В номере веет морской солью, тянущей со стороны распахнутого настежь окна. Словно напоминание о том, что ныне Казуха принадлежит морю, даже если сейчас находится далеко от корабля.
Казуха хочет предложить закрыть окно: стало холодать, чуть позже обязательно начнётся дождь — он уже чувствуется в воздухе и нагрянувших свинцовых тучах. Но Йогиши приковывает к себе одним взглядом, заставляя не думать ни о море, ни о приближающейся грозе.
Её взгляд тягучий, вязкий, точно свежий мёд, с которым она делит один цвет на двоих. Даже пахнет Йогиши так же — сладко, терпко, словно заставляя острый нюх притупиться, потому что ничего, кроме неё, Казуха уже не различает. Не хочет различать. Видеть, слышать, чувствовать. Только не этой ночью.
Хочется лишь поблагодарить луну за подаренные откровения — обычная хмурость Йогиши сглаживается в её свете, а бледная кожа начинает казаться едва не фарфоровой, вызывая стойкое чувство восхищения.
Йогиши красива — факт, не требующий доказательств. Казуха готов пожертвовать сном, чтобы исписать своими мыслями, упорядоченными в хайку, бумагу. Готов попробовать уместить в трёх строчках и чарующее великолепие оголённых плеч, и изящество утонченных запястий, выглядывающих из-под рукавов расшитого кимоно. Но Йогиши не любит, когда лишний раз говорят о пустой красоте, а Казуха слишком влюблён и достаточно хмелён — мысли не соберутся в стройный ряд слов.
— Этой ночью луна улыбается лишь тебе, — одними губами шепчет Казуха, проводя огрубевшими от мозолей пальцами по щеке Йогиши, прежде чем заправить вишнёвую прядь за ухо, — порой мне всё больше начинает казаться, что вы разлучённые сёстры.
— Не болтай глупости, — Йогиши почти рычит, почти раздражена и смотрит дико, теряя всю мягкость во взгляде, недовольно ёрзая на коленях ронина.
Казуха смеётся и примирительно проводит по оголённым из-за сползающего кимоно ногам, меж которых зажаты его бёдра. Йогиши почти успокаивается, как приласканный зверь — Казуха любит её за то, что с ней просто. Любит за то, что она настолько живая, с горячей кровью и горящими глазами, в которых плавится мёд.
— И всё же, — мягко продолжает Казуха, улыбаясь, — на флоте я никогда не мог отвести взгляд от луны, а ныне — от тебя.
Йогиши опасливо щурится, не отвечает теми же красивыми словами любви. Казуха знает, что она переполнена ненавистью к своему прошлому, когда от неё требовали красноречия, потому не против говорить за двоих. Ему не нужны ответные признания, пока она рядом.
Ему нужно, чтобы Йогиши, как и сейчас, верила ему — чтобы доверчиво целовала в скулы, щёки и очерчивала бы линию подбородка, словно вслепую, словно новорожденный котёнок, только познающий мир всеми возможностями, что у него есть.
Но когда она находит своими губами его, Казухе почти жаль — даже в невинном прикосновении он чувствует мягкость изгибов, что не хочется портить грубостью обветренной кожи. Но Йогиши словно никогда и не обращала на это внимание. Вместо слов Казуха слышит её мерное сердцебиение, становящееся настолько спокойным лишь с ним, и он сам невольно успокаивается каждый раз.
— Я никогда не жалел, что в наследство, вместо всей роскоши и славы, мне достался лишь ничего не значащий титул, — Казуха обхватывает щёки Йогиши своими ладонями, проводя по мягкой коже большими пальцами, и их губы почти соприкасаются, потому что никто так и не нашёл в себе сил отстраниться, — и я всегда говорил, что мне безразличны богатства. Но могу ли я продолжать и дальше об этом говорить, если отказаться от тебя я не в силах?
— Придурок, — Йогиши снова сходит на раздраженный тон, и успокаивающие поглаживания больше не работают.
Она вновь целует, прильнув обратно, но уже без прежней нежности и невинности — её губы сминают его, заставляя уступить, позволить вести и вольничать. Йогиши не хочет выдумывать красивые фразы в ответ, только прижиматься ближе, ища утешения в чужих руках и устах.
От развязного поцелуя становится мокро и до неприличия горячо — Йогиши словно всегда горит, будь то жажда достичь собственной цели или родной пиро элемент. А Казуха не может не подцепить её внутренний пожар — сам заражается огнём, когда она так близко.
Казуха оглаживает щёки, на которые падают едва заметные тени дрожащих ресниц. Но этого уже не ощущается достаточно — руки спускаются к спине, на которой кимоно сбивается складками у лопаток, окончательно спав с плеч. И, стоит с намёком потянуть край одежды ниже, девушка послушно отстраняется, чтобы снять её полностью — кимоно падает к ногам, и Йогиши переступает его, небрежно отодвинув. Казуха, чуть прикрыв глаза, скользит взглядом по бледной, ровной коже — пусть они не впервые остаются наедине, но сполна насладиться чужим теплом не получается никогда. Возможно, всё можно было бы списать на выпитое сакэ, — его не было достаточно, чтобы потерять голову, но хватило для того, чтобы подогреть интерес друг к другу, — но Казуха знает, что даже по утру будет влюблён в мягкость кожи, плавные изгибы женского тела и горячий взгляд.
Рубаха легко распахивается и снимается. Традиционная одежда Инадзумы больше не сковывает движения, отброшенная в сторону. Казуха возвращает всё внимание возлюбленной — аккуратно обхватывает её запястья, проходясь по ним лёгким поцелуям, прежде чем притянуть ближе к себе, возвращая в объятья. Йогиши поддаётся, седлая колени, и находит его губы своими — целует снова бережно, без развязной пылкости, но Казуху всё равно бросает в жар от этой непостоянности и того, как Йогиши аккуратно проводит по его торсу, оглаживая по памяти шрамы, полученные в редких сражениях. Знает же, что ронин сожалеет о каждом, но всегда напоминает своими прикосновениями о том, что влюблена не меньше него, и никакое прошлое это не изменит.
Казуха легко обхватывает бёдра Йогиши, призывая привстать на коленях, и девушка снова уступает, позволяя вести. Позволяя направлять так, чтобы в следующее мгновение его плоть оказалась в ней, заполняя. Горячими пальцами Йогиши хватается за плечи ронина, и он тихо стонет от того, насколько становится до невыносимого жарко. Он мажет губами по плечам бывшей гейши, прикрывая глаза и сосредотачиваясь на чувствах и звуках.
Йогиши так близко к нему, что не нужно даже напрягать слух, чтобы услышать её ускоренное сердцебиение и томные вздохи, слетающие с мягких губ. Казуха бездумно гладит её ноги и спину, наслаждаясь ощущениями чужого тела и желанной близости. Наслаждаясь тем, как её пальцы путаются в его распущенных волосах, а после — короткие ногти проходясь по шее, вызывая тихий стон.
Поцелуями Казуха проходится от плеч до щеки, а после ластится ближе, упиваясь чужим теплом. Темп, такой неспешный, до сладостного-мучительного неспешный, заставляет удовольствие растечься едва ли не осязаемым теплом вдоль позвоночника. Как же он любит такую близость, такую несвойственно-нежную, интимную и всегда остающуюся лишь между ними двумя.
И, стоит последовать такой же томительно-сладостной разрядке, Казуха самовольно прижимается к любимым губам в трепетном поцелуе, безмолвно выражая всю невысказанную нежность, томящуюся в груди.
🌄🌄🌄
Казуха аккуратно садится рядом на кровать, привлекая внимание Йогиши, что расчёсывает чуть влажные волосы после душа. Длинные, прямые пряди падают на кимоно, наброшенное небрежно и не надетое по всем строгим правилам. Ронин лишь ласково улыбается с этого — даже в подобном виде девушка остаётся для него эталоном изящества и подлинной красоты.
— Я вряд ли найду столько слов, чтобы передать всю свою любовь к тебе, — шёпотом начинает Казуха, ласково перебирая свободные пряди, — но кое-что меня всё же тревожит.
— И что же? — хмыкает Йогиши, небрежным движением отбрасывая волосы за спину и, словно заинтересованно, наклоняется вперёд, к Казухе. Он также поддаётся навстречу и, обхватив девушку за талию, заключает в объятья.
— Ты знаешь всё сама, — Казуха игриво щурится, оставляя мимолётный поцелуй на щеке. Йогиши наигранно-раздражённо закатывает глаза, но льнёт ближе, слишком разнеженная лаской за этот вечер, чтобы противиться.
— Свадьба?
— Свадьба, — Казуха удовлетворительно кивает, — я всё ещё ожидаю твоего согласия. Может, хотя бы в этот раз удача улыбнётся мне?
Йогиши, уже наслышанная про его кодекс чести, самурайский долг и «я не могу спокойно касаться тебя, пока мы не связаны узами брака», ещё раз закатывает глаза. Сколько же проблем с такими упрямыми самураями.
Впрочем, пока это один конкретный самурай, она не против, доказывая это очередным поцелуем.