиш, осуждающе качнул головой.

– Её украли ширишихары… – под натиском Аски корнеплод, кажется, начал оправдываться.

– У тебя украли? – не оставила она цветочнику шанса, – Или ты теперь перекрадываешь?

Шип перешёл в сипение.

– Умненький зверёк слишком медлит, – садовник окинул горизонт десятком тревожных взглядов, – Быстрики скоро начнут атаку. Маков цвет уже наготове. Время почти вышло. Поэтому тупой зверёк лишится сейчас другой конечности.

«Тема себя исчерпала» - поняла Аска.

Лоза шевельнулась, обвив голень Токи.

«Переключаем внимание».

– Ты не думал, – склонила голову набок, – что вот это вот твоё поведение может не нравиться желтизне? Что поэтому она тебя и недолюбливает?

Лоза ослабила хват.

– Зверёк не знает наверняка, – садовник нервно огладил бугорки. – Цвет давно ни с кем не разговаривает.

– То есть все эти «заговорит с вами, если понравитесь» – тоже враньё? – не выдержала Аска.

Корнеплод только зашипел в ответ.

Токи, оставив затею с кукишем, продемонстрировал садовнику отставленный средний палец здоровой рукой.

– Ей давно никто не нравится, – проговорил тот горько, – Крохи желтизны можно укротить. Нельзя договориться.

– У меня вышло, – пожала плечами Аска.

«Надеюсь, что вышло» - поправила себя мысленно, вслух продолжив уверенно:

– И с тобой ещё можем договориться. Перенеси нас в безопасное место, как договаривались, вылечи брата, а там уже попытаемся разрешить ваши с желтизной разногласия, хотя тут обещать я уже ничего не стану.

Садовник присвистнул озадаченно.

– Зверёк и правда говорил с желтизной? – переспросил недоверчиво, – Не ответил на вопрос охранителя?

– Говорю же, – Аска тоже оглядела горизонт, ощутив укол тревоги, – всё не так просто было, как ты рассказывал.

Разряды, бившие в облаках, поредели. Тусклый солнечные лучи едва пробивали чернильную завесу, накрывшую Тариок. «Затишье? – мелькнула мысль, – Перед бурей? Лучше и правда поторопиться».

– Сколько её было? – оживился корнеплод, – Крупица? Щепотка? Горсть?

Аска пожала плечами:

– Не знаю, чем мерить цвет. Много.

– О чём говорили? – с болезненным любопытством поинтересовался садовник, – Обо мне?

– Ну, – Аска округлила глаза, – Я рассказала ей про Криалора.

Токи тихо хрюкнул.

– Неважно, – махнула рукой, – Потом расскажу. Запускай уже свой переход.

Садовник печально присвистнул.

– Вашим быстрикам помогают клегги, – сообщил, виновато почесав бугры, – Запечатали переходы. Хитрое искусство, запомню на будущее. Никому теперь не сбежать.

– А эти… – Аска напрягла память, – Мягкие переходы? Ты же умеешь…

– Требуют подготовки, – убито признался корнеплод, – Не ждал, что зверьки заупрямятся. Не готовился.

– Ну так готовься! – велела Аска. – Не тормози! Может, ещё успе…

– Не успеем, – садовник горестно обвил себя отростками и завалился на бок, покачиваясь, – Пламя вырвалось из хранилищ. Обращаюсь в огонь.

Размахнувшись, Токи швырнул в него свою левую кисть. На удивление не промахнулся.

– Не планировал убить, – пояснил брат, – Причинил дискомфорт.

Садовник присвистнул несколько раз.

– Ещё успею прорастить зверьков, если пожелают, – предложил он, – Дерзкие сути не исчезнут бесследно.

– Ложноножку себе в цветоложе засунь, – посоветовал Токи.

Шурша извивающимся букетом, попытался подняться. Аска подала ему руку.

– Мы что-нибудь придумаем, – обещала брату. – Должен быть какой-то выход. Истории так не заканчиваются. В самый последний момент наверняка что-то произой…

– Из таких поворотов сюжета, – ухмыльнулся Токи невесело, – билет бывает только один. Скоро узнаешь, был ли он счастливым.

– Желтизна не спасёт от живого огня, – простонал свернувшийся калачиком корнеплод, – только если её очень, очень много, практически беско…

– Заглохни, – беззлобно оборвал его Токи. – Смерть – самое важное событие моей жизни. Не хотел бы пропустить. И не хотел бы делиться.

Горизонт вспыхнул. Тучи, кольцом нависшие над городом, просветлели, наполняясь светом, будто солнце начало восход со всех сторон одновременно. Фиолетовый и лиловый заместились сиренью, потом розой – нежней, невесомей, оборачиваясь миражом, призрачной иллюзией. В хрустальных его недрах заалел, разливаясь, маков цвет. Облака чистого, как слеза, пламени поплыли неторопливо к городу.

– Ну что? – Токи сжал руку Аски крепче, вдвоём они глядели на приближающееся пламя, – Время последних слов. Три вещи.

Едва видимый выплеск трепещущим маревом скользил над землёй, вспухая на пути кровавыми клубами. Напоминая отворявшиеся бутоны, они ширились, распускаясь эфемерным рубином с гранатом. Потоки рассвета смешались с жёлтой краской полей, впитав без остатка что краску, что поля, и ринулись дальше.

– Девочки-волшебницы переживают самое странное дерьмо. Если вдруг выживешь, постарайся не мстить. Очень плохо заканчивается.

Невидимые прежде конструкты, воздвигнутые цветочниками, проявились на миг, захлёстнутые набегающей волной. Убегающие ввысь развилистые шпили, обращённые к земле купола, окружённые тонконогими сгорбленными колоссами – город-призрак, возведённый меньше чем за день – показался и истаял, растворившись в огне.

– Смотри анимы, – улыбнулся брат, – В них есть вообще всё.

Пламя достигло комбината. Цистерны с градирнями полыхнули оранжевыми языками, полоснувшими в общем потоке и затерявшимися. Что сполохи, что вспышки загорались и гасли в тишине, словно в приближающемся шквале сгорали подчистую не только вещи, но и звуки.

– И последнее. Огненная, – Токи хмыкнул, – шутка. Сложно догнать с первого раза, но хочу быть первым, кто расскажет. Суть в том, что кроме законов всяких там химии, физики и математики, миром правят законы драматургии. Именно благодаря им события, связанные с проявлениями остальных законов, случаются именно в тот момент, когда…

Их накрыло пламя. В нём сгинул корнеплод, пропала держащая пальцы Аски рука Токи, исчезли графская усадьба, парк, летний театр и всё прочее. Остался только огонь.

И желтизна. Бледно-жёлтый силуэт худенькой девочки, окружённый чем-то настолько тлетворным, что потоки пламени, рискнувшие его коснуться, не гасли – истлевали.

С этого момента воспоминания Аски сделались фрагментарны, словно кто-то другая стала у руля, чтобы пройти особо сложный уровень, а сама Аска только наблюдала безучастно разворачивавшиеся по ходу дела образы. Помнила, как сделала первые шаги, но не то, как дышала. Не забыла ни облика пламени, ни его голоса, но утратила всякие воспоминания о том, что думала или чувствовала. Потоки огня ветвились и изгибались, обретая кратковременные формы, создавая недолговечные узоры, сменявшиеся так быстро, что взгляд успевал запечатлеть только движение. Прозрачным паром пламя поднималось над грунтом, который тоже горел, и по которому не удалось бы ступить и шага, будь Аска хоть чуточку материальней. Разливалось ручейками в высоте в поисках чего-то, что ещё не успело обратиться в пламя, и оказать благодеяние упрямой субстанции, возвысив до собственного подобия. Оказавшись, вероятно, вблизи того, что было комбинатом, Аска видела, как пламя свивает вихри вокруг вещей, не желавших исчезнуть сразу, как стальные балки теряли цвет и форму, истончаясь, и обращаясь в эту эфемерную материю. Главными, что сохранила память, стали красота, не выглядевшая ни грозной, ни смертоносной, и бессилие выразить её словами, на которые она так привыкла полагаться прежде: в конце концов, написанная огнём по огню картина может изображать только огонь.

Жёлтая фигурка шла сквозь пламя, захватившее всё, до чего могло дотянуться, и пожирающее теперь само себя, пока время не перестало что-то значить. Сколько-то после. Брела, пока огонь не ослаб, став реже, призрачней и не иссяк, сменившись такими же бесконечными облаками золы. Шагала через дым и пыль, в которых гибли последние языки пламени. Шла, пока наполнявшему её цвету не наскучил мир, окном в который ей не посчастливилось стать, и желтизна не оставила её за десяток шагов до пожарного наряда. Туда Аска вышла нагая, босая, с ног до головы покрытая грязью и пеплом сожжённого дотла города.